Попутный ветер в удел

-5- Еще девочкой, поглядывая, бывало, на широкие склоны и скалистые выступы Одинокой Горы, она дивилась этой громаде. Ей казалось, что там внутри, во дворце гномов, не счесть богато убранных залов и комнат. Но даже в этих детских полусказочных мечтах она и представить не могла, насколько огромен Эребор на самом деле. Голова кружилась от бесконечных коридоров, мостов, переходов, крутых лестниц с полуобвалившимися ступенями, которые уходили все дальше вниз, в полумрак. Свет едва проникал сквозь узкие маленькие отверстия сверху. Невозможно было понять, где север и где юг. Всеобъемлющее всепоглощающее пространство. Лишь с неимоверным трудом она научилась находить выход из своей комнаты к главному залу Трора, где обычно по вечерам собирались гномы и откуда недалеко было до Главных ворот. И все же, даже твердо запомнив, сколько поворотов, коридоров и ступеней нужно миновать на пути, она не могла быть уверенной в том, что взяла нужное направление. Поэтому с благодарностью принимала помощь Бильбо или Балина. Когда ее проводники поднимали повыше факел, тусклый свет освещал причудливые узоры и инкрустации из блестящих камней на стенах. В главном зале она тоже видела остатки былой роскоши: драпировки из вышитой золотыми и серебряными нитями ткани, обломки статуй, золотые кубки такой тонкой работы, какую ей еще не приходилось видеть. Дворец был когда-то богат и прекрасен. Но даже эти чудеса каменотесов и ювелиров не могли для нее заменить солнечного света и ветра с долины и окрестных холмов там, снаружи. Гора, казалось, давила своей пустотой и тишиной. Перехватывало дыхание. В ночь после беседы с Торином она проснулась, всхлипывая и дрожа. Ей приснилось, что огромный камень обрушился прямо перед дверью ее комнаты без окон. И теперь она навечно замурована тут, вдали от всего того, о чем она никогда не задумывалась, и что оказалось вдруг так бесконечно дорого - травы-муравы, бледные полевые цветы, низкорослые деревца на берегу реки. И хуже всего - всепроникающий, чуть сладковатый смрад дракона, который, казалось, за долгие годы въелся в самую глубь скалы. От этого запаха к горлу подступал ком, и она, как ни старалась, едва могла заставить себя проглатывать каждый день свою скудную порцию сухарника - от вяленого мяса она с облегчением отказалась в пользу остальных. Она не подавала виду, что дворец вызывает в ней смутный страх. Быть может, если внутри было бы больше гномов, чьи зычные голоса разносились бы по пустым коридорам, и больше света из разбитых ламп, развешенных по стенам, от него не веяло бы такой обреченной безнадежностью. Но теперь, пустой и заброшенный, только с тринадцатью гномами, хоббитом и испуганной женщиной, Эребор превратился в царство тьмы. В главном зале, покрытые пылью и плесенью, дотлевали останки тех, кто в роковой день много лет назад не успел укрыться или убежать от Смога. В первое утро, спустившись в зал, она не могла смотреть на обнаженные кости, едва прикрытые обрывками одежды, без ужаса и тошноты. Но, лишь завидев Торина, который широкими шагами без устали мерил пространство между входом и гниющими столами в середине зала, она устыдилась. Если ей, посторонней, было не по себе, что должен был чувствовать он, для кого эти жалкие кости были родственниками и друзьями юности. Едва дождавшись, пока гномы закончили утреннюю трапезу - все тот же сухарник, она принялась за работу. Расставила по местам стулья и скамьи, собрала разбившуюся посуду. Наносила воды и, наломав веток с чахлых кустов, выросших неподалеку от главного входа, сплела метлу. Ведь не у Торина же было спрашивать, где женщины Эребора хранили веники и метлы. На то, чтобы очистить главный зал от драконьей слизи, помета и пыли у нее ушло немало времени. В первые два дня гномы только молча и недоверчиво взирали на ее старания и не появлялись в зале с утра и до самого вечера. Она была рада и этому. После первоначального нерадушного приема она немного опасалась, что, завидев ее вновь, Двалин и Глойн, а за ними и другие, возмутятся и уговорят Короля выпроводить ее восвояси. Тем более что войска Трандуила и Барда решительно расположились между отрогов Горы и намерены были взять Эребор осадой. Однако гномы - она не знала, кого за это благодарить, Торина, Балина