Лучшая ошибка моей жизни

Дальнейший разговор я помнила довольно смутно. Не знаю, что и как я там отвечала, впопад или нет. Было без разницы. Какое-то странное чувство, будто всё это не со мной происходит. Вроде как смотришь на себя со стороны. Ну почему у меня не может быть всё полностью хорошо? Обязательно середина наполовину. Но ведь главное она пришла в себя. Я этого столько ждала, кажется, что целую вечность. А память, память – вещь непостоянная, может вернуться в любую секунду. Я так думаю. Мама смогла выйти из комы, что ей какая-то амнезия. С отцом я попрощалась, так ничего про себя и не сказав. Даже думать про это забыла, как бы странно это ни звучало. Но по-прежнему держала телефон у уха, слушая монотонные гудки. И держала бы и дальше, если бы не слабое покашливание, относительно выведшее меня из оцепенения. Прострация сменилась ясностью, просветлением. Я знаю, что мне нужно сделать. Валить отсюда. – Я уезжаю, – высказала я своё намерение довольно определённо, чтобы и сомнений не осталось. Меня никто и ничто не переубедит. – Мне нужны все мои вещи. – Совсем с ума сошла, – шокировано и с протестом выпалил Джаред, – никуда ты не уезжаешь и не улетаешь, да даже шага не сделаешь. Ты вообще в курсе, что буквально несколько часов назад ты одной ногой на том свете была, не забыла ещё? – То было несколько часов назад. Я хочу, должна, мне нужно. И я полечу. – А я сказал: нет. Ты остаёшься здесь. Что ты будешь делать, если у тебя швы разойдутся в дороге или возникнут осложнения? Я промолчала, так как просто не знала, что на это сказать. Он прав, знаю. Я редко зацикливаюсь на своём здоровье, но сейчас всё гораздо серьёзнее температуры или приступа мигрени. Но и лежать преспокойно тут я тоже не могу. Мне нужно туда. Я хочу быть там. Проклятье! – Ты полетишь, – смягчился Лето, по всей видимости, заметив моё огорчение, – сразу же, как только врач разрешит. – Да когда это он разрешит. Я не смогу столько ждать. Я должна быть рядом с ней сейчас. И не вздумай успокаивать меня тем, что она всё равно меня не вспомнит, иначе я тебя из палаты выгоню. – Всего неделя, Джил, – заверил мужчина, поглаживающим движением заправив мои волосы за ухо, – это же не так много. Через неделю тебя выпишут. Так врач сказал. И ты отправишься в Лос-Анджелес. – Для меня это вечность, – буркнула я, надувшись – не на Джареда, на всю эту дурацкую ситуацию. – И как я объясню отцу такую свою задержку? – Скажи ему правду. – Да, – с ехидством бросила я, откинувшись спиной на плоскую подушку, – и он сразу же примчится сюда, бросив маму одну. – Может и так, но сказать всё равно придётся. – Знаю, но я не хочу, чтобы он прилетал. Мне его присутствие ничем не поможет, хоть его в этом и бесполезно убеждать, а маме может помочь. Вдруг в окружении близких людей ей будет легче вспомнить. Вот только как его в этом убедить? Вот в чём вся загвоздка. С другой же стороны, ей лучше вообще ничего не вспоминать. То, как относился, обращался с ней отец, – не самые радужные воспоминания. Боюсь, от этого всё станет только хуже. Палка о двух концах получается. – Есть у меня одна идея, – спустя продолжительное молчание, высказался солист, – я за тобой не смогу присмотреть, да и вряд ли он мне настолько доверяет. Но за тобой может присмотреть моя мама. Ты будешь под надзором взрослого человека. Думаю, твоего отца это убедит. И всем будет хорошо. Что скажешь на это? – С чего ты взял, что это его в чём-то убедит и заставит переменить мнение? – я вопросительно выгнула бровь, поморщившись, так как место ранения охватила противная, ноющая боль. – Они ведь не знакомы друг с другом. С чего он должен доверять Констанс? – За этим дело не станет, – моё недоумение лишь усилилось после его слов, – они знакомы, я сам недавно узнал, вроде даже довольно неплохо. Я не вдавался в детали. Предпочитаю не лезть в личные дела своей матери, но твой отец определённо ей доверяет. Интересный он человек. Я бы вмешалась. Ну, то я. Да и вся эта история попахивает чем-то очень странным и мутным. Неужели у них интрижка была. Да ну, нет! Не мог он так поступить. Констанс к тому же старше его, значительно старше. Тут что-то другое. Не нравится мне всё это. – Ладно, я предложу ему такой вариант, – затолкав свои беспочвенные – наверное – подозрения куда подальше, уступила я, – а там посмотрим, что он скажет на