***
Это было так, словно снаряд ударил ему по голове, заставляя его кинуться вперёд и вторгнуться в пространство Зейна, как в старые времена. Он буквально вылетает за дверь и подбегает к Зейну, лежащему на бетоне. Люди уже окружили его, боясь трогать, поэтому Гарри рявкает на них, чтобы те отошли с дороги. И внезапно, когда он настолько напряжён, никому не хочется перечить. Они все отходят в сторону. Он присаживается прямо на стекло, наклоняясь над ним и придвигаясь к лицу. У него кровь возле носа и рта после ударов, его глаза закрыты. Он выглядит спокойным. Гарри почти готов заплакать от облегчения, когда видит, как поднимается и опускается его грудь. Он не может передвинуть Зейна, поэтому только решает приподнять ему голову и посмотреть, нет ли там, под его головой или под телом, крови. Он не видит ничего подобного и в этот раз он действительно начинает плакать, драматично, сидя на корточках и подняв голову к небу. Гарри чувствует, как рука Дэнни опускается к нему на плечо, его трясёт. Из своей сидячей позиции он переводит взгляд на него и видит лицо Дэнни, белое, словно простынь. Поэтому он продолжает что-то делать. Он встаёт. — Я слышал, что кто-то сказал, что они позвонили в скорую и вызвали полицию, да? — Дэнни кивает. — Я хочу, чтобы ты остался здесь, несмотря ни на что, чтобы ты мог рассказать копам, что произошло на самом деле, и кто был тот мудак, что сделал это, окей? — Дэнни смотрит на него. — Скажи это громко, скажи, что ты это сделаешь. Он резко и часто начинает кивать головой. — Я сделаю, я сделаю. — Но пока оставайся рядом со мной, никуда не отходи. — Я не буду. Когда приезжают санитары, они отталкивают Гарри и Дэнни со своего пути. Они делают кучу разных вещей, которые Гарри не понимает, он знает только некоторые: они измеряют его пульс, слушают сердце, и передвигают его на носилки, чтобы увезти. Когда это происходит, один из них выкрикивает: — Сколько он выпил? Он что-то принял? Гарри практически срывается с места, подбегая к ним, и в спешке говорит. — Он пил, я не уверен сколько, но он стоял на ногах и нормально разговаривал. Я видел его в худшем состоянии, обычно он выпивает значительно больше. — Санитар кивает, и он тихо добавляет. — И кокаин. Я видел, что у него был кокаин. — Что-то ещё? Гарри чуть было не сворачивает себе шею, когда он начинает крутиться вокруг в поисках Дэнни, и тот тоже подходит к ним и говорит. — Ни-ничего, больше ничего, — Гарри сверлит его взглядом. — Я клянусь, мы просто пили, потом он принял пару дорожек кокса и всё. Я клянусь. И после того, что кажется ему вечностью, они наконец-то начинают погружать его в машину скорой помощи. Гарри уже готов запрыгнуть вместе с ними, когда его осеняет. Он машет Дэнни рукой, снова подзывая его к себе из толпы. — Мне нужно, чтобы ты позвонил Найлу Хорану и сказал ему встретить меня в больнице. — Кому? — спрашивает он, его всё ещё потряхивает, и он не отводит взгляд от машины скорой. — Включи мозги, Дэнни. Найл Хоран. Давай. Двери захлопываются, раздаётся гул сирены, и они уезжают.***
По ощущениям, поездка в машине скорой помощи словно длилась целую вечность и мгновение одновременно. Всё случается так, что он держит бумажник Зейна и телефон в своих трясущихся руках пока наблюдает за тем, как санитары работают с ним. Им приходится разрезать его любимую майку с рисунком огромной синей змеи, и, если бы эта ситуация не была такой ужасной, Гарри скорее всего бы посмеялся, как сильно это разозлит Зейна, если он будет в порядке. Как только он окажется в порядке. Гарри даже спрашивает, может ли он её забрать, несмотря на то, что от майки остались одни лоскутки, просто на всякий случай, если Зейн всё же захочет её себе вернуть. Как только они приезжают в больницу, Зейна увозят, и никто не говорит ему куда. Гарри ходит из угла в угол, тяжело дышит и плачет. Он очень много плачет. Медсестра спрашивает, является ли он ему родственником, или кому бы они могли сообщить. И Гарри берёт телефон Зейна и даёт ей номера «Мама», «Папа» и «Дония» — первые три номера в его списке избранных. Он также находит его карту SAG в бумажнике, надеясь, что она сможет как-то помочь со страховкой, и также передаёт медсестре. А потом он садится на стул, недалеко от стойки, где сидит медсестра и плачет ещё сильнее, прикрывая лицо руками.***
