Change Your Lonely Ways

На следующий день Гарри проводит всё утро пытаясь писать. Написать хоть что-нибудь. Что угодно. Он заставляет себя сесть за стол с зажжённой свечой, кружкой небольшого латте и открытым Макбуком. Он знает, что если будет просто сидеть и ждать, что-нибудь да и получится. Должно получиться. Уже достаточно долго у него выходили только небольшие ужасные статейки для веб-сайтов, и случайные посты в блог о своей жизни, чтобы успокаивать свою оставшуюся дома семью. Он предполагал, что напишет роман в Калифорнии, а не станет одержимым своим чертовым соседом. Но ничего к нему не приходит, и он просто сидит здесь ещё какое-то время. В конечном счёте, он сдаётся и идёт на пробежку. Он пытается очистить свои мысли, действительно психологически подготовить себя к тому, что позже увидит Зейна. Когда Гарри возвращается обратно, он выискивает в интернете способы нанесения подводки для глаз, чтобы выделить тёмно-янтарные глаза Зейна чёрными линиями. И, чёрт побери, он ещё никогда и никому прежде не наносил подводку для глаз. Он не думал, что это настолько сложно. На самом деле это очень сложно. Или просто у Гарри стояк. Так вышло, что всё, что делает Зейн, вызывает у Гарри эрекцию. Когда Зейн открывает дверь в девять часов, он настолько широко улыбается, что Гарри почти готов развернуться и броситься наверх, чтобы сменить свои отвратительно узкие джинcы, которые только подчёркивают его стояк. Но он этого не делает, и проскальзывает в квартирку Зейна, пытаясь выглядеть уверенным в себе, словно ничего и не произошло. Он слышит, как Фрэнк Оушен играет из динамиков ноутбука. Он начинает потеть. Гарри сразу может сказать, что Зейн уже выпил. Он чувствует запах виски, когда сидит на маленьком диване, а Зейн проходит рядом с ним, подбирая разные варианты одежды и бормоча что-то про вечеринку, о которой ему говорили друзья. Это в Голливуде, на крыше, с кучей актёров, которых он знает, и он не перестаёт жужжать об этом. — Так, как мы будем это делать? — говорит Зейн, когда кладёт свои руки на бёдра. На нём надеты узкие чёрные джинсы, порванные на коленях, и обычная чёрная футболка с оборванными рукавами. Гарри сканирует взглядом татуировки на его руках, желая дотронуться до каждой из них. Он показывает Гарри украшения, которые подобрал к костюму и купил сегодня утром, чтобы подчеркнуть свой вид: кольца в виде черепов, "ошейник" с шипами на нём, кожаные браслеты и после он снова спрашивает, как это на нём смотрится. Гарри не знает, что ему ответить и поэтому просто окидывает его взглядом. — И у меня есть чёрный лак для ногтей и чёрный карандаш для глаз, но я не знаю, как ты это всё сможешь использовать. Эмм... как мне лучше сесть? Или ты будешь стоять напротив меня и сделаешь это? Может, мы сначала накрасим глаза, а ногти после? А лак быстро высыхает? Гарри тихо смеётся и встаёт. — Иди сюда. Давай сначала накрасим ногти, и пока они будут сохнуть, я накрашу тебе глаза. Гарри тянет Зейна сесть рядом с собой на диван так, что они подгибают ноги под себя, садясь лицом друг к другу. Зейн хватает лак для ногтей с небольшого кофейного столика, передавая его Гарри, и в этот момент Гарри видит курительную трубку, наполненную травкой и зажигалку рядом с ней. Она не новая, видно, что ею только что пользовались. Он снова переводит взгляд на Зейна и замечает, что тот совершенно очевидно обдолбан. Зейн слегка улыбается, глядя на него. Гарри немного ёрзает на месте, оценивая ситуацию и решая, как он должен красить другому парню ногти. Он уже почти готов предложить Зейну положить руки на кофейный столик, когда сам Зейн опережает его мысли и кладёт руки на бёдра Гарри. Гарри прикладывает все усилия, чтобы только не испустить этот драматичный вздох. Он смотрит вниз на пальцы Зейна, растопыренные по его ногам, и ожидающие, что к ним проявят внимание. Наконец-то он переводит взгляд на лицо Зейна, но не может прочитать это