это. – Тебе больно? – резко перескочил Джаред на другую тему. – Немного. Мне далеко не немного больно, но я не люблю жаловаться. Никогда не любила. Даже в детстве. Вот такая я. Посредством кнопки вызова Лето привлёк сюда медсестру. Оказалось, капельница кончилась. В итоге её сняли совсем. Вроде как она мне больше не требуется. Взамен сделали обезболивающий укол. В вену. Как я там на месте не умерла, не знаю. Это вообще моя больная тема – уколы. Зато отпустило быстро. Надеюсь, скоро это пройдёт само собой. Не хочу остаток жизни на анальгетиках жить. После я созвонилась с отцом ещё раз, всё рассказав. Проповедь была нудной, долгой и утомительной. Как я и думала, он твёрдо вознамерился прилететь, готовый немедленно сесть на самолёт. Имя Констанс в корне всё изменило. Папа согласился с таким предложением на удивление быстро. Это-то и настораживало. Теперь от Констанс я не отстану. Не люблю, когда от меня что-то скрывают, а они определённо что-то скрывают. Я бы у отца выпытала, но по телефону неудобно и дорого. Так что буду пытать Констанс. Совести хватит, надеюсь. К вечеру Джаред, да и вся группа покинули Нью-Йорк. Я со своим состоянием – не повод забрасывать тур. На их место прибыла Констанс, как и планировалось. Допытаться желаемых объяснений мне удалось без особых усилий. Ничего экстраординарного я не узнала. Просто встречались пару раз много лет назад, только и всего. Всё в тот же загадочный для меня период, когда я была совсем мелкой. Ненавижу этот возраст за то, что воспоминания не задерживаются совершенно, будто чистый лист. По крайней мере, между ними не было ничего. Уже успокаивает. Всего-то пересеклись случайно. Только потому, что Констанс и мама были дружны. Папа не замешан точно, но подозрительность моя от этого не уменьшилась. Ну, да и бог с ней. Устала от неё и от мыслей. Семь дней тянулись неимоверно долго. Их не разноображивали ни редкие звонки от Джареда и Шеннона, ни частые от отца, ни даже присутствие матери братьев. Было скучно до одури. Констанс хоть и пыталась по мере сил меня растормошить разговорами, но всё же она взрослая для меня, хоть и довольно продвинутая для своего возраста. Мне интереснее со сверстниками, которых тут нет. А ещё неимоверно хотелось увидеть маму. Какой будет её реакция на меня, интересно? Отец ей специально не говорил о моём существовании, чтоб лишний раз не тревожить. Тем сильнее хотелось её увидеть. К слову, грабителя так и не нашли, следствие даже с мёртвой точки не сдвинулось. Он словно сквозь землю провалился. Отчасти я даже рада этому. Не придётся тащиться в полицейский участок, чтобы опознать того, кого я не помню, не знаю, как выглядит. И знать не хочу, если честно. Дня через два, а может три (я им тут счёт потеряла, всё равно сплошное однообразие), швы уже не болели, только чесались жутко. Зато не нужно было травить организм всякой лекарственной дрянью. По ночам бывало больно, но терпеть можно. Выписке я радовалась больше, чем собственному дню рождения. Буквально с больничной койки отправилась в аэропорт. Констанс составила мне компанию. Ей тоже не терпелось увидеть маму. Последние сутки она вела себя более чем странно. Всё время молчала и о чём-то думала, не замечая ничего и никого. Словно её что-то гложет. Совсем на неё не похоже. При этом ко мне была чересчур заботливой и внимательной, чего я совсем не понимала. Я списала это на то, что она ко мне привязалась, а теперь ей грустно от того, что скоро мы не будем столько времени проводить вместе. В самолёте завязала странный разговор про Шеннона и Джареда. Интересовалась, ладим ли мы. Выпытывала, особо навязчиво, моё к ним отношение и что я о них думаю. Неужели подозревает что-то? Это плохо, если так. Я не решаюсь ей сказать о том, что нас связывает с Джаредом. Боюсь, что не поймёт, осудит. Глупо, но это так. Мы даже этой темы не касались с Джаредом: о том, чтобы ей всё рассказать. А стоило бы. Нельзя же скрывать это вечно. Лучше она узнает это от нас, чем от папарацци или посторонних людей. Непременно обсужу это с её сыном, как только увижу. Не могу больше лгать. Да и не люблю. После посадки в Лос-Анджелесе я направилась прямиком в ещё незабытую больницу. Констанс со мной не пошла. Сказала, что позже присоединится. У неё какие-то дела. Ну да ладно, дело её. В госпитале первым меня встретил отец. Я думала, снова начнёт