Внезапно, медсестра снова зовёт его и передаёт телефон, мило улыбаясь. Его руки не перестают трястись, но он всё равно берёт его. — Эм… здравствуйте? — Гарри? — Кто это? — Гарри, это Триша, мама Зейна. Они позвонили мне и рассказали, что произошло, упомянув, что ты был здесь. Ему кажется, что он снова начинает впадать в панику. Он не может поверить, что она такая спокойная. — Да, я был там. Я всё видел. — Ох, не плачь, Гарри. Всё в порядке. С ним всё будет хорошо, — Гарри всхлипывает. — Он ударился головой и получил довольно сильное сотрясение мозга, но у него нет никакого внутреннего кровотечения, осколки стекла никуда не попали. Солнышко, с ним всё будет хорошо. Триша Малик, пусть это будет озвучено, — святая. Потому что она позволяет Гарри плакать в трубку, пока её единственный сын в больнице, и сама не плачет, и не винит его, и не сходит с ума. Она говорит ему, что заставит медсестёр разрешить ему увидеться с Зейном, как только всё прояснится, и он будет в безопасности и в своей палате. Он благодарит её и уже почти собирается прощаться, когда она огорошивает его сказанным. — Гарри, спасибо тебе, что заботишься о нём. Я очень рада, что ты был там, — говорит она, наконец-то тихо всхлипывая. — Я так рада, что у него есть ты. У Гарри не хватает смелости сказать ей, что он не принадлежит Зейну, также, как и Зейн не принадлежит ему.***
Гарри всё ещё не может с ним увидеться и всё оборачивается тем, что это «как только» не наступит в скором времени. Триша говорила, что она будет строга с медсёстрами, но те даже не двигаются с места. Поэтому он продолжает ходить из угла в угол по приёмной комнате, заламывая руки. Он слышит Найла ещё до того, как видит, слышит скрип его Найков по напольной плитке в начале коридора, что ведёт к приёмной комнате. Он знает, что это он, чувствует его. Гарри вскидывает голову, будто он в проклятом фильме, и Найл бежит к нему в абсолютно ужасных спортивных штанах, надетой задом-наперёд футболке, с красным лицом и не уложенными волосами. Он даже нормально не останавливается, когда приближается к Гарри, просто продолжает двигаться, пока полностью не прижимается своим телом к Гарри. Они оба чуть ли не падают. — Мне жаль, мне жаль, — шепчет Найл ему на ухо, снова и снова, и это совсем не как его мантра «Я в порядке», практически выжимая весь воздух у него из лёгких. — Мне жаль, Гарри. Мне правда очень жаль. Я здесь. — Ни, прости меня, — он шмыгает носом, упираясь ему в шею. — Прости меня, блять, прости. Я был таким мудаком. Мне так жаль. Они не отпускают друг друга, продолжая повторять одни и те же слова снова и снова, держась друг за друга так, будто от этого зависит их жизнь. Найл проводит рукой ему по волосам, пытаясь успокоить его. Но затем что-то накатывает на Гарри и ему надо это отпустить. Он отстраняется от Найла так, чтобы он мог видеть его лицо, так, чтобы он понял, что Гарри говорит правду. — Я не делал этого, Ни. Я клянусь, я не был пьян, я не был не в себе, и я не крутился возле него. Я был там, только потому что мне позвонил Дэнни, — говорит он, когда Найл уже качает головой, пытаясь его заткнуть. — Я пытался перешагнуть через это, Ни. Я клянусь. Я больше не кручусь возле него, я перестал. Мне так жаль, — он чувствует себя безумцем, словно он не может произносить слова достаточно быстро. Найл только прижимает его обратно и шепчет: — Я знаю, Хаз. Я знаю. Ты в порядке, ты в порядке. Теперь всё хорошо. Прости меня. Я здесь. Они продолжают повторять это себе, и не отпускают друг друга. Найл внезапно бормочет ему в шею. — Я с тобой. Я никуда снова не уйду. Гарри плачет ещё сильнее.***
Они не позволяют Гарри увидеться с ним до следующего утра. Он проводит всю ночь в комнате ожидания с Найлом и Дэнни и ещё несколькими друзьями Зейна, которых он не знает. После того, как Дэнни сделал пару звонков его агент и менеджер тоже появились, и первым делом эти две суровые женщины отправились разговаривать с докторами. Они всё сидят и пьют дерьмовый кофе, едва ли разговаривают, слишком погруженные в свои собственные мысли. Найл всё это время не отпускает руку Гарри. Когда медсёстры наконец-то говорят, что к Зейну может пройти один или два посетителя, они все переглядываются и не двигаются. Но они знают, молча соглашаясь друг с другом, и Найл подталкивает Гарри встать со стула и идти. Поэтому он следует за медсёстрами и пытается не стошнить на пол. Когда он заходит внутрь, Зейн спит на кровати, голова повёрнута в сторону. Гарри знает, что ему станет холодно и он хочет, чтобы медсёстры увидели, что ему нужно дополнительное одеяло. Он почти готов огрызнуться на этот счёт на женщину, что привела его сюда, но она уже вышла из комнаты и оставила его. Гарри боится его разбудить, но ему надо дотронуться. Он садится на стул возле кровати и тянется к его правой руке. Она холодная и Гарри ненавидит это чувство, он хочет согреть её своим дыханием. Но вместо этого он нежно кладёт её обратно на кровать ладонью наверх и прислоняется щекой, закрывая глаза. Он целует запястье Зейна, когда