выражение, Зейн просто смотрит на него в ответ, ожидая. В протест этому член Гарри прижимается к его туго обтягивающим джинсам. Он безмолвно за это извиняется. — Хорошо, так, я не красил ногти никому, кроме самого себя с того времени, как мне было семь. Поэтому сообщи мне, если это будет выглядеть ужасно. — Гарри, я всего лишь хочу выглядеть готично для Хэллоуина. На одну ночь. Это всего лишь должно выглядеть так, будто у меня чёрные ногти, расслабься. Гарри встряхивает флакончик, и ставит его обратно на столик, приступая к работе. Сначала он берёт левую руку Зейна, держа её осторожно, когда начинает красить. Он чувствует, как Зейн начинает вертеться только после первых двух ногтей, он хочет двигаться, встать, а не сидеть. — Перестань ёрзать. Ты сейчас всё размажешь. — Прости. Гарри занимается правой рукой, медленно нанося лак на каждый идеальный ноготь его раздражающе прекрасных рук. Самая лучшая часть всего этого действа (или самая худшая часть, если спросить у промежности Гарри) это видеть руки Зейна настолько близко. У него длинные, крепкие пальцы. Его ногти короткие и аккуратные. Гарри замечает, что на его ладонях немного грубая кожа. Он почти спрашивает Зейна, как у него это получилось, каким ручным трудом ему приходилось заниматься в своей жизни. Он также хочет попросить Зейна засунуть эти пальцы в него, но он не может много думать об этом сейчас. — Вот, так должно быть хорошо. Это не идеально и если бы Джемма была здесь, она бы скорее всего пнула меня за то, как сильно они могут потрескаться сегодня. Но всё равно. Они готовы. Теперь подуй на них. Зейн скептично оглядывает его. – Подуть на них? Серьёзно? — Да, Зейн, серьёзно. Ты ведь не хочешь, чтобы они были липкими и на них что-нибудь прицепилось. Не будь таким мужиком на счёт этого, подними свои пальцы наверх и подуй на них. Если бы Гарри был хорошим человеком, он бы позволил Зейну сделать это спокойно. Но он ужасный человек, поэтому он быстро хватает телефон и делает фотографию Зейна, деликатно держащего свои руки перед лицом и выдувающего воздух на свои липкие ногти. Это может быть лучшая фотография из всех, что Гарри когда-либо делал в своей жизни. Зейн выглядит так, будто он готов закричать на Гарри за то, что он сделал такую фотографию в нетипичной для Зейна позиции, но вместо этого он закатывает глаза и смеётся. Для того чтобы нанести карандаш они остаются сидеть в той же позиции, одна нога подогнута под себя и лицом друг к другу. Они сидят близко. — Хорошо, так. Я ещё более ужасен в нанесении макияжа, потому что никогда не делал этого прежде. Хотя я читал об этом и, кажется, я понял, как это делать. — Блять. Просто не выколи мне глаза и не оставь меня слепым. – А что если я сделаю тебя слепым? Будешь скучать по своему собственному отражению в зеркале всю свою оставшуюся жизнь? Я не чудовище, Зейн, пожалуйста, — они смеются вместе, когда Гарри снимает колпачок карандаша. — Смотри вниз и старайся не двигаться. И только когда Гарри начинает наносить черные мазки на веко Зейна, он осознаёт, что Зейн вернул свои руки к нему на бёдра. Даже несмотря на то, что для этой части они там быть не должны. Даже несмотря на то, что Гарри знает, что лак практически высох и ему не нужен воздух, в особенности тот воздух, что поблизости с его членом. Он также осознаёт, что подобрал лучшую позицию для нанесения подводки, Гарри держит лицо Зейна одной рукой в то время, как другой он работает. Ладонь Гарри горит, его обжигает кожа на щеке Зейна и на его шее. Он неловко кашляет, прочищая горло. Он делает всё медленно, только слегка двигаясь карандашом по деликатной коже вокруг глаз Зейна. Он может сказать, что Зейн ненавидит это, что ему не комфортно, что его глаза не перестают слезиться от этого ощущения. Но он не говорит ничего, просто позволяет Гарри делать своё дело. Гарри беспокоится на счёт своего дыхания, что если оно ужасное, если он дышит на него или заставляет