Попутный ветер в удел

-3- Медленно, словно нехотя, тьма вокруг нее рассеивалась. Тени. Блеклые размытые пятна. Неясные звуки: чьи-то голоса и неумолчный, с ума сводящий плеск воды. Первое, что увидела она, - склонившееся над ней лицо юного принца гномов. Черные вьющиеся волосы, глаза, обращенные к ней с лукавой полуусмешкой. Как жарко пригревает солнце на лугу за городом, славным городом Дейлом. От этого солнца даже ноет в висках... Она улыбнулась и протянула вперед руки: - Торин, - как слаб и тонок ее голос. - Это я, мама, - прозвучал тихий ответ, - Это только я, Вигторн. И она вспомнила все! И, охваченная одновременно стыдом и разочарованием, прошептала: - Ну конечно... конечно, ты. Прости, Вигторн.. Прости, сынок. Попыталась приподняться, но лицо его и тени вокруг поплыли и закачались. Она опустилась к нему на руки. Медленно огляделась. Тусклый дневной свет едва проникал внутрь сквозь дыры в рваном полотнище, наспех натянутом на вбитые в землю колья. Рядом спали дети Амраса и Арин, скорчившись, прижавшись друг к другу, укутанные в одеяла и какое-то разноцветное тряпье. Негромкие мужские и женские голоса доносились снаружи. -Все кончилось? - спросила она. Он кивнул. Она увидела, что руки его и голова в грязно-белых повязках с пятнами запекшейся крови, а лицо бледно. Но все-таки он жив! - Дракон? - На самом дне озера. Бард продырявил ему грудь стрелой, как цыпленка насадил на вертел, - Вигторн негромко засмеялся, - Ну и испугала ты меня ночью, мать. Как дракон к мосту летел, Арин и девчонки ее - в воду, народ под мост забился - мальчишки Амраса среди них первые "смельчаки", а сам Амрас за борт лодки сиганул. Смотрю, только мать моя одна-одинешенька на набережной осталась. Ничего не слышит и не видит. Едва-едва успел Сигрид и Тильду Амрасу в руки столкнуть, а сам - из лодки к тебе, - внезапно легкий шутливый тон в его голосе сменился мрачной злобой, - Если бы Бард мгновением позже из лука выстрелил, ты сгорела бы в драконьем пламени, или задохнулась, если бы Смог на тебя рухнул. И что только на тебя нашло - выбираться из камышей дракону навстречу?! Она печально и строго смотрела на него, не говоря ни слова. И сын понял. Отвернулся с жалостью и досадой в потемневших сразу глазах. Все было кончено. -4- Он жив. Она не знала, откуда взялась в ней эта уверенность. Но, раз появившись, вера все крепла, разрасталась, заставляя все чаще биться сердце и все решительнее сжимать руки в ответ на растущее раздражение сына. Он жив! Ведь не может быть, чтобы все было напрасно и случайно. Ведь для чего-то высшие силы пощадили ее там, в горящем Эсгароте, когда она в отчаянии сама искала смерти. Он жив. Но, может быть, ранен. И кто кроме нее придет на помощь? Обездоленные замерзшие люди забивались в палатки и хижины, наскоро сооруженные из обгоревших досок, или толпились вокруг костров, проклиная на чем свет стоит жадных гномов, которые вот уже второй раз принесли им разруху и бедствия. Бургомистр и некоторые из его советников вместе с Амрасом только и говорили, что о запасе еды, которую со дня на день должны были доставить лесные эльфы. Бард был с утра до ночи в хлопотах об эсгаротцах. Оставался только Вигторн. Вигторн, который, позаботившись о том, чтобы мать и семьи старшего брата и сестры были худо-бедно устроены, и в ближайшее время им не угрожал голод и холод, стал непривычно угрюм и беспокоен. Днем он обходил лагерь, с одинаковым вниманием прислушиваясь к разговорам тех, кто ругал гномов, и тех, кто ожидал эльфов. Лишь раз она застала его рядом с Сигрид, которая теперь с ног сбивалась, ухаживая