укладывается, прижимаясь лицом к его ладони сильнее. Он позволяет себе это, позволяет насладиться моментом. Он должно быть, засыпает, потому что внезапно чувствует, как пальцы гладят его возле уха, щекотят его. На мгновение он льнёт к прикосновению, прижимаясь щекой ещё сильнее, целуя его ладонь. Но затем подскакивает и садится так, чтобы он мог видеть лицо Зейна. Зейн так же лежит, повернув свою перебинтованную голову на бок и смотрит на него. — Привет, Хаз, — бормочет он. Поспешно он говорит. — Тебе принести воды? Горло не болит? Что я могу сделать для тебя? — Я в порядке сейчас. Гарри чувствует, как у него на глазах наворачиваются слёзы. Он знает, что у него дрожит губа и он скорее всего выглядит как мультяшная версия себя. Он знает, что его лицо красное, его волосы грязные и не уложенные. Он качает головой и хватает руку Зейна, молча говоря себе, что надо собраться с мыслями. — Я не умираю, Хазза. Прекрати, — говорит он тихим голосом с проблеском улыбки. Гарри просто смотрит на него. — Я знаю. Я знаю, — он быстро кивает, а потом. — Но ты не слышал этот звук. И затем он плачет, по-настоящему плачет. Он прислоняется лицом к одеялу возле бедра Зейна и плачет ещё сильнее. Зейн проводит рукой ему по волосам, проходя по шее, почёсывая его кожу. И когда он плачет, когда он зарывается лицом дальше и дальше в одеяло, он слышит, как Зейн шепчет. — Спасибо, что ты здесь. И в случае, если я никогда раньше этого не говорил, спасибо за всё остальное. Гарри пытается улыбнуться, что каким-то образом помогает ему собраться с силами, поэтому он внезапно снова поднимает на него взгляд. Он не знает, сколько у них ещё есть времени, прежде чем его выгонят, или позволят зайти Дэнни, или медсёстры зайдут для составления каких-нибудь документов или что-нибудь ещё. Поэтому Гарри отдаёт ему клочки от его майки со змеёй и Зейн смеётся. А потом они говорят о чём-то случайном, в приглушенных тонах, Гарри задаёт вопрос за вопросом, и они немного смеются. (И так для справки, его среднее имя Джавадд. Его любимый цвет чёрный. У него нет любимого литературного персонажа, но ему нравится книга Goodnight Moon потому что его отец читал её для него. Имена его сестёр — Дония, Валия и Сафаа. Он — мусульманин. Он выбирал цитаты на стену из разных книг их книжного шкафа Гарри. И он, чёрт подери, обожает попкорн в кинотеатрах.)***
В следующий раз, когда Гарри заходит в его комнату, это тот же день только позже, почти под конец времени для посещений. Он знал, что не может быть эгоистичным, знал, что другие люди тоже захотят с ним увидеться. Он смутно видел полицейского, что заходил к нему один раз. Но Гарри должен был вернуться. Он всего лишь съездил домой, чтобы принять душ и переодеться, и взять для Зейна тёплые носки. Гарри чувствовал, как прохладно в комнате, и знает, что Зейн, должно быть, это ненавидит. Он уже почти готов зайти к нему в палату, когда замечает Найла и Дэнни в конце коридора, разговаривающих близко и тихо. Гарри знает, что с этой ситуацией он будет разбираться позже, что бы там ни было. Он чувствует на своём затылке их взгляд, когда проходит в палату. Когда он снова присаживается возле кровати, Зейн выглядит измотанным, унылым и безучастным. — Я принёс носки. — О, спасибо. Замечательная идея, — говорит он, забирая их у него из рук и откладывает в сторону, не пытаясь их надеть. Гарри смотрит на него. Зейн полностью у себя на уме и скорее всего сейчас хотел бы убежать из палаты, а не быть привязанным к этим аппаратам. — Когда ты сможешь уйти? — Скоро. — Твоя мама собирается прилететь? Или твоя семья? — Нет, никто из них не может пропустить работу. Но это нормально, это было бы чертовски неловко увидеть их всех тут, — говорит он, отворачивая голову от Гарри, смотря через окно, как садится солнце. Гарри продолжает сидеть с ним, спокойный впервые за долгое время, и позволяет Зейну разбираться в том, что творится у него в голове. — Коп сегодня приходил, отдал мне повестку в суд за кокс. Мне надо будет заплатить штраф и, наверное, придётся ходить на собрания для наркоманов. И тот парень, что толкнул меня, они выдвинули против него обвинения. — Оу. — Ага. Они продолжают сидеть, Зейн всё также на него не смотрит. Гарри не знает, куда ему со всем этим деться, признаёт ли он то, что сделал, признаёт ли поражение, признаёт ли свои проблемы. Или же он подмечает факт и в тайне думает, что всё это полная ерунда. Гарри вздыхает, он складывает руки на кровати возле ноги Зейна и кладёт на них голову, отдыхая, как ему кажется впервые за несколько дней. — Они разговаривают про нас, ты знаешь. Дэнни и Найл. Они были здесь раньше, я слышал, что они шептались о том, что