Эйш Каштан

Эйш продолжала стоять, прислонившись спиной к холодной сырой каменной стене, и смотреть в конец улицы, подернутый дымкой, где несколько мгновений назад скрылись две мужские фигуры. Напавшие на нее бандиты даже и не думали поспешно бежать. Вальяжной походкой и переговариваясь между собой короткими фразами на незнакомом девушке языке, они уходили из переулка, минуя темные с облупившейся краской дома, из которых доносились крики, хохот и задорная гитарная музыка. У Эйш не осталось ни единого форинта и, удрученно спустив сумку с безделушками на землю, цыганка с досадой несколько раз ударила каменную стену дома кулаком, сдирая кожу на костяшках пальцев в кровь. Это был не первый раз, когда она подвергалась нападению: обитавшие в не самых благополучных районах воры знали, чем зарабатывает себе на жизнь цыганка, а потому нередко предпринимали попытки украсть небольшой кошелек с дневной выручкой. Тем не менее до сих пор Эйш удавалось сохранить хоть часть своего заработка, а, возвращаясь в свой дом, она всю ночь мастерила новые игрушки и сувениры под тусклым светом старого ночника с алым абажуром, чтобы утром, придя на свое «законное» торговое место, попытаться возместить все потери. Кожа на ноге все еще предательски горела от соприкосновений с мужскими пальцами, и девушка крепко зажмурила глаза, пытаясь выкинуть из головы ощущения мягких длинных пальцев бандита на своей коже. В какой-то момент, стоя спиной к вору, с оттянутой за длинные волосы головой и чувствуя тепло мужского тела, Эйш испытала непонятное извращенное наслаждение. А крадущиеся легкие движения, контрастировавшие с тихим скрипом разрывающейся ткани юбки, распаляли бушующий огонь в ее крови. Выплеск адреналина, отчаянная ярость и инстинктивное желание развернуться и увидеть мужчину боролись друг с другом, и первый, в конце концов, победил, заставляя цыганку истуканом стоять на месте, едва ощущая ногами землю. Ее тело предательски трепетало, невзирая на то, что несколько минут назад его обладательница находилась в опасности. Когда Эйш медленно подходила к своему двухэтажному обветшалому дому, расположенному в самом конце узкого переулка и скрытого от посторонних глаз старыми цветущими абрикосовыми деревьями, усыпанными белыми и розовыми пятилистными цветками, она заметила во дворе младшего сына Гиты – своей хозяйки. Десятилетний мальчишка со смоляными курчавыми волосами, которого звали Чандер, сидел на ступеньках и, склонившись над мужскими ботинками, старательно начищал их гуталином. - Привет! – поднял на девушку свои черные глаза цыганенок, махнув чумазой ладошкой. Эйш проскочила за калитку, улыбнулась ребенку, потрепав того по макушке, и, выудив из своей сумки фигурку самолета из каштанов и желудей, протянула ее Чандеру. Едва появившись в доме Гиты и ее мужа Бахти, куда ее привел поздним ноябрьским вечером Кало, девушка сразу же подружилась со смешливым и сообразительным мальчишкой. И хоть Эйш не произносила ни слова, Чандер всегда понимал ее и разговаривал за двоих, когда они после сытного ужина усаживались вдвоем на ступени и подолгу вычесывали рыжего борзого русского пса, жившего во дворе дома. - Спасибо! – ребенок с горящими глазами схватил сувенир, позабыв о перемазанных в гуталине руках, и Эйш лишь укоризненно, но доброжелательно покачала головой. Девушка прислонилась спиной к дверному косяку, не торопясь переступать порог дома, где аппетитно пахло обжаренными на вертеле шашлыками, свежими томатами и квашеной капустой. - Ты сегодня задержалась, - заметил Чандер, хватая вторую пару незнакомой Эйш мужской обуви. – На полицаев наткнулась? Но Эйш удрученно покачала головой