или Бильбо, - казалось, примирились с тем, что она останется здесь. Они не только не пытались воспрепятствовать ее хлопотам, но и даже как будто избегали ее. С ней почти никто не заговаривал без крайней надобности. Иногда она ловила на себе любопытно-пытливые взгляды Нори и Бофура, а старшие гномы порой негромко переговаривались ей вслед. Племянники Торина обычно даже не поднимали головы от своих порций сухарника при ее появлении. На второй день она выносила во двор очередное корыто грязной воды и едва не столкнулась со стремительно шагающим Кили. От неожиданности она не удержала корыто, оно забренчало-застучало по камням, и вода пролилась им обоим под ноги. - Прости...те, - она не знала, как ей обращаться теперь к этому мальчику. Все-таки он считался принцем, и ей не хотелось так скоро навлечь на себя очередное ворчание Двалина. Чтобы скрыть замешательство, такое нелепое в ее-то годах, она тяжело опустилась на колени и потянулась за корытом. Их руки столкнулись оттого, что Кили сам наклонился за посудиной и опередил ее. Лишь по растерянно-поспешному "Нет, это я виноват" она догадалась, что паренек смущен не менее ее и, пожалуй, сам не знает, как себя держать с этой невесть откуда взявшейся малознакомой женщиной. На третье утро, когда спина ее не на шутку разболелась от тяжелого труда, но зато и зал Трора, или по крайней мере те места в зале, до которых она смогла дотянуться, понемногу приобрели облик былого величия, она нерешительно приблизилась к костям и черепам, собранным в кучу. Без разрешения Торина она не осмеливалась прикоснуться к ним, однако оставить их тут было немыслимым. Неожиданно Ори, Нори и Бофур возникли за ее спиной и без слов принялись за работу. От облегчения она опустилась на скамью и едва ли не улыбнулась им, даже несмотря на печаль подобного занятия. После этого гномы понемногу начали оттаивать. Они уже не так дичились и не перерывали разговор, как только она входила в зал по утрам. С некоторыми из них ей даже удалось завязать некое подобие беседы. Ойн заинтересовался несколькими целебными снадобьями, которые она принесла с собой из Эсгарота. И она, преодолевая неловкость, потому что приходилось почти кричать в его странно искореженную слуховую трубку, битый час объясняла, как она научилась готовить эти снадобья в Дунланде. Расспросы Нори были и вовсе невмоготу. Он непременно хотел узнать, как это ее сыну удалось незаметно умыкнуть лодку и такое количество мяса, и куда же он скрылся, оставив ее в Эреборе. В сравнении с хитро-проницательным прищуром старшего брата светло-коричневые глаза Ори были ей по душе куда больше. И на его вежливые вопросы о легендах и обычаях Эсгарота и Дунланда у нее всегда находились ответы, пусть и незатейливые. Когда драконий дух становился совсем невыносимым, она оставляла метлу и тряпки и выходила наружу к струящемуся речному потоку и дороге. Таким неприветливым и сумрачным был внутренний двор, куда едва заглядывало бледное зимнее солнце. Но даже так, она рада была посидеть на камнях, укутавшись в теплый меховой плащ неизвестной гномки. Совсем одна, зажатая между скалой и каменной стеной, за которой в выжидании затаилась армия осаждающих. Ни доброго слова, ни друга. И все-таки она была счастлива, как никогда прежде. Король Под Горой был жив и в безопасности. Она была рядом с ним под одной крышей - под каменным сводом Эребора. И пусть она почти не видела его - ей было достаточно знать, что он здесь, что ему ничто не угрожает. Ведь Бард никогда не нападет первым - так сказал Вигторн, а уж ему-то было виднее. Что же до Даина и его войска - они еще так далеко! И мало ли что произойдет тогда. Самой битвы может и не быть, если Бард и эльфы не захотят связываться и решат уйти с миром. Так успокаивала она себя, сидя на холодном камне, вдыхая морозный воздух и перебирая, как драгоценные камни, мгновения... ...Как Торин благодарно посмотрел на нее в тот вечер, когда вошел в зал Трора, наконец-то преображенный усилиями ее, Ори, Нори и Бофура... ...