Эйш Каштан

Эйш не решалась отворить скрипучую и покрытую ржавчиной старую калитку, ведущую в большой двор «барона» Кало, каждое слово которого в общине имело вес. Здесь проживали сразу четыре многодетные цыганские семьи, немного обветшалые и покрытые плющом кирпичные дома которых занимали все четыре угла территории. В центре двора, заваленного старыми досками для традиционных домиков на колесах – вардо – настоящих произведений искусства, всегда темнели угли потухшего цыганского костра, который свободолюбивый народ распалял по выходным. Посиделки с традиционными танцами, песнями и музыкой, куда собирались и дети, и взрослые, и старики, были для будапешсткой цыганской общины святыми. Эйш особенно любила танцевать у костра под задорную, иногда меланхоличную или страстную испанскую гитару: потерянная способность говорить лишала ее возможности выражать свои чувства или эмоции привычным образом. Танцуя, она выплескивала накопившуюся в ней боль, делилась своим счастьем, заигрывала с молоденькими цыганскими парнями, давно с интересом поглядывавшими на нее, но не решавшимися сделать первый шаг навстречу дикой, непокорной цыганке. А иногда тихонько просила о сопереживании, и лишь вечно взлохмаченный и перепачканный в гуталине мальчуган Чандер по-детски сочувствовал девушке, которую своим добрым сердцем принимал за старшую сестру. - Проходи же! – появившаяся за спиной Эйш Лила коротко усмехнулась, взмахивая пышной юбкой и проскальзывая мимо цыганки во двор. Костер уже вовсю полыхал, кружившиеся вокруг него босоногие дети подкидывали сухие ветки, жмурясь от летящих во все стороны оранжевых искр, а старые цыганки, глубоко почитаемые в общине, укрывшись яркими платками с бахромой, напевали крепкими голосами полюбившиеся всем мелодии. Мягкое пламя плясало в темном яблочном саду, играя причудливыми тенями в ветвях с распустившимися белыми и розовыми цветками и в ярких платьях носившихся с большими мисками с жареной бараниной в руках задорных молоденьких цыганок. Эйш увидела восседавшего на укрытых покрывалами деревянных ящиках Кало, громко беседовавшего с другими мужчинами общины, и радостно улыбнулась, приветствуя своего спасителя. Девушка безмерно уважала Кало, который, обладая удивительным даром убеждать, помог ей найти пристанище в стареньком доме Бахти. Иногда цыганский «барон» казался Эйш отцом, которого она с трудом могла вспомнить, и каждое воспоминание колючими иголками впивалось в сердце, заставляя его кровоточить и безмолвно плакать. Но улыбка медленно исчезла с лица цыганки, когда она встретилась взглядом с темными блестящими арахисовыми глазами, глядевшими на нее в упор. Около Кало, скрестив босые длинные ноги, облаченные в черные узкие штаны, и в накинутой на голое тело расстегнутой алой рубашке сидел Ифань, пуская перед собой кольца дыма от скуренной наполовину сигареты. Эйш стиснула зубы и, дерзко вскинув подбородок, прошла поближе к огню, где на сваленных рядом бревнах, которыми отапливали некоторые цыганские дома, сидели женщины и мужчины, шумно играя в карты и выпивая горячую сливовую цуйку – фруктовую румынскую водку. Его молчаливый приятель, облаченный в темно-коричневую кожаную куртку и старые потертые джинсы неопределенного цвета, сидел рядом, медленно потягивая алкогольный напиток, глядя сквозь Эйш и совершенно не моргая. - Опоздала! Опоздала! – завертелись вокруг девушки цыганки, хохоча и вытягивая ее за руки на середину двора, освещенного теплым оранжевым светом. – Штрафную! - Давай свой коронный номер! – встрепенулась Лила, подскакивая к музыкантам, которые уже готовили свои старые, расписанные яркими красками гитары и кастаньеты к чарующим ритмам фламенко. Задорно улыбнувшись, встряхнув пышными каштановыми волосами и зацепив