чувствовать себя неуютно. Он трясёт головой и напоминает себе, что почистил зубы за несколько секунд до того, как перешагнул за дверь своей квартиры. — Так, теперь посмотри наверх. Открой глаза и смотри наверх, я хочу нанести немного карандаша под твои нижние ресницы, так мы сможем его растушевать. Будет по-настоящему готично, да? — Ага. Зейн открывает глаза и смотрит вверх и чуть выше головы Гарри, разглядывая потолок. Гарри приспосабливает свою руку, снова удерживая челюсть Зейна, и быстро наносит чёрный карандаш понизу его ресниц, слегка надавливая по краям. Когда он доволен тем, что получилось, он выставляет мизинец и легко проводит им по черным отметкам, смазывая их, растирая, и двигаясь вокруг. — Вот. Посмотри на меня. Зейн делает так, как ему говорят. Он опускает глаза вниз, и смотрит прямо на лицо Гарри, и в этот раз Гарри на самом деле испускает драматичный вздох. Зейн выглядит чертовски прекрасно, находясь так близко, и этот макияж только подчёркивает его длинные ресницы, а полные губы выглядят так призывно. Теперь, когда он уже начал, Гарри не может перестать тяжело дышать. Зейн продолжает смотреть на него так, будто ему совсем нет до этого дела. Гарри ничего не может с собой поделать и говорит первое, что приходит ему в голову. — У тебя веснушка. Рядом со зрачком. Ты знаешь? Зейн улыбается. — Ага, я знаю. Я вижу её каждый раз. — Слишком часто близко разглядываешь своё лицо? Я бы тоже так делал, если бы имел такое, как у тебя. Зейн смеётся на это и качает головой. — Нет, в смысле, я же актёр. Я постоянно делаю мимические упражнения, когда я сижу близко к зеркалу и смотрю на себя, когда читаю текст. Я разглядываю своё лицо, чтобы понять, как я реагирую, как выгляжу, что моё лицо передаёт. Это важно знать, как ты выглядишь, когда ты плачешь или радуешься, или пребываешь в экстазе. Гарри пристально смотрит на него. Он смотрит на его веснушку у зрачка. Он не знает, о чём сейчас говорит Зейн, потому что Гарри никогда не имел желания рассматривать своё отражение, когда он проявлял какие-то эмоции. Если быть честными, когда он плачет или радуется, или пребывает в экстазе, он переключается в состояние, когда выбрасывает свои эмоции на окружающий его мир, на людей вокруг него, в пространство, где он находится, не смакует это и не наслаждается этим в одиночестве. И, не обращая внимания ни на что, он не хочет ничего сильнее, чем прыгнуть к Зейну на колени и вылизать его рот, попробовать на вкус его язык, укусить его, поранить его, размазать карандаш по всему лицу. Это ужасающе. С другой стороны, Зейн просто встаёт и подходит к зеркалу возле его кровати. Он вертит головой из стороны в сторону, рассматривая работу Гарри. Он немного растрёпывает свои волосы, оттягивает вниз футболку. Наконец-то, он снова разворачивается к Гарри, возвращая накрашенные пальцы на свои бока. — Как это выглядит всё вместе? Готично, правда? — Очень готично. Ты выглядишь замечательно. — Спасибо за твою помощь, Гарри. Это действительно круто. — Нет проблем. — У тебя есть планы на Хэллоуин сегодня? Что-нибудь захватывающее? Попадёшь в неприятности? — Возможно, кто знает. Ночь только начинается. Правда в том, что у Гарри нет никаких планов, потому что Найл хотел пригласить его на Марина дель Рей с группой их друзей для барбекю этим вечером, но он отказался, чтобы у него была возможность помочь принарядиться своему соседу, потому что, знаете, он чертовски жалостливый. Сразу после дверь Зейна открывается, и внутрь заходит парень. Он высокий, мускулистый, с оливковой кожей и длинными чёрными волосами, которые почти сочетаются по цвету с волосами Зейна, на нём надеты короткие шорты и самая маленькая футболка из всех, которые Гарри когда-либо видел, бандана вокруг его головы и напульсники. Он прогуливается так, будто является хозяином этого места, машет им и направляется прямиком на кухню. — Эй, членоголовый, скажи привет, — говорит