***
Должно быть, они снова заснули, потому что Гарри в очередной раз просыпается от звуков льющейся воды. Он переворачивается на спину, понимая, что один в кровати и слушает звуки, доносящиеся из кухни. Он слышит, как Зейн передвигается, открывая и закрывая шкафы. Потом он слышит тихое: — Как дела, Джем? Как ты тут? Могу поспорить тебе это нужно, ага. Гарри знает здесь и сейчас, что определённо и абсолютно точно, на сто процентов, он по уши влюблён в Зейна Малика. Он тихо смеётся, понимая, что уже какое-то время знает Зейна, он видел его в тысяче разных вариаций, узнавал его, принимал, чувствовал внутри себя прошлой ночью и это наконец-то добивает его. Зейн разговаривает с его чёртовым растением. Снова. Он дальше перекатывается, слезает с кровати, и берёт чистые плавки из шкафа. Он делает несколько глотков воды из стакана, что стоит на тумбочке возле кровати, потом полощет рот и направляется на кухню. Зейн стоит к нему спиной, руки опущены в раковину, ополаскивает стакан, на нём надеты те же шорты, что и были прошлой ночью. Гарри стоит в проходе и некоторое время наслаждается видом, прежде чем пройти внутрь и обнять его, обвив руками вокруг торса. Он кладёт подбородок на плечо и крепче прижимается к нему. — Хей, — говорит он, утыкаясь лицом в шею Зейна. — Хей. — Что ты делаешь? — А на что это похоже, Хаз? — он слегка усмехается. — Я только что полил Джем и теперь прибираю за собой. — Ты налил воды в стакан, вылил эту воду в горшок, и теперь ты моешь стакан этой же водой? — говорит он, улыбаясь. — Ой, отъебись, Гарри, — он не звучит сильно раздражённым и под конец даже смеётся. Но это всё равно не звучит милым ругательством, сорвавшимся у него с языка. Гарри также чувствует, как его тело немного напрягается в его объятьях, когда он отворачивается от раковины. Зейн толкается спиной к нему в грудь. Гарри чувствует, что это не обними меня крепче, это мне надо двигаться, Гарри. И он ненавидит это. Поэтому он опускает руки и делает шаг назад, позволяя Зейну обойти вокруг него и вернуться в главную комнату. Гарри идёт следом. — Так, чем мы займёмся сегодня? — Ну, сейчас я должен был забирать тебя из аэропорта, но поскольку ты уже здесь, мне надо идти работать, — говорит Зейн, когда надевает свою футболку. Он проходит по комнате, забирая свои листы со сценарием и ключи. — Работать? — Да, работать. У меня несколько прослушиваний на этой неделе, поэтому мне надо выучить мои роли, разобраться со своими действиями в кадре. Работать. Раньше, казалось, какие бы сцены не надо было выучить Зейну, или какие бы слова ему не приходилось запоминать, или разбираться с действиями, Гарри был там, вместе с ним. Он помогал. Он всегда был тем вторым персонажем в диалоге. Поэтому Гарри смотрит на него совершенно потерянным взглядом. — Ну, может, тебе нужна помощь? Я могу для тебя читать за другого персонажа, — говорит он, и почти добавляет: — Как я это делал весь прошлый месяц, — но воздерживается. — Нет, мне надо заняться этим самостоятельно. Мне действительно надо сконцентрироваться, — теперь он пристально смотрит на Гарри, с требовательным взглядом, давая Гарри понять, что его лучше оставить одного. Гарри никогда не встречался с ситуацией, которую бы ему не хотелось закончить в свою пользу, поэтому он напирает на Зейна, заставляя его согласиться на помощь. — Но, разве я не нужен тебе, чтобы делать забавные акценты, или выделять страницы, или изменять голосом слова там, где ты меня попросишь? Ты же знаешь, ты любишь мною командовать, — отвечает он, когда улыбается так, как чёртов Гарри Стайлс. Гарри чувствует напряжение в воздухе, понимает, что что-то идёт не так, что ему следует остановиться, отступить, но он живёт противоположностями, поэтому он не может. Зейн также смотрит на него, словно понимая между строк, что Гарри навязывается целенаправленно, потом он наклоняется, чтобы надеть обувь. — Гарри, я не хочу сейчас быть мудаком. Мне просто надо пойти поработать и сконцентрироваться, самостоятельно, ладно? Не веди себя странно. — Я не веду себя странно. — Да, окей. Так… — говорит Зейн, когда подходит к двери. — Спасибо тогда. Гарри чувствует, будто его сердце на самом деле останавливается. Ему кажется, что все его внутренние органы буквально проваливаются и плавают по его телу, словно он на самом гребне американских горок, готовый вот-вот сорваться вниз. Если Зейн серьёзно и честно благодарит его за прошлую ночь, за те интимные моменты, что они делили буквально несколько часов назад, словно это была услуга, будто Гарри помог ему сменить чёртову шину в машине, Гарри даже не знает, что ему делать или как сильно его это злит. Зейн, должно быть, чувствует это, наверное, замечает этот огонёк, загоревшийся у него во взгляде, поэтому проясняет. — Спасибо за то, что позволил мне воспользоваться твоим кабельным, за то, что разрешил мне смотреть здесь телевизор всю неделю. Гарри немного успокаивается, на самую мизерную часть, не полностью. Потому что Зейн до сих пор не признал то, что между ними было то, что случилось, что он чувствует. Гарри пялится на него. И под конец он отвечает: — Тогда, спасибо тебе тоже. За мою стену. За то, что помог моему вдохновению или чему там ещё. Зейн пялится в ответ. — Не за что, Хаз. Увидимся позже, окей? — Да, окей, Зейн, — говорит он, когда отворачивается от него. Он слышит как открывается входная дверь и Зейн уходит, как хлопает после него решётка на двери, слышит его шаги, удаляющиеся вниз по лестнице.***
Теперь всё не так, как в прошлый раз, Гарри осознаёт это, когда заходит в душ. В прошлый раз у них не было полноценного секса, они даже не раздевались толком. Гарри едва ли прикасался к Зейну, а Зейн вообще его не трогал. И они могли притвориться, что это всё произошло только потому, что они были пьяными, потому, что они соседи, или потому, что это было удобно и просто забыть на следующий день. Но это совсем не так, как в прошлый раз. Гарри смотрит на себя в запотевшее зеркало, когда вылезает из душа, и видит фиолетовые синяки, засосы и отметины от зубов на своих ключицах, плечах, груди. У него отметины на бёдрах, округлые отпечатки пальцев Зейна. Его спина ноет. Его сердце болит. Гарри не плакал уже долгое время, не по-настоящему, но сейчас, он плачет. Он плачет и не знает, сможет ли остановиться. Потому что Гарри знает, что такое инстинкт самосохранения, когда видит его. Он знает его признаки, уловки, отмазки. Он знает это очень хорошо.***
