Деньги не пахнут

      Смеркается. И хотя солнце уже провалилось в закат, небо – безоблачное, до сих пор отдающее розовым – неспешно перекрашивается в грязно-синий. Линия горизонта размыта серым туманом. В окнах, вдоль дорог и мостов, по периметру стен и достопримечательностей начали зажигаться искусственные огни.       Отсюда, с высоты тридцать пятого этажа, город кажется нарывающей открытой раной: здания, налепленные чуть ли не друг на друга, во все стороны топорщатся рваными зубьями, а в местах, застроенных небоскрёбами, и вовсе напоминают гнойники – вот-вот лопнут. По коричневой артерии-Темзе словно паразиты плывут грузовые суда и туристические теплоходы. Её бы зашить, стянуть швами-мостами, очистить от гнуса. Гнойники – вскрыть, прижечь, расчесать до крови. И на месте нарыва останется лишь истерзанная кожа-земля.       — Мистер Фостер. Время – деньги, — демонстративно стучит по запястью нотариус, вызванный около часа назад. Не даёт обдумать решение. Но я не потому возвращаюсь к столу – деньги-то у меня есть, а вот времени…       Где-то за полторы тысячи миль от Британии столкнулись две противоборствующие стороны: англичане и итальянцы. Одни нападают, пробивая себе путь к заложникам, другие защищаются. Одни пользуются преимуществами элемента неожиданности, другие – давят количеством. Кто одержит победу – не суть важно. Важно, что любой итог боя – будь то освобождение пленников или их гибель – поставит точку в войне между итальянской и английской мафиями.       Передо мной недописанное завещание. Несколько первых пунктов прошли, как по маслу; об остальных стоит подумать чуть более пары мгновений.       Хорошо, если Краш выживет. Это не только облегчит мою совесть, но и дальнейшую судьбу компании и фамилии в целом. Но такая вероятность критично мала. Посылая головорезов в Катанию, я изначально подразумевал наихудший исход события. И если не случится чудо, Рики убьёт сына сразу же, как только начнётся штурм.       По наиболее ожидаемым результатам боя уже завтра – в день, когда я должен приползти в Италию на коленях с мольбами о пощаде – в Лондон провезут два тела. Два мёртвых тела. Условия доставить их живыми не было. Одно станет гарантией собственной безопасности, а второе… Второе останется на моей совести. Тем не менее, если итальянец окажется хитрее, чем я предполагал, и его труп так и не посетит туманный Альбион, жертвы Краша будет достаточно, чтобы ни я, ни Рики больше друг друга не касались. Ведь Ачиль будет отомщён…       Уже без усмешки вспоминаются слова Дамико: «Тронул меня – задел всех нас». И его дружеский совет быть готовым к тому, что не доживу до конца месяца. Кошусь в правый угол монитора, невольно хмурю брови – двадцать седьмое. Ещё недолго.       — Распишите, пожалуйста, подробнее все условия, при которых наследники станут владельцами вашего состояния. И обязательно укажите сроки. Это один из самых весомых аргументов в спорных ситуациях, — ненавязчиво поторапливает юрист, заметивший секундное замешательство. Мне бы разозлиться на него за то, что не даёт собраться с мыслями, но, к своему удивлению, испытываю благодарность.       Распределить движимое и недвижимое имущество было просто. Распределить акции «Фостер Индастриз» – сложнее…       На самом деле, выбор невелик: либо переписываю все сорок пять процентов на Келли, и Томпсон без особых усилий перехватывает управление; либо сразу пишу на Томпсона. Вариант того, что дочь справится самостоятельно, и вовсе не рассматриваю. Такого не может быть в принципе. Даже Краш, на которого я возлагал большие надежды, начал бы принимать верные решения очень нескоро. Что уж говорить о девочке, не смеющей и мечтать о таком крупном бизнесе? Другое дело, если за неё поручится Бессонов. Он бы научил её, как вести дела. Осталось только придумать выгодные для него условия.       