надо поговорить, — говорит Зейн и в его голосе нет эмоций. — Да. Да, я понял. — Они скорее всего заставят нас обсудить это всё дерьмо и выговориться. — И о чём мы должны разговаривать, Зейн? — говорит Гарри. Может быть Зейн признает то, что он чувствует или не чувствует, или хочет чувствовать. Может быть он на грани рассказать ему всё. Зейн наконец-то поворачивает голову и смотрит Гарри в глаза. Он явно пожимает плечами. Гарри вздыхает, понимая, что он не собирается всё выкладывать, не здесь, не сейчас. Зейн не может сделать это так. Он знает, что Зейн снова всё оттягивает. Он знает, Зейн не расскажет ему ничего. Поэтому Гарри сдаётся. — Зейн, давай будем честными друг с другом, да? Давай хотя бы в мелочах, хорошо? Не о серьёзных вещах, они могут подождать. Но эти мелочи, они начинают появляться у меня в голове и я не могу их больше держать, — говорит он, шмыгая носом. — Честными, да? — Окей. Гарри делает глубокий вздох и позволяет себе на мгновение подумать. — Когда я первый раз увидел тебя во дворе, я понимал, что ты выглядишь знакомо. А потом, после того, как мы поговорили, и я узнал твоё имя, мы с Найлом нашли твою страницу на IMDb. Я просмотрел все случайные фотографии из сериалов, а потом я часами разглядывал твои снимки для портфолио. И после этого, я просмотрел каждый эпизод сериала, в котором ты когда-либо принимал участие. Зейн улыбается ему. Гарри прижимается улыбкой к рукам, вспоминая, каким странным он себя считал. — Помнишь то утро, когда ты позаботился обо мне после Хэллоуина? — Гарри кивает. — Та книга, что ты нашёл на столе, я застал тебя, что ты читал её, помнишь это? — Да, да, я помню. Я планировал прочитать её целую вечность. Моя мама отправила мне экземпляр. — Я увидел её в твоём книжном шкафу, почти наверху. Она выглядела такой новой, и я подумал, что, должно быть, ты уже прочитал её, или собираешься начать. Я хотел прочитать её тоже, чтобы я мог обсудить с тобой, если бы ты когда-нибудь поднял тему, так бы ты подумал, что я умный. Я украл этот экземпляр у девушки в моём актёрском классе, пока она не видела. Хотя, я до сих пор её не прочитал. Гарри снова улыбается. — Тем днём, после того как мы в первый раз переспали, ты пришёл ко мне и я выглядел нормально, но это было не так. Найлу пришлось оттаскивать меня от края, разговаривать со мной, помогая не свалиться в пропасть, — говорит он больше не улыбаясь. Зейн смотрит на него с пустым лицом. — Я слышал твою ссору с Найлом. Я слышал всё даже снизу. И когда он кричал на мою дверь, я тоже это слышал, — он делает глубокий вдох. — Я плакал после этого. По-настоящему плакал. Это был первый раз за долгое время. Гарри берёт его за руку и крепко сжимает её. Они смотрят друг на друга какое-то время, голова Гарри всё ещё покоится на его сложенных руках. Он чувствует себя так, как будто сейчас готов заплакать, но он сдерживается. Кажется, будто они пришли к одному выводу в одно и тоже время: им надо поговорить о большем, но ни один не хочет. Гарри устал. Зейн опустошен. Они вернутся к этому позже, когда всё немного устаканится. Для одного дня этой честности достаточно.***
Они оба засыпают, держась за руки. Медсестра приходит, чтобы сказать, что часы для посещений заканчиваются скоро и им надо прощаться. Гарри встаёт и потягивается, пока Зейн пьёт сок, что стоял возле его кровати. Гарри замечает, что Зейн пытается отвести взгляд, каждый раз, когда он пытается его поймать. Он уже готов уходить, когда дверь открывается и заходят Дэнни и Найл, с хмурыми выражениями на лицах. В палате повисает тишина и напряжение. На мгновение никто не говорит, но Гарри знает, что они собираются что-то сказать, что-то тяжёлое. — Так, — начинает Найл, слегка покачиваясь. — Мы разговаривали раньше и пришли к кое-какому выводу. — Да, и мы думаем, вам обоим нужно это услышать, — говорит Дэнни, голос ещё более спокойный, чем он был в баре. Он кажется сейчас совершенно другим человеком, жестокий и уверенный в себе. — Вам обоим нужен перерыв друг от друга. Что бы вы не делали, это ненормально и это пора прекратить, — отвечает Найл с таким видом, что всё решено. — Зейн, твоя мама хочет, чтобы ты ненадолго остался со своими кузинами в Санта Кларите, чтобы ты мог подняться на ноги. Дэнни поедет с тобой. И Гарри, ты теперь останешься со мной на какое-то время. Гарри чувствует, как у него падает челюсть. Он может побороться за это, может сказать Найлу что он уже, блять, взрослый и это глупо. Он хочет наорать на них двоих за то, что приняли такое решение вместо него, за то, что говорят ему, как поступать. Но в этом нет необходимости, потому что они правы. С того дня как они познакомились, Зейн и Гарри только