их подкинутой Лилой заколкой, Эйш залпом опрокинула в себя протянутую ей чашу со сливовой цуйкой и, резко крутанувшись на каблучках на выстланной доске, выступавшей в качестве импровизированной сцены, замерла на месте. Она чувствовала на себе пытливые затаившиеся взгляды, но самым колким казался взгляд азиатского мужчины, который неспешно потушил недокуренную сигарету и, приоткрыв губы, с легкой усмешкой на лице ощупывал своими арахисовыми глазами молодое девичье тело. Дерзко подмигнув Ифаню, Эйш глубоко вдохнула прохладный вечерний майский воздух и застучала каблучком сапожка о деревянный настил под гитарные рифы и хлопки музыкантов, приподняв юбки, сейчас как нельзя кстати порванные до самого бедра, и обнажая длинные ноги, которые покрывал бронзовый загар. Отбивая стройную деревянную дробь, цыганка слегка прищуренными глазами наблюдала за реакцией зрителей, которые, подбадривая танцовщицу, хлопали и свистели, требуя отдаться чувственному танцу. - Давай-давай-давай! – завопили мужчины постарше, с большим интересом поглядывая на цыганку. – Задай нам жару! Эйш чувствовала на себе восхищенные взгляды и, подгоняемая страстным пением испанской гитары и стрекотом расписных кастаньет, распаляла тлеющий внутри себя огонь, делясь жгучим пламенем с каждым, с кем она встречалась взглядом. Она не замечала, как, словно хлыст, рассекали воздух ее пышные юбки, как взмывали вверх кисти, а стоптанные каблучки ковбойских сапожек выбивали на деревянном настиле четкий ритм испанской гитары. Девушка на мгновение цеплялась взглядом за темные глаза незваного гостя, в которых вспыхнула буря и завертелась в невероятном вихре, и разом сжигала все мосты, ускользая в темноту. Ифань злился, и Эйш, будучи чувственной девушкой, слишком тонко ощущала, как клокотала внутри него ярость, и желание подольше подразнить мужчину, который был в шаге от признания своего поражения, возрастало с еще большей силой. Энергичные хлопки музыкантов и цыганских женщин вторили четким и заводящим движениям Эйш, а потом, на секунду замирая, девушка резко срывалась в пропасть, оседая на землю, хватаясь пальцами за воздух и вновь воскресая, словно птица-феникс. Завертевшись по кругу, девушка на лету поймала брошенные ей маленькие кастаньеты и, устремив свой взор вперед, уверенно заиграла ими. Она бесконечно сильно любила завораживающе страстное сочетание гитары и удивительных испанских «каштанок», во время прослушивания которого внутри просыпалось какое-то томящееся чувство, заставлявшее тело самовольно отдаваться танцу. Эйш не было равных в фламенко, и каждый раз, когда она ступала в своих сапожках на деревянный настил, по рукам зрителей пробегали приятные мурашки в ожидании очередной импровизации. Когда деревянные кастаньеты призывно щелкнули в воздухе, а цыганка замерла на месте, вскинув руки вверх, она всем телом ощутила опасность, притаившуюся за ее спиной. Эйш не посмела двинуться с места, когда на ее плечи опустились длинные мужские пальцы, а мягкие ладони, сминая на своем пути ткань мягкой блузки, заскользили по стройному стану девушки вниз. Цыганка знала, кому принадлежат эти прикосновения, в которых поразительным образом сочеталась чувственность и намеренная грубость. Ифань с силой рванул на себя Эйш, прижимая к своему крепкому гибкому телу, отчего висевшие на шее и поясе цыганки крупные металлические цепочки звякнули в полнейшей тишине, отдаваясь звонким эхом по пустому вечернему переулку. Не ожидавшие подобного поворота, цыгане с блестящими от восхищения и крепкой фруктовой водки глазами наблюдали за дальнейшим развитием событий, не скрывая своего любопытства. Цыганка тряхнула волосами и повернулась к азиату, принимая вызов и накрывая ладонями покоящиеся у нее на бедрах