и, вытащив пустой кошелек из сумки, показала его мальчишке. - На тебя снова напали? – протянул Чандер и, опасливо озираясь на открытые деревянные двери, добавил: - Мама будет ужасно недовольна. Девушка и сама это прекрасно понимала, но сейчас была не в силах исправить ситуацию. Семья Гиты и Бахти, у которых было еще двое малолетних детей-двойняшек, кормила и давала ей ночлег взамен на выручку, полученную с продажи каштановых поделок. И в последнее время туристы покупали не так много безделушек, как хотелось бы: все чаще они предпочитали приобретать подарки своим близким и друзьям в сувенирных лавках, а не с рук безмолвной цыганки в городском парке. - Когда я подрасту, я всегда буду рядом и, если придется, буду защищать тебя! – самоотверженно заявил Чандер, сверкая в темноте блестящими глазами. Цыганка не смогла сдержать довольную улыбку: этот мальчишка, который совсем по-взрослому рассуждал, был словно лучиком света в ее жизни, и она больше всего боялась, что когда-нибудь потеряет его. Однако едва девушка переступила порог дома, улыбка медленно сошла со смуглого лица Эйш: в дверном проеме, ведущем в самую большую комнату дома – гостиную, обставленную старой классической мебелью с выцветшей бордовой обивкой и потрескавшейся древесиной, она увидела незнакомца. Он стоял, почти доставая макушкой с темно-каштановыми растрепанными волосами до верхней перекладины проема, поправляя за ворот черную кожаную куртку, заклепки на которой поблескивали в тусклом свете свисавшей с потолка лампочки. Эйш понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что перед ней стоял ее обидчик, ухмыляясь чувственными губами и глядя ей прямо в лицо прищуренными яркими арахисовыми глазами. Он не был венгром. Он был азиатом, и в этом было что-то особенно манящее и опасное. Еще ни разу в жизни цыганке не приходилось видеть таких высоких и красивых азиатских мужчин, и она нервно сглотнула, чувствуя, как вмиг пересохло у нее во рту. - Привет, - заплетающимся языком протянул он, запуская длинные пальцы в волосы и взлохмачивая. Эйш не могла сдвинуться с места, ощущая, как все ее тело охватывает ледяная ярость, а пальцы рук непроизвольно сжимаются в кулаки, впиваясь ногтями в кожу на ладошках. Ее губы были плотно сжаты, подбородок слегка подрагивал, а в темных глазах клокотала настоящая огненная буря. Однако мужчина продолжал самодовольно глядеть на свою жертву, запустив руки в карманы темных джинсовых брюк и дразняще позвякивая заработанными девушкой монетами. - Где ты шлялась, чертовка?! – зычный голос хозяйки отвлек азиата, и тот, мельком взглянув на женщину, вновь кинул на Эйш любопытный взгляд. Можно было лишь догадываться, опасается ли он разоблачения, или он настолько уверен в собственной персоне, что позволяет себе нагло рассматривать цыганку. Эйш быстро повернулась к Гите, все еще сжимая руки в кулаках. Та остановилась около азиата, держа в руках большую корзину румяных яблок. - Сколько принесла? – раздраженно бросила фразу хозяйка, но, совершенно не ожидая ответа, вручила корзину с фруктами в руки мужчине, подскочила к девушке и, стянув с ее плеч тряпичную сумку, выудила кошелек. Ни единый мускул на лице Эйш не дрогнул, когда цыганка наградила квартирантку звонкой оплеухой: лишь медленно проявляющийся румянец на смуглом лице рассказывал о чувствительном и не самом приятном соприкосновении загрубевшей ладони Гиты к нежной молодой коже на щеке девушки. - Чем ты занимаешься весь день, мелкая потаскушка? – запричитала хозяйка, больше, однако, не намереваясь применять силу. Ее не смущало присутствие постороннего человека. – Думаешь, мне не доложили, как ты крутишься по вечерам возле