Counting The Steps Between Us

Гарри не может даже сосчитать, сколько раз он спал рядом с Луи. Ночевки, в которых это казалось необходимым, несмотря на то, что Стайлс мог запросто заглянуть в комнату Томмо, даже не вставая при этом с кровати. Летние ночи, проведенные в их домике на дереве под сопровождение лесных убаюкивающих звуков, под которые они засыпали; поездки; тот месяц, когда отец Томлинсона ушел из семьи, и Луи прокрадывался к кровати кудрявого почти каждую ночь, забираясь в постель и прижимаясь к спине Гарри, пока тот делал вид, что ничего не замечал. Они никогда по-настоящему не разговаривали о тех временах. Так что, да. Стайлс не может сосчитать, сколько раз он спал рядом с Луи. Только сейчас всё по-другому, теперь он пытается подстроиться под ритм дыхания Луи, теперь он сосредоточен на твердом узле в животе и почти клаустрофобическом ощущении, что мир слишком тесен, чтобы охватить сразу их двоих. От Луи разит алкоголем, но его разбавляет ощущение того, что Гарри дома — теплое осознание принадлежности к чему-то. Он заснул в тот момент, когда его голова коснулась импровизированной подушки — сложенного свитера Луи, который Стайлс взял себе, даже не потрудившись спросить разрешения только потому, что «твоя одежда всегда приятно пахнет, потому что ты сам приятно пахнешь». А если серьезно, то что тогда Гарри должен был для этого сделать? Быть может, ничего. А может быть, всё. Он засыпает, дыша в унисон с Луи, спальный мешок оборачивает его, словно кокон, а стены палатки обозначают временные границы его собственного мира. --- Солнце окрашивает внутреннюю часть палатки в теплый оранжевый оттенок. Проснувшись, Гарри мигает несколько долгих секунд, прислушиваясь к тишине дня, который только начинается. Прилив моря еле слышен, возможно, это всего лишь плод его воображения, и кемпинг окружен тишиной. Когда Гарри перекатывается на бок, спальный мешок Луи уже открыт и пуст, и теперь Стайлс думает, что он, вероятно, перепутал шум моря с шипением газовой плиты. Запустив руку в спутанные волосы, Гарри решает не утруждать себя футболкой, вместо этого заменяя свои боксеры на плавки. В тесном пространстве палатки ему очень неловко делать это, и секс, вероятно, будет еще хуже: два тела, пытающихся слиться воедино, влиться друг в друга, не повалив при этом всё сооружение. Да уж, не об этом Гарри должен думать сейчас. Он вываливается на улицу и обнаруживает Луи за завариванием чая, сидящим в траве со скрещенными ногами и джемпером Гарри, свободно болтающимся на его торсе. Воротник сместился в сторону, предоставляя взору прекрасный вид на ключицы. Стайлс спотыкается о веревку и надеется, что Луи воспримет это, как нарушение координации после глубокого сна. Ну, и с чего бы он делал это? Он же не ищет признаки того, что Гарри в него влюблен. Или ищет? Слишком рано. Чертовски рано для этого. — Рано, — бормочет Гарри. — Почему ты уже встал? Опустившись вниз рядом с Луи, он растягивается на спине, укладывая голову на колени Томлинсона, трава под его спиной кажется прохладной и влажной. Вместо того, чтобы оттолкнуть Гарри, Луи с улыбкой смотрит на него сверху вниз. Ласковое утреннее солнце смягчает черты его лица, глаза сияют странным блеском. — Твой храп разбудил меня. — Неправда, — произносит Гарри. Он поворачивает голову, прижимает нос к животу Луи и ощущает запах своего собственного джемпера, пахнущего маминым стиральным порошком. Томлинсон вдыхает, а затем запускает пальцы в волосы Гарри и осторожно дергает их, нежно перебирая пряди. Прикрыв глаза, Стайлс так и продолжает лежать, уткнувшись лицом в живот Луи. — Правда, — почти шепчет Томлинсон, и Гарри требуется время, чтобы понять, о чем он говорит. А, храп. Точно. — У нас есть чай? — мямлит Гарри прямо в ткань джемпера. Выдохнув, кудрявому становится интересно, чувствует ли Луи его теплое дыхание на своей коже, и, Боже, это похоже на хождение по канату. Только не смотри вниз, не надо. Луи не позволил бы ему упасть. Только уже слишком поздно. Рука Луи всё ещё блуждает в его волосах, кончики пальцев невесомо касаются головы. Он не отвечает сразу. — Сейчас, ага. Вода только закипела, но, ага. Сейчас. — Сейчас же, — требует Гарри и, надувшись, поднимает вверх лицо, чтобы привлечь внимание Томлинсона. Луи тихо смеется и щелкает его по подбородку. --- Они провели весь день на пляже, плавая и загорая. Из-за бледности кожи, Гарри и Найл вынуждены были постоянно пользоваться солнцезащитным кремом, а остальные трое не упускали