Апрельская ночь, или Панночка

Вечером того же дня оказалось, что Ганна вообще поборник чистоты - всем гномам и не только гномам было объявлено "ходить чумазыми это не дело", поэтому шею, руки и лицо перед сном мыть обязательно. Как и в обед, в их Компании нашлись те, кто попытался отлынивать, и как и в обед, их мягко, но настойчиво препроводили умываться. С мылом. На два раза. Особо настойчиво отлынивающих от водных процедур великанша без разговоров подцепляла на руки и умывала сама. Судя по полупридушенным возмущениям, весьма тщательно. Торину даже захотелось попенять на самоуправство панночки, но ужин у неё удался на славу - такой же вкусный, как в доме хоббита, оценил и гурман Бильбо. Поначалу путешествие и шло в таком режиме - гномы безропотно умывались, предъявляли чистые руки как пропуск к тарелке, отзывались на чертеняк и периодически пребывали в объятиях. Пока Торину везло - под руку в такой момент он Ганне ещё не попадался. Хуже всего приходилось хоббиту - то ли из-за его самых маленьких габаритов, то ли из-за мягких кудряшек и острых ушей его великанша отлавливала чаще всех. Однако мистер Бэггинс особенно недовольным не выглядел. Если бы Торину пришло в голову подбирать слово, наиболее полно описывающее вид Взломщика, это было бы слово "умиротворенный". Иногда Бильбо даже не ехал на пони, а сидел у панночки на руках, увлеченно о чем-нибудь рассказывая. При этом страшноватая гнутая палка с крюками висела у девушки за спиной. Гэндальф, который был погружен в какие-то серьёзные думы (или просто притворялся, как подозревал Торин), на эту возню внимания не обращал, гномы были тут, в полном составе и все до сих пор живы - чего волноваться-то? Знай себе нахваливал обеды да ужины! Конечно, не ему же быть подхваченным на руки!.. Иногда Ганна обнимала кого-нибудь из Компании просто так, объясняясь тем, что "та ты похож на моего братишку". При том, что гномы были все разительно разнообразной внешности, Торин начал подозревать, будто обнимает она их по каким-то другим соображениям. Или у неё очень много братьев. Через какое-то время она даже стала обращаться к ним по именам, вворачивая тем не менее своё неизменное "чертеняка". Самого Торина, заметив, что командует тут он, за царскую осанку прозвала "ваше величество чертеняка", хотя имя наверняка уже знала, и было бы вовсе прекрасно, если бы она при обращении к нему не улыбалась так покровительственно!.. Недовольство копилось постепенно, и однажды Торин вызвал Ганну на разговор. - Ганна, я хотел поблагодарить тебя за ту заботу, которой ты окружила меня и мой отряд, - лукавые темные глаза в вышине (хотя она присела на камень, но глаза всё равно были достаточно высоко) просияли, - но и сказать, что душить нас этой заботой не надо! - странная девушка улыбнулась шире. Торин попытался понять, где допустил ошибку - улыбаться она была не должна! - но продолжил: - При всех твоих заслугах, ты вовсе не обязана следовать за нами, а уж тем более - следить за чистотой рук и шеи! И за ушами смотреть! Мы взрослые гномы! И можем о себе позаботиться! Даже Бильбо может! Нам не нужна твоя забота, и никто тебя с нами не звал! - король понял, что увлекся, и пристально вгляделся в лицо панночки. А потом опешил: великанша беззвучно смеялась, всё лицо её лучилось весельем, большие плечи и широкая грудь подрагивали от сдерживаемого хохота, а глаза не отрывались от его собственного лица. - Ну и сердит же ты, ваше величество чертеняка! - грудной голос стал будто ещё глубже от смеха. - Сердит и неправ: именно ты меня и позвал на дракона смотреть, а раз позвал, так я и пошла! Нешто ты сказок, ваше величество чертеняка, не слыхал? Про Серого волка там али про Цветочек аленький? - Ганна опять фыркнула: - Вот и считай, что я Серый волк, пока до дракона не дойдем, не расстанемся! - повела плечами и величаво двинулась обратно на поляну, всё ещё посмеиваясь.

***

Ганна продолжала путь с отрядом, иногда принимаясь расспрашивать Бильбо или кого-нибудь из гномов о житье-бытье Средиземья, а иногда прямо на ходу затягивая какую-нибудь раздольную песню. Особенно часто она затягивала "Виют витры", а гномы, маг и хоббит постепенно из вынужденных становились просто ценителями сильного голоса. Кроме мистера Бэггинса, чем-то невероятно привлекательного для загадочной девичьей души, её обществом научился наслаждаться ещё Балин, теперь и он частенько притормаживал своего пони, чтобы завести куртуазную беседу, а потом быть подхваченным на руки или потрепанным по голове. Двалин такого поведения брата не одобрял и сам с трудом терпел девичье к себе внимание. А это внимание перепадало суровому сыну Фундина довольно часто. Компания хорошо питалась, все сверкали чистыми ушами и лицами, путешествие шло своим чередом, обретая привычную колею, когда Фили и Кили решили разыграть хоббита-домоседа. Они посчитали смешным выдать крик ночной птицы за подающий сигнал орочий патруль, Торин проснулся, некоторое время пытался разобраться в ситуации, а потом уловил звучные подзатыльники и с интересом наблюдал картину почти материнского воспитания, вершившегося над его неугомонными племянниками. - У, остряки-чертеняки! Лишь бы маленьких пугать! - отвесив братьям по подзатыльнику (душа Торина немного злорадно возрадовалась), Ганна прытко уцепила каждого из них за пояс на крюки своей палки, палку умостила на широком плече и пригрозила: - Теперь так на весу и болтайтесь или извинитесь перед чертёнком Бильбо и дядей, которого разбудили! - а потом ещё и встряхнула этих раздолбаев. - Ну?! - Извини нас, Бильбо, извини нас, дядя, - племянники отвечали на два голоса, немного придушенно (висели-то они, прихваченные за поясные ремни), но очень искренне. Торин благостно улыбнулся, кивнул, принимая извинения, подумал, что Ганна уже стала полноценным членом их отряда, и спокойно заснул опять. Так спокойно он уже давно не спал.