Зейн, когда следует за ним. Гарри поднимается и идёт следом за ними на кухню, как раз тогда, когда Зейн и его друг открывают бутылки с пивом из холодильника, с треском срывая пробки о кухонную тумбу. — Гарри, это Дэнни. Дэнни, это Гарри, который живёт наверху. Он помог мне собрать мой костюм вместе. Неплохо, да? – он делает полный поворот вокруг себя. — Да, приятель, выглядит круто. Как ты видишь, я пошёл простой дорогой и просто нацепил самую маленькую спортивную одежду, которую только смог найти. Если кто-нибудь спросит, я Олимпиец из восьмидесятых или что-то подобное, – они оба смеются вместе. Гарри неловко стоит в проходе, не зная, был ли он отвергнут или нет. Он бы хотел остаться и наблюдать за Зейном целую вечность, если бы только мог, наблюдать, как он общается с друзьями, притворяясь просто стеной, всю ночь, если бы только Зейн попросил его. Но Гарри вспоминает, что Зейн, по факту, не просил его остаться или пойти с ними на вечеринку. Поэтому он решает, что его время вышло. — Хорошо, парни, повеселитесь в Голливуде. Не садитесь за руль. Всегда надевайте презерватив, "лучший секс, это безопасный секс" и всё такое, — Гарри улыбается и разворачивается, чтобы уйти из кухни, когда Зейн и Дэнни открывают ещё по одному пиву. После того как он начинает шутить, он всегда заводит друзей, но сейчас на ум Гарри приходит то, что пока Зейн и Дэнни будут находиться на вечеринке со своими друзьями, они, возможно, захотят переспать с какой-нибудь случайной девушкой и эта мысль кажется ему тошнотворной. Зейн следует за ним до двери, пиво в его руке. — Ещё раз спасибо, Хаз. Ты спас мне жизнь. Сердце Гарри сжимается от этого прозвища. Он не думает, что Зейн когда-либо называл его так. И прежде чем уйти, он делает то, что хотел сделать с того момента, как зашёл сюда раньше. Он слегка хватает Зейна и обнимает его. Зейн легко вскидывает руку поверх плеч Гарри, немного притягивая его, и затем отпускает. — Повеселись сегодня, Гарри. Слишком не сходи с ума. — Я постараюсь. Ты тоже. Береги себя. Гарри медленно идёт вниз по ступенькам, но дожидается того момента, когда он один в своей квартире, чтобы понюхать свою футболку, надеясь уловить запах квартиры Зейна и самого Зейна, прилипший к нему. К счастью, он чувствует его, запах просочился в его одежду, в его поры, в его чёртовы лёгкие и всё, что он хочет сделать сейчас, это свернуться на кровати и не менять одежду до тех пор, пока она снова не станет пахнуть как он сам. Обычно, когда он хочет не вылазить из кровати, означает, что он в депрессии. Но прямо сейчас, он просто чувствует себя переполненным желанием.

***

Этой ночью Гарри не крутится и не метается беспокойно по кровати. Он не чувствует себя расстроенным. Ему тепло. Горячо. Ему снится, как они стоят здесь, смотря друг на друга. Ему снится лицо Зейна, карандаш для глаз размазан по его скулам и щетине вдоль подбородка. Он видит, как Зейн улыбается ему так, что его глаза практически исчезают, а язык прижат к зубам, и он запрокидывает голову назад в полном ликовании. Гарри чувствует, как тянется к нему, сначала проскальзывая своими пальцами к Зейну в волосы, а затем вниз по его лицу, вокруг плеч, и располагает руки на его бёдрах. Целовать Зейна это блаженство. Его губы слегка потрескавшиеся, но мягкие. Гарри медленно поворачивает свой язык вокруг языка Зейна, погружаясь в него, и тянет за волосы. Поцелуй сладкий, но настойчивый. Гарри думает, что он мог бы делать это до конца своей жизни и всё равно оставаться ненасытным. Зейн скользит языком по подбородку Гарри, вниз по его шее, прикусывая кожу там, где шея соединяется с плечом. Он проводит рукой вниз по передней части джинсов Гарри, где его пальцы слегка задевают вставший член. Гарри не может остановить звуки, вырывающиеся у него изо рта. Но Зейн просто возвращается обратно и проглатывает их, высасывая их из Гарри, скользя своим языком вдоль его рта. Гарри не может перестать