***
По пути домой Гарри не может ничего с собой поделать: он идёт и улыбается. У него семь и он улыбается, словно не может остановиться. Потому что если бы вы два года назад сказали Гарри, что у него сегодня будет семь или выше "по шкале счастья Шеннон", он бы со всей силы врезал вам. Потому что как только они с Найлом разобрались с последствиями битвы в его маленькой студии, Гарри решил, что должны пройти десятилетия, прежде чем он сможет снова начать улыбаться. Но Найл Хоран не верил ничему из этого, и когда Гарри признал, что ему нужна помощь, настоящая помощь, такая помощь, что гораздо значительнее того, что мог предложить лучший друг, у Найла уже был план. Он всё ещё был чертовски сообразительным и начал превращать свою задумку в жизнь. Найл убедился, что Дэнни подержит Зейна у себя несколько недель, пока они будут вычищать весь беспорядок, что Гарри и Зейн так случайно устроили в квартире и в жизни Гарри. Гарри расторгнул договор аренды и сказал своему хозяину квартиры, что он уезжает через некоторое время. Владелец дома сказал Гарри перекрасить его синюю стену обратно в белый, так, как это было в их первоначальном соглашении, но Гарри решительно сказал ему отъебаться. Гарри знал себя хорошо, и он понимал, что никогда бы в своей жизни не смог стоять в этой комнате и перекрашивать стену, или даже смотреть, как кто-то красит её. Он знал это, потому что последний раз, когда он действительно смотрел на неё был, когда он и Зейн наконец-то поднялись с пола, где они сидели оперевшись на шкаф, и стояли прижавшись друг к другу по середине комнаты, крепко обнимаясь и отчаянно плача вместе так, что Гарри пришлось опереться на эту стену, когда Зейн в последний раз вышел за дверь. Он смотрел на неё, когда слушал удаляющиеся по лестнице шаги Зейна в свою квартиру. И он так долго не мог успокоиться, что его тошнило весь вечер, пока он этим же вечером не уехал на квартиру Найла. Поэтому он оставил весь свой залог, чтобы только не делать этого, но так оно и должно быть. Найл буквально сотворил чудо, и они переехали в Нью-Йоркский офис. Точно так же, как Гарри когда-то переехал в ЛА, и если быть до конца честными, он никогда и не мог подумать, что переедет в Нью-Йорк и сможет двигаться дальше. Но он знал, что этому пришло время. Он убеждал себя, что он всё ещё будет на берегу, всё ещё в крупном городе и Найл будет с ним рядом на каждом шагу, потому что это Найл, и когда тот сказал, что не оставит его одного, он действительно имел это в виду. Ещё одной вещью, которую он не смог сделать, оказалось перевезти Джем, большого, огромного Джем. И даже, несмотря на то, что это было нерационально привязываться к чёртовому растению, это всё ещё был Джем, их Джем, то, за чем он привык ухаживать самостоятельно, то, что, по утверждению Зейна, заставило его влюбиться в Гарри. Поэтому Найл оказался тем, кто должен был разобраться с ним и перевезти его как подарок по случаю ухода в их комнату ожиданий в офисе. Его коллеги пообещали присматривать за ним, поливать его, и разговаривать с ним, потому что они знали, каким нелепым был Гарри, но это было частью его очарования, так что… Как они могли сказать нет? Последний раз, когда Гарри находился в здании его дома, оказался после того, как был продан последний предмет мебели; он нёс тяжёлую коробку вниз по лестнице и позволил себе в последний раз посмотреть на дверь с высеченной 3, только на мгновение, когда несколько слезинок скатилось у него по щекам. И даже несмотря на то, что он знал, что Зейна нет сейчас внутри, что Дэнни тоже заставил Зейна переехать, он всё равно хотел зайти туда и посмотреть на неё в последний раз. Но он этого не сделал. Он просто вышел за ворота и ушёл.***
Всё обернулось тем, что, оказывается, Гарри Стайлс мог быть в порядке и в Нью-Йорке, вопреки тому, что он думал раньше. Он решил уже давно, примерно в тот момент, когда увидел, как человека выбросили через окно, что напиваться для него больше не интересно. И если ты вдруг принимаешь это, жизнь в Нью-Йорке становится проще. Он стал нормально спать, ел овощи и бегал в парке. И также он начал свою терапию. Найл продумал всё ещё до того, как они заселились в свою новую квартиру в Бруклине, он договорился с доктором Шеннон Сэмпсон, и убедился, что эти сеансы буду покрываться их рабочей страховкой. Он сидел в приемной во время первого сеанса Гарри, и хоть это снова заставило Гарри почувствовать себя маленьким ребёнком, это ещё и на самом деле немного приземлило его, пока он разговаривал со своим новым психотерапевтом в первый раз. В начале, Шеннон не хотела ничего знать о Зейне, как это было решено на одном из первых их личных разговоров, вся боль и страдания Гарри начались задолго до него, раньше, чем он мог себе даже представить, поэтому она заставила его начать с самого начала. Гарри рассказал ей, что притворился, будто проглотил монетку, после того, как ушёл его отец и примерно месяц их разговоры вертелись вокруг этого случая. В это время вы бы не смогли сказать, что Гарри был несчастным, но также вы бы не сказали, что он прыгал вокруг от радости. Гарри запомнил, что ему не нужно больше жить в противоположностях, колеблясь от белого к чёрному, от веселого к грустному, от хорошего к