Но всё это не имеет смысла, если заглянуть в недалёкое будущее и осознать, что компания под названием «Фостер Индастриз» переименуется уже через одно поколение. Дети дочери – наиболее вероятные руководители семейного бизнеса – будут носить фамилию её мужа. «Бессонов Индастриз»… А если победу одержит нынешний заместитель – то ещё раньше. Подобная реформа, без сомнений, нехило ударит по карману компании, но, ради удовлетворения своего эго, этим занялся бы любой, кто сел в президентское кресло.       Особенно сильно задевает понимание того, что со смертью Краша наша фамилия будет утеряна навсегда. Я не имею в виду однофамильцев. Меня заботят "чистокровные" Фостеры. Конечно, теоретически, я бы ещё успел "наклепать" парочку сыновей – хотя бы одного уж точно – только где гарантия того, что доживу до конца месяца? И нет – я переписываю завещание не потому, что почуял дыхание собственной смерти. С ней-то как раз пришлось повременить. Просто наследник из предыдущего завещания наверняка не доживёт до дня принятия наследства… И чем раньше его перепишу, тем проще будет потом.       — Мистер Фостер, — отвлекает голос секретарши из селектора, — к вам Томпсон.       — Я занят!       — Он настаивает.       — Шли его к чёртовой…       — Матери? — заканчивает за меня заместитель, вошедший в кабинет без приглашения.       Под мышкой у него папка с бумагами, в левой руке – свёрнутая газета. Проигнорировав нотариуса, сидящего в кресле напротив рабочего стола, Майк останавливается сбоку от меня и, демонстративно хлопнув газетой по груди – мол, «на, читай» – продолжает молчаливо сверлить взглядом. В ответ я также нервно вырываю свёрток из его руки, шумно разворачиваю, встряхиваю.       «Вчера – любовница миллионера. Сегодня – работница борделя», — написано в заголовке на первой полосе «Дейли Мейл»*.       Перелистываю.       «Новое реалити-шоу произвело…»       — Верни! — рычит Томпсон и уже тянется, чтобы перелистнуть страницу самому.       И в этот момент понимаю, о ком написана первая статья.       «Поначалу всё было идеально – ласковые слова, дорогие подарки, незабываемые путешествия. Казалось, вот она – мечта всей моей жизни! Какая девушка не мечтает о рыцаре на белом «Роллс Ройсе»? Правда, сказка длилась недолго».       Поднимаю недовольный взгляд на Томпсона. Неужели он хочет, чтобы я прочёл это от начала и до конца?! Но, судя по неумолимому выражению его лица, так оно и есть.       — Мистер Фостер – время, — пытается спасти ситуацию юрист, только теперь даже я не обращаю на него внимания.       Статья написана со слов некой госпожи Н, которая постыдилась огласки собственного имени, но не без садистского удовольствия несколько раз озвучивала моё. Вот так прямо – Уильям Фостер. В ней Н рассказывала, что я поселил её почти на необитаемом острове, навещал раз в два-три месяца, трахал, когда мне удобно, не заботясь ни о чувствах, ни о желаниях несчастной девушки. А желание-то у неё было простое – любить и быть любимой. И в очередной раз, когда я покинул остров, Н встретила Т. Первое свидание, поцелуи, секс – так всё у них и закрутилось. Цитирует фразу из известной притчи о том, что не в деньгах счастье. Якобы она осознала это только с Т.       — С каких это пор ты читаешь жёлтую прессу? — отрываясь от чтива, иронично спрашиваю у Майка.       Тот даже не улыбнулся.       