чувствовать тепло. Ему жарко. Гарри беспокоится, что они могут кончить прямо сейчас, даже не прикасаясь друг к другу, и он даже не узнает, как это, ощущать руки Зейна на своём члене. Он почти говорит это, почти говорит Зейну остановиться или же замедлиться, или продолжать, или что-то ещё... Он хочет увидеть, как Зейн стягивает с себя одежду, практически срывает её или наоборот оставляет на месте и выбегает через дверь. Он не знает, хочет ли он продолжить или же остановить себя от столкновения с чем-то большим, чем-то огромным. Но Зейн не прекращает ничего и не уходит. Он теснится ближе к Гарри, толкается в него и трётся об него. Его рот не отрывается от Гарри и в этот момент, это уже даже не поцелуй. Они просто дышат вместе, друг в друга, кусая губы, и облизывая красные отметины, которые они оставили. Гарри чувствует, что Зейн размещает свои бедра между его ног, толкаясь, двигаясь. Гарри закатывает глаза, когда он чувствует член Зейна прижимающийся к нему. Он хочет увидеть его самостоятельно, опуститься на колени, и взять его в рот. Он хочет его так сильно, что это даже больно. Но он не может думать, не может двигаться, не может делать ничего другого, кроме как позволить Зейну тереться об него снова и снова. Гарри хочет кончить, он может навести беспорядок в своих штанах даже раньше того момента, когда Зейн просто коснётся его ширинки. Он чувствует это. В глазах мутнеет. Он хватает Зейна за затылок и тянет волосы у основания его шеи, сильно. Зейн стонет в его открытый рот и сильнее трётся о Гарри, с большей настойчивостью. Ему слишком тепло, слишком жарко. И затем всё рушится, и мир идёт на дно. Или, в конце концов, это то, как всё выглядит в воображение Гарри, когда он резко садится на своей кровати, тяжело дыша. Он смотрит на свои натянутые от эрекции боксеры, на которых проступает мокрое пятно. Он был на грани от того, чтобы кончить во сне, мечтая о Зейне, о них. Он был так близко. Но потом всё разрушилось и полетело к чертям, и он зол, потому что хоть он и не может толковать сны, но может точно сказать, что это не может быть чем-то хорошим. Он засовывает руку вниз к своему члену, пытаясь сделать себе легче. На нём не надета футболка, и он всё ещё чувствует себя полностью возбуждённым и мокрым. Но нет, мир не рушился у него во сне, и ничего не сломалось в его голове, потому что здесь на самом деле что-то падает снаружи. Он осознаёт, что звук исходит с заднего двора. Он слышит звук разбивающегося стекла. Гарри отодвигает шторы возле своей кровати и смотрит вниз, чтобы разглядеть задний двор. Он чувствует, как что-то обрывается внутри, когда осознаёт, что это Зейн спотыкается. Он идёт прямо в апельсиновое дерево, ударяясь об него головой, и падает на землю. Мозг и тело Гарри наконец-то налаживают связь, заставляя его двигаться, поэтому он вскакивает с кровати, хватая пару штанов и обувь, прежде чем он сможет думать о чём-то ещё. Зейн нуждается в нём. После того как он выходит наружу и сбегает вниз по лестнице, он стремительно кидается к Зейну, который сейчас ползёт к входной двери, бормоча под нос какую-то несуразицу. — Зейн, какого чёрта? Ты в порядке? Ты ранен? Дай мне посмотреть твою голову. Зейн продолжает ползти, опираясь на руки и колени, но его движения становятся всё медленнее и медленнее. Гарри осознаёт слишком поздно, что Зейн ползёт как раз возле осколков битого стекла от бутылки, что разбилась как раз перед тем, как он прибежал сюда. — Чёрт, Зейн, нет. Ты порежешься, дай мне помочь тебе, — говорит Гарри, когда кидается, чтобы поднять Зейна, хватая его под руки и прижимая спиной к своей груди. — Давай же, Зейн. Я держу тебя. Я держу тебя. Где твои ключи? Зейн не отвечает, его голова падает вниз на грудь, заставляя их двоих раскачиваться из стороны в сторону. Гарри подозревает, что он даже не знает, где находится, кто такой Гарри, вообще ничего. Поэтому Гарри опирается на апельсиновое