плохому. Не обязательно каждое решение или состояние в его жизни должны быть полной противоположностью с противоположными результатами. Иногда ты можешь жить в сером, пока не разберёшься с происходящим, или не посмотришь на ситуацию под другим углом или задашь вопрос, а потом ничего из этого не выберешь, или выберешь оба варианта, пока будешь прорабатывать мысли в своей голове. Поэтому он просто ходил на работу, разговаривал с Шеннон и изучал город со своим лучшим другом, и этого было предельно достаточно. Шеннон также считала, что для Гарри важно больше видеться со своей семьёй, поэтому она несколько раз разговаривала с Энн по телефону на этот счёт. Было решено, что его мама и Джемма будут приезжать повидаться с ним, вместо того, чтобы он летал обратно домой, потому что ему надо, чтобы его жизнь в городе устаканилась, и это стало его новым домом. Поэтому они стали навещать его хотя бы раз в несколько месяцев, врываясь в его жизнь и квартиру облаком парфюма и эстрогена так резко, что Гарри казалось, будто ему снова пятнадцать, и он атакован женщинами семьи Стайлс и их сумасшедшими разговорами. Но это было замечательно, он нуждался в них больше, чем мог признать. И если бы он был абсолютно честным, то смотря на своё начало пути в Нью-Йорке, то время, когда он только начинал разбираться с дерьмом в голове при сложившихся обстоятельствах, это всё было слишком ужасно. Были дни, когда он совершенно не хотел вставать, дни, в которые он ходил злым или плакал в кровати, дни, в которые он ничего не делал, а только думал о лице Зейна, о его веснушке у зрачка, о его запахе, о том, как он иногда прижимался к Гарри пока спал, и о тех звуках, что он издавал, когда кончал. И такие дни были единицами, двойками и тройками. И это были ужасные дни. Но он научился переживать эти дни, хорошо отсыпаться ночью после них и пытаться начать всё с начала на следующее утро. Он больше не хотел быть тем человеком, который говорил нахуй всё и отказывался от любого средства, которое бы могло вылечить его. Найл всегда делал так, чтобы в любом случае проверять, что он в порядке. Ведь Найл проживал свою жизнь на восемь, девять и десять, и Гарри тоже так хотел. Он тоже хотел дойти до этого состояния. Это занимает время, но Шеннон удаётся заставить его принять факт, что Гарри не может постоянно обвинять себя за то, что давил на Зейна, а тот позволял ему. И ему также приходится принять, что Зейн говорил Гарри бесчисленное количество раз, в своей собственной манере, что ему необходимо пространство, что он должен был его отпустить. У Зейна были собственные проблемы, и он не знал, как с ними справиться, точно так же, как и Гарри не знал, как справиться со своими. Она говорила, что они оба ответственны за свой разрыв. И вопреки тому, что Гарри потратил несколько сеансов на то, что ходил из угла в угол по её офису, плакал и кричал, что Зейн ебаный мудак, что Зейн сломал его для отношений с любым другим мужчиной, которого он встретит, он выучил, что ему следует простить Зейна, простить себя и двигаться дальше. Они оба были сломлены и оба не готовы к тому, чтобы появился другой. Они разрушали себя самостоятельно, и всё закончилось тем, что хотя бы они остались живы; просто врозь. Поэтому в те дни, когда сердце Гарри болело за Зейна, он напоминал себе, как тот разговаривал с Джем, как он украсил его стену в квартире, как он благодарил Гарри за то, что тот был с ним рядом в больнице. Он думал о тех днях, что они провели вместе, читая сценарий по ролям, шутя и смеясь вместе. Он позволял этим мыслям окутать себя и бережно обнимал их. Это были хорошие дни, ну, по сравнению с остальными, приличные пятёрки и шестёрки.***
Теперь он живёт в Нью-Йорке уже почти два года, и все его дни проходят на шесть или выше. Теперь он видится с Шеннон всего один раз в неделю, вместо трёх, он бегает в ближайшем парке, и выходит отдохнуть и поужинать со своими коллегами. Они ходят в юмористические клубы, посещают концерты, он познакомился с девушкой Найла, которую тот встретил в Старбаксе, девушкой, от которой Найл не может отвести взгляд. Гарри улыбался, когда они все трое впервые обедали вместе, потому что она казалось такой, словно жила на восемь, девять и даже десять, и Найлу в жизни был нужен кто-то подобный ей. И всё это, внезапно, обернулось тем, что Гарри никогда, на самом деле, не хотел написать роман. Где-то в тот момент, когда он подбирал оставшиеся от себя кусочки, после их с Зейном разрыва, он понял кое-что важное. Всякий раз, когда он в своей жизни чего-то хочет, по-настоящему хочет, он это и получает. Он хватает желаемое, вытягивает его, тянется к нему, пока не получает. Он в этом уверен. И тот факт, что он никогда толком не пытался написать роман, никогда не имел достойной идеи, никогда не находил правильного вдохновения, действительно подтверждает сказанное. Шеннон озвучила это для него лучше: только потому, что у тебя степень по Английскому и тебе нравится грамматика, не означает, что ты должен быть писателем. Поэтому он быстро понял, что ему надо сосредоточить своё внимание на чём-то другом и найти своё призвание. К счастью, это "что-то другое" нашлось на работе, которая уже у него была. Он никогда не врал, когда говорил людям, что