Как только Гарри перестаёт плакать и одевается, он начинает расхаживать. Он расхаживает по комнате из угла в угол, от синей стены и обратно, вперёд и назад, и так до головокружения. Он начинает чувствовать, что всё становится плохо, что он готов вот-вот упасть без возможности подняться. Он ощущает себя так, словно стены вокруг него сужаются и его начинает тошнить. И теперь он знает, что у него есть два выхода: он может выбросить свой телефон в мусорный бак, забраться в кровать, задёрнуть шторы и послать всё нахуй. Или он может сделать совершенно противоположное. Он снова может жить противоположностями, как он делает всегда. Он перестаёт расхаживать и смотрит на свою новую отдекорированную стену позади кровати. Если Зейн может быть в порядке, может пойти работать, может гулять, может есть, значит, он тоже может. Если мир ждёт, когда он опустится в самый низ и умрёт, он должен сделать абсолютно противоположное. Они говорили это ему всю его жизнь, все вокруг, его мама, Джемма, что он может изменить мир только одной своей улыбкой и взмахом кудрей. И если это то, чего они хотят, тогда он сделает. Может быть, он наконец-то, блять, сделает это, может быть, пришло время, думает он, сжимая кисти рук в кулаки. Он будет самым лучшим чёртовым Гарри Стайлсом, что они когда-либо видели. И, если он должен постоянно повторять у себя в голове Я в порядке, Я в порядке, Я в порядке, то так тому и быть.***
— Ты в хорошем настроении, — говорит Найл за обедом, он сидит рядом с Гарри в переговорной в офисе, двумя днями позже. — Да, ага, это так. Всё хорошо, — улыбается Гарри и делает глоток сока. — Это словно у меня было прозрение на выходных, будто бы счастье — это наш выбор, понимаешь? Так, что ты можешь выбрать быть счастливым или грустным, или злым. И, если ты можешь выбирать, тогда почему бы не выбрать то, что будет лучшим для тебя? Почему бы не стать своей лучшей версией, понимаешь? Найл наблюдает, как Гарри постукивает бутылкой сока по своему бедру снова и снова, пока говорит всё это в спешке. Он продолжает, едва ли переводя дыхание. — Поэтому я выбрал быть счастливым или радостным, или каким бы мне не приходилось быть, чтобы быть хорошим. Я хочу быть хорошим, понимаешь? — Да, окей, — отвечает Найл, откладывая ложку из рук и всё ещё не сводя с него взгляд. — И это всё навело меня на мысль, что сегодня мы пойдём тусоваться. — Сегодня понедельник. — И что? — Когда это мы ходили на тусовки по понедельникам? Что за смысл? — Мы ходили в прошлый понедельник. — Это было в Нью-Йорке. Ты знаешь, что в Нью-Йорке всё для нас было по-другому. Гарри отмахивается от Найла, разворачиваясь обратно к столу. — Ой, заткнись, Найл. Я заеду за тобой в восемь тридцать. И не одевайся так, как ты одет сейчас. Он слышит, как Найл тихо вздыхает, когда встаёт, чтобы вернуться к работе и бормочет себе под нос что-то вроде Я выгляжу нормально. Гарри улыбается сам себе, когда начинает писать следующую статью, которая ему поручена, что-то о важности «Saved by the Bell» для современных подростков. Я в порядке, Я в порядке, Я в порядке***
Гарри пьян. Он настолько пьян, что даже никогда не мог подумать, что будет так пьян. Найл тоже определённо не трезвый, но и не настолько пьяный, как Гарри, сейчас они танцуют в баре в Восточном Голливуде, куда затащил их Гарри. Для него необходимо находиться в обществе его людей, в пространстве, наполненном мужчинами, которые ищут и нуждаются в том же, в чём им он: в духе товарищества. К счастью, Найл не имеет ничего против находиться в окружение озабоченных геев. В любом случае, Гарри держит его ближе к себе, иногда опуская руку на поясницу и одаривая злостным взглядом каждого, кто пытается к ним приблизиться. И всё что им надо знать: Найл с ним, он занят, они вместе. Поэтому они танцуют. Когда они расходятся, чтобы Гарри отошёл в уборную, один парень рассматривает его с головы до ног и улыбается, пока они моют руки. Гарри думает о том, чтобы отсосать ему в кабинке туалета, но всё же решает этого не делать. Ему это не нужно, не сейчас. Он всё ещё должен вернуться домой. Вся ночь впереди. Поэтому он, пританцовывая, движется обратно к бару, находит Найла и продолжает танцевать, закидывая голову и двигаясь в такт музыки. Он чувствует себя так хорошо, так легко, словно он блять на вершине целого мира. И он выпивает ещё парочку шотов, для ровного счёта.***
— Ты в порядке? Уверен? Я могу помочь тебе подняться наверх, — позже говорит ему Найл, когда Гарри практически висит на нём возле ворот дома. Водитель такси тихо ждёт, чтобы увезти Найла домой. — Я в порядке, Ни. Я обещаю, — бормочет он заплетающимся языком, прижимаясь к груди Найла словно обезьяна. — Выпей воды, прежде чем пойдёшь спать, ладно? Скажи это громко, скажи, что сделаешь это. Гарри шмыгает носом, когда освобождается от хватки за Найла и делает шаг к воротам. — Я выпью воды. Я обещаю. — Доброй ночи, Хаз. Гарри чувствует на себе взгляд Найла, когда проходит через ворота и через половину двора. Он потакает ему, поворачивается и машет, как раз тогда, когда Найл машет в ответ из окна такси. Машина отъезжает и Гарри стоит на месте, один. Не то, чтобы он точно это планировал, но Гарри ухмыляется самому себе, когда направляется к двери с высеченной 3. Он громко и настойчиво стучит в дверь несколько раз без остановки. У него закрываются глаза, и он прислоняется лбом к первой сетчатой двери, дожидаясь ответа. Продолжая стучать и стучать. Наконец-то, спустя столетие, он слышит, как открывается деревянная дверь, слышит сонный голос Зейна. — Гарри? Какого чёрта ты здесь делаешь? Уже поздно, чувак. — Прости, чувак, я просто хотел сказать привет, — отвечает он, всё ещё с закрытыми глазами, прислоняясь к первой двери. — Заходи, ты нахуй разбудишь всех соседей, — говорит Зейн, заставляя Гарри отойти, чтобы он мог открыть первую дверь и впустить его внутрь. — Ой, пожалуйста, будто ты тот человек, который беспокоится о том, чтобы не будить соседей по ночам, — бормочет Гарри, проходя в главную комнату и скидывая свою обувь. Он поворачивается и видит, что Зейн разглядывает его разутые ноги. Должно быть ему интересно, к чему это Гарри ведёт. Гарри смотрит на