полицая? Ему отдаешь весь заработок, чтобы он трахал тебя? Запомни – залетишь: выгоню из дома метлой и даже не вздумаю послушать Кало! Эйш молчала, сверля глазами дырку в лице старой цыганки, и та, всплеснув руками, добавила: - Иди приготовь нашим гостям постели на верхнем этаже! Они только с дороги и очень устали. «Романы яг сарэнгэ свэтинэла»* - Эйш знала главный принцип цыганской жизни, как истинный верующий Отче наш, но сейчас она меньше всего желала угодить гостям. Резко выхватив из рук Гиты свою сумку, Эйш, крутанувшись на каблучках ковбойских сапожек и показав продолжавшему глядеть на нее азиату оскорбительную комбинацию со средним пальцем, метнулась к лестнице, высоко подобрав порванные юбки. Мужчина лишь коротко рассмеялся грудным смехом, провожая взглядом непокорную цыганку и мимолетом скользя глазами по ее смуглым стройным ногам с небольшими синяками на острых коленках. Эйш отвели самую маленькую комнату в доме, но даже такому предложению девушка была рада. Комнатушка располагалась на втором этаже старого особняка, крыша в котором частенько протекала во время сильных ливней, и первую неделю цыганка тщательно заделывала потолок своего жилища найденными на улице возле мусорных баков листами фанеры. Жизнь вынудила ее научиться мужским делам, и она могла дать фору любому мужчине по части ремонта. Собственными силами Эйш превратила запустевшую комнатушку в теплый уютный уголок, где она могла предаться своим мыслям и подумать о будущем. Залетев в комнату и заперевшись на замок, девушка крепко зажмурилась, чтобы не сорваться и не разбить что-нибудь в спальне, так старательно приведенной ею в жилой вид. С первого этажа доносились мужские голоса, хохот, плач непослушных двойняшек и незатейливая музыка, льющаяся из старого магнитофона, добытого для семьи Бахти около десяти лет назад. Сквозь старые стены проникал ароматный запах куриного шашлыка, добротно приправленный паприкой, и Эйш впервые за весь день почувствовала, как голодна. Сегодня около полудня, отлучившись из парка на полчаса, она перекусила гамбургером, сидя на траве в тени парковых деревьев, и с тех пор во рту у нее не было ни крошки. От мечтаний о сытном ужине девушку отвлек настойчивый стук в ее дверь, и цыганка поспешила отворить ее. - Держи уж, - Гита раздраженно протянула квартирантке миску с поджаренным на открытом воздухе Бахти мясом и красными перцами, и та жадно выхватила еду из рук женщины. – Если ты и дальше продолжишь гонять балду, мне придется выставить тебя за дверь. Никакого вклада в семью не вносишь, а лишний рот я не потяну – своих малолетних кормить нужно. В ответ Эйш лишь сильно хрустнула перцем – так, что капельки сока брызнули ей в глаза. Гита никогда не могла долго злиться, и, наверное, только эта черта характера уже не молодой цыганки спасала девушку. - Найди в кладовой подушки, матрацы и одеяла и постели путникам в детской, - кинула напоследок хозяйка и, закрыв дверь, скрылась из виду. Детской считалась комната, находящаяся по соседству со спальней Эйш: в ней никто никогда не обитал, потому что крыша там была особенно ветхой. Супруги и их дети жили на первом этаже, потому что Гита терпеть не могла скрипучую лестницу, а ее мужу она была не по плечу из-за давнишней травмы ноги, поэтому второй этаж принадлежал только Эйш. Через кухню можно было попасть в пристройку к особняку, в котором обосновалась младшая сестра Гиты с семьей – мужем, матерью и отцом. Пристройка была одноэтажная, но относительно новая и более ухоженная, чем старый особняк. Быстро перекусив, Эйш вышла в темный коридор и нехотя побрела к находящейся в самом углу небольшой кладовой, в которой был