Как мягко вторил его голос струнам арфы и скрипок, когда гномы собирались в зале и, чтобы скоротать медленно тянущееся время, запевали старинные песни. И она едва могла удержаться от радостных слез и смущенно поглядывала на притаившегося в уголке Бильбо, единственного, кто, кроме нее, не участвовал в хоре... За исключением часовых, лишь Бильбо нередко выходил во двор. Он присаживался напротив, закуривал короткую смешную трубку и, найдя в ней внимательного слушателя, рассказывал длинные истории о родном Шире. От него же она узнала о многих подробностях путешествия к Эребору и не раз вздрагивала или изумленно охала во время повествования - к великому удовольствию рассказчика. Иногда к ним присоединялся Бофур, Ори или Бомбур. Племянники Торина выходили во двор размяться и опробовать новое оружие, найденное в глубинах пещеры. Она наблюдала, как молодые гномы размахивали мечами и ножами, и пыталась подавить в себе непонятное необъяснимое чувство. Горечи? Сожаления? Когда она смотрела на них, особенно на старшего, наследника Торина, ей казалось, будто они несправедливо отнимают то, что должно было принадлежать ее сыну. Нет, она вовсе не думала о почестях и титуле принца! Но эта родственная связь между племянниками и дядей. Их уважение. Порой неуловимо проскальзывающая в его взгляде и нотках голоса почти что отцовская гордость. Рассказы Бильбо о походе. Она понимала теперь все то, о чем не думала раньше. И ей было так нестерпимо жаль Вигторна, выросшего как перекати-поле, без корней, без отца, которым он мог бы восхищаться вместо того, чтобы ненавидеть. Для сына гнома Роэн, конечно, был плохой заменой. Вот и тянулся ее мальчик к Барду-лучнику, благо у того было чему поучиться. Да только у Барда свои дети и свои заботы... Ах, если бы судьба в свое время была хоть чуть-чуть более к ней благосклонна! И, задумавшись, не слушая Бильбо, она все смотрела на Фили и Кили и представляла на их месте своего сына. Впрочем, гораздо чаще она и Бильбо были полностью предоставлены сами себе. С раннего утра и до поздней ночи гномы пропадали в глубине Горы, в пещере, где, по словам Бильбо, хранились несметные сокровища Трора. Она ни разу не видела этой пещеры. Да ей и не хотелось. Сверкающие золотые слитки и драгоценности почему-то неразрывно соединялись в ее мыслях с тяжелым драконьим запахом и обуглившимися человеческими телами. -6- И дольше всех в пещере оставался Торин. После перепалки с посланником Барда на четвертое утро ее пребывания в Эреборе, он, бледный, с упрямо выдвинутым вперед подбородком и сверкающими глазами, ни на кого ни глядя, бросился внутрь дворца. Гномы поспешно расступились. Даже сильный и грозный Двалин опустил голову, словно не желая встретиться взглядом с разгневанным Королем. Он не появлялся в зале до глубокой ночи. И даже тогда задержался лишь ненадолго, только чтобы поспешно проглотить прождавшую его весь день порцию сухарника и запить водой. Огрызнулся на вопрос Фили, оставлять ли двух или одного гнома на смотровом посту. После его ухода гномы переглянулись. - Да, - словно самому себе негромко проговорил Балин, - не шутка. - Нет, я понимаю, это важно, найти Аркенстон, да еще и когда эльфы, но ведь... - с неуверенной обидой начал было Кили, но Двалин тут же оборвал его: - Не сейчас бы об этом, парень... - и взгляды старших гномов невольно устремились в ее сторону с подозрением и непонятным укором. Она поспешила откланяться и попросила Бильбо проводить ее в комнату. Но странное название, уже прежде ею где-то слышанное, не давало покоя, и уже в коридоре, перед самой дверью в свою комнату, она спросила: - Бильбо, что такое этот Аркенстон, который никак найти не могут? Ей показалось, что хоббит растерялся. Ответ его был тороплив и нескладен: - Да так... ничего... камень... Вроде как родовая драгоценность. Принадлежал деду Торина. Она не стала больше расспрашивать. С этого дня Торин все время проводил в пещере, и остальные гномы теперь все чаще запевали песни в зале Трора, не дожидаясь Короля. Когда он приходил, многие из них уже спали. Она с тревогой замечала, как запали и беспокойно блестят его глаза, какие глубокие морщины пролегли на его лбу. Ей казалось, что он даже немного похудел, хотя это могло быть только последствием скудной пищи. Он задерживался, чтобы поговорить с часовыми или самому подняться на смотровой пост. И вновь уходил. Она не знала, где его опочивальня, но надеялась, что он удаляется именно туда, а не вновь в проклятую пещеру. Однако, даже если и ночь