он в основном любит свою работу, потому что ему нравятся люди, нравится этот темп, стиль жизни, который ведёт писатель для современного сайта с горячими трендами, о котором говорят все вокруг. И после того, как он обговорил это со своим начальством, было решено использовать способности Гарри на полную мощность. Теперь Гарри ведёт целую секцию на сайте с колонкой советов и статьями о том, как бороться со злоупотреблением наркотическими веществами, депрессией, раздражительностью, пищевыми расстройствами, и также советы для ЛГБТ подростков. Он собрал вокруг себя команду людей, которые пишут истории и подбирают советы, которые на самом деле помогают людям: истории, которые мамы смогут показать своим детям, истории, которые подростки, смогут показать своим родителям и объяснить их чувства и переживания. И, конечно же, Гарри шутит с Найлом, что если кто на этой планете и должен давать советы людям, как справиться с их проблемами, то это определённо он. — Ты ещё в процессе восстановления, Хаз, и ты можешь быть в процессе ещё долгое время, кто знает. Хотя я бы не хотел себе в советники того, кто бы уже со всем разобрался, я бы хотел того, кто всё ещё решает свои проблемы, чтобы мы могли разбираться с этим вместе. И этот Найл Хоран может быть очень умным, поэтому Гарри целует его в щёку за такие слова и взъерошивает ему волосы.***
Гарри возвращается в их квартиру после разговора с Шеннон и застаёт Найла сидящим на диване и поедающим что-то похожее на сэндвич, размером с маленького ребёнка. Когда он замечает Гарри, с отвращением смотрящего на него, потому что они всего пару часов назад съели невероятное количество китайской еды, он пожимает плечами, отламывает кусок от сэндвича и передаёт ему. Гарри тоже пожимает плечами (зачем драться, если можно присоединиться?) и садится рядом с ним. Они едят в тишине несколько минут, но Гарри точно может сказать, что у Найла есть что-то на уме. Он убирает еду, поворачивается к нему и вздыхает. — Что у тебя? — Ничего. — Рассказывай. Найл тоже вздыхает и передвигает свой ноутбук с кофейного столика на колени Гарри. На первой же странице сайта Deadline фотография Зейна Малика, недавний снимок, где он выглядит старше, более крепким и привлекательным. В статье говорится, что Зейн получил шикарную роль в новой драме на АМС и уже был отснят пробный эпизод, и все блоги и комментарии на сайте уже сходят от этого с ума. Когда всё произошло два года назад, Зейн был едва ли известным. Конечно, была небольшая история о замене персонажа на шоу у CW, после нескольких отснятых эпизодов, потому что у актёра были "эмоциональные проблемы" с которыми ему надо было разобраться, что было правдой, но это всё. После того, как продюсеры позволили Зейну уйти, его менеджер и агент предложили ему пройти курс реабилитации. Найл и Дэнни до сих пор довольно часто переписываются (между ними негласное соглашение быть свидетелями столкновения двух ураганов, их лучших друзей, которые чувствовали себя бессильными так долго), поэтому Гарри знает хотя бы минимум того, что происходило. И внезапно, в конце концов, Зейн сам захотел пройти реабилитацию, захотел поправиться, что и было сильнейшем барьером для всего. После курса реабилитации, он получил право вернуться в этот круговорот событий, поучаствовал в двух небольших эпизодах одного из ТВ-шоу, снялся в пробном эпизоде, который так никуда и не вошёл, и в фильме Тома Купера, который прошел достаточно хорошо. Он последовательно работал на протяжении этих лет, и Гарри не стыдно сказать, что он издалека наблюдал за ним и гордился тем, что делал Зейн, что, в конце концов, ему никогда не требовалось искать что-то ещё, в чём бы он мог быть хорош. У него была большая роль в мини-сериале на HBO, где он играл одного из сыновей — гея и отца-одиночку с детьми, в семье, где Мэрил Стрип была в роли его приёмной матери. Это была серьёзная роль, которая проложила ему дорогу во многие места в Голливуде. Судя по всему, людям понравилось то, что открытый актёр-гей играет такую крупномасштабную и важную роль. И на этот счёт у него брали интервью бесчисленное количество журналов. Он даже был на шоу Леттермана. И Гарри не стыдно сказать, что он смотрел его той ночью, и когда Зейн вошёл в великолепном чёрном костюме под гром аплодисментов и шутил вместе с Дэвидом Леттерманом, он плакал в подушку около трёх часов. И это были слёзы счастья. Поэтому, когда он видит объявление в Deadline, он вопросительно смотрит на Найла. — Это очень хорошо для него, Ни. Это замечательно. — Я знаю, — говорит он, забирая ноутбук обратно. — Я просто хотел показать тебе это сейчас, потому что если это продолжится и АМС поднимет пробный эпизод до полноценного сериала, если всё будет так хорошо, как они говорят, то он будет появляться везде. Он будет повсюду, Хаз. Поэтому, нам просто придётся подготовиться, вот и всё. — Найл, я люблю тебя, но это неважно, даже если я заберусь на чёртову луну, Зейн Малик всё равно будет для меня повсюду. Гарри улыбается Найлу, позволяя ему понять, что он в порядке, что всё будет хорошо, даже не обращая внимания на то, что ему придётся видеть лицо Зейна на всех транспарантах по городу. Зейн находится в его сердце, в его разуме, в его жизни, всегда, в своём роде витает где-то на заднем фоне, как посторонний шум. Он всегда здесь, просто в большинство дней Гарри научился к нему приспосабливаться. Потому что если последние два года и научили его чему-то, то это тому, что он в порядке. И это чертовски замечательное чувство.***