тянули и тащили друг друга в разных направлениях, в разное время. И он знает, он чувствует это: они оба по-настоящему чертовски устали. Он также понимает, что перерыв означает, что после всего они не поговорят на серьёзные темы. Не в скором времени. Гарри поднимает голову и смотрит на Зейна. Они оба это знают и чувствуют. Пора отдохнуть. Зейн смотрит на него и Гарри видит, что у него дрожит подбородок и глаза начинают блестеть. Поэтому Гарри кивает, признавая поражение и подходит к нему. Он наклоняется, как раз тогда, когда Зейн приподнимается и они обнимаются, крепко прижимаясь друг к другу. Гарри даже не пытается скрыть тот факт, что плачет, что он уже затопил всё плечо Зейна. И Гарри шепчет ему на ухо. — Будь хорошим, окей? Мы увидимся очень скоро. — Да, Хазза. Увидимся, — шепчет Зейн в ответ и кладёт руку к нему на голову, его голос дрожит. — Береги себя, да? — Да. Когда он отстраняется, Гарри быстро целует его в лоб, как раз рядом с тем местом, где Зейн однажды стукнулся об апельсиновое дерево. И, не оглядываясь назад, Гарри выходит из комнаты, Найл за ним следом.***
Найл даёт ему три дня. Он позволяет Гарри плакать, утопать в депрессии, и зарыть себя на три дня в кровати. Этого никогда не будет сказано, что Найл не может найти какое-то решение, потому что он говорит Джей, что Гарри нужен выходной в пятницу, по чрезвычайным причинам и также выходной в понедельник, просто блять потому, что нужен. И Джей покупается на это, так что это уже что-то. Гарри не принимает душ, он не ест то, что Найл оставляет для него и он не смотрит на свой телефон. Он просто лежит на кровати в комнате Найла три дня подряд, зная, что мир продолжает вращаться без него и его это не беспокоит. Чаще всего он ничего не осознаёт вокруг, но, когда возвращается к реальности, он слышит, иногда, как Найл говорит по телефону с его мамой, с Джеммой, даже несколько раз с Дэнни, если вы можете в это поверить. Гарри думает, что он этого заслуживает, физическая боль от потери того, кого ты любишь, потому что за исключением его отца, он никогда с этим не сталкивался. Возможно, он был счастливчиком, что смог так много прожить и не сталкиваться с тем чтобы кого-то терять. Ему интересно, как поживает Зейн, лечится ли он, получается ли необходимую помощь, что ему нужна. Ему интересно, как там Джем, интересно, знает ли Найл, что его надо поливать и делает ли он это часто. Он скучает по своей квартире, по своей небольшой студии со всеми его книгами. Он думает о своей синей стене и большой печатной машинке в середине, и снова плачет. Но потом, во вторник утром, Найл заходит к нему и забирается в кровать, обнимая руками за торс, сжимая, держась крепко и соприкасаясь лбами. Это шок для его организма, тот шок, который по-видимому нужен ему. Потому что это ощущается так, будто каждое нервное окончание пробуждается и его кровь снова начинает циркулировать. Поэтому он обнимает Найла в ответ. Найл затаскивает его в душ, он делает ему тосты, и они отправляются на работу.***
Гарри живёт в квартире Найла уже три недели прежде чем наконец-то задаёт тот вопрос, что был у него на уме с того самого момента, как он вышел из палаты в больнице, тот вопрос, что несколько раз Найл задавал по телефону Дэнни. — Так, — начинает он, когда они едят пиццу на полу в гостиной Найла, телевизор тихо работает на фоне. — Как у него дела? На самом деле? Найл делает глоток воды, прежде чем наклониться и забрать с тарелки Гарри корочку от пиццы, которую он знает Гарри никогда не будет есть. Он не отвечает в то же мгновение, но, когда говорит, он очень осторожно произносит. — Он в порядке. Он пытается, я надеюсь. — Что это означает? — Хаз, — говорит он предупредительным тоном. — Расскажи мне. — Просто… иногда, когда человек получает сотрясение мозга, это занимает у них какое-то время, чтобы снова начинать всё понимать. Он просто очень злится. Он зол на себя в большей степени, я думаю, но он также и злится по поводу других вещей. Он перестал пить, в основном… Но он всё ещё злится. Я не знаю всех подробностей. Гарри разглядывает свои руки, чувствуя, как вся еда поднимается у него в горле. Он знает, что Найл не хочет разговаривать о Зейне. Он знает, что Найл считает, что это перерыв должен стать окончательным разрывом. Он знает, что Найл хочет, чтобы он переехал из того здания, полностью переехал к нему или переехал куда-нибудь ещё. Оставить раз и навсегда. Найл прерывает его мысли и наклоняется к нему. — Гарри, я собираюсь говорить это только один раз, окей? И потом я не собираюсь повторять это снова. Потому что тебе совсем не нужно слышать это тысячу раз от меня или кого-то ещё, потому что это ничего не изменит. Тебе надо почувствовать это, просто, блять, поверить в это, в себя, раз и навсегда, окей? — Окей, — отвечает он с нервозностью в голосе. — Иногда люди ломаются и ты не можешь исправить их. Ты не можешь никого исправить, пока прежде всего не исправишь себя. Найл берёт его за предплечье и крепко сжимает, а затем поворачивается обратно к телевизору, оставляя его наедине со своими мыслями.***