за ранеными и захворавшими от студеной озерной воды и пронизывающего ветра. Бок о бок, ни слова не говоря, они сидели на поваленном дереве. Ветер норовил сорвать ленту с вьющихся русых волос девушки, и она с досадой вновь и вновь собирала выбившиеся из косы пряди. И лица обоих были странно замкнутыми и почти неприязненными. Она хотела было потихоньку отойти незамеченной, но Вигторн и Сигрид увидели ее в одно и то же время и повернулись навстречу. Показалось ли ей, или Вигторн даже обрадовался ее появлению? Слишком уж поспешно он вскочил и, на ходу кивнув дочери Барда, зашагал к матери. Уходя с поляны, она не удержалась - оглянулась на Сигрид. Та так и осталась сидеть на отсыревшей коряге. Сощурившись, смотрела прямо перед собой, плотно сжав губы и теребя в руках ленту. На гладком белом лбу ее темные брови сходились на переносице точь-в-точь как у отца, когда тот, бывало, засидевшись в гостях у Вигторна за кружкой эля, на все лады клял повадки бургомистра. И только в глубине обычно холодновато-светлых глаз на этот раз мерцала и разгоралась какая-то затаенная искра. Вечером в их жалком убежище Вигторн все больше отмалчивался и лишь изредка забавлял испуганных темнотой и драконом на дне озера племянников и племянниц короткой смешной историей. Просыпаясь среди ночи, она часто видела огонек его трубки. Он сидел на полу у самого входа, обхватив руками колени, о чем-то глубоко задумавшись. Она отчасти догадывалась, что с ним происходит. Еще при жизни Роэна на Вигторна, тогда восемнадцати-двадцатилетнего юношу, порой "находило". Он не появлялся дома, просиживая в таверне или блуждая за окраиной города - и как боялась она тогда, чтобы он не ушел к Горе или Дейлу, чтобы ненароком не разбудил дракона. Через неделю-другую Вигторн неожиданно объявлял, что уходит, не слушая ни уговоров, ни просьб, начищал оружие, обтачивал затупившийся клинок меча, седлал коня и... исчезал. На несколько месяцев. Полгода. Год. На утро четвертого дня после гибели дракона Вигторн отвел ее в сторону от тесно сгрудившихся палаток, хижин и костров на берег озера, откуда виднелись все еще дымящиеся развалины Эсгарота. Холодало. Снег тонким слоем покрывал смерзшуюся землю. Иней проступал на черных ветвях изломанных почерневших деревьев. Дыхание выходило изо рта светлым облачком пара, и, дрожа, она укуталась в рваный платок. -Я ухожу, мама. Помнишь, я говорил тебе, что хочу уйти еще раньше, до того, как...? -Я помню, - она упорно смотрела в мутную темнеющую воду у берега. Придет ли снова время, когда озерная вода вновь покажется ей светлой и незамутненной воспоминанием о маслянистых пятнах крови на деревянных набережных и запахом горящей человеческой кожи? - А потом я сама просила тебя уехать, но ты отказался. -Да, но вот теперь я решил. Так будет лучше для всех, да и для меня. Так нужно, - он положил ей на плечи тяжелые теплые ладони, развернул к себе лицом, - Ни о чем не беспокойся. Не сегодня-завтра прибудут эльфы. Амрас уже договорился о постройке нового дома. Она закусила губу, сильнее сжала пальцы, комкая платок на груди, и выдохнула: - Хорошо, но прежде отвези меня туда. -К Эребору?! - он недоверчиво покачал головой, - Ты... в уме? Она взглянула ему прямо в лицо. Лицо совсем взрослого сильного мужчины. Такого похожего на своего отца и все-таки неуловимо другого. Как и Торин, упрям и жéсток; но, в отличие от короля гномов, не было в нем чувства братства, родства... Она не знала, как объяснить эту внезапно поднявшуюся в ней враждебность к любимому сыну, показавшемуся ей таким чужим и далеким. Он никогда не встал бы с