Найл, как и обычно, оказывается полностью прав, потому что как только АМС подтверждают, что шоу с Зейном будет сериалом, Зейн оказывается везде. Он официально объявлен центральным персонажем. Шумиха, разворачивающаяся вокруг проекта просто огромная, продюсеры — хорошо известные люди в этом бизнесе, и Гарри знает, как должны работать рекламные компании. Он знает, что им надо раскрыть Зейна и его персонажа, вывернуть его наизнанку, чтобы создать ещё больше болтовни. Он на обложке GQ в этом месяце, и посещает несколько важных гала-мероприятий. Фотографии разлетаются по всему интернету. Гарри знает всю опасность работы в прессе, понимает, что он попадает прямо на линию огня, когда это касается созерцания фотографий и историй о Зейне Малике, поэтому обычно Найл нашёптывает ему о происходящем ещё до его выхода, просто на всякий случай. Когда Шеннон спрашивает, как он справляется с тем, что приходится видеть Зейна всё больше и больше на публике, Гарри очень честно отвечает ей, что он невероятно счастлив за него. И, если самая ужасная вещь, которую только можно сказать о бывшем парне, или кем он там был, что он очень талантливый и привлекательный и мир хочет его видеть ещё больше, тогда всё в порядке. Она смеётся. Потому что Шеннон думает, что Гарри забавный, и это что-то новенькое. Прошлый Гарри бы закрылся в себе, отключил свой телефон, напился до чёртиков и переспал с незнакомцем. Но новый Гарри смотрит на билборды, видит статьи и ловит интервью на радио, пока бегает, и улыбается. Потому что он пытается быть хорошим человеком.***
Они встречаются в первый раз, спустя два года, когда Гарри выходит со стаканом кофе из своего любимого места в Трайбеке*. Это не случается внезапно. Он не чувствует холодок, пробегающий по спине, и не роняет стакан, как это случается в романтических комедиях. На самом деле, они почти проходят мимо друг друга, даже не взглянув. И Гарри будет отрицать это позже, он готов поклясться, что будет, но то, что заставляет его остановиться на углу этой занятой улицы, это его запах. Он читал где-то однажды, что из всех ощущений, обоняние сильнее всего связано с памятью. И когда он останавливается, он отчетливо чувствует Зейна и вспоминает его парфюм, что он наносил перед прослушиваниями, тот запах, о который он привык тереться лицом, когда чувствовал его на груди Зейна, смешанный с его естественным ароматом. Поэтому он разворачивается и видит его. Зейн стоит перед ним, на нём надеты чёрные джинсы, тёмно-синий свитер и чёрное пальто, одну руку он держит в кармане, другой — держит телефон, и, слегка хмурясь, смотрит на него вниз. Его волосы длиннее, но всё равно идеально уложены, а на лице небольшая щетина. Он выглядит старше, полнее, здоровее. Пока Гарри решает, что ему предпринять, должен ли он продолжить идти, или позвать его по имени, Зейн поднимает голову, и они встречаются взглядами. — Гарри? — недоверчиво спрашивает он. Они просто стоят и смотрят, пока все ньюйоркцы проходят мимо них, некоторые одаривают их неодобрительными взглядами. Ни один из них не движется. — Зейн. Естественные звуки города водоворотом окутывают их, машины гудят, люди разговаривают по телефонам, но всё, что Гарри может слышать, это как в ушах отдаётся стук его сердца. И вот так просто, как и в первый раз, когда он его увидел, его колени практически подгибаются, когда лицо Зейна озаряет огромная улыбка, такая, что его глаза практически исчезают. Люди, проходящие мимо них, буквально останавливаются и смотрят на Зейна, такая завораживающая у него улыбка. Он делает несколько шагов к Гарри и сгребает его в объятья. — Эй, Хаз, как ты? — спрашивает он, уткнувшись в плечо, прижимая его сильнее. Гарри хватается за него в ответ, пытаясь не пролить свой кофе на спину дорогого пальто Зейна, ему перехватывает дыхание, когда он слышит, что Зейн использует его прозвище. — Я в порядке. Я в полном порядке. — Это так замечательно, — искренне говорит он снова ему в плечо. Вот так вот они и встречаются, два года спустя, на углу в Трайбеке. Они стоят так долгое время, в объятие, которое может переломать все кости, и Гарри не знает, как из него вырваться.***
Двадцать минут спустя Гарри понимает, что сидит в ресторане напротив Зейна, их пальто на спинках стульев, стаканы наполнены водой, а телефоны убраны в карманы. Ни один из них не может отвести взгляд от другого. Гарри кажется, будто он видит призрака, старого друга, любовь всей его жизни, и врага в одном лице. Это слишком сложно, чтобы принять. У него начинает болеть голова. Но Зейн выглядит довольным. Он выглядит счастливым, легкомысленным и взволнованным от того, что они наткнулись друг на друга. Зейн, конечно же, начинает говорить первым. — Это так здорово снова тебя увидеть, правда, — говорит он и улыбается. — Расскажи мне всё. Расскажи мне как ты. Гарри лишается дара речи. Он не знает, когда его мозг перестал посылать необходимые сигналы к его рту. Поэтому он выбирает самый простой путь