Зейна, на его щетину, обнажённую грудь. Он хочет поцеловать его прямо туда, где у него вытатуированы губы. Он хочет укусить их. Он хочет увидеть, как Зейн попытается отвергнуть его сейчас, как он будет спасаться теперь. Потому что Гарри позволит ему отвергать его чувства, его эмоции, его сердце, но он не позволит ему отвергать его полностью. Он всё ещё здесь. Нажимает на него. — Ты хочешь воды? — спрашивает Зейн. — Нет. — Давай, я помогу тебе подняться наверх, да? — но затем Зейн вздыхает и упирается руками в бока, продолжая. — Или ты хочешь остановиться здесь? — Ты хочешь, чтобы я остановился здесь? — Хаз. — Скажи это. — Гарри, у меня прослушивание завтра. На самом деле очень большое. Это для людей из CW, я тебе говорил, что мне надо им понравиться, — отвечает Зейн, всё ещё не меняя положения рук. — Хочешь повторить сценарий? Я могу почитать его с тобой. — Нет, я хочу спать. Гарри медленно подходит к нему, словно уличный кот, охотящийся за мышью где-то в тёмном переулке в центре. Когда он доходит до него, он касается его ноги своей, Гарри берёт руку Зейна с его бедра и опускает вниз, так что теперь они стоят, держась друг за друга. Он наклоняется и шепчет. — Ну же, Зейн, давай прогоним сценарий. Я могу быть с тобой в одной сцене. Я могу изобразить этот акцент, тот, что заставляет тебя смеяться. — Он сжимает его руку крепче, теперь говоря это на уровне его шеи. — Помнишь этот смешной момент, помнишь? Когда он отстраняется, чтобы снова посмотреть Зейну в глаза, чтобы увидеть его реакцию, он не может ничего прочитать на его лице. — Ну же, Зейн, помнишь? — а затем он прислоняется прямо к его уху, и тяжело вздыхает, когда говорит. — Хочешь снова назвать меня Мэри, Зейн? Ты можешь называть меня кем угодно, я позволю тебе. Теперь Гарри чувствует это, дрожь, что пробегает по спине Зейна, мурашки по коже, что появляются и у него на руках. Гарри чувствует, как он толкает Зейна, подталкивает снова и снова, затягивая его за собой, заставляя его что-нибудь сделать, что-нибудь сказать. И просто так, Зейн хватает Гарри за шею и ударяя, прижимает лицом к входной двери, щека Гарри сталкивается с ней с громким стуком. Гарри улыбается, ставя руки по обе стороны от лица и отставляя задницу, немного виляя ею из стороны в сторону. — Назови меня, Мэри, Зейн. Он не называет его Мэри, потому что он вообще ничего не говорит. Он просто хватается за футболку Гарри и стягивает её, бросая позади них. Гарри чувствует, что он замирает на мгновение и сначала не может понять почему, пока не вспоминает синяки, засосы и следы от зубов. — Видишь, что ты сделал? Хочешь пометить меня ещё раз? Сделать так, чтобы болело всё тело? Рука Зейна сильнее сжимает его шею сзади, другая держит за спину, когда он кусает за мышцу на плече Гарри, сильно. Гарри кричит, прижимаясь к двери, что едва ли заглушает его. У Гарри нет ни малейшего понятия, откуда появилась смазка и когда Зейн спустил с него штаны, но он слышит, как щёлкает крышка тюбика, и чувствует, как Зейн наконец-то засовывает в него два пальца, заставляя его снова закричать. Зейн заставляет его распыляться, поэтому он бормочет бессвязную ерунду, тяжело дышит и стонет. И когда Зейн наконец-то раскатывает презерватив по члену, смазывая себя сильнее, и входит в него, Гарри вспоминает о последнем разе, когда они делали это, когда у него промелькнула мысль, что если бы они стояли, то он точно бы отключился. И поэтому прямо сейчас, он почти на грани, чтобы свалиться, но он не может не наслаждаться этим, и он заставляет себя оставаться в сознании, успокаивая своё дыхание. Зейн держит его за бёдра и движется в нём, безжалостно, почти болезненно. Член Гарри изнывает и ему необходимо дотронуться до него, нужно ослабить напряжение. Зейн, скорее всего, читает мысли, потому что он просовывает руку вперёд, чтобы дрочить ему в одном ритме со своими движениями. — Я собираюсь кончить, я хочу кончить. Ты хочешь посмотреть? — бормочет он, когда отстраняется головой от двери, ожидая, что Зейн захочет увидеть, как это было раньше, что он позволит ему развернуться, сменить позицию, что-нибудь. Но Зейн этого не делает. Он сдавливает его шею крепче, толкает его в дверь сильнее и вколачивается в него. Он ещё раз взмахивает своим запястьем и Гарри кончает так сильно, что он на самом деле думает, что может отключиться. Он суматошно дышит, голова кажется тяжёлой. Но, не сбиваясь с ритма, Зейн выходит из него и тянет за волосы на затылке. Гарри слегка спотыкается, его джинсы и трусы где-то у него на бёдрах, и он чувствует, как Зейн разворачивает его и толкает на колени. Зейн стягивает презерватив и бросает его на пол, прежде чем яростно обхватить член рукой. Он кусает губу, он почти выглядит так, словно ему больно. Или так, будто он зол. Гарри просто смотрит на его руку, на размытые очертания, когда она быстро движется по члену, и пытается взять под контроль своё дыхание. Зейн хватает его за волосы и тянет его ближе, как раз тогда, когда с резким выдохом начинает кончать. Гарри спешит открыть рот, принять всё, что у него получится, сделать так, как этого хочет Зейн. И Зейн только наблюдает за тем, как кончает и кончает в рот Гарри, на его лицо, попадая на щеку. Когда он перестаёт, он делает шаг назад, дыша так, словно ему нехорошо. Он даже кладёт руки на колени, склоняясь головой, чтобы прийти в себя. Они оба замирают на мгновение, пока Зейн не тянется вниз и не хватает футболку Гарри, кидая её ему и кивая на лицо. Гарри вытирает себя, убирая сперму со щеки и облизывает губы так, чтобы Зейн это видел, чтобы он знал, что Гарри проглотил всё, что он смог. Зейн берёт свои шорты и быстро надевает их обратно, а потом падает на кровать. Гарри не знает, что ему делать. Он спустился с небес на землю, после своей сумасшедшей пьянки, хотя ещё немного пьян. Он стоит здесь, застёгивая свои джинсы, взвешивая возможные варианты и недоумевая. А затем он видит бутылку воды на кофейном столике и вспоминает, что обещал Найлу, поэтому выпивает её всю залпом, всё ещё стоя и созерцая. — Ты можешь спать здесь, — он слышит бормотание из-под одеяла. Гарри почти говорит Зейну, что ему это не нужно, что он в порядке и уже собирается идти наверх. Но он молчит. Потому что он жалкий. Он забирается в кровать, пытаясь удобно устроиться под жёстким покрывалом. Они лежат, повернувшись друг к другу спиной, Гарри лежит лицом к окну. — Меня здесь не будет, когда ты проснёшься, — вздыхает Зейн. — Я это понял.***
