Апрельская ночь, или Панночка

Компания пораженно наблюдала за купанием красного дракона, только что повергшего в прах самую большую армию темных сил за последние сто лет. Смауг шипел, порастеряв все слова, пытался вырваться, но лохань была глубокой, а панночка - сильной, в конце концов дракон устал барахтаться и пришел к выводу, что самостоятельно выплыть со дна у него может и не получиться. Пришлось терпеть. Ганна намылила длинную гибкую шею и левое крыло, когда приметила, что дракон жмётся к рукам и старательно отворачивается от глазеющих гномов, свободным правым крылом вцепившись в её кисть и прикрывая свой нос (весь в пене). Девушка хохотнула, брызнула в сторону окаменевших гномов и почти пропела: - Чер-ртеня-я-ки-и-и! А ну брысь отседова, вы нам жениха смущаете! - Беорн хмыкнул незлобиво и ничего не сказал. - Ящура помыть надо, а то грязюки на себя насобирал, - Смауг спрятал под крыло уже всю рогатую головку, окончательно смущаясь. - Как же мы его невесте предъявим? Гномы согласно заворчали и разбрелись кто куда. Только по-прежнему до тревожного тихий и неулыбчивый Торин присел совсем близко, продолжая сжимать что-то в кармане, сквозь ткань накидки. Лишь когда сын Трайна смотрел на великаншу, взгляд его вновь казался ясным. Неподалеку от Дубощита пристроился и заинтересованно-озабоченный Бильбо: ему хотелось посмотреть на дракона, но не хотелось выпускать из виду какого-то почти неживого Торина. Кроме Короля, Взломщика и панночки, возле бадьи не осталось никого - личное пространство уменьшенного Смауга уважал даже Беорн. И Смауг пришел к выводу, что такая форма проявления уважения и одобрения действий ему по душе. А вот теперь можно было всласть поплескаться!.. Найти подходящий водоем при его естественном размере представляло проблему, а если такой водоем все же находился, то купание Смауга Великолепного было похоже на плеск голубя в луже. Но сейчас репутация Ужаса и Пламени нисколько не пострадает, а поплавать можно вволю. К счастью, вода нагревалась от тепла его тела, так что плескаться было окончательно приятно. Ганна тщательно намывала чешуйчатую голову, с остервенением чистила когти ящурки и мягко пыталась поймать гибкий хвост. После второй пенной плюхи, угодившей куда-то в ворот, дивчина уверилась, что ящур баловничает, и уронила мочалку прямо на рогатую голову. Растерявшийся Смауг стал тревожно оглядываться, попытался дыхнуть пламенем, но на полпути передумал и опять расчихался. Ганна засмеялась и снова ополоснула красную ящурку, не преминув утереть ему мочалкой чувствительный нос. Смауг недовольно сверкнул золотым глазом, но больше пеной не бросался. Уже после того как великанша вытащила мокрого дракона из лохани, она огляделась - выбирала место, куда бы можно было присесть, а то золото одно кругом! - и тихонько ахнула: его большое чертенячье величество что-то прямо сейчас переживал. Что-то многотрудное и сильное, как рассудила вглядевшаяся в него девушка. А ещё сидел на нормальном сером камне, который не сделает попытки из-под Ганны уползти, прикинула она и пристроилась со Смаугом на руках прямо вплотную к чертенячьему боку. Торин даже не вздрогнул, только чуть подался к ней, а потом опять застыл. Панночка завернула зевающего дракона в полотенце и притянула к себе его величество чертеняку за плечи, свободной рукой поправляя светлые косы: - Ну-ну, чертеняка Торин, чего ж ты так себя немилосердно накручивать-то пошел? - гном начал понемногу оживать, вздохнул глубже, заморгал. - Вот же, головушка твоя бедовая, - дивчина не удержалась и потрепала его по макушке, - твоё величество чертеняка, нет чтоб сразу сказать: тревожно, мол, Ганна, неладные дела в моём королевстве творятся. Я бы борща тебе приготовила али голубцов бы, ты б подкрепился, и уже полдела сделано!.. Негромкий мелодичный голос панночки тянул Торина вернуться, и Дубощит возвращался - сошедшиеся вокруг кармана пальцы разжимались, дыхание выравнивалось до попросту сонного, а глаза смыкались сами собой. На тот момент, когда Ганна замурлыкала колыбельную, сын Трайна уже крепко спал.

***

Часа через полтора, когда гномы и оборотень вернулись обратно, дракон благостно сопел, расположившись на коленях у панночки и свесив крылья, а Король - привалившись к её боку и свесив руки. Теперь, после купания, видимые из-под полотенца части драконьего тела сияли и блестели, Смауг переливался невероятно рубиновым, живым, но в то же время драгоценным блеском, а у него на коготке тихо и умиротворенно сияло малахитовое колечко.