дерево, протягивая руку вперёд, похлопывая по его джинсам в поисках ключей. Он находит их в правом переднем кармане и чудом доставляет их обоих до двери Зейна. Когда он перебирает ключи, выискивая тот, который выглядит так, как ключ от квартиры, Зейн прислоняется головой к двери и стонет. Гарри беспокоится, что Зейн может на самом деле начать плакать и он не знает, как реагировать на плачь, если только это не его собственный (в этом случае он не реагирует и вместо этого просто полностью отключается), поэтому он надеется, что до этого не дойдёт. — Давай, Зейн. Мы дома. Давай зайдём внутрь. Облокачивайся на меня, детка. Зейн снова ложится на грудь Гарри, когда тот толкает дверь, открывая её ногой. Он пытается удержать Зейна стоя, в то время как тянется, чтобы включить свет. В тот момент, когда он может видеть, он притягивает Зейна снова и двигает его в направлении кровати. Зейн падает на неё лицом вниз и ещё один стон срывается с его губ. Гарри приступает к работе. Первым делом он захлопывает открытую дверь, затем включает небольшую лампу рядом с кроватью Зейна, вместо того чтобы включить суровый свет над головой. Он снимает с Зейна ботинки и переворачивает его на спину. Он выглядит разбитым. Чудесный карандаш для глаз, что Гарри нанёс ему, теперь размазан вокруг глаз и вниз по щекам. У него на лбу царапины, оставшиеся от столкновения с деревом. Гарри хватает его руки, изучая кисти, и находит различные маленькие царапины от стекла, также он замечает, что весь лак на ногтях откололся по краям, практически стёрся. Он также видит порезы на его коленях, там, где прежде были порваны джинсы. Настолько вежливо, насколько это возможно, Гарри тянется к ширинке Зейна. Он расстёгивает его джинсы и стягивает их вниз по ногам, снимая вместе с носками. Он пытается не смотреть на маленький бугорок на его чёрных боксерах, но он не может ничего с собой поделать, потому что Зейн на самом деле чертовски прекрасен. После этого он пытается стянуть с него через голову футболку и только немного заставляет Зейна запутаться в ней. Гарри хочет стереть с его лица макияж, но он не знает, возможно ли это сделать только водой и он не хочет беспокоить спящего Зейна, когда будет тереть грубым полотенцем по его коже, поэтому оставляет всё как есть. Он протирает порезы на его лбу и руках, закрывая их пластырем, который находит в аптечке, стараясь сделать все как можно лучше. Как раз в то время, когда он опускается к коленям Зейна, Гарри позволяет себе посмотреть наверх, где он видит ещё большее количество татуировок разбросанных по его телу, его ключицам, его бёдрам. Но он быстро отводит взгляд в сторону, чувствуя это не правильным изучать личные детали, которые Зейн добавил себе, без его разрешения, без того, что он будет говорить и объяснять их. У Гарри тоже есть татуировки на теле и если у него будет возможность случайно показать их Зейну, ему бы хотелось находиться в сознании. На этом этапе Гарри должен оставить немного воды на столе и возможно несколько таблеток аспирина, и вернуться к себе наверх. Зейн внутри, в меру в комфортном состоянии, не мёртв. Но он не уверен, насколько сильно Зейн всё ещё пьян, и только ли алкоголь превратил его в такое состояние. Всё, что он знает это то, что он принял что-то на вечеринке или взял что-то, о чьём эффекте мог и не догадываться. Так что, вопреки здравому смыслу, Гарри сделал то, что было в его силах, и сделал это несмотря на то, что не должен был. Он удостоверяется, что Зейну удобно и укрывает его, а после стаскивает свою обувь, ставя её рядом с обувью Зейна в прихожей, и ложится на диван под тонкое одеяло. Гарри напоминает себе, что Зейн был тем, кто вытащил его из кровати, и тем, кто впустил Найла внутрь, чтобы привести его жизнь в порядок, в который раз. Он всего лишь отплачивает ему тем же. Гарри засыпает, снова думая о лице Зейна, потому что очевидно это единственное, о чём он может думать в эти дни.