возможности подколоть их по этому поводу. А Найл не мог удержаться от того, чтобы не подшутить над Луи и Лиамом в ответ, которые притащили с собой учебники. Когда появляются девушки, с которыми парни познакомились прошлой ночью, все они спускаются вниз на пляж, чтобы сыграть в волейбол. Гарри уже давно не брал в руки мяч, с тех пор, как он в последний раз отдыхал вместе с семьей Луи на юге Франции, а это, на минуточку, было четыре года назад. И знаете, оказывается, двадцатилетние парни представляют собой более сложную задачу, чем четыре девушки примерно одного возраста. — Простите, — кричит он, когда спотыкается и растягивается на песке, пропустив еще один мяч, который должен был быть его. — Простите, простите. — Я не перестаю удивляться твоему полному отсутствию грации, — Луи протягивает руку и тянет Гарри обратно на себя, с диким смехом ставя того на ноги, его лоб блестит от пота. Гарри до безумия хочется впиться ему в губы, но вместо этого он наклоняется, чтобы очистить собственные ноги от песка. Вот такой, поцелованный солнцем, одетый в майку, шлейка которой постоянно соскальзывает с плеча, Луи выглядит почти неотразимо, и постоянное желание коснуться его явно не способствует концентрации Гарри. — Это врожденное мастерство, — почти капризно говорит он. — Быть придурком? — спрашивает Зейн. — Э, стоп. Ничего подобного. Мы все здесь в одной команде, — суровым тоном произносит Луи, пальцем указывая на Малика. Гарри задается вопросом, чем комментарий Зейна отличается от насмешек Луи над ним, но защитная полоса Томлинсона всегда была шириной в милю. Насмешки над Гарри — привилегия, которой Луи никогда не готов был с кем-нибудь поделиться, и хотя это и является очередной причиной того, почему Томмо считает себя старшим братом кудрявого, Гарри ощущает теплый прилив восторга, когда пальцы Луи обхватывают его локоть, а сам Томлинсон осматривает компанию темным, хмурым взглядом, будто бросая вызов любому, кто осмелится продолжить дискуссию. Никто этого не делает. Хотя невозможно не заметить самодовольную ухмылку, появившуюся на губах Зейна, и перешептывания Лиама и Найла, после которых следуют их же смешки. Гарри надеется, что не он послужил этому причиной. — Простите, — повторяет он, и Найл кидает на Стайлса удивленный взгляд, застывая с протянутыми к мячу руками, доказательства очка, потерянного из-за слишком длинных ног Гарри. — Приятель, мы играем ради удовольствия, а не выигрыша. — Я думаю, что люблю тебя, — говорит ему Гарри, и Найл реагирует на слова Стайлса с громким смехом, его глаза сияют, а кожа слегка покраснела от солнца. Лиам присоединяется к нему на минуту позже, а затем и Зейн, хоть в этом было мало чего смешного. — Что? — спрашивает кудрявый Томлинсона. — Что я такого сказал? Луи отпускает его локоть и качает головой. — Понятия не имею. Они идиоты, вот и всё. Просто игнорируй их. Томлинсон бежит обратно на свое прежнее место, и Гарри на мгновение отвлекается при виде задницы Луи в этих плавках, прежде чем он одергивает себя. Ага, точно. Точно. --- Луи такой, такой яркий. Яркий, словно солнце, и кажется, что... что Луи хранит внутри себя своё собственное солнышко, как писал Шекспир: «Там брезжит свет. Джульетта, ты как день!» или как там звучит эта цитата. Но если Луи — солнце, значит ли это, что Гарри — это луна, ведь он не может перестать грезить о Томлинсоне? (прим. переводчика: moon, mooning over — автор решил так красиво использовать вместе это слово и выражение, что, к сожалению, невозможно в русском языке). Ха, как это уместно. И что за бредовая игра слов, вау. Да, возможно, Гарри пьян. — Я думаю, ты пьян, — говорит ему Луи с таким выражением, будто доверяет Стайлсу секрет, прижимаясь к нему ближе. В тусклом свете бара, его глаза кажутся стально-серыми, и Гарри мигает, чтобы привести это всё в фокус. Как в 3D-кино, только без очков: всё вокруг остается немного размытым по краям. Это, наверное, хорошо, что они сидят. — Я думаю, ты блестящий, — Гарри перематывает эти слова в своей голове, и да, всё же он не очень хотел произносить их вслух. — И размытый, — добавляет он. — Может быть, я немного пьян. Может быть. — Вообще никакого терпения, — цокает языком Луи, но он также хватает Гарри за талию, так что он может ему это простить. — Вот, что происходит, когда проводишь год в стране, где таким, как ты, запрещен алкоголь. Какое-то нежное веселье скрашивает комментарий Томлинсона, но всё, что слышит Гарри — это то, что он слишком молод, слишком молод, чтобы