Эйш Каштан

Освободившись из теплых объятий Ифаня, Эйш, озадаченная и сбитая с толку, отошла к разгоревшемуся костру и, взяв из протянутых рук Лилы наполненную доверху чашу со сливовой цуйкой, сделала несколько глотков, продолжая неотрывно смотреть на азиата. Ифань тоже не спешил отвести взгляд, все еще задавая девушке своими блестящими, с искорками, темными глазами немые вопросы. Развеселившиеся цыгане продолжали танцевать, смеяться, играть в розыгрыши и петь меланхоличные романсы, украдкой вытирая катившиеся по смуглым щекам слезы. - Каштан! – Лила уселась рядом с Эйш, кутаясь в большую черную вязаную шаль. – Кто они? Цыганка кивнула в сторону Ифаня и его спутника, которые, отойдя к большим ветвистым яблоням, прикуривали на двоих одну сигарету. Эйш лишь коротко пожала плечами и протяжно зевнула: длинный рабочий день, изнуряющие танцы, крепкая водка и прохладный ночной воздух неумолимо действовали на девушку, и она даже не пыталась бороться со сном. Будапешт уже давно погрузился в сон, разве что туристы продолжали бродить по набережной Дуная, плотнее запахивая плащи, сидеть на скамеечках вдоль каштановой аллеи или проплывать мимо светящихся подвесных мостов на последних речных корабликах и загадывать сокровенные желания. - Почему тот узкоглазый, что танцевал с тобой, так подозрительно смотрел на тебя? – зашептала Лила, опасливо озираясь по сторонам. – Заметила? Эйш неопределенно кивнула головой, вспоминая свое импровизированное танго с Ифанем. Она и подумать не могла, что этот мужчина способен так галантно двигаться, быть страстным и уметь вести за собой девушку, одновременно поддаваясь ее правилам игры. - Интересно, зачем они пришли и что хотят? – продолжала тараторить Лила, беспрестанно теребя кончики теплой вязаной шали. – Они весь вечер крутятся около Кало. Мне кажется, они что-то выведывают. А вдруг какие полицейские ищейки? Пока Лила рассуждала, Эйш сидела, обняв себя за плечи и хмуро глядя перед собой. В последнее время полиция предпочитала не вмешиваться в «чикагскую» жизнь, но все же осторожно следила за тем, что происходит в цыганском квартале: того требовала общественность, уже несколько лет враждебно настроенная к здешним цыганам. Девушке приходилось метаться среди двух огней – своей принадлежности к самобытному цыганскому народу и привязанности к венгерскому стражу порядка, несшему пост у Парламента – самого большого здания Венгрии, прообразом для строительства которого служил парижский Отель-де-Виль. Эйш никогда не влюблялась, и теперь ей казалось, что ее настигло это странное, щемящее в груди чувство, называемое влюбленностью, заставляющее сердце сжиматься каждый раз при виде ясных небесных глаз и уверенного гордого стана сдержанного полицейского. Цыганка не любила полицейских: ей не раз приходилось сталкиваться с грубостью, которую они допускали в отношении девушки, но этот мужчина, определенно, выбивался из ряда других государственных служителей. - Знаешь, Каштан, - протянула Лила, загадочно улыбаясь и глядя в сторону азиатских мужчин, - а я бы не прочь отведать, так ли хорош этот молодец в красной рубахе в постели, как на деревянном настиле, танцуя танго? Цыганка удивленно уставилась на свою подругу: безумные идеи приходили в голову Лилы с завидной постоянностью, и Эйш, кажется, уже привыкла к тому, что частенько попадала с ветреной девушкой в передряги, но смелое заявление заставило ее напрячься. Ифань был редкостным мерзавцем и наверняка с отвратительной репутацией: Эйш вновь почувствовала себя совершенно беспомощной, не имея возможности предупредить подругу об истинной натуре темного незнакомца. - Как думаешь, у него действительно маленький член? Говорят, у узкоглазых в штанах крючки, - смешливая цыганка расхохоталась на весь двор, но никто не обратил на нее внимания, будучи занятыми игрой в карты, танцами и романсами под гитару. – Хотя, шланги тоже не по мне. Эйш, широко улыбаясь, покачала головой: она-то абсолютно точно была уверена, что у наглого бандита в штанах была золотая середина – тот самый куш, который желала бы сорвать любая девушка. Слишком очевидно давал это понять Ифань, прижимаясь крепким молодым телом к девичьим бедрам, танцуя чувственное танго на грани дерзкого вызова. Девушка очень тонко чувствовала окутавшую их двоих опасную дымку вожделения, и выбраться из нее было непросто им обоим, не желавшим прекращать понятную им двоим борьбу, умело скрытую в танце. … После полуночи каждое воскресенье цыганка тихонько покидала дом через черный выход, которым никто в семье Бахти больше не пользовался, потому что свое начало он брал со второго этажа и заканчивался старым захламленным чуланом. Эйш не хотела всю свою жизнь работать на людей, которые не были ей родными: девушка была безмерно благодарна им за кров и пищу, но, многое повидавшая за свои двадцать два года, она точно знала, чего хотела от жизни. Цыганка мечтала о Буде, о своем собственном доме и большой семье. Эйш отчаянно жаждала быть признанной в обществе, и лишь пережитые в подростковом возрасте трагические события заставляли девушку идти вперед, самостоятельно прокладывая себе дорогу. Когда потоки гулявших по ночному Будапешту туристов редели, а речной транспорт заканчивал свои последние рейсы, Эйш уходила за дополнительным заработком, работая поломойщицей на одном из прогулочных туристических корабликов, служащим рестораном и большую часть времени пришвартованном к причалу Дуная. Это были деньги, которые цыганка