и только говорит: — Ты первый. И не важно, что прошло уже два года, Зейн знает его и знает, что ему нужна минутка. Поэтому он улыбается и говорит: — Всё идёт хорошо. Мы уже отсняли первый сезон сериала, всего двенадцать эпизодов, и скоро они начнут транслироваться по АМС. Я так взволнован, что люди это увидят. Мы так усердно работали. — Это отлично, Зейн. Очень-очень замечательно. Я рад за тебя. — Спасибо, — говорит он и всё ещё улыбается. Гарри интересно, улыбался ли Зейн так много прежде, или это новая, усовершенствованная версия Зейна, которую ему не приходилось видеть раньше. Гарри знает, что это его очередь, поэтому выдаёт: — Я всё ещё работаю для сайта, здесь, в Нью-Йорке. Но только я больше не пишу маленькие развлекательные статейки, теперь я управляю разделом советов, где мы командой пишем статьи, чтобы помогать людям с их проблемами, делимся своими проблемами. Мне нравится думать, что я делаю что-то хорошее для мира, помогаю людям, которые в этом нуждаются, — он улыбается для себя, смотря вниз на стол. — Гарри, это чудесно. Это просто охренеть как замечательно. Я так горжусь тобой, — искренне отвечает Зейн. — Спасибо. — Я знал, что ты никогда не напишешь эту книгу, — усмехается он, когда Гарри резко вскидывает голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Он не может сказать оскорбление ли это, или Зейн просто смеётся над ним. — Что ты имеешь в виду? Зейн просто по-доброму улыбается ему и тихо говорит: — Хазза, ты всегда делаешь только то, что ты хочешь. Когда ты хочешь чего-то, ты это получаешь, ты ведь и сам знаешь, — они смотрят друг на друга, никто из них не отводит взгляд. — Я всегда знал, что ты можешь написать книгу, просто я всегда думал, что это не то, чего ты действительно хочешь. Хотя я предполагал, что ты займёшься чем-то великим, чем-то, где ты сможешь помогать людям. Гарри снова смотрит вниз на стол. Зейн продолжает: — Я серьёзно, Хаз. Ты всегда говорил о том, как Найл заботится о тебе, когда на самом деле вы заботились друг о друге. И, помимо всего, ты многому у него научился. Ты по-своему заботишься о людях, — и затем ещё тише. — Как ты заботился обо мне. Гарри качает головой. ¬— Я никогда не заботился о тебе, Зейн. Мы никогда не относились друг к другу так, как нам следовало бы. — Да. Да, ты, наверно, прав. Но мы, скорее всего, просто не знали как, понимаешь? — Да, понимаю. И после этого они смотрят друг на друга ещё долгое время.***
Этой ночью, когда он лежит в кровати и прокручивает ужин в голове, он не знает, как вообще с этим справился. Он был с Зейном, возле Зейна, рядом с Зейном почти два часа и он был в порядке. Он гордится собой, конечно же, за то, что не стал расстраиваться по поводу всего происходящего, но, кроме того, он и слегка напуган. Если между ними нет этой бурлящей, всепоглощающей страсти и постоянного желания накинуться друг на друга, тогда они, очевидно, уже совсем другие люди. Теперь они новые, улучшенные версии самих же себя. Они оба это видят. Поэтому, когда они обменялись номерами и e-mail’ами, это казалось правильным. Гарри не скрывал это от Найла, он рассказал ему всё, и даже если Найл сначала был этим обеспокоен, он всё равно смог понять, что Гарри и Зейн, которые были два года назад, теперь давно исчезли.***
Весь следующий месяц, Гарри и Зейн переписываются и звонят друг другу постоянно. Они присылают друг другу фотографии того, что видели за день: Гарри — в Нью-Йорке, Зейн — в Лос-Анджелесе. Они разговаривают о работе, о своих семьях, и обо всех других приключениях, которые с ними случаются поодиночке. Они пишут друг другу каждый вечер перед тем, как пойти спать. Они ни разу не пропускают доброй ночи, Хазза или доброй ночи, Зейн, с того дня, как вместе поужинали. Шэннон спрашивает Гарри напрямую, влюблён ли он всё ещё в Зейна. Гарри громко смеётся на этот вопрос. — Шен, если ты думаешь, что я когда-нибудь могу быть не влюблён в Зейна Малика, то ты меня совсем не слушаешь. Она кивает и делает об этом пометку. И она всё равно улыбается.***
— Так ты думаешь, я должен пойти, правда? Серьёзно, Найл, если ты считаешь, что это плохая идея, то я не пойду. Я действительно не пойду, — говорит Гарри, когда пересекает их гостиную наполовину одетый в костюм, который должен быть надет на нём полностью в ближайшие десять минут. — Ты хочешь пойти? — спрашивает Найл, сидя на диване и улыбаясь. — Ну, я же был приглашён, да? Это было мило с его стороны пригласить меня на вечеринку по случаю премьерного показа, верно? — Верно. — И вот, мы же оба хорошо справляемся сейчас. Мы не сумасшедшие, Найл. Мы не ведём себя как идиоты. Я больше не слоняюсь и не дурачусь с другими людьми. Он трезвый. И что бы у него не было на уме, Ни, или что бы ему не приходило в голову, важно, что он на самом деле говорит об этом. Вслух. Найл смеётся: — Да, Хазза. Это очень для него важно, ты прав. Гарри перестаёт метаться и останавливается напротив него, с серьёзным выражением лица. Он пытается одними глазами послать Найлу сообщение, такое, чтобы тот понял, что он нуждается в его понимании. Найл знает его, чувствует его, поэтому он вздыхает, и тянет Гарри к себе на диван. Когда он обнимает его за плечи, он тихо говорит: — Гарри, ты один из самых замечательных