Неделей позже, пока Найл в душе после долгого рабочего дня, Гарри видит сообщение в его телефоне от Дэнни, говорящее, что Зейн дома, что он уехал из дома своих кузин и вернулся в свою квартиру. Поэтому Гарри берёт свои ключи и выходит за дверь. Гарри живёт противоположностями. Пока он едет обратно к своему зданию, он думает о первом разе, когда он почувствовал депрессию из-за Зейна Малика: после того как увидел ту девушку, уходящую от него утром, и он всё равно продолжал возвращаться в квартиру Зейна, даже зная, что это не закончится ничем хорошим. Он думает о том, как он всегда возвращался к Зейну, даже после того как тот продолжительно и неустанно отталкивал его. Зейн сделал ему подарок, поливал его цветок и закончил его стену, но, когда это считалось, когда это действительно было важно, Зейн не делал ничего, никогда не говорил ему, что он чувствует, никогда не подпускал его даже на дюйм. Гарри отдавал ему всё, готов был отдать Зейну всю свою жизнь, но Зейн никогда не давал ему ничего в ответ. Зейн напивался. Он напивался часто. И даже когда Гарри был рядом, чтобы собирать его по кусочкам, он никогда не давал ничего в ответ. Поэтому Гарри думает, во время своей поездки, какого чёрта он сейчас делает? Он чувствует это — падение, помешательство, чувства, что начинают переполнять его. Он знает, что это будет либо наивысшее наслаждение снова, либо падение ниже плинтуса, и это до чёртиков пугает его. Но он всё равно едет домой. Он должен услышать это, громко, хотя бы один раз.***
Гарри проходит через ворота во двор. Он смотрит наверх, на свою дверь с высеченной 10 и думает, должен ли он пойти туда, или же пойти прямиком к Зейну. Он знает, что в этом нет необходимости, что в любом случае они встретятся и это снова будет словно два урагана сойдутся в одной точке и станут единым целым, снова, сметая всё побережье, как они всегда и делают. Поэтому он идёт к двери Зейна и даже не стучит, просто позволяя себе войти. Зейн спит в кровати, свернувшись в клубок на краю, под горой одеял. Он выглядит также прекрасно, как и всегда, и Гарри не хочет ничего больше, чем забраться к нему в кровать и прижаться к его телу, то же желание, что и всегда. Поэтому Гарри делает это. Он снимает свои джинсы и толстовку, проскальзывает под одеяло и кладёт голову позади Зейна. Он обнимает его, прижимая к себе ближе. Он вдыхает его аромат, всё тот же характерный запах, что полностью принадлежит только Зейну, и он прижимается губами к его шее, ниже его волос. Тело Зейна, должно быть, чувствует его, потому что он падает в его объятья, позволяя Гарри держать его крепче. Гарри чувствует, как он немного шевелится, а потом наконец-то говорит: — Привет, Хаз, — почти шёпотом. — Привет. — Почему ты здесь? — Потому что здесь ты. Зейн поворачивается к нему, чтобы быть лицом к лицу. Они смотрят друг на друга впервые за несколько недель. Он чувствует это в равной мере, будто он забыл, как выглядит Зейн, и в тоже время видит это лицо, что он так много раз запоминал прежде и теперь никогда не сможет забыть. Он не может ничего с собой поделать, поэтому наклоняется и прикасается своими губами к губам Зейна. Они оба выдыхают, даже не замечая до этого что задерживали дыхание. Это так отличается от того, что было прежде — это мягче, нежнее. Они ни кусаются и не оставляют засосы на коже, они не тянут друг друга за волосы. Они не нажимают и не толкаются, выбивая почву из-под ног друг друга. И когда Зейн входит в него, Гарри не кричит, а вместо этого вздыхает с облегчением. Они не останавливаются и не замедляют темп, они движутся вместе в потрясающей гармонии, пока Гарри не кончает на живот, а Зейн сразу следует за ним, хватаясь друг другу за плечи, чтобы не уплыть. Зейн целует Гарри шею, Гарри проводит руками вверх и вниз по спине Зейна. Примерно на секунду — это идеально. В остаточном послевкусие, когда Зейн стягивает презерватив и выкидывает его в мусор, когда Гарри вытирает футболкой живот, Гарри думает, что это первый раз, когда они по-настоящему чувствовали связь на том уровне, о котором он даже не думал, что это возможно. То, что они делали было настолько по-другому, что он даже не знает, смогут ли они когда-нибудь вернуться к своему грубому началу. Он думает, что всё наконец-то изменится, и даже