Пропускаю несколько строк, пробегаю глазами абзац, в котором написано, что я застал их в постели и в порыве ревности выбросил Казанову из окна – этаж госпожа Н не указала, наверное, для большего драматизма. И тут начался ад. Нет бы мне, как любому другому, кто оказался в подобной ситуации, дать изменнице пощёчину, да выгнать из дома – что уж там, заслужила! – так ведь придумал изысканную месть, несравнимую с её грехом. Но для начала, как и положено, изнасиловал – не стал идти против системы.       — Этому никто не поверит, — протягивая газету Майклу, отворачиваюсь к окну. — Если это всё, что ты хотел – будь добр, покинь кабинет. У меня есть проблемы посерьёзнее сплетен из женского журнала.       — Только потом не говори, что не предупреждал, — отмахивается от прессы Томпсон. — А то получится, как с твоей матерью: десять раз говорил, что болеет, что с каждым днём только хуже. И что? Всё на последний день откладывал! А теперь я ещё и виноват остался?       — Виноват в том, что не предупредил о смерти, а не о болезни.       — Ты совсем дурак? Следили за мной! За Мэттом, за Лизой – за всеми следили! Они удвоили усилия, когда пронюхали, что мы попытаемся сообщить о её смерти! — ругается заместитель, но мне почему-то даже приятно – это напоминает времена, когда я всецело мог на него положиться. — А вы чего тут расселись? Уши греете? — переключается на слившегося с креслом юриста. — Могли бы, ради приличия, и выйти! Или вы не знаете поговорку о свидетелях?       Тот начинает возмущаться, мол, ему назначено, поэтому покинет кабинет лишь при условии, что я лично попрошу об этом. Однако я никого не держу. Команды «выйди» становится достаточно, чтобы его удивить, разозлить и обидеть. Но юристу ничего не остаётся, кроме как одарить нас высокомерным взглядом и гордо удалиться за дверь в ожидании, когда позову обратно.       А Майк плюхается на его место.       — Не моё это дело, конечно, — начинает неприятную тему, — но вопрос сам напрашивается: где Ренар?       Молчу. Уже жалею, что прогнал нотариуса.       Томпсон и без меня прекрасно знает ответ на свой вопрос, но словно хочет услышать признание:       — А Лиза? Где она, м? И Мартин? Куда они пропали? Не знаешь? — Неспешно поднимаюсь из-за стола, отворачиваюсь к мини-бару за спиной. Выбираю напиток, тяну время. — Эй, Уилл! — не терпится ему. — Я, кажется, с тобой разговариваю!       Достаю «Хеннесси», два снифтера; один ставлю заместителю под нос.       Мне бы самому хотелось знать, куда подевался Мартин. Однако, после того, как доктору был подарен шанс оправдать мои ожидания, он исчез. Оправдал. Я не стал посылать наёмника только потому, что был слишком занят – угроза гибели единственного сына затмила собой угрозу доноса в правоохранительные органы. Но на деле оказалось, что и сын погибнет, и Мартин донесёт…       — Прочтёшь из «Дейли Мейл», — лучшее, что я придумал.       Не до оправданий сейчас. И Майк – по глазам, по интонации голоса, по наполненным стаканам – это понимает. Начинает говорить о чём-то бытовом, вытесняя замкнутые от него мысли. Смакует за компанию «Хеннесси». Потом аккуратно возвращается к теме о статье и зачитывает самые интересные моменты. Однако ничего нового я, разумеется, не узнаю:       Через месяц жизни в борделе, за время которого Н научилась воспринимать физическую близость как нечто безразличное, ничего не значащее, произошёл вооружённый налёт, и бо́льшая часть проституток сбежала, как говорится, "под шумок". То был рейд Ренара – отца госпожи Н – по душу Ачиля. В тот день погибла её подруга, благодаря которой, вместо того, чтобы ублажать особо своенравных клиентов, Н отделывалась интимным массажем. Ещё один повод ненавидеть того, кто упрятал её в притон. А в конце своей исповеди газетным журналистам девушка призналась, что не верит в правосудие, но очень надеется, что эта история откроет глаза тем, кто грезит о сказке в шикарном особняке на берегу моря.       