мечом на защиту своего народа, своего дома, своего отца... Да и кто был его народом? И где его дом? "Не человек, не гном, не эльф" - вспомнила она его горькие слова. Сам по себе и сам для себя. И это она породила и воспитала его таким. И она должна его отпустить. Но прежде... -Если ты мне не поможешь, - твердо сказала она, - Я пойду к Амрасу или Барду. Пешком пойду. -Ты едва на ногах держишься. -Даже если это будет моим последним путем, я должна... - и, выпустив платок, взволнованно схватила его за руки, - Послушай, сынок, я знаю, ты его не любишь. Но сделай это ради меня. В ту ночь, ты ведь знаешь, я звала к себе смерть, потому что мне казалось, что никогда уж... -Ты безумна! - быстро повторил он, отворачиваясь и отнимая у нее свою руку, - И у тебя наверняка жар. Напрасно я вывел тебя из палатки. Послушай-ка, подожди еще несколько дней, хорошо? Скоро прибудут эльфы. Я слышал, что жители Эсгарота и эльфы вместе выступят в поход за сокровищами в Горе. Если тебе все еще невтерпеж будет, так и быть, я сам поговорю с Бардом, и, может, тебе позволят отправиться с ними... -Сын, - не отрывая взгляда от его похолодевших сердитых глаз, она медленно и неуклюже встала на колени, - О чем ты говоришь? Несколько дней? У Барда сейчас столько хлопот, что он и на неделю-две может затянуть. А я и без того ждала слишком долго. Я всего лишь беспомощная женщина. Моя жизнь была нелегкой и полной забот. Я много ошибок совершила, за которые буду раскаиваться в свой смертный час. Я знаю, и я готова к этому. Но если ты не поможешь мне добраться к отцу твоему, который, может быть, сейчас так слаб от ран и взывает о помощи, и дорого каждое мгновение... в душе моей вечно будет реветь пламя дракона, а в сердце моем будет только мгла и горе. Я не верю, чтобы ты хотел такой жизни для матери своей. Он опустился рядом с ней. Долго-долго молчали оба, тихо плескались озерные волны, и шелестел камыш. Когда Вигторн, наконец, заговорил, она едва не охнула, таким неожиданно печальным и полным горечи прозвучал голос. Он сказал: - Как ты его любишь... и за что? - и потом, не дожидаясь ответа, совсем тихо, - Но ведь ТАМ, может быть, и в живых никого не осталось. Не сморгнув и не вздрогнув, она проговорила: - Что ж, если так, я хотя бы смогу достойно предать земле его тело. -5- Было давно за полночь, когда Вигторн легко оттолкнул лодку от берега и бесшумно запрыгнул в нее. Осторожно, почти без плеска, опустил весло в черную, холодно-поблескивающую воду. Прошептал одними губами: - Пригнись, - хотя она и без того скорчилась на самом дне среди поклажи - мешка с вяленым мясом и засоленной рыбой и фляг с лечебным бальзамом. Она не знала, откуда достались Вигторну эти скудные запасы, но подозревала, что он попросту утянул их у Амраса. Амрас, как один из советников, заведовал продовольствием, которого так не хватало для всех, кроме бургомистра и, конечно же, самих советников. А Вигторна, как младшего брата, никому и в голову не пришло бы заподозрить в недобрых намерениях. Лодка, покачиваясь, плавно скользила вдоль озера. Туман и низко-клубившиеся облака застилали берег и приглушали звуки. Было так тихо - лишь бурление воды под веслом и шорох капель, сыростью оседавших на одежде и волосах. Их тайное отплытие едва не сорвалось. Поздним вечером, дождавшись, пока уснут, тесно прижавшись друг к другу, продрогшие внуки и дети, она накинула на плечи одеяло и выползла из палатки. Они условились, что Вигторн будет поджидать ее на берегу с лодкой. Уйти по воде представлялось быстрее, чем по суше. А достать лодку было гораздо проще, нежели коня