Вот так оно и происходит, неделю за неделей, словно сталкиваются два урагана. Гарри — эксцентричный, сумасбродный, помешанный, когда он на работе и взбалмошный, когда выходит куда-то с Найлом (потому что теперь они ходят куда-то почти каждую ночь), он смеётся над своими собственными шутками, он поливает Джем, пытаясь свистеть. Он веселится, он становится весёлым человеком, таким, которого хотят окружать люди. Конечно же, он повторяет Я в порядке, Я в порядке, Я в порядке в своей голове постоянно, но кто этого не делает в наше время? И потом, Зейн трахает его до смерти почти каждую ночь, поэтому всё нормально. Иногда Гарри возвращается к себе домой, слишком измотанный, чтобы стучать в дверь Зейна и видеть его там таким же вымотанным. Зейн время от времени трахает его возле двери, как в тот первый раз, когда Гарри вломился в его квартиру практически требуя этого. Они делают это, когда Зейн чувствует себя особенно грубым, и они также делают это на кухне опираясь на тумбу, на диване, так, чтобы Гарри мог скакать на нём сверху, и в кровати Зейна. Они делают это снова и снова, разными способами, около сотни раз в нетрезвом состоянии, и всё нормально. В других случаях, Зейн находит его первым, до того, как у него даже появляется шанс уйти с Найлом, когда Зейн пьёт днём со своими друзьями-актёрами, и они трахаются у Гарри на полу. Или Зейн выходит потусить и напивается, и Гарри находит его ползущим к лестнице и зовущим его. В такие ночи, когда Зейн слишком пьян, Гарри оставляет его лежать, пока отсасывает ему, мягко и непринуждённо. Иногда, Зейн даже позволяет ему вставить в него палец, и эти ночи у Гарри любимые, потому что он обожает это выражение лица Зейна, когда он проскальзывает пальцем по его простате. И они справляются нормально. Неделя за неделей, ночь за ночью и это лучшее из всего, что Гарри доводилось чувствовать. Хотя лучшая, или худшая, на самом деле, ночь пятницы, когда они отмечают роль Зейна в новой драме, премьера которой будет в середине сезона следующей весной, почти через год, и не то чтобы Зейна это беспокоило. Это не большая роль, он будет только сквозным персонажем. Он добился того, чтобы играть морского пехотинца в сериале про оборотней и до головокружения переполнен эмоциями. И это кажется странным, потому что этой ночью они общаются друг с другом в реальном баре, с реальными людьми, в по-настоящему общественном месте. Гарри приглашает Найла, чтобы он поздравил Зейна и Зейн тоже зовёт некоторых своих друзей, каждый хлопает его по спине и взъерошивает волосы. Зейн буквально светится от счастья, объясняя, где они будут снимать, какие замечательные у него коллеги на площадке, и что ему надо будет делать больше отжиманий, чтобы прийти в форму для роли. Гарри держится на расстоянии, не зная кто, блять, они теперь друг для друга. Но он наблюдает. И он ждёт. Найл сосредоточен на нём. Потому что хоть Найл и знает, что недавнее поведение Гарри произошло из-за чего-то, он точно не знает, это ли послужило причиной. Когда он оглядывается вокруг, смотрит на Зейна, он начинает понимать. Потому что опять же, Найл не идиот. Поэтому, когда Гарри в третий раз ловит на себе его взгляд, он наклоняется и говорит ему, как у него всё хорошо, что он просто рад за своего друга. Найл пьёт своё пиво быстрее. Он не знает, как это происходит, но внезапно он в кабинке туалета с Зейном, и они лихорадочно целуются, лапая друг друга за грудь и одежду, прижимаясь к стене. Гарри видел, как Дэнни и Зейн шептались друг с другом прямо перед тем, как он пошёл сюда следом за Зейном, он так чертовски счастлив, что это сделал, потому что сейчас у них обоих стояк. Но Гарри уже не в себе, не зная, куда это приведёт, ему интересно, займутся ли они этим прямо здесь. Но именно в этот момент, Зейн выдыхает ему на ухо: — Не здесь, позже. Затем он достаёт небольшой пакетик белого порошка, зацепляет немного мизинцем и вдыхает это. Он запрокидывает голову назад, морщась и потирая лицо, а затем смеётся, словно маньяк. Когда он смотрит Гарри в глаза, он выглядит энергичным, жизнерадостным, счастливым. Поэтому, когда он предлагает немного Гарри, держа это на том же самом мизинце, Гарри даже не задумывается об этом. Он просто втягивает это носом и улыбается, и смеётся. Затем Зейн тянется к улыбке Гарри и мизинцем втирает немного порошка ему в десны, и они смеются ещё сильнее. Он хватается за Зейна снова, потому что они справлялись так хорошо, всё было так замечательно. Они смеются, пока целуются, улыбаясь друг другу, сердца бьются по миллиону ударов в минуту. Гарри снова об этом думает: они могут справиться, они уже справляются, и никто не ранен, не угнетён и не застрял в кровати. И окей, они не трахаются и не обнимаются после по утрам стоя у раковины, они не завтракают вместе, и не целуются много, кроме этих порывов страсти и сумасшедших моментов. Но это не плохо. Это так, так нормально. Когда они возвращаются домой, они трахаются в кровати Гарри, три раза, прежде чем отключиться взмокшими до изнеможения.***
На следующее утро, Гарри почти уверен, что он умирает. Так оно и должно быть, он ей-богу при смерти. Потому что его голова раскалывается, во рту сухо и они почти уверен, что его желудок собирается вывернуть всё своё содержимое наружу через рот. Он слышит стон рядом с собой и понимает, что, должно быть, Зейн сейчас мучается с теми же симптомами. Гарри должен принести им воды. Он должен взять Каторейд, которого у него навалом в холодильнике, и заставить их выпить это. Они должны поесть. Они должны принять душ. Они пахнут как дешёвый бар, как сигареты и спиртное и пот. Он должен позаботиться о Зейне так, как он всегда это делает, как Зейн этого заслуживает. Но ему слишком трудно шевелиться в данный момент, поэтому он остаётся лежать на животе и зарывается головой глубже под подушку, которую они делят. И затем, словно из неоткуда, Гарри слышит это. Он слышит звук медленно поворачивающегося ключа в дверной скважине. Он слышит, как открывается дверь. Они соприкасаются руками, и Гарри чувствует, как Зейн напрягается рядом с ним, так что, должно быть, он тоже это слышит. — Эм, хей. Гарри медленно выпутывается из-под