собран всяческий хлам, принесенный в дом цыганской семьей. Именно отсюда девушка утащила в свою комнату низкий табурет на трех ножках, маленький коврик с длинным ворсом и лампу с большим тряпичным абажуром. Выудив из груды тряпок тонкие полосатые матрацы, цыганка, ругаясь про себя самыми скверными словами, которые только знала, потащила их на своей спине в небольшую пыльную комнату с затхлым воздухом. Небрежно бросив их на деревянный пол, она вышла в коридор и наткнулась на широкую мужскую грудь. В мгновение ока Эйш оказалась прижатой спиной к противоположной стене. Перед ней возвышался азиат, обворовавший ее в темном переулке по пути домой, а позади него стоял еще один – такой же высокий, с черными, словно ночь, глазами, смоляными волосами и приподнятыми уголками губ. Бросив на девушку короткий взгляд, он молча скрылся в отведенной для ночлега комнате, оставив своего сообщника наедине с молодой цыганкой. - А ты, черномазая, оказывается, не так проста, - пьяным голосом протянул гость цыганского дома с заметно ощутимым акцентом. От выпитого алкоголя его арахисовые глаза блестели. Эйш стояла, гордо вздернув подбородок и пронзая мужчину взглядом, полным ненависти и отвращения, но девичья злость лишь раззадорила азиата. Ухмыльнувшись, тот нехотя опустил взгляд на белую блузку цыганки, и девушка заметила, как дернулся кадык на его длинной шее, на которой висела массивная цепочка с крупными кольцами. Очевидно, он понял, что Эйш не носила под плотной блузкой бюстгальтера, и теперь не мог отвести затуманенных глаз от сосков женской груди, которую обтягивала белоснежная ткань. - В твоих же интересах молчать, - тихо и предостерегающе произнес мужчина, подушечкой большого пальца прикасаясь к левому соску Эйш и слегка надавливая на него. На секунду девушка забыла, как дышать, и проклинала на чем свет стоит свое податливое молодое тело, так предательски отзывавшееся на чувствительные прикосновения азиата. Плотно сжимая губы и не сводя с лица своего обидчика глаз, Эйш продолжала стоять, словно каменная статуя, не обращая внимания на то, как легкий румянец заливает ее смуглые щеки. А мужчина неспешно поглаживал пальцем ее грудь, с каждым разом увеличивая радиус своих круговых движений, и с довольной усмешкой на лице наблюдал за тем, как в глазах его жертвы отражалась то ненависть, то страсть, то ярость. - Даже слова не скажешь? – удивленно приподнял он широкую аккуратную бровь, а его ладонь застыла на месте, накрывая тяжело вздымавшуюся грудь Эйш. – Молчишь? Оно и к лучшему. Девушка с трудом подавила в себе желание пнуть коленкой своего мучителя в пах, понимая, что, разозлив гостя Гиты, не оберется проблем, и тогда тщательно выстроенные ею планы на будущее рухнут в одно мгновение. Мужчина не отнимал своей руки от тела Эйш, продолжая пронзать ее любопытным взглядом и прислушиваясь к отчаянно стучавшему в груди женскому сердцу. Он получал удовольствие, мучая свою жертву, совершенно точно зная, что та в безумстве мечется между холодной ненавистью к нему и желанием отдаться прямо в этом коридоре. Нехотя отведя руку от затвердевшего соска, азиат приподнял Эйш за подбородок ближе к свету и медленно провел пальцем по ее верхней губе, над которой едва заметно пробивался пушок. В этой особенности было что-то извращенно сексуальное, и мужчина протяжно застонал, нахмурившись, словно от головной боли, и резко отнимая пальцы от лица девушки. - Тебе придется терпеть меня несколько недель, - хрипло и не скрывая довольной улыбки, произнес он и, сделав короткую паузу, добавил: - Ифань. Запомни. * - «Цыганский костер всем светит» - пословица (цыг.), закон гостеприимства свят для цыган