людей, которых я только знаю. Ты же знаешь, что я не позволю кому-то играть тобой, только не снова. Зейн, он хороший. Он всегда был приличным человеком, просто он очень сильно облажался во многом. Так же, как и ты. Поэтому если ты хочешь сделать это, сделай. Просто в этот раз сделай всё правильно, да? Гарри выдыхает, а потом делает ещё один глубокий вдох и выдох. — Я думаю, я хочу это сделать, — говорит он, закрывая глаза. Гарри Стайлс хочет сделать это с Зейном Маликом снова. Потому что он был влюблён в него с того момента, как они впервые встретились взглядом, и это важно, не обращая внимания на то, сколько времени они провели порознь и через какое дерьмо прошли. Поэтому он обещает, что сделает это и надеется, что Зейн хочет того же самого. — Найл, я чувствую, что за последний час я тебе этого не говорил, но вот: ты — мой лучший друг. — Ой, ты такой жалкий. Идиот. Иди сюда, — говорит он, крепче затягивая Гарри в объятья.***
Это похоже на то, словно Зейн — король и он устраивает королевский бал, всё только для него. Он ходит вокруг большого танцевального зала в отеле в центре города, заполненного до краёв руководителями студии, его коллегами, продюсерами и ребятами из команды. Он машет каждому из них, держа в другой руке бутылку воды, в своём идеально отглаженном костюме и это словно разделение Красного моря, когда он здоровается с каждым. Зейн всегда получал определённое количество внимания, потому что его лицо просто потрясающее, но это совершенно другой уровень. Гарри никогда прежде не видел его таким. Люди пристального разглядывали его, и он вёл себя так, будто ничего не происходит, даже если они фотографировали его, когда он проходил мимо. Он милый и обходительный с каждым, кто подходит к нему, он делает с ними фотографии, и пожимает руку многим людям, так что Гарри уже сбился со счёта. Он даже ни разу не бросает взгляд на бутылку с алкоголем, не выглядит некомфортно, пока все остальные медленно напиваются на вечеринке. Он рассказывает истории, приглашает людей к себе в разговор, он смеётся громче всех, кто здесь находится. Зейн представляет Гарри нескольким своим коллегам по съемочной площадке, и это все актёры, которых Гарри сразу узнаёт. Они все приветствуют его как старого друга. Он представляет его своим продюсерам, нескольким сценаристам, режиссёру большинства эпизодов. Иногда он становится чересчур эмоциональным и практически пихает Гарри кому-то в лицо, когда объясняет, чем он занимается, рассказывая, как он пишет для людей, которые нуждаются в помощи, он кладёт руку к нему на поясницу и Гарри чувствует, как это прикосновение прожигает сквозь его пиджак и рубашку, потому что он абсолютно уверен, что чувствует это прямиком на своей коже. Когда выключают свет, и они начинают пускать тизер, все аплодируют. Когда они садятся за свои столики — начинает играть музыка, Зейн оживлённо кладёт руку на спинку стула Гарри, наклоняется к нему и шепчет: — Я действительно думаю, что тебе понравится, Хаз. Честно. Я не могу всегда так говорить о тех сериалах, в которых я снимался, но этот чертовски хорош. Все так усердно работали, понимаешь? — говорит он, жестом окидывая помещение. Гарри улыбается ему и поворачивается к экрану. И Зейн был прав, сериал действительно чертовски хорош. Гарри знает, в силу своей работы, что директора на АМС всегда безумно щедрыми на свои драмы, они дают им такой бюджет, который требуется, и пространство для того, чтобы расти и строить аудиторию. Этот сериал будет замечательным, Гарри уже это чувствует. Он также уже без сомнения знает, что прежде чем сериал закончится, Зейн Малик будет актёром, собирающим все награды. Он выиграет SAG*, Золотой глобус, Эмми, и любую другую награду, на которую его номинируют, потому что он просто безупречен в этой роли. Он играет Райана — наркозависимого парня, который пытается очистить себя от жизни на улице. Его семья не верит ему, и в первой серии он ещё сильнее подсаживается на наркотики, серия движется к концу и это всё выглядит так, будто он не собирается останавливаться. Гарри уже практически на грани, а ещё примерно пятнадцать минут до конца. И, прямо после, он чувствует это. Он чувствует Зейна в его пространстве, как в старые времена. Он чувствует его одеколон. Зейн в полной мере наклоняется к нему, он передвигает руку ещё сильнее на спинку его стула, вокруг его плеч. Гарри слегка поворачивает голову, чтобы посмотреть на него. С этого ракурса, от того, как свет от экрана отбрасывает тень на его лицо, Гарри может увидеть крошечный шрам у него на лбу, после того столкновения с апельсиновым деревом. И он почти готов заплакать. — Эй, Хаз? — шепчет он. — Да? — Я так рад, что ты здесь. — Я тоже рад, — шепчет он и улыбается. — Нет, серьёзно. Всё это, ничего бы не чувствовалось так же замечательно, если бы тебя не было здесь, — говорит он, смотря вниз, а затем ещё тише. — Я понял это недавно, что всё хорошее, не будет действительно хорошим, если тебя нет со мной. Я думаю, я уже несколько лет это знал, если честно. Гарри смотрит на Зейна с опущенной головой, смотрящего в пол. Он тянется к нему и легонько проскальзывает пальцами под подбородок, подтягивая его наверх. — В ту же секунду, как только я покинул здание, в ту