подушки, поворачивая своё тело насколько это возможно и садится, смотря на дверь, и видя перед собой Найла, стоящего там с пакетом еды и его запасным ключом. — Хей, Ни. Что ты здесь делаешь в такую рань? — говорит он, хриплым и пропитым голосом. — Уже два часа дня, и ты не отвечал на мои звонки, так что… — Почему ты не постучал? — спрашивает он, когда чешет голову, смотря вниз, чтобы увидеть Зейна также лежащим на животе под одеялом и отвернувшись от них головой, целенаправленно избегающего разговор. И пока он не поднимает взгляд и не ловит на себе выражение лица Найла, он не понимает, что, должно быть, Найл думал, что это его очередной припадок, что стук в дверь ничего бы не изменил, что Гарри был бы безучастным и слабым. Он думал, что Гарри нуждается в нём. Поэтому Гарри пытается улыбнуться, смотря Найлу в глаза, молча объясняя Я в полном порядке, не беспокойся. Ничего ужасного, просто устал, просто похмелье, видишь?. Но Найл только смотрит на него в ответ. Они продолжают пялиться друг на друга. До Найла не доходит это безмолвное сообщение. Гарри чувствует себя разочарованно. — Эй, Зейн, я думаю, тебе лучше идти, приятель, — говорит Найл, когда ставит еду на стол. Он снова смотрит на Гарри. Кажется, Зейну не нужно повторять что-то дважды, потому что он переворачивается, прикрываясь одеялом, и ищет на полу какую-нибудь одежду. Он хватает спортивные штаны Гарри. Найл вежливо отворачивается лицом к книжному шкафу, пока Зейн надевает их. Гарри вдруг понимает, что Зейн даже не взглянул на него после того, как они проснулись. Мозг Гарри медленно начинает улавливать ситуацию, когда он за всем наблюдает, и поэтому он говорит: — Нет, нет, Зейн. Ты не должен уходить. — он смотрит на Найла. — Что ты делаешь? Он может остаться здесь. Зейн-ленивец, встаёт, всё ещё с полузакрытыми глазами, полусонный. — Нет, всё нормально, Хаз. Увидимся позже. — Он наконец-то находит на полу свою обувь и ключи и выходит за дверь. Найл снова смотрит на Гарри, слегка качая головой, и затем идёт на кухню. Теперь Гарри злится. Найл заявился к нему без разрешения, заставил Зейна уйти и затем осуждающе качает головой? Нахуй это. Гарри соскребает себя с кровати, надевает шорты Зейна и мчится на кухню. — Нахуй это. Что ты делаешь? Найл берёт Каторейд и пытается запихать его в руки Гарри. — Ему надо было уйти, Гарри. Уже середина дня и ты не отвечал на телефон, поэтому ему нужно было уйти, чтобы ты и я могли поговорить. — Я не хочу разговаривать. Если бы я знал, что ты сюда придёшь, я бы сказал тебе оставаться дома. — Я знаю, что бы ты сделал. — Какого хера, Найл? Почему ты здесь? Я не просил тебя приходить. Я ни о чём тебя не просил. — Ты никогда не просишь и опять же, я всегда прихожу. — Ох, да пошёл ты нахуй, — говорит Гарри, уходя обратно в главную комнату, кидая Каторейд обратно Найлу через плечо. Найл идёт следом. — Хаз, я буду с тобой предельно честным, окей? Я честен с тобой, потому что я твой друг, — Гарри игнорирует его, занимая себя раскидыванием одежды вокруг, передвигая вещи на полу без причины. — Я думаю, что тебе лучше снова переехать ко мне. Гарри разворачивается к нему. — Что? Почему ты так решил? — Ты попытался, да? Ты попытался жить самостоятельно и это отчасти срабатывало, иногда. Ты справлялся хорошо, в большинстве дней. Но теперь? Теперь это действительно не работает, Хаз. Я был уверен, что приходил к тебе на помощь, когда я был тебе нужен, но этого уже недостаточно, потому что ты проваливаешься. Я вижу это. Возможно, я позволял тебе слишком многое, выходил потусить с тобой слишком часто. Но это казалось нормальным, в начале. — Я не ночевал в своей кровати месяцы, Найл. Это должно быть хороший знак. Я не выключал свой телефон, я не отталкивал тебя. Я здесь, — говорит он, протягивая руки, как доказательство. — Если ты подумаешь обо всём, о том дерьме, что ты делал раньше, разве это не провал? Ну, тогда у нас более серьёзная проблема, чем казалось на первый взгляд. — Не тебе блять меня судить, Найл. Не суди меня за то, что я старался быть жизнерадостным, милым и добрым. Я пытаюсь, окей? — Гарри чувствует внезапный порыв толкнуть его, кинуть что-нибудь, и это новое чувство. — Нет, ты прячешься. Ты связался с мудаком алкоголиком, которому наплевать на тебя. — Иди нахуй, — выплёвывает он. Он подбирает бумажный пакет с едой и пихает его Найлу в грудь, тяжело дыша. — Выметайся и отъебись, Найл. Вали домой. Я устал от того, что ты возомнил себя моим чёртовым папашей, или моим спасителем или кем-нибудь ещё. Я пытаюсь стать лучше и не лежать в своей кровати, как ребёнок, и ты пытаешься снова толкнуть меня туда. Ты хочешь поговорить. Но знаешь что, ты мне сейчас не нужен, Найл. Оглянись вокруг. Ты всегда заставляешь меня делать то, чего я не хочу. Боже, да ты самый ужасный друг, который у меня только был, — Гарри останавливается, когда понимает, что он бегает из угла в угол, словно маньяк и тянет себя за волосы. Найл смотрит на него, словно видит его насквозь, и пихает пакет обратно Гарри в руки. Он смотрит Гарри прямо в глаза и видит гнев, отчаяние и злость. И обычно, Найл бы позволил ему это говорить, позволил бы ему кидаться обувью, как это было. И он слышал, как Гарри сердился на него прежде, говорил глупые вещи, был язвительным и придирчивым, срывался на него. Но он никогда не говорил, что Найл плохой друг, и он никогда даже не был на грани, чтобы сказать это и на самом деле иметь в виду, до этого момента. Поэтому, вместо того, чтобы обнять Гарри или толкнуть его в кровать, заставить его отпустить это и выговориться, он делает противоположное и выходит за дверь. Потому что, возможно, Гарри повлиял на него, возможно, он теперь тоже живёт противоположностями. Сначала Гарри ошеломлён, не в силах поверить тому, что Найл на самом деле ушёл. Он никогда прежде этого не делал, никогда не уходил с истинными намерениями оставить его позади. И это делает его ещё более абсурдно злым, поэтому он следует за ним наружу, топает за ним, позволяя первой двери хлопнуть позади, когда он смотрит через двор и видит, как Найл пересекает его. — Найл! Ты забыл это, ебаный мудак, — кричит он, когда бросает бумажный пакет через перила, где тот переворачивается и ударяет Найла по спине. Найл не злится, не часто, но теперь он зол. Поэтому он спускает всё. Он поворачивается, взбешенный до чёртиков, и смотрит на Гарри. — Отъебись, Гарри. Это конец, — затем он смотрит вниз и продолжает кричать, в этот раз повернувшись к двери с высеченной 3. — Ты слышишь это, Зейн. С меня, блять, довольно! Слышишь меня? Будь осторожен, болван! Потому что, когда ты его сломаешь, ты его и будешь чинить. И меня здесь не будет, чтобы собирать всё по кусочкам. Гарри не знает, слышал ли их Зейн, слушает ли он вообще. Но он, конечно же, наконец-то теперь услышал Найла, и ему хочется вырвать. Найл смотрит обратно на него, грудь тяжело вздымается. Они на мгновение встречаются взглядом, прежде чем он разворачивается и выходит за ворота. И затем всё рушится и наступает конец света.***