несмотря на то, что они не говорили ещё о серьёзных вещах, или не выяснили всё, Зейн здесь, он трезвый, он реальный. И то, что они делали было по-другому, это было, Гарри мог почувствовать это. Поэтому Гарри говорит это. Он говорит это как раз тогда, когда Зейн снова укладывается с ним в постель, когда лицо Зейна прижимается к его шее. — Я люблю тебя, Зейн. Мне кажется, я люблю тебя с того момента, как впервые увидел, — он выдыхает, закрывая глаза. Он чувствует себя словно под кайфом. Зейн замирает, его тело напрягается. Гарри чувствует это, чувствует что-то неправильно, что-то рушится. Что-то идёт не так и он немедленно пытается за это ухватиться, ухватиться за Зейна прежде чем он сможет подняться и уйти. Он всеми силами старается его удержать, хватаясь ему за руку как раз тогда, когда Зейн встаёт. — Что ты сейчас сказал? У Гарри буквально падает челюсть. — Что? — Почему ты сказал это, Гарри? Почему ты говоришь это сейчас? — О чём ты говоришь? Я должен был это сказать, Зейн, я должен. Это раз был иначе, разве ты не почувствовал? — Этим мы наконец-то прощались друг с другом, Гарри, боже мой, — гневно выдаёт он, когда отходит от кровати к дивану, забирая свои джинсы и надевая их. — Ты должен был быть умнее этого. Гарри гневно трясёт головой до такой степени, что это почти больно. Он чувствует себя словно собака, выбравшаяся на берег из ледяного озера, отряхивающаяся от излишков воды, потому что он не может поверить, что слышит это. Он чувствует, как гнев бурлит у него в груди, грозясь вырваться наружу. Он не может поверить, что это происходит. Снова. Он поднимается и быстро одевается, хватая свою обувь. Это бурлит и приближается, он не собирается это останавливать. — Иди нахуй, Зейн. Иди нахуй, — говорит он, смотря ему в глаза. — Я хочу, чтобы ты знал, что я, блять, тебя ненавижу. Забудь то, что я сказал. Потому что я никогда бы не смог любить такой жалкий кусок дерьма, как ты. Гарри распахивает дверь и мчится по двору к лестнице. Он мчится вверх по лестнице, мчится к своей двери и залетает внутрь. Но из-за того, что мир чертовски несправедлив, Зейн мчится за ним следом. Гарри разворачивается, видя, как он заходит внутрь, пар практически выходит из его ушей, ладони сжимаются в кулаки. — Так значит, я здесь жалкий кусок дерьма? Я жалкий? Серьёзно, Гарри? Вот это забавно, что из всех людей, это говоришь ты. — Да ты настолько жалкий, что даже не можешь это увидеть! — Говорит мудак, который даже не может вылезти из кровати, когда кто-то ранит его чувства, — выплёвывает он, качая головой. Гарри никогда в своей жизни не хотел ударить кого-то так сильно, и, если бы Зейн недавно уже не получил сотрясение, он бы это сделал. Ему буквально приходится отвернуться от него всем телом и подойти к синей стене, чтобы он не сорвался и не ударил его. — Чтобы позже для тебя это было совершенно ясно, когда ты на самом деле, блять, подумаешь обо всём, — говорит Гарри, всё ещё стоя к нему спиной. — Ты единственный, Зейн, кто всё это изгадил. Я только что сказал, что люблю тебя, и ты это изгадил. Я надеюсь, что это сожрёт тебя изнутри, я надеюсь, что это, блять, разорвёт тебя на части, потому что это конец. — Теперь он поворачивается к нему лицом. — Это конец. С тобой покончено. — Я потерял сериал, — говорит он и его голос дрожит, будто Гарри ничего не говорил. — Что? — Они убрали меня из сериала, сказали, что я помеха, что я наркоман и они должны переделать и переснять сцены, в которых я участвовал. Они уволили меня. И теперь я не знаю, что я должен делать, если это всё заберут, если я больше не смогу этим заниматься. Я больше ничего не умею. Гарри просто смотрит на него, он едва ли может говорить. — Ты самый эгоистичный человек из всех, кого я встречал, — наконец-то произносит он, когда первая слеза скатывается по щеке. — Только не смей, блять, плакать прямо сейчас! — кричит Зейн, как раз когда Гарри теряет контроль и его лицо корчится от боли. Он пытается стереть это с лица, пытается спрятать, когда гнев Зейна всё увеличивается. Но это не приносит ему никакой пользы, он не может это прятать. — Просто ПЕРЕСТАНЬ, Гарри! И с этими словами его тяжёлые книги со стола взмывают в воздух, словно в замедленном действии, и Гарри вспоминает, что говорил Найл. Что после сотрясения некоторые люди становятся злее, более нестабильными. Гарри понимает, что Зейн до сих пор ничего не обдумал, что он даже не пытался. Его проблемы всё ещё были здесь, и неважно алкоголь это или нет. И вместо того, чтобы и в этот раз оттолкнуть Гарри словами, он хватается за что-то реальное, что-то, что он может держать, что-то, что он может разрушить. Поэтому Гарри наблюдает как книги летят, парят