же ебаную секунду, как только я прошёл за ворота, я уже знал, что это было лучшее и худшее решение, которое я когда-либо принимал. И с того времени я скучал по тебе каждый день. — Мне так жаль. Прости меня за то, что не был честным с тобой, что никогда не говорил, что я чувствую. Мне жаль, что я испортил стену. — Мне тоже жаль. Прости меня, — выдыхает Гарри. В этот момент глаза Зейна выглядят немного блестящими, словно от слёз, и Гарри больше не доверяет своему голосу, он уверен, что он у него дрожит от эмоций. Но, к счастью, и потому что Зейн знает его, действительно, по-настоящему знает его, он наклоняется и целует его первым. Он прикасается своими губами к губам Гарри и всё словно внезапно встаёт на свои места. Гарри понимает именно в этот момент, что его депрессия больше не владеет им, потому что это место занимает кое-что другое, всегда занимало. И это кое-что его всепоглощающая любовь и привязанность к Зейну Малику. Он знает, что это ужасно, но он так долго к этому привыкал, что теперь ничего не может поделать: если бы в этот момент ему надо было дать оценку этого дня, то это было бы десять, без всякого сомнения.***
Они убегают, когда ещё остаётся примерно десять минут до конца эпизода, и направляются в сторону уборных. Это не предпочтительно, но ему всё равно. Если он не прикоснётся своим ртом к Зейну как-нибудь и где-нибудь в следующие несколько секунд, он точно уверен, что взорвётся. В тот момент, когда он уже готов свернуть по коридору в направлении мужского туалета, Зейн хватает его за руку и вместо этого тянет в пустой конференц-зал. Он торопливо захлопывает дверь, прежде чем кто-либо успевает их увидеть. А потом, эта гравитация, магнетизм или что бы там между ними ни было берут верх и они сдаются. Зейн прижимает Гарри к стене своими бёдрами, когда начинает атаковывать его шею своим языком. Он не кусается, не делает ему больно, просто целует и трётся об него, проводя языком полосу до его уха, и Гарри чувствует, что его мозг плавится, когда Зейн засасывает мочку. Зейн хватается за рубашку Гарри, быстро вытягивая её из штанов и пропихивая свои руки вверх под неё, чтобы пробежаться по его груди, его рёбрам, животу, чувствовать, чувствовать, чувствовать. — Блять, Зейн, я скучал по тебе. Так сильно скучал по тебе, — выдыхает он, когда Зейн проводит большим пальцем ему по соску. — Я тоже сильно скучал по тебе, я едва ли могу нормально думать, — бормочет Зейн ему в шею, его голос грубый. Гарри чувствует, как он трётся о бедро Зейна, ощущая, как сквозь брюки прощупывается его эрекция, от наслаждения у него закатываются глаза. И это идеально, настолько идеально, что он не хочет ничем разрушить момент, но он не может не быть честным, только не теперь. — Я так много хочу тебе сказать, но боюсь, что ты поведёшь себя странно или заставишь меня чувствовать себя плохо из-за этого, — в спешке говорит он, морщась, когда Зейн замирает и отстраняется от него. — Гарри, я хочу, чтобы ты послушал меня прямо сейчас. Я хочу, чтобы ты действительно вслушался, окей? — Окей, — выдыхает он. — Я теперь лучше, и я смогу справиться со всем, что бы ты ни сказал. Потому что я больше не играю с тобой, не снова и никогда больше. Поэтому ты можешь всегда, всегда быть честным со мной и говорить о том, о чём думаешь. Я не собираюсь убегать. Гарри смотрит на него, просто пристально смотрит на него, перекладывая руки ему на бедра, их губы в сантиметрах друг от друга. — Я люблю тебя, Зейн. Я был влюблён в тебя слишком давно, и я даже не помню, какого это, не любить тебя. Я так горжусь тобой, всем, что ты сделал, и тем, что остаёшься трезвым и счастливым. Но я хочу, чтобы ты был счастлив со мной. Я не хочу, чтобы ты был счастлив с кем-то другим. Гарри чувствует, как у него подрагивает нижняя губа, и он снова нервничает. Зейн даже не раздумывает, прежде чем наклониться к нему, он не окидывает Гарри странным взглядом, он не отводит взгляд и не отклоняется. Он хватает Гарри и притягивает к себе, так что они соприкасаются грудью и всеми конечностями. — Я люблю тебя, Гарри. Я блять никогда тебя не заслуживал, я никогда не давал тебе ничего, и я был ужасен, но я так сильно люблю тебя. Я знал, что я должен быть лучше ради тебя, мне нужно было, чтобы ты увидел, что я лучше. И я не хочу быть счастлив с кем-то, кроме тебя. — Правда? — он тяжело дышит, чувствуя, как по щеке начинает катиться слеза. — Правда. Поэтому давай перестанем выделываться, ладно? Мы оба разобрались с нашими проблемами, мы исправили то, что было неправильно. Мы должны простить друг друга за те глупые вещи, что мы делали и говорили. Вот оно. Вот оно, Хаз. Я серьёзно, — говорит он, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть ему в глаза. — Вот оно. Гарри бросается вперёд и целует Зейна так сильно, что он даже боится, что на их губах могут остаться синяки и все потом будут знать. И если вы и должны знать, после того как они оба наконец-то затыкаются, Зейн тянется рукой вниз и достаёт член Гарри из штанов, пока Гарри расстёгивает ширинку Зейна. Зейн сплёвывает себе в ладонь и оборачивает рукой их оба члена, двигаясь в таком идеальном ритме, что Гарри не может сдержать стоны. Когда они кончают, они кончают вместе, тяжело дыша друг другу в рот, и всё ощущается так, словно они вернулись домой.***