пить в США, слишком, блять, молод, чтобы вписаться в новую жизнь Луи, даже если Найл и Лиам не намного старше кудрявого. Им, по идее, должно быть всё равно, но вечером Найл заявил, что он расплачется, если Гарри вдруг решит учиться не в Лондоне. Это большее, чем Луи мог дать Стайлсу. — Я правда пил, — произносит Гарри. — Фэйковый ID. Хорошие вечеринки и всё такое. И люди. И я не такой уж и маленький, ладно? — Конечно же ты не маленький. Почти уже дорос до того, чтобы самостоятельно завязывать свои шнурки, — дабы немного смягчить колкость своих слов, Луи ещё сильнее обхватывает талию Гарри. — Хочешь, я принесу тебе стакан воды, чтобы завтра утром твоя собственная голова не прикончила тебя? Вода, хм. Теперь, когда Луи упоминает о ней, Стайлс чувствует некую сухость во рту и странный жирный привкус на языке, оставленный сливочным коктейлем. Гарри кивает, а затем почти падает, когда Томлинсон резко отпускает его. На какое-то мгновение, кудрявый теряет равновесие, прежде чем обхватывает себя обеими руками, сидя на скамье. Музыка пульсирует в его голове. На самом деле, она не такая уж и громкая, просто в сопровождении расстроенной гитары и скулежа какого-то «певца» о синей травке и зеленом небе... Или наоборот. Ага, точно. Найл и Барбара стоят, прижавшись друг к другу с одной стороны стола, некоторые из друзей девушки находятся рядом с ними, и, когда Гарри смотрит по сторонам, он замечает Лиама и Зейна возле бильярдного стола. Ух, когда же они успели уйти? Гарри, должно быть, был слишком захвачен Луи, Луи, Луи, чтобы хотя бы заметить их уход, что говорит о многом, что всё его внимание сосредоточено на Томмо, даже когда рядом находится кто-то такой потрясающий, как Зейн. Это даже немного грустно, серьезно. Кроме того... Кроме того, там, в баре, рядом с Луи стоит какой-то парень. Он, высокий и долговязый, повернулся лицом к Луи, оперевшись одной рукой о стойку. Луи усмехается и наклоняет голову, его бедра немного поддаются вперед, и нет, нет, черт возьми, НЕТ, Гарри не хочет этого видеть. Стайлс хочет отвернуться, он не хочет смотреть, как парень наклоняется, чтобы прошептать что-то на ухо Луи. Ладно, музыка не такая уж и громкая, это действительно не особо важно, и Стайлс не хочет видеть всего этого. Его горло болит, когда он сглатывает, болит так сильно, будто наждачная бумага полирует его изнутри. Терпение Гарри лопается, когда Луи кладет одну руку на плечо парня, и Стайлс с трудом встает на ноги, его тело напоминает одну большую, болезненную рану. Гарри совершенно «случайно» врезается в бок Луи, протискиваясь между ним и этим парнем. Физический барьер. Физический барьер — это хорошо, очень хорошо. Если Гарри здесь, прямо перед его носом, Томлинсон не сможет вновь прикоснуться к этому парню, этому чужаку, он не имеет права трогать высоких, долговязых незнакомцев, в первую очередь, потому, что он вместо этого должен трогать Гарри. Он ведь тоже высокий. Кроме того, Гарри пьян, но не настолько, чтобы не осознавать своих собственных действий. Он ведет себя, как маленький ублюдок-собственник, Стайлс знает это, но он хочет, чтобы Луи выбрал именно его, его вместо этого парня и всех тех других, кому Томлинсон будет улыбаться этим вечером. Гарри хочет, чтобы Луи выбрал его, и точка. Он просто... хочет. Хочет до безумия. Взгляд Луи фокусируется на лице Стайлса, после чего старший начинает хмуриться. — В чем дело, Гарри? Я же сказал тебе, что принесу воды. — Я не очень хорошо себя чувствую, — еле слышно произносит Гарри, и это даже не ложь, ведь он ощущает просто тошнотворную тяжесть в животе. Тошнотворную. Милое словечко, но и отвратительное, отвратительное чувство. — Я думаю, может, я хочу... ну. Ты можешь отвести меня обратно в палатку? В какой-то момент, кудрявому начинает казаться, что Томлинсон откажет ему и попросит кого-нибудь другого из парней проводить его, а сам останется и спокойно продолжит заигрывать с этим долговязым мудаком. Затем выражение лица Луи смягчается, его рука нежно ложится на талию Гарри. — Извиняюсь, — сообщает он парню, даже не взглянув на него, потому что внимание Луи сосредоточено на Гарри, исключительно на Гарри сейчас. Стайлс думает, что это похоже на солнце, прорвавшееся сквозь тучи, и это очень глупо, но кудрявый достаточно пьян, чтобы это его не заботило, не тогда, когда глаза Луи выглядят такими мягкими и обеспокоенными. — Тогда давай уложим тебя в постель, — произносит Луи, и Гарри прикусывает внутреннюю часть щеки, сдерживая улыбку.