Торин проводил в своих покоях, ей казалось, что он вряд ли спит спокойно. -7- На седьмой день она не выдержала, несмотря на данное себе самой обещание никогда больше не навязываться Торину и не искать повода заговорить с ним. Зал Трора сверкал чистотой. Она принялась за ступени и дорогу, ведущую к главному входу. Но труд не спасал ее от тревоги за Короля. То, что с ним происходило, было пугающим и непонятным. Она понимала: Эребор все еще под угрозой. Эльфы и люди окружили его. Даину, когда он прибудет, придется сражаться за подступ к Горе. Но ведь главная опасность - дракон - был мертв! И даже если войска Барда и Трандуила возьмут часть сокровищ, никому и в голову не придет оспаривать престол у законного Короля Под Горой. Он исполнил свою мечту - вернул дом своих предков! Почему же так смятенно и мрачно его лицо? Отчего он как будто избегает не только ее, но и своих соратников? Не может быть, чтобы причиной всему был один лишь драгоценный камень. У нее у самой голова кружилась от недосыпания, потому что она не уходила в свою комнату до тех пор, пока он не возвращался в главный зал, а по утрам просыпалась раньше всех, чтобы успеть застать его там. Она дождалась его в коридоре вечером, когда он выходил из зала, чтобы по обыкновению исчезнуть в лабиринте лестниц и переходов, ведущих в пещеру. Шагнула навстречу и прерывающимся от волнения, но твердым голосом быстро прошептала, пока не угасла решимость: -Мой Король, мне хотелось бы поговорить с вами. Он с досадой нахмурился: - Уже поздно. У меня нет времени. - Совсем ненадолго, - умоляюще сказала она, - это так важно для меня. После мгновенного колебания он вздохнул: - Ну что ж, если так, пройдем в твою комнату. Он шел впереди, а она - следом, всматриваясь в его широкую спину и устало опущенные плечи, едва удерживаясь от желания дотронуться, погладить, как она, бывало, обнимала сына по вечерам у очага. Это казалось так легко - всего лишь протянуть руку. Как странно, лишь в близости от него ей было видно, что оба, он и она, одного роста. Раньше она как будто не замечала или позабыла об этом. Уже в комнате он развернулся к ней, нетерпеливо остановившись у самой двери, и, почти не глядя, бросил: - Что еще случилось? Ты хочешь вернуться к своим? - Нет! - поспешно сказала она, - совсем нет. Разве вы хотите, чтобы я ушла? - Я ведь уже говорил, ты вольна в своем выборе, - даже в голосе его была неуловимая перемена. Он звучал более холодно и отстраненно. Она беспомощно оглянулась. Все слова, что она приготовила, тревожась за него, вдруг исчезли; и, чтобы только не молчать, она вдруг проговорила: - Я давно хотела поблагодарить вас за эту комнату и платья... Я не знаю, кому все это принадлежало, но... - Это была комната моей матери, - сухо оборвал ее он все с тем же замкнутым выражением лица, - в последние годы, после рождения Фрерина, ей нездоровилось, и она хотела быть ближе к главному залу, когда там держали совет. Остальные покои слишком далеко. Ни ты, ни хоббит не нашли бы пути обратно. - Простите, - испуганно сказала она, - я не знала, что ваша мать... - Погибла в день, когда Смог напал на Эребор. Это и есть то важное, о чем ты хотела говорить со мной? - он хотел было ступить за порог. - Подождите! - не помня себя, она схватила его за руку. Он поднял на нее глаза с едва заметным удивлением. И пристальный взгляд его как всегда смутил ее, словно она все еще оставалась девчонкой, глазеющей на принца гномов на летней ярмарке. -У вас такой усталый вид, - она никак не могла начать, - даже сейчас, после всего, вы слишком мало отдыхаете и, верно, совсем не спите. - Именно о сне я и подумывал до того, как ты так настойчиво привела меня сюда, - вновь настороженная напряженность, слегка приподнятый подбородок, и глаза, словно устремленные в неведомые дали. Не разгадать, о чем он думает, о чем терзается. Сердце глухо ворохнулось в груди. До чего же он похож на Вигторна в своей упрямой замкнутости! И ведь никогда и ни с кем не заговорит по доброй воле о том, что медленно сжигает его изнутри, превращая в одну из смурых теней этого дворца, где, казалось, живы были призраки прошлого. - Ваше Величество, - сказала и как в омут бросилась, - не гневайтесь и, если возможно, не думайте обо мне, как о выжившей из ума