ругаться или винить, что не послушала его, не прислушалась и уехала в Нью-Йорк. Но обошлось. Наверное, потому что он по мне соскучился, а может, волновать не хотел. Кто знает. Сразу после проводил до палаты мамы, сам остался в коридоре – мой чемодан охранять. В палате что-то изменилось. Я даже не сразу поняла – что. Только потом дошло – нет никаких приборов. То есть они есть, но выключены. Она идёт на поправку, теперь я в этом убедилась воочию. Здесь было очень светло. Это тоже почему-то запало в память. Наверное, я просто отвыкла от солнца. Сначала Европа, потом пасмурный Нью-Йорк. Я уже и забыла, что такое солнечный свет. Что такое вообще свет. Последние месяцы в моей жизни были мрачнее некуда. Единственным светлым пятном в них был и остаётся Джаред. Надеюсь, теперь этот список пополнится. Теперь у меня есть мама, хоть она меня и не помнит. Но она есть. Я осторожно подошла к кровати, стараясь не шуметь, так как женщина, кажется, спала. Затем опустилась в глубокое кресло, рассматривая маму, каждую частичку её лица. Какая-то она другая, но при этом всё та же. Наверное, я слишком долго её не видела. А может, дело в том, что теперь она в сознании. Не в коме, а действительно просто спит. Даже вид посвежевший, более здоровый, цвет лица уже не бледный. Какая же она у меня красивая. У неё очень аристократичные черты, которым я всегда тайно завидовала. А ещё смуглая, золотистая кожа. Этому я тоже завидовала. У меня же всегда белая, как молоко почти, даже загар не пристаёт. Мигом обгораю, потом хожу красная, как поросёнок. Странно, что отец тоже смуглый. Я всегда недоумевала, в кого тогда я пошла. Мама же успокаивала меня тем, что я переняла гены дедушки-голландца. А папа шутил, что в соседа. Хорошие были времена. Женщина, словно ощутив мой взгляд, широко распахнула глаза, смотря на меня с непониманием, любопытством и некой настороженностью. Она, правда, не узнаёт меня. А я-то надеялась, что всё это глупая шутка. – Привет, мам, – я решила не сдерживаться в обращениях, сказав, как должно. Она ведь моя мама. Какая разница, как я ей это скажу. – Вы меня с кем-то путаете, – промелькнул в её взгляде тревожный блеск, – я Вас впервые вижу. – Не впервые, – грустно слышать такие слова от родной матери, но ничего другого я не ждала, – ты просто не помнишь меня. Как и не помнила папу. Я Эванджелина, но ты всегда звала меня Эва. – Ты как-то не похожа на нашу дочь, – проговорила женщина, внимательно исследуя меня взглядом, – в тебе почти ничего нет от Майкла. – Наверное, я всё переняла от соседа, – рискнула я пошутить, хоть и знала, что она не поймёт смысла. Так и вышло. Лишь недоумение – и ни тени улыбки. – Прости, я не помню тебя, – чуть печально произнесла она, ладонью ласково очертив контуры моего лица. Как же мне этого не хватало. Тепла и нежности её рук. Они остались, даже не смотря на отсутствие памяти. – Но ты очень красивая. Я бы хотела вспомнить тебя, очень. – Ты вспомнишь, – утвердительно кивнула я, с трудом удерживая слёзы. Не хватало ещё расплакаться у неё на глазах. Просто обидно и больно, когда родной тебе человек, самый родной, обращается с тобой, как с незнакомкой. – Просто нужно немного времени. Тебе нужно отдохнуть. Я не хотела её оставлять, просто боялась сорваться и своими слезами её расстроить. Лучше мне пока уйти, переварить всё, прийти в себя. Вернуться всегда успею. – Ты же ещё вернёшься? – обеспокоенно и с надеждой спросила женщина. – Конечно же, вернусь. Я теперь всегда буду рядом. Я люблю тебя, мам. – Хотела бы я ответить тем же, – немного неуверенно произнесла та, виновато на меня взглянув, – но я не знаю. То есть наверняка я тебя люблю, жаль, не помню даже этого. – Ничего, всё в порядке, – я бодро улыбнулась на прощание, мелкими шагами отступая назад, пока не скрылась за дверью. Чёрт, не думала, что это будет так тяжело морально. Отца в коридоре не было, как и моего чемодана. Странно. Куда он мог деться? Хотя всё нужное у меня с собой. В больнице этим наверняка заниматься нельзя, так что во избежание проблем я ушла на улицу, пристроившись на порожках. Лучше курить, чем плакать. Хотя это кому как. Табачный дым быстро рассеивался в свежем воздухе, смешиваясь с океаническим бризом, образуя своеобразный коктейль ароматов. Зато прекрасно пропитывал своим горьким запахом волосы и одежду, оставлял после себя горчащее