Не многое, что делает Зейн, теперь удивляет Гарри, не с тех пор, как они начали, то, что начали после того, как Зейн сделал для него стену. Но это, то, что происходит сейчас, это удивляет его. После того, как тем днём Найл ушёл от него, и после того, как Гарри бушевал от злости в своей квартире, прежде чем свернуться в клубок и проплакать, как ему казалось, несколько часов, если бы кто-нибудь спросил его, хочет ли он потусить или выпить, или потанцевать в баре, он бы ударил того, кто бы это не предложил. И не то, чтобы он ожидал, что Зейн придёт к нему и спасёт его или поднимется, чтобы посмотреть, как он себя чувствует после ссоры, но он мог бы, если бы он слушал Найла. Он должен знать, что произошло и как Гарри должен себя чувствовать. Он не мог ничего поделать и думает, он должен знать лучше. Поэтому Гарри честно не в себе, когда он просыпается посреди ночи уже без похмелья, но всё ещё подавленный, слыша сигнальные звуки, предупреждающие, что идёт Зейн, врезаясь во что-то, пьяный, под кайфом и обдолбанный. — Гарри, спускайся сюда! — он слышит его крик так, словно сейчас не середина ночи и они не делят это здание ещё с десятью людьми. Гарри разрывается, с одной стороны, он хочет быть с Зейном каждый день и каждую секунду, хочет слушать все его мысли, целовать его, он хочет, чтобы он его сгубил. Но с другой стороны, только мысль о том, чтобы сейчас увидеть Зейна пьяным, когда он чувствует себя так паршиво, просто звучит как ужасная идея. Но Гарри не может долго оставаться в стороне, он знает, что уступит, знает, что они встретятся и сойдутся, как это происходит всегда, поэтому, возможно, это должно произойти сейчас. Он надевает шорты Зейна, в которых был до этого и выходит. — Хей, Зейн, пойдём домой, да? — бормочет он, когда спускается вниз по лестнице, к Зейну, что стоит посреди двора, держа бутылку водки и свою куртку. Гарри снова чувствует дежавю. — Хазза, мы уже дома, — говорит он, жестом окидывая здание, будто это совершенно очевидно. — Видишь? — Я знаю. Я знаю, давай, пошли, — он хватает его за бицепс и тянет к двери, и хмурится. — Могу я взять бутылку? — говорит он, когда берёт её и куртку из его рук. — Ты хочешь немного? У меня внутри есть стаканы, я могу сделать тебе коктейль, окей? — он шатается, пока Гарри забирает ключи и открывает дверь. — Я не хочу пить. — Ты должен выпить немного. У тебя странное лицо. — Я не буду. — Окей. Зейн скидывает свою обувь и падает лицом на кровать, всё ещё одетый. Гарри начинает размышлять как много раз прежде он делал это, как сцена никогда не меняется, как Зейн просто прискакивает домой, когда ему этого хочется и ожидает, что Гарри будет здесь. Он снова хмурится, но наклоняется и снимается с него джинсы и носки. Он уже почти готов пойти на кухню, чтобы принести воды и аспирин, когда он слышит, как Зейн зовёт его по имени, тихо, уткнувшись в подушку. — Да, — тихо отвечает он, когда садится рядом с ним. — Я здесь. — Хаз, я слышал Найла сегодня. — Я понял. — Он сказал, что если я сломаю тебя, то я тебя и починю. Ты слышал, как он это говорил? — Да. Да, я слышал это, — шепчет он, и тянется рукой, чтобы погладить Зейна по волосам и убрать их от лица, подальше от глаз. Зейн прижимается к его руке. — Я не могу починить тебя, Хаз. Понимаешь? Я не могу сломать тебя и не могу починить. — Окей. — Потому что я уже сломан. Я тоже сломан. Я не могу сломать ещё и тебя, понимаешь? — вздыхает он, всё ещё с закрытыми глазами. — Окей. И затем Зейн проваливает в сон, как раз тогда, когда Гарри чувствует, что готов разрыдаться, как раз тогда, когда первая слеза скатывается по щеке. Он хочет свернуться рядом с Зейном, заставить его увидеть, что хоть он может быть и немного пошёл по наклонной, он не сломан. Он хочет плакать на его плече и успокаивать его, если он будет разговаривать во сне, он хочет дать ему воду и аспирин, когда он проснётся, он хочет держаться за него изо всех сил. Он хочет, он хочет, он хочет. В этом и проблема Гарри, он всегда хочет слишком многого. Поэтому, вопреки своему здравому смыслу, он вытирает лицо тыльной стороной ладони, поднимается и идёт наверх.***
Если бы Гарри пошёл своим путём, то сейчас было бы как раз идеальное время забраться в кровать и не вылезать из неё несколько недель. Если бы он по-настоящему подумал обо всём, что происходило до этого, о тех временах, когда он думал, что находится в депрессии и разваливается, то эти всё разы были бы ничем по сравнению с этим. Здесь и сейчас, это был ад. Чувства отчаяния, злости, и душераздирающих страданий, те чувства, что он пытался подавить и глубже спрятать, теперь они здесь. Всё, что он хочет делать — это плакать в своей кровати. Но он не может, потому что знает, если он попытается остаться дома и не пойти на работу, он будет уволен. И он не может потерять работу, потому что тогда он потеряет и свою квартиру, машину, средства на жизнь, поэтому он отправляется в офис. Он выглядит ужасно, как старая половая тряпка, слишком изношенная и замызганная, и он чувствует, как его коллеги избегают его. Он чувствует, как люди идут к нему и затем разворачиваются обратно так, чтобы им не пришлось говорить. Люди не привыкли к этой версии Гарри, версии без искры. Найл сидит от него через стол, но он не смотрит в сторону Гарри, не оглядывается на него, и не проверяет, выпил ли он достаточно воды, не спрашивает, звонил ли он сегодня своей маме. Найл оставляет наушники включенными с той секунды, когда он заходит в офис и до того самого момента, когда уходит вечером домой, заглушая всё и оставляя его самого по себе. И достаточно плачевно