женщине. Просто послушайте меня, ведь я не совсем чужая и не враг вам. - Что ж говори, - он не отнял руки. - Я знала вас еще с юности. И все эти годы мне так больно было, когда я видела людей и эльфов, гораздо менее достойных, чем вы. Даже муж мой, слабый недогадливый человек, и тот по воле случая владел рудником. Разве он заслужил это? И разве вы заслужили все то, что произошло с вашим народом? И вот, когда вы вернулись, и дракон убит - наконец-то, справедливость, как и должно было быть всегда... - она на мгновение замолкла, набираясь мужества. Он не попросил продолжить, но само его молчание было знаком того, что он слышит и слушает ее, - но вместо счастья, я... мне все так же больно за вас. Это такая горькая радость, оттого что я вижу: вам нет покоя. И дело не в воинах за воротами. Вам ли тревожиться за предстоящее сражение, когда вы решились пойти на дракона, да еще и повели за собой этих юношей - ваших племянников?! - пальцы его в ее ладони слегка напряглись, и она заговорила быстрее, стремясь сказать все-все! - Нет, я не смею спросить вас, что происходит, хотя и вижу, как тяжко вам на душе. И я не спрошу никого другого из ваших спутников. Не мое это дело, и не моя эта ноша. Но я так давно привыкла любить Короля Под Горой. Невыносимо думать, что с вами может что-то дурное случиться. И кажется мне, что ноша слишком тяжела для вас одного... Прошу, ради вас же самого, доверьтесь своим соратникам, если это необходимо, если они могут помочь. А ежели я хоть как-то, словом ли делом, могу облегчить ваш путь, прошу, не отворачивайтесь от меня... Вот и все. И, выпустив его руку, она устало села на кровать - привычно закололо в левом боку. Вот и высказано то, что даже во дни ее радости холодным камнем лежало на сердце. Он может рассердиться и прогнать ее теперь, но как же иначе, не выслеживая и не таясь, было ей заставить его задуматься и остановиться на пути в бездну пещеры? Он молчал. Так долго, что она украдкой приподняла голову. Нет, он не хмурился и не был зол. Брови его были слегка приподняты, а глаза расширились, устремленные на нее с незнакомым ей выражением. Растерянность, удивление и... почти что нежность. Но главное - исчезла та отстраненность и зловещие искры в их глубине, как отсветы драконового пламени! Он сел на стул и наклонился вперед, так что лица их оказались вровень. Взял ее за подбородок не больно, но крепко - не уклониться. И спросил совсем просто и буднично: - Как зовут тебя? Теперь пришел ее черед изумленно выдохнуть: - Что?! - Твое имя, - повторил он, - столько лет прошло, но я так этого и не знаю. Сначала недосуг было спросить, а уж потом и подавно... - он не договорил и лишь развел руками с непонятным, едва ли не смущенным выражением на лице. Она негромко рассмеялась с облегчением - так он не гонит ее прочь! - и неловкостью: - Ах, вот вы о чем! Я и не поняла было сразу. Но право, это не диво. Меня никто моим именем и не зовет. Так уж повелось с самого детства: дочь Ара, жена Роэна, мать Амраса... - она почему-то остереглась прибавить " мать Вигторна", - Мое имя - Идунн. - Идунн? - медленно повторил он, и в его устах это прозвучало музыкой, секретным языком, подобным кхуздулу, и шорохом волн на берегу моря, которого она никогда не видела, но о котором мечтала еще девочкой, наслушавшись рассказов заезжих торговцев, - Мне давно следовало бы так тебя называть... Это куда лучше чем "жена Роэна". Она молчала, растерянно улыбаясь. Он опустил голову и сказал глухо: -Что ж, Идунн, благодарю за твои добрые слова и веру твою. Признаю, что ничего не сделал, дабы это заслужить. И за вопросы, что ты не задаешь, тоже благодарю. Я и сам задаю себе слишком много вопросов в последние дни, на которые не в силах найти ответа. Дыхание его стало учащенным. Он словно и желал сказать, да не мог, и боролся с собой молча, стиснув зубы. Наконец решился: - Ты вот сказала, мне неведом страх... Ты неправа. Да только я вовсе не смерти боюсь. Ее "Чего же?" было лишь тихим шелестом. -Безумия, - он не прибавил больше ничего. Она ничего больше не спрашивала. В тишине слышалось лишь потрескивание оплывающей свечи. Вся огромная скала наверху и вокруг как будто наползала на них, смыкая стены маленькой комнаты и угрожая навеки погрести под камнями и золотом.