У Шеннон не было ни малейшего возражения, когда Гарри сказал, что хочет вернуться в Лос-Анджелес, вернуться на свою прошлую работу в офис, снова возглавить команду, переехать домой к Зейну. На самом деле, она поддержала его. — Гарри, я раскрою для тебя один важный секрет, хорошо? — говорит она, отклоняясь на стуле, во время их последнего сеанса, и откидывая свои светлые волосы от лица. — Хорошо. — Ты бы не провёл просто так два года на терапии, говоря об этом человеке, а затем всё равно вернулся к нему, нет, только если за это время он не стал лучшим человеком, каким только может быть, и только если он также влюблён в тебя. Ты бы так не сделал. Мои коллеги могут найти это слишком банальным, или могут сказать, что это не относится к каждому, и могут быть правы. Но это относится к тебе. Я верю в вас обоих. — Правда? — улыбается он, потираясь своими руками колени. — И если вы начнёте выводить друг друга из себя, просто позвони мне.***
Гарри переезжает обратно в Лос-Анджелес и прямиком в дом Зейна на холмах. Зейн находится на съемках в день приезда Гарри, но когда он заходит, открывая дверь своим новым ключом, он видит, что Зейн расчистил для него половину места в шкафу, половину полочек в комоде и половину места в ванной. Они на самом деле не выделываются в этот раз. Они до ужаса честны друг перед другом. Зейн рассказывает Гарри каждый секрет, который у него когда-либо был, а Гарри рассказывает Зейну каждый свой страх, который у него всё ещё есть, и они пытаются разобраться с ними вместе. Гарри иногда переживает, что его лицо застынет в вечной улыбке, потому что он почти не перестаёт улыбаться. Они заново изучают тела друг друга, в правильном смысле, с почтением и уважением, оценивая заново каждый дюйм кожи, который они пробуют. И даже когда Гарри просит Зейна быть с ним немного грубее, они всё равно делают это с улыбками на лицах. Найл переезжает в Лос-Анджелес только через два месяца после Гарри, потому что, давайте признаем это, Найл нуждается в Гарри также сильно, как Гарри всегда нуждался в нём. Его девушка, та, с которой они познакомились в Старбаксе, приезжает вместе с ним, и они съезжаются. Мама Гарри и Джемма приезжают, чтобы познакомиться с Зейном, всего через несколько недель, после переезда, и это всё похоже на то, как каждый кусочек его жизни встаёт на своё место так, как ему и положено быть. Премьера сериала Зейна бьёт рекордные рейтинги. Та шумиха, что создаётся вокруг его игры, это как раз то, что, по мнению Гарри, он заслуживает. Команда Гарри в Лос-Анджелесе такая же замечательная, как и его ребята в Нью-Йорке, и он получает отличные отзывы от читателей. Зейн рассказывает всем и каждому, в каждом интервью, в которое его приглашают, что он официально уходит со звания холостяка и что он по уши влюблён. Когда он снова отправляется на шоу Леттермана, чтобы рассказать про сериал, Дейв спрашивает его, есть ли у него и у "любви всей его жизни" мысли о том, чтобы пожениться когда-нибудь в скором времени, и Зейн хитро отвечает, что они не не думали о том, чтобы вскоре пожениться. Гарри, пришедший вместе с ним и наблюдающий за всем из гримёрной, улыбается. Они также узнают, что внезапно у Гарри теперь есть небольшой фан-клуб в сети, после того, как люди видели его слишком часто в компании Зейна, а затем узнали, что он горячий, чувственный писатель. И когда Зейн входит в него этим же вечером, когда они вместе принимают душ, он шепчет на ухо Гарри, что он его ревнует, что он надеется, что сможет удовлетворять его, пока все эти девочки-подростки бросаются к его ногам. И когда Гарри кончает, Зейн, улыбаясь, прижимается к его шее.***
Они не забыли о своём прошлом. Иногда они вспоминают свои личные шутки, иногда Зейн называет Гарри "Мэри" и они смеются, утыкаясь друг другу в шею. Они разговаривают о своём старом апельсиновом дереве и о том, как они едва ли ели с него. Гарри рассказывает ему, что Джем полностью расцвёл в приемной их офиса. На Хэллоуин, вне зависимости от того, какой костюм они надевают, они красят друг другу глаза, просто ради прикола. Они смотрят "Друзей" почти каждую ночь, прежде чем пойти спать. Но, не смотря на всё, они не живут своим прошлым. Они признали свои старые чувства и слабости раз и навсегда, и теперь это почти равносильно тому, как пытаться вспоминать, как ты болел ужасной желудочной инфекцией: ты знаешь, что это было плохо, ты помнишь, что это разрушало тебя физически, но это фантомная боль, потому что сейчас это уже не ранит. Оно не может больше тебя ранить. Зейн больше не берёт в руки алкоголь. Гарри не уходит в депрессию и не остаётся в кровати. Потому что они оба справились с собой, сделали всё правильно. Зейн иногда посещает АА* и Гарри всё ещё регулярно пишет Шеннон. И теперь, когда они вместе, они перестраиваются и восстанавливаются. Ничего не рушится и не случается конец света. * Трайбек – район, расположенный в нижнем Манхэттене. * SAG — Screen Actors Guild Award — Премия Гильдии киноактёров — американская кинопремия, присуждается за кинофильмы и телевизионные сериалы, является одной из самых престижных в мире киноиндустрии. * АА — Аnonymous Аlcoholics — собрания анонимных алкоголиков.