в воздухе словно стайка птиц, пока он думает о своих проблемах и что они тоже всегда оставались при нём. Его депрессия стала только хуже с того момента, как Зейн появился в его жизни, он знает это. Гарри это понимает. У Зейна есть зависимости и они также стали только хуже. Гарри это тоже понимает. Когда книги наконец-то сталкиваются со стеной, ударяясь в большое фото печатной машинки и в маленькие фото вокруг, содержащие цитаты и вдохновляющие картинки, Гарри понимает то, что Найл сказал ему в гостиной на прошлой неделе. Иногда люди ломаются, и ты не можешь исправить их. Ты не можешь никого исправить, пока прежде всего не исправишь себя. До Гарри это наконец-то доходит. Гарри — сломлен. Зейн — сломлен. Они два сломленных человека с двумя сломанными жизнями, которые пытались бежать от себя, но внезапно столкнулись друг с другом, и продолжали сталкиваться, словно какие-то ебаные машинки в игре. Они не могут исправить себя, и они не могут исправить друг друга. И это почти смешно, что только несколько минут назад, Гарри думал, что они будут в порядке, будут вместе, будут счастливы. Они никогда не были счастливы. Как же это могло начаться сейчас? Рамки падают на пол, стекло разлетается повсюду. Когда всё наконец-то успокаивается, когда шум прекращается, тогда Гарри понимает. Он понимает это как никогда раньше, что теперь всё кончено.***
Позже, когда уже стемнело, Гарри и Зейн сидят на полу прислонившись к книжному шкафу, смотря на разрушенную стену напротив них. Некоторые из книг поцарапали синюю краску, некоторые рамки висят криво, стекла в трещинах, но всё ещё на стене. Больше рамок и стекла валяется на полу. Это странная тишина. Они продолжают смотреть на физическое разрушение того, кто они есть, кем они позволили себе стать. И просто, как и в любую другую ситуацию с тех пор как они знают друг друга, Зейн — первый. Он наконец-то говорит тихим голосом. — Всё, чем мы были, с тех пор как познакомились, это временные подпорки. Мы вытащили друг из друга самое худшее. Мы позволили этому случиться. Мы сделали это самим себе. — Да. — Я не знаю, как не злиться. Это словно, я не могу перестать. Я постоянно зол. — Я знаю. Я постоянно грустный и я тоже не могу перестать, — Гарри слышит, как он говорит, его голос мёртвый, безжизненный. — Я думаю нам нужна помощь. По-настоящему. — Я знаю, что нужна, — вздыхает Гарри, закрывая глаза от беспорядка вокруг них. — Но, просто, чтобы ты знал… Я знал, что тоже люблю тебя с того момента, как впервые увидел, — говорит Зейн, его голос дрожит. Гарри слышит, что он плачет, когда продолжает. — Я знал, что любил тебя с того момента, как ты попросил меня поговорить с растением и, блять, действительно делал это. И я знаю, что это сожрёт меня изнутри и буду рвать на части, возможно, до конца моей жизни. Я знаю это. Я просто никогда не хотел втягивать тебя в мою конченную жизнь, я клянусь. Я хотел тебя, я хотел тебя так сильно, но я хотел, чтобы ты оставался подальше от меня как можно дольше, поэтому я пытался тебя оттолкнуть. Я действительно ужасный человек. И мне жаль, — заканчивает он, вытирая лицо. — Мне тоже жаль. Я знал, что ты пытаешься меня оттолкнуть, я знал это каждый раз. Но я бы тебе не позволил, я слишком крепко держался. Я толкал в ответ, — говорит он, и тоже плачет. И затем, гравитация или сила притяжения, или что бы это блять между ними не было, берёт верх и внезапно они берутся за руки, в последний раз. И они смотрят на стену ещё какое-то время после самого честного разговора, что между ними когда-либо был, и оба замолкают.***
Когда он возвращается в квартиру Найла, тот выглядит так, будто готов его убить. Он выходит из своей спальни, когда слышит входную дверь, взглядом метая кинжалы в Гарри, уже готовый обрушить на него целую триаду о какого чёрта ты думал? и как ты посмел увидеться с ним?. Но он видит лицо Гарри, видит, что оно пустое и поэтому останавливается. — Хаз? — Не переживай, Ни. Это конец. Всё теперь кончено. Найл смотрит на него без единого слова. Он не знает, что делать. Наконец-то его мозг улавливает сигнал, что он нужен Гарри, что Гарри нужно крепкое объятие, Найл нужен ему, как и всегда, но Гарри поднимает руки, чтобы остановить его. Гарри позволял Найлу тащить на себе его проблемы слишком долго. Он позволил Найлу попытаться починить его и это не сработало. Это больше не работает. Поэтому, вместо того, чтобы упасть в его объятия, Гарри делает противоположное. Он просто говорит: — Я думаю, мне нужна помощь.***
Так что теперь вы знаете. Вот что случается, когда встречаются вместе два урагана. И так они наконец-то расходятся. Это не началось внезапно, но это точно внезапно закончилось.