ощущение в горле. Но это малая плата за расслабленность, которую он дарил. – Выкинь эту дрянь, – нагло выдернули у меня сигарету, швырнув на асфальт и затоптав носком знакомого мне ботинка. Голос тоже был знакомым ещё как, но его обладателя я совсем не ожидала увидеть и услышать здесь и сейчас. – Когда-нибудь она тебя убьёт. – Это будет нескоро, – безразлично отозвалась я, подняв голову просто, чтобы убедиться. – А ты почему здесь? – Здесь, это в Лос-Анджелесе, – Джаред приземлился рядом со мной, – или конкретно на этих ступеньках? – В Лос-Анджелесе. У тебя же вроде как тур. – Выкроил пару-тройку часов, чтобы тебя увидеть. Подумал, что не помешает, если я сейчас побуду рядом. – Не помешает, – я слабо кивнула в подтверждение, положив голову ему на плечо. Мне не хватало чьего-то плеча для поддержки рядом, а Джаред не такой уж плохой кандидат. – Как она? – мужчина парой размашистых движений ладони провёл по моей спине. Казалось бы, сущая ерунда, а так хорошо и легко стало. – Ничего не помнит, а в целом нормально. – А ты как? – И я нормально, – хоть я и недолюбливаю ложь, но иногда она бывает полезной. Это же мелочь – мой обман. – Совсем не умеешь врать, – уверенно заключил он, встав на ноги, – вижу же, что тебя это расстраивает. Но она вспомнит, нужно лишь подождать. – Знаю, а теперь я вернусь в палату. Пойдёшь со мной? – Уже был, – Джаред наклонился зачем-то, только тогда я заметила свой чемодан на нижней ступеньке, – там твой отец, а мама спит. Он сказал, где ты, и попросил передать, чтобы ты ехала домой. Тебе не помешает отдохнуть с дороги. – Это твои слова или его? – я недоверчиво приподняла бровь, тоже перейдя в вертикальное положение. – Общие, – быстро нашёлся Лето, попутно тормознув такси, – это же всего час или два. Отдохнёшь, примешь душ, поешь и вернёшься обратно. – Уговорил, – я проскочила в такси, согласившись. Джаред юркнул следом за мной, огласив свой адрес. У своего же дома он и высадился. Я поехала дальше. К себе. Мне хотелось всё это время провести с Лето, не отходя от него ни на шаг, но если бы я осталась сейчас, мне опять бы пришлось разрываться между своими желаниями. Между ним и семьёй. Лучше не искушать себя лишний раз. Оставив чемодан в гостиной, я элементарно рухнула на диван, вытянув ноги и откинув голову на спинку. Не хотелось ни о чём думать. Я так устала от всего. Иногда мне кажется, что на меня взвалили больше, чем я могу вынести. Хотя кому-то там наверху, наверное, виднее. В дверь тихонько постучали. Кого там ещё притащило? А вдруг Джаред. От этой мысли я едва ли ни галопом побежала открывать. Джареда там не было. Зато была его мать. – Констанс, – сказать, что её приход меня удивил, – это всё равно, что ничего не сказать, но внутрь я её пропустила. Нерешительный вид, какой-то прямоугольный конверт в руках, неуверенные шаги. – Не ожидала увидеть Вас здесь. Проходите. Женщина с моей указки грациозно села на краешек дивана, но молчала, что меня напрягало. – Может, хотите чего-нибудь выпить? – дежурно разбавила я неловкую тишину. – Чай, кофе, может, сок или воды? – Нет, спасибо. Да ты садись. Эта обыденная, казалось бы, фраза насторожила меня интонацией, с которой она была произнесена. Такая тихая, а за ней последует буря. Я практически упала в кресло, шумно сглотнув. В помещении стало как-то не так. Будто весь воздух выкачали. Я инстинктивно оттянула ворот свитера, так как мне казалось, что он меня душит. – Вот, открой, – без всяких объяснений протянула мне женщина принесённый конверт. Я не шелохнулась, смотря на него, будто он меня минимум укусит. – Бери. – Что это? – перестраховалась я, так и не выполнив её простейшую просьбу. – Ты сама всё поймёшь, – она буквально насильно всучила мне лист А4 лицевой стороной, собственноручно высвободив его из тайника. – Давно тебе надо было сказать, но твоя мама была против. Так как теперь она… в общем, ты должна знать. Я невидящим взглядом пробежалась по бумаге. Слишком мелкий шрифт для моего так себе зрения. Но первая строка была видна прекрасно, что ясности не внесло, впрочем. Я просто не понимала, какое этот документ имеет ко мне отношение. – При чём тут я? – я в непонимании уставилась на Констанс, надеясь на объяснение. Та на секунду как-то замялась, протяжно вздохнув. – Не понимаю, зачем Вы мне это показываете. – Шеннон – твой отец, Эва. Настоящий.