или пони. Вначале она не хотела уходить ночью, словно вор, преступивший закон. Ведь нужно было предупредить Амраса, чтобы не волновались понапрасну. Вигторн рассеял сомнения сухим смешком: - Так нам и позволят уйти вслед за сокровищами, никого не спросившись! Он был прав: люди час от часу становились все нетерпеливее и строили планы, один безумнее другого, о том, как они найдут, разделят и куда спрячут золото. Под вечер прибыл гонец, возвестивший, что отряд лесных эльфов прибудет в полдень на следующий день. В скором времени ожидался и сам король Трандуил, который уже много лет не осенял своим появлением жителей Эсгарота. У палатки она быстро огляделась по сторонам и, пригнувшись, хотела было бежать в сторону озера, как вдруг услышала за спиной тихий голос Арин: - Куда вы, матушка? Она хотела было солгать, но в глазах дочери заметила что-то такое... необычное, недоверчиво-настороженное. И вместо ответа сама спросила намеренно спокойно: - А что тебе, дочка, не спится? Арин слегка улыбнулась, поправляя небрежно свернутые на затылке толстые белокурые косы: - Да ведь за вас тревожусь. - А ты не тревожься, - она понимала, что нужно быть осторожной и ласковой сейчас, что дочь ни о чем не должна догадаться. Но все пересилила досада: женщина задерживает ее как раз, когда нужно спешить, - Ступай обратно и выспись. Завтра лесные гости прибудут, появится еда, нужно будет приготовить, встретить... - А брат мой, Вигторн, тоже гостей встретит? - Арин не спешила. - Не знаю, Арин, ступай спать. Она уже почти отвернулась, почти сделала первый шаг в сторону, как Арин все так же тихо шепнула ей в спину: - Gwiber! [змея, гадюка (на дунландском наречии)] Она вздрогнула: - Что ты? - Хотела бы я, чтобы отец вернулся из мира мертвых, - Арин неожиданно метнулась к ней и плюнула прямо в лицо, - Через столько лет ты так и не изменилась! Она медленно стерла плевок со щеки. Хотелось вскрикнуть от обиды и оттаскать за волосы девчонку. Столько лет она качала ее, тяжелую и непослушную, на коленях, заплетала косы, все пальцы исколола иглой, вышивая золотой нитью свадебный наряд, носила на руках ее детей, притворяясь даже наедине с собой, что это ее обожаемые внуки... Но нет, нельзя шуметь и медлить. И, устало морщась, она проговорила: - В чем бы не была моя вина перед твоим отцом и перед тобой, почему ты вспомнила это именно сегодня, сейчас? - А я всегда помнила, - Арин остановилась близко-близко. Беспомощно опустила руки и будто вся обмякла с искаженным подступающими слезами лицом, - С того самого дня... вечера... лет тридцать назад. Как вчера было, помню. Спешу домой от подруги. Туман, холодно, вот как сегодня. У меня перед глазами все белые рубашки, что мы вдвоем обшивали кружевом. И как подруга все смеялась, что вот, в первый раз предстанет перед мужчиной, женихом своим, в чем мать родила... Как завидела свечу в нашем окне так поздно, сердце-то у дуры в пятки ушло. Думаю: "Мать-то меня заждалась - вот попадет!" В изумлении она забыла о времени, Вигторне и лодке и, вся сжавшись, затаив дыхание, не могла оторвать глаз от Арин, взрослой женщины сорока с лишним лет, что всхлипывала и вздрагивала сейчас, словно ребенок. - Подкрадываюсь к окну - взглянуть, что, мол, мать, очень на меня сердита?... Заглядываю внутрь - и не увидеть-то толком сперва: стекло от тепла заиндевело. - Не надо, Арин, - не выдержала она, - Я понимаю теперь. - Заглядываю внутрь, - Арин будто и не слышала, только голос ее дрожал теперь и срывался, - И вижу матушку мою - на коленях перед человеком, мужчиной... Да нет, не человеком - гномом! Ты с