мужские руки с нежной кожей, готовые в любой момент к штурму. Закусив нижнюю губу и игриво глядя партнеру в глаза, Эйш легонько пробежалась пальцами по крепким рукам Ифаня, замедляя движения по мере приближения к его обнаженной груди, и, едва задевая пирсинг в левом соске, выпорхнула из мужских объятий, словно мотылек. - Они будут танцевать танго? – завороженно и громко произнесла Лила, огромными глазами глядя на стоявших в метре друг от друга Эйш и Ифаня. Они выжидающе глядели друг на друга, не моргая, с затаившимся в глазах дерзким вызовом, специально оттягивая момент, когда кому-то придется уступить. - Музыку! Давайте музыку! – закричал кто-то из толпы, и зрители, образовав вокруг костра плотное кольцо, загалдели, требуя от танцоров немедленной импровизации. Краем глаза Эйш заметила, как Кало подмигнул музыкантам и те, загадочно переглянувшись, выдали первые плавные аккорды, позволяя цыганке и азиату познакомиться друг с другом. Девушка, слегка притопнув ногой и пряча на губах дерзкую улыбку, первая сделала осторожный шаг, заставляя Ифаня отступать по кругу, не разрывая зрительного контакта. Эйш ликовала, загоняя своего обидчика в угол и не давая ему возможности стать ведущим в танце, но тот, казалось, принял условия ее игры, а потому покорно отступал, напряженно глядя цыганке в глаза. Девушка не успела среагировать, когда плавная мелодия сменилась жаркими испанскими мотивами, а Ифань ловко воспользовался этим моментом, хватая Эйш за руку, притягивая девушку к своей груди, зарываясь рукой в складки пышной темно-синей юбки и властно удерживая ее за бедро. Нога цыганки почти обвивала бедро мужчины, и Эйш тяжело дышала, глядя прямо в арахисовые глаза довольного Ифаня, вернувшего себе наконец превосходство над женщиной. Кончики их носов почти соприкасались друг с другом, и девушка чувствовала, как пульсирует жилка на шее мужчины, как легкий румянец прорисовывается на ее щеках. Они находились на грани, которая сейчас слишком сильно ощущалась, и это интимное мгновение, маняще опасное и притягательно чувственное, хотелось превратить в вечность. - Где он? – шепнул Ифань, почти касаясь губ Эйш и продолжая уверенно держать ее в своих объятиях. Даже если бы и могла ответить, девушка все равно понятия не имела, что хочет знать этот внезапно появившийся в доме Бахти и Гиты азиат. Но музыка повела Эйш за собой, и цыганка оттолкнулась от груди азиата, взмахивая юбками и притопывая каблучками под заводящую гитарную трель и стрекотание испанских кастаньет. - Продолжаешь молчать? – усмехнулся Ифань, вновь сближаясь с девушкой и галантно ведя ее в танце, отстукивая массивными ботинками стремительный музыкальный ритм под хлопки раззадоренных зрителей жгучего танца. Эйш, стрельнув темными блестящими глазами, вновь увернулась, наслаждаясь игрой на равных с огнем, но следовавший за ней по пятам высокий азиат на последней секунде задержал ее и, потянув на себя в повороте, прижал к своей груди, зарываясь длинными пальцами в каштановые локоны и опаляя губы девушки своим горячим сбившимся дыханием. Цыганка с досадой понимала, что дрожит в руках нахального мужчины, вновь проигрывая в битве, но была не в силах отпустить его, поддаваясь желанию прикоснуться к его приоткрытым губам, на которых еще сохранился запах лучшего табака, который курили в общине. - Какую игру ты ведешь, черномазая? – прошептал Ифань, перемещая длинные пальцы на шею Эйш и заглядывая в ее темные глаза, которые метали во все стороны маленькие дикие искорки. Музыка стихла, а они продолжали стоять, замерев в финальной позе и продолжая молчаливую битву под неспешное потрескивание сухих веток в костре, восхищенные аплодисменты и восторженны вскрики цыган, давно не видевших подобного в своей общине.