то, что, если бы ему пришлось обозначить худшую часть из всего, что означает быть влюблённым в Зейна Малика, это был бы тот факт, что Найл Хоран больше с ним не разговаривает. С тех пор как он понял, что он влюблён в Зейна, когда он пришёл к осознанию тем утром в кровати, он давил эти чувства тоже, удерживая их внутри. Это очень иронично, что он проводил большую часть времени с Зейном, пока в то же время старался его забыть. Гарри ни что иное, как загадка. И он также глупый. Теперь он это знает. Он также знает, что вы можете только отталкивать и пытаться отделаться от своей любви к Зейну Малику на какое-то время, прежде чем это раздавит вас изнутри. В эти дни, когда он возвращается домой с работы, он смотрит в землю, пока проходит через ворота, через двор и вверх по лестнице. Он отказывается смотреть на дверь Зейна, чтобы понять дома ли он, потому что он не хочет знать. Если Зейн здесь, он захочет быть с ним, проигрывать сценарий и жевать мармеладных мишек. Но Зейн сказал ему, что он не сможет его починить из страха сломать его, и Гарри наконец-то начинает использовать чувство самосохранения для себя, наконец-то пытаясь использовать метод "беги, если становится слишком горячо", которому он научился уже давно. Это неделя за неделей, и падение за падением, и Гарри винит во всём себя.***
Прошло несколько недель после их ссоры, после того момента, как Зейн сказал ему в своей манере, что всё должно быть закончено. Гарри слышал его пару раз, приходящего домой, спотыкающегося внизу, и зовущего его. Но он просто прижимался лицом к подушке, притворяясь, что он не слышит, притворяясь, что он в порядке. Он пытается повторять свою мантру Я в порядке, но она не работает теперь, когда он упал с самой большой высоты, которой ему только удавалось достичь. Худшая ночь, это когда Зейн обращается к нему вместо того, чтобы просто кричать его имя, или просит его спуститься вниз, говоря о большем. — Гарри! Хаз! Спускайся сюда! — слышит он, когда пытается закрыть уши. Но это не работает. Он чувствует, что готов расплакаться. Потому что в определённый момент Гарри понял, что его слёзы больше не принадлежат ему, и не выражают только его собственное страдание. Они и для Зейна тоже. Потому что Зейн тоже страдает, у Зейна есть проблема, и Гарри тоже не может его починить. Он тоже сломан. — Хазза! Хаз, я хочу рассказать тебе. Я отснял свои первые два эпизода для сериала. Я хочу рассказать тебе о съёмках! Это так замечательно, Хаз. У меня есть свой собственный трейлер! Гарри! Гарри качает головой из стороны в сторону по подушке, пробуя повторять свою мантру, пробуя, и пробуя, и пробуя, потому что единственное, что он хочет сделать — это побежать вниз и затянуть Зейна в объятия и сказать ему, как он им гордится. Но он не может. Поэтому он молится, что Зейн перестанет, что он зайдёт внутрь до того, как соседи вызовут полицию, до того, как Зейн подвергнет себя аресту. В прошлом, Гарри бы уже был у него, заставляя отправиться в кровать. Но Гарри больше не там. Он не может себе это позволить. Он слышит последнее жалобное "Хазза!" прежде чем Зейн наконец-то заходит внутрь, хлопая дверью и предположительно отключается на кровати. Гарри больше не плачет, потому что теперь он оцепеневший. Он хотел бы сейчас позвонить Найлу, но он не может. Даже несмотря на то, что с Зейном покончено и Гарри обещает двигаться дальше, или хотя бы попытаться, он не заслуживает Найла. И Найл не заслуживает того, чтобы он обременял его своими проблемами. Найл всегда заслуживал лучшего, чем он. Поэтому он остаётся в оцепенении.***
Через несколько недель после того, как Зейн звал его, Гарри сидит в своей квартире и пялится в ноутбук, заставляя себя написать этот чёртов роман. Но здесь всё та же история, что и всегда, у него нет ничего, нет идей и вдохновения. Просто ничего. Он только что поговорил по телефону с мамой, где у них состоялся двухчасовой разговор о том, чтобы Гарри вернулся обратно домой в Айову. По-видимому, даже несмотря на то, что Найл не смотрел в его сторону уже несколько недель, у него было предчувствие позвонить Энн и дать ей знать, что, возможно, теперь она будет нужна Гарри немного больше, не вдаваясь в детали об их ссоре. Она была убеждена, что ЛА больше не подходит для него, что она ему нужна, что пришло время. Поэтому Гарри пришлось натянуть улыбку и убеждать её снова и снова, что он счастлив (не правда) и любит свою работу (только наполовину правда). Независимо от того, в какое дерьмо превратилась его жизнь, он знает по факту, что не сможет не жить в большом прибрежном городе. Поэтому он был, по меньшей мере, раздражён и измотан. Но потом он чувствует, как его телефон вибрирует в кармане. Он игнорирует его, это скорее всего Джемма хочет сказать, что "женщины семейства Стайлс собираются в парную поездку, чтобы загладить вину" и уговорить его приехать домой, поэтому он вытаскивает его, чтобы посмотреть на экран. Это Зейн. Вы должны понимать, что это только 9:30 вечера в четверг. И это не то, что Зейн уже мог быть пьян, набирая ему из какого-нибудь случайного дома на Голливудских холмах, что ему нужна машина. Это слишком рано для Зейна. Он всегда тянулся к Гарри после двух ночи, когда он был потерян для мира и не в себе. Поэтому получать звонок так рано это вызывает недоумение. Озадачивает достаточно, чтобы он на самом деле хотел ответить. — Зейн? — Хей, эм… Гарри? Ты меня слышишь? — это не Зейн, но этот голос он знает, и он звучит так, что откуда бы голос не доносился, там людно и шумно. — Кто это? Почему ты говоришь по телефону Зейна? — Прости, это Дэнни, приятель. Я сейчас с Зейном и он, эм, он постоянно спрашивает о тебе. Гарри трёт лицо рукой и вздыхает. Значит, всё же, Зейн звонит ему пьяный, через Дэнни. Но Гарри хмурится. Это слишком рано для него, чтобы быть пьяным, это плохо. — Скажи ему, что я увижусь с ним позже. Скажи ему, что мы увидимся, когда он придёт домой. — Нет, он хочет, чтобы ты пришёл сюда. Он говорит, что это важно, чтобы ты пришёл в бар прямо сейчас, — и затем он говорит тише, ближе к приемнику, возможно, уворачиваясь телом от Зейна. — Прости, чувак, но он не затыкается. Он не оставляет меня в покое, он становится взбалмошным. Я не могу с ним справиться, я не знаю, что делать, когда он такой. — Где ты? — Через улицу недалеко от вашей квартиры, в таверне, рядом с его любимым тату-салоном. Гарри не знал, что у Зейна есть любимый тату-салон, но он знает этот бар, знает, что это близко. Он может просто дойти туда пешком. И как и большинство поступков Гарри, он идёт против каждого инстинкта, что говорит ему не идти, и отвечает Дэнни, что он уже в пути.***