него сапоги снимала и улыбалась... Я никогда - слышишь, никогда ни до, ни после не видала, чтобы ты ТАК моему бедному отцу улыбалась, или мне, или Амрасу... даже моим малышам! - Арин выдохнула сквозь стиснутые зубы и потрясла сжатыми до боли кулаками перед самым ее лицом. Хорошо, она хотя бы не кричала - говорила все так же тихо и хрипло, - Только ему, этому незнакомому гному - ему и... Вигторну. Она едва не рассмеялась в ответ. Как странны и неисповедимы пути детей великого Илуватара. Она столько лет провела в терзаниях, молчаливая и скрытная. И ради чего? Ее выдала одна лишь улыбка. Один лишь короткий миг такого мимолетного счастья. И, перехватив руки Арин, она с силой сжала их, до синяков. Ей хотелось бы вот так же сжать пальцы на горле этой дочери никогда ею не любимого человека и румяной красавицы из Дейла. Как смела Арин судить ее - ее, которая всю жизнь жила заботами чужой семьи и чужих детей?! - Что ж ты молчала? - прошептала она, задыхаясь от гнева, воспоминаний о давно ушедшем вечере и нахлынувшей боли, - Что ж не обличила gwiber? Продолжала звать матушкой? Платья, что я тебе шила, дороже были, чем честь отца и семьи, верно? Арин хотела вырваться, но маленькая и хрупкая женщина непостижимо оказалась сильнее. И, враз затихнув, она хрипло выдохнула: - Жалости в тебе нет? Я же совсем девочкой была. Я себе не верила, как отец бы мне поверил?! Да я и гнома этого ни разу после-то не встречала. Уж начала думать, привиделось мне во сне - ведь я тогда вернулась в дом подруги. Ни ей, ни семье ее ни полсловечка. Полночи проплакала в подушку, пока не уснула. А утром в доме пусто, тихо. Ты еще спала. - Может, и привиделось, - она, устыдившись, осторожно разжала онемевшие пальцы, и Арин с болезненной гримасой принялась растирать запястья. Лицо ее постепенно принимало прежнее спокойно-отстраненное выражение. Только губы еще кривились и вздрагивали. - Привиделось? Через тридцать лет на городской площади в день отплытия гномов к Одинокой Горе? А как ты все это время после их отплытия по комнатам места себе не находила? А то, что Вигторн на гномьего короля один в один похож, и все, кто этого гнома видел и Вигторна знает, об этом удивляются, начиная c недогадливого Амраса? Тоже привиделось? - она улыбнулась, - Бедняга Вигторн, от таких-то "видений" немудрено ему ночью, как вору, бежать. А ты, значит, с ним? Что же еще тебе остается? - и в последнем приступе затихающей злобы Арин словно наотмашь ударила - шепнула быстро, - Король-то твой мертв поди. А отца ты еще десять лет назад в могилу свела. Мертв! Это слово будто льдом легло на живое тепло ее сердца. И сердце зашлось в судороге и тут же забилось быстрее, выстукивая отчаянно и упрямо: он-жив-он-жив-он-жив... И, повинуясь этому настойчивому биению, подталкивающему ее прочь, к озеру, где ждал ее сын, она бережно поправила белокурую косу Арин, выбившуюся из прически. Улыбнулась легко и нежно. Не этой озлобленной женщине в потрепанном платье, но той розовощекой девчушке, чьим первым словом было "мама", и чьи ручонки так доверчиво обнимали ее за шею. Тем далеким временам, когда принц Эребора еще только начинал свои странствия, а она еще только начинала привыкать жить без него. Она приподняла голову. Позади остался Эсгарот. Быстро несла лодку темная вода. Сквозь просветы во мглистых облаках мерцали крохотные звезды. Арин не помешала их отплытию. Возможно, она была даже рада тому, что теперь уж навсегда уходит из ее дома и жизни эта непонятная молчаливая женщина, которую недальновидный отец так опрометчиво выбрал в матери своим обездоленным детям.