Правосудие, в этом случае, и вправду не восторжествует. Уж слишком приторно-сладко описана на самом деле серьёзная тема. Но поставить на уши подсадных полицейских и отправить ищеек за автором "мемуаров" всё-таки придётся.       Потом разговор с Томпсоном плавно перетекает в установление личности только что покинувшего кабинет посетителя. О том, что это нотариус, Майкл узнал ещё в первые минуты, когда стоял сбоку от меня и настаивал на прочтении откровения. Признаётся, что ненароком подглядел в бумаги. По вырванным из контекста строкам, в которых было подробно расписано о недвижимости, но ещё не было ни слова о компании, он догадался, что мне угрожает опасность. Иначе зачем в спешке переписывать давно подготовленное завещание? Но про сына я так и не сказал. Не доверяю. Мало того, что подобная новость его, скорее всего, обрадует, так ещё может оказаться, что он лично приложил руку к тому, чтобы Краш угодил в сплетённые Томпсоном сети. Вспомнить, хотя бы, как быстро сын разнюхал местоположение Саши. Ни Стив, Ни Рон Грейсоны не могли поделиться с ним такой информацией по одной простой причине – они не были ввязаны во всю эту историю до тех пор, пока Краш не прилетел в Нью-Йорк, чтобы оттуда, вместе с Роном, отправиться на Сицилию. Выходит, когда сын вернулся в Америку, он уже знал, где искать Сашу.       Второй подозреваемый, который мог подсказать Крашу, где найти свою смерть – Мартин. По истечении условленного срока – семи дней – обязательно разыщу его и вызову к себе на ковёр. Пощады не будет. А пока… полупустая бутылка коньяка и недописанное завещание.       — Слушай, Уилл, — задумчиво потирает подбородок заместитель, осушив только второй снифтер, в то время как я успел уже пятый. — Не хочу сказать ничего плохого, но… Тебе не кажется, что ты тормозишь развитие компании? — а когда поднимаю глаза, чтобы выплюнуть злобное «да пошёл ты», начинает приводить бессмысленные аргументы: — Ну, сам подумай: провалил переговоры с русскими; избавился от двух незаменимых работников; растормошил всю Сицилию. Теперь, вот, это, — кивает на газету. — Я всё понимаю – трудно войти в колею, требуется время, но… Честно говоря, ни в какие ворота не лезет. Пойдёшь ко дну и компанию за собой потащишь.       — К чему клонишь? — рычу исподлобья.       — Да к тому! Помнишь наш разговор? Лет десять… нет, уже больше… Двенадцать лет назад – тогда ещё заключили сделку с мексиканцами. Пришлось проиграть сражение, чтобы выиграть войну… Ну, то есть… Помнишь, да? — Взбалтывает снифтер, чтобы обдумать следующие слова. Подносит его к губам, но тут же опускает, пока не упустил пришедшую на ум мысль: — Мы говорили, какое место в жизни каждого из нас занимает «Фостер Индастриз». И о том, что интересы компании должны быть приоритетнее личных. Тем более для главного акционера… Я твердил, что человеческая натура так устроена, что мы, скорее, выберем малое, но сегодня, сейчас, чем большее в каком-то непонятном будущем. И ты поспорил со мной на двадцать стерлингов, что окажись в ситуации, где придётся выбирать между личными целями и целями компании, без сомнений выберешь второй вариант. Мол, мыслишь на уровне правителя, который не видит бытовые проблемы каждого из граждан, но контролирует государство в целом, — и замолкает. Снова тянет время, уставившись в полупустой снифтер и притворяясь то ли задумчивым, то ли сочувствующим. Уже собираюсь высказать напрямую, что думаю о мастерстве заместителя бить воздух**, как Майкл это замечает и спешит меня умаслить: — Претензий нет – ты доказал преданность компании, когда бросил семью и скрылся заграницей. Если бы не сбежал, корабль пошёл бы ко дну вместе с капитаном. А так вроде и капитан цел, и…       — И крысы.       — Что?       — Ты мне должен, говорю. Двадцатку.       Отставляет снифтер в сторону, ныряет рукой во внутренний карман пиджака, чтобы достать якобы пачку денег. Но я начеку – уже давно держу под столом заряженный браунинг. К счастью, напрасно – вместо ожидаемой пули получаю всего лишь сотню зелёных.       — Найдёшь сдачу? — серьёзным тоном шутит заместитель.       — Завтра отдам, — подыгрываю.       — Так вот… О чём это я? — переспрашивает, когда банкнота перекочевала из его кармана в мой. Но он и так отлично помнит о чём. Поэтому я молчу. Молчу, а сам уже обдумываю, чем грозит убийство заместителя. — В общем… — хмурится ещё больше; наверное, уже решился поведать истинную цель своего визита. — Признай, что годы скитаний на пользу тебе не пошли. Да и никому бы не пошли, что уж там! Но компания должна продолжать своё существование – с тобой или без. И Мэтт со мной солидарен. Поэтому мы приняли решение, что ты должен покинуть пост президента.       Предсказуемо. И не только то, что меня "попросят" выйти из игры, но и то, что Мэтт с ним солидарен. Я давно подозревал, что они спелись сразу после того, как я сбежал. Теперь подозреваю, что мой побег – результат их "солидарности".       Смотрим друг другу в глаза, будто звери, готовящиеся к атаке. Оба молчим. Он уже сказал всё, что хотел. А я борюсь с желанием выстрелить. Может оказаться, конечно, что Томпсон мне по-прежнему друг и всего лишь не хочет допустить краха компании. А может, точно также целится под столом мне в пах.       — Моё место займёт сын, — блефую, а у самого щемит в груди.       — Не возражаю. Дорогу молодым.       Знает. По глазам вижу – знает, сука, что не займёт! Но ничего-ничего. Их с Мэттом ждёт большой сюрприз.       Неспешно, словно догадался, что на прицеле, Майк достаёт из кармана портсигар, вопросительным взглядом удостоверяется, что я не против. Прикуривает, затягивается и вкрадчиво начинает сглаживать углы:       — Ты очень многое сделал для компании, Уилл. Бо́льшая часть активов – результат именно твоей плодотворной работы. Я помню, с каким энтузиазмом ты хватался за любую возможность срубить бабла. Самые рисковые сделки, самые бескомпромиссные партнёры – ты щёлкал их, как семечки. Твой отец знал, кому доверить «Фостер Индастриз». Ты был акулой. Был… Но давно не она, — пауза; всё ещё хочу спустить крючок. — Мэтт в этом плане сильно отстал. Он никогда ею и не был. И окажись на твоём месте – а на твоём месте трудно остаться святошей – попытался бы смыться из страны вместе с семьёй. Только такие путешествия долго не длятся – год, может, два. Повязали бы вместе с женой за соучастие. А компания потеряла бы несколько пунктов. Не говоря уже о репутации. Ведь согласись – одно дело, когда главного акционера пытаются обвинить в преступлении (которое он, возможно, и не совершал), и совсем другое, когда его уже посадили. Кому будет проще вернуться в строй? Беглецу или бывшему заключённому?       Его рассуждения действуют, как успокоительное. Уже нет навязчивой идеи от него избавиться. Уже заставляю себя поверить, что Томпсон не желает мне зла, а всего лишь хочет блага для компании. Но…       — Телефон, Уилл.       — Что?       — Ответь на звонок – разрывается же.       И только сейчас замечаю дребезжащую на столе трубку с высветившимся на дисплее номером руководителя сицилийской операции. Звонок, который ждал весь день, но именно сейчас хочу, чтобы он раздался хотя бы часом позже.       — Я не уйду добровольно, Майк. Ты это знаешь, — говорю заместителю, прежде чем ответить.       — Знаю.       А через секунду слышу в трубке:       — Двое.