Он заходит внутрь, одетый в ужасные чёрные джинсы и чёрную толстовку, и оглядывается вокруг полу заполненного бара. Сейчас то время, когда люди усаживаются, заполняя бар на ночь, начинают покупать дополнительные напитки друг для друга, выпивают шоты. Становится более шумно, весело, люди присматриваются к друг другу, выбирая, кого поведут к себе домой. Гарри не тусовался уже долгое время, с тех самых пор, когда он напился и принял кокаин вместе с Зейном в том туалете, поэтому запах вокруг вызывает у него отвращение. Он блуждает по бару в поисках Зейна или Дэнни, или каких-нибудь ещё людей, которых Гарри мог встретить той ночью на большом празднике Зейна, но он сразу никого не видит. Таверна — это одна большая циркулирующая комната, и пока он не уходит назад к противоположной входу стороне, он их не видит. Он видит, как Зейн шатается, держа пиво в одной руке и другой рукой упираясь Дэнни в грудь, отталкивая его. Очевидно, что они в каком-то разногласии, что-то не в порядке. Гарри делает глубокий вдох, собираясь с силами, и идёт к ним. Когда Зейн замечает его, вы бы точно подумали, что Гарри — это чёртов президент. Зейн радостный, изумлённый, восторженный, подпрыгивает вверх и вниз. — Гарри! Ты здесь! — Привет, Зейн, — говорит он, когда его затягивают в крепкое объятие. — Дэнни не думал, что ты придёшь, но я-то знал! И ты здесь! — Гарри прищуривается, переводя взгляд на Дэнни. Зейн не выглядит расстроенным, не кажется злым. Ему интересно, зачем он здесь, поэтому он поворачивается обратно к Зейну, когда тот наклоняется и шепчет на ухо. — Я скучал по тебе, Хаз. Всё здесь такие отвратительно стрёмные, поэтому я думал, блять, Гарри должен быть здесь, потому что когда Гарри рядом ничего не может быть стрёмным, понимаешь? — он отклоняется и улыбается. — Конечно. Да, полагаю так, — бормочет он, потирая шею. И затем он замечает, от того как они близко, небольшой след белой пудры возле ноздри Зейна. Гарри не хочет, чтобы кто-нибудь ещё заметил, поэтому он снова затягивает Зейна в объятие, и целенаправленно трёт плечом ему по лицу, чтобы всё убрать. Когда они отстраняются, Дэнни подходит к ним и кладёт руку на плечо Гарри, крепко сжимая. — Хей, Зейн, я тут подумал о том, чтобы пойти домой пораньше. Голова болит, вообще хуёво. Так что, может быть, ты мог бы пойти с Гарри, и я позвоню тебе завтра. Голос Дэнни звучит успокаивающе, умиротворяюще. Он сжимает плечо Гарри сильнее, как предупреждение. Гарри начинает понимать, что Зейн вне себя, чертовски взбешён, но он не показывает этого. Что-то под оболочкой, назревает под кожей, прорываясь сквозь него. Дэнни, должно быть, наблюдал, как у него сорвало крышу, пока Гарри не пришёл. Энергия не обманывает. Зейн тотчас поворачивается к нему, прищуривая глаза. — Дэнни, если ты ещё хоть один блядский раз скажешь мне, что я должен уйти, я размозжу твою чёртову голову. Гарри никогда прежде не слышал этот тон. И он не хороший. Это пугает. — Зейн, я не говорю тебе, бро. Я просто сказал, что, может быть, пора, понимаешь? И Гарри пытается. — Хей, Зейн, пойдём домой, да? — хватаясь за его руку. — Хватит, — его взгляд ещё на Дэнни, полный ненависти. Гарри вытягивает руку, чтобы положить её Зейну на грудь, но он отталкивает её, когда подходит ближе к Дэнни, толкая его. Теперь Дэнни кажется таким же злым и толкает его в ответ. Гарри пытается встать между ними, пробраться в середину и остановить это, но они оба слишком сильные. После этого, всё происходит словно в замедленном действии. Пиво Зейна падает у него из рук, стекло разбивается в дребезги, а они начинают толкать друг друга сильнее, с умыслом. Люди вокруг бара начинают замечать. Гарри начинает потеть, он переживает, что они попадут в неприятности, что кто-нибудь заметит, что Зейн под кайфом. Они продолжают кричать друг на друга, разные оскорбления, гневные фразочки. И затем Дэнни пихает Зейна ещё раз, сильнее, чем обычно и Зейн спотыкается. Он падает на спину огромного парня, его миниатюрную девушку, запинаясь и задевая всю группу его таких же огромных друзей. Гарри видит, как это всё происходит, знает, что это в настоящем времени, но ему кажется, что он смотрит фильм в замедленной съёмке, что это всё как-то притормаживается, будто они видит только быстрое перемещение отдельных снимков. Он едва ли знает, что делать с собой, когда этот огромный парень, на которого упал Зейн, поднимает руку и бьёт Зейна прямо по лицу. Дэнни на секунду замирает, стоя, как и Гарри, группа его друзей также стоит, не зная, что делать. Это выглядит так, словно они все примёрзли к месту. Все в баре останавливаются, чтобы посмотреть, и здесь играет эта ужасная музыка, что Гарри не может перестать чувствовать, как басы пробираются к нему в мозг. Зейн отшатывается, хватаясь за лицо и чувствуя кровь и убирает руки, его трясёт. Он смотрит на Гарри умоляющим взглядом, и на какую-то долю секунды, кажется, что он готов к нему потянуться, дотянуться до Гарри. Но парень не закончил, он всё ещё в бешенстве. Он бьёт Зейна снова, в живот, как раз, когда его друзья обходят стороной и пинают Дэнни. Когда Зейн пытается метнуться к ним, парень наносит решительный удар, он бьёт его по лицу во второй раз. Как в замедленном действии, или как при стоп-кадре, или как-нибудь блять ещё, всё тело Зейна взмывает в воздух выше и выше, и выше. И затем Зейн падает. Он падает, и падает, и падает, прямо на огромное окно высотой от пола до потолка. Он пролетает через стекло, разбивая его на миллион кусочков. И затем вылетает вместе со стеклом на дорогу снаружи. Он приземляется на спину, и его голова издает тошнотворный треск сталкиваясь с бетоном. И когда Гарри слышит, как кто-то кричит в пустоту имя Зейна, он сначала не понимает, что кричит только он, и никто всё ещё не бежит помогать. И даже несмотря на то, что он орёт во всё горло, и другие люди тоже начинают кричать, и все вокруг них суетятся, Гарри только слышит этот ужасный треск, раздающийся у него в голове снова и снова, и снова.