откладывала на свое будущее, пряча шуршащие венгерские купюры в тайничок - под половицу в своей комнате, поверх которой всегда стоял массивный старый комод. Найти дополнительную работу было несложно: никто из местных жителей не желал работать обслуживающим персоналом на туристическом кораблике, и эти должности обычно всегда занимали приезжие в Будапешт в поисках лучшей жизни выходцы из Восточной Европы или Ближнего Востока. Эйш почувствовала легкий удар в спину, когда она, почти дойдя до кораблика, который, совершив последнюю на сегодня вечернюю прогулку по Дунаю, был уже пришвартован к берегу. Задохнувшись от неожиданного и слишком точного удара, девушка оперлась руками о каменную стенку-террасу, разделявшую причал и пешеходную зону, чтобы перевести дыхание. - Далеко собралась, черномазая? – услышала она сбоку знакомый самодовольный голос с хрипотцой и, сощурив глаза, выпрямилась. Ифань стоял перед цыганкой, опираясь плечом о каменную стену. На его лице играла недобрая улыбка, и Эйш инстинктивно поспешила сделать шаг назад, но встретилась с еще одной преградой: путь к бегству закрывал собой приятель Ифаня. Оказавшись оторванной от возможных путей отступления, не считая неспокойных темных вод Дуная, цыганка разозлилась на саму себя, проклиная свою трусость. Ей не раз приходилось сталкиваться с подвыпившими компаниями, сомнительными личностями, шатающимися по пустынным переулкам города и подозрительными полицейскими, но ей всегда удавалось незаметно ускользнуть. Сейчас же она почему-то испытывала животный страх, и, пожалуй, единственной причиной страха было то, что Эйш абсолютно не понимала, что от нее хотят два таинственных азиата. Цыганка едва успела заметить, как Ифань слегка кивнул другу, молча отдавая какой-то приказ, а в следующее мгновение она оказалась прижатой к неровной каменной поверхности стены: щека Эйш впечаталась в холодные камни, а грудь болела от неожиданного жесткого удара. Ифань продолжал стоять в метре от девушки, усмехаясь одними глазами, прикуривая сигарету и пуская дым ей в лицо, а его друг, крепко скрутив руки Эйш за спиной, с силой удерживал ее в неподвижном положении. - Заставь ее говорить, Дзиро, - ледяным тоном произнес Ифань, и цыганка почувствовала, как проворные пальцы, бесцеремонно приподняв ее пышные юбки, расположились между ее ног. Эйш не двигалась, в упор глядя на мужчину расширенными глазами. Никогда прежде она больше не пыталась вымолвить хоть слово, но сейчас, застигнутая со своей немой беспомощностью врасплох, отчаянно боролась с засовами в своем сознании. - Где он? – задал Ифань тот самый вопрос, который прозвучал шепотом во время танго. Девушка лишь отрицательно мотнула головой, пытаясь дать понять напавшим на нее бандитам, что не может физически дать ответа, даже если бы и знала его. Глаза Эйш заслезились, когда очередное облако дыма проплыло мимо ее лица, растворяясь в прохладном ночном воздухе. - Решила поиграть в молчанку? Не самый лучший выбор, - усмехнулся Ифань и, откинув сигарету в сторону, глянул на своего спутника. Щека Эйш заскользила по шероховатой поверхности стены, когда ловкие пальцы Дзиро больно сжали внутреннюю поверхность девичьего бедра, но цыганка не издала ни звука, до крови закусив губу. Очевидно, ожидавшие хоть всхлипа со стороны жертвы, азиаты на секунду растерялись, и этого было достаточно, чтобы Эйш, вывернувшись из стальной хватки насильника и пяткой ударив того в пах, стремглав бросилась к кораблику. Цыганка слышала за своей спиной шипение, ругательства на незнакомом языке и топот преследователей. Лишь очутившись на второй палубе корабля, где ровными рядами у окон располагались обеденные столики, Эйш поняла, какую ошибку совершила: сбежать отсюда было гораздо сложнее. Сквозь окна на палубу падал свет уличных прожекторов, которые освещали постеленную на пол зеленую ковровую дорожку. Притаившись за одним из столиков и выудив из-за пояса маленький карманный ножик, цыганка, не моргая, всматривалась в ступеньки, ведущие с нижней палубы на вторую. В тишине Эйш могла слышать лишь гулкое биение своего сердца: снаружи не доносилось ни звука, и даже малейшего шороха девушка не могла уловить. Когда глаза привыкли к темноте, цыганка осторожно выпрямилась, крепко сжимая ножик в руке, и, опасливо озираясь по сторонам, попятилась к выходу на открытую площадку палубы. Лишь почувствовав дуновение ветра и легкое покачивание, Эйш поняла, что корабль движется, медленно отплывая от набережной. Позабыв о своей осторожности, цыганка выскочила на деревянную палубу и сразу же столкнулась со своим преследователем. Взмахнув рукой, в которой был зажат карманный ножик, девушка полоснула им по кожаной куртке Ифаня, не заботясь о последствиях и сконцентрировавшись на своей собственной защите. Мужчина глухо выругался и, грубо вцепившись в плечи Эйш, одарил цыганку звонкой пощечиной, заставляя ту прикусить до крови язык и от резкой боли выронить из рук ножик. Он с приглушенным звоном отлетел на деревянную палубу к ограждению, и девушка навсегда потеряла возможность воспользоваться им, чтобы защититься от внушающего ей неподдельный страх азиата. Сердце Эйш оглушительно билось о грудную клетку, отдаваясь непривычным эхом где-то в горле и бешеной пульсацией в висках. Цыганка вновь, как и при первой встрече с Ифанем в темном переулке, чувствовала безумный выплеск адреналина в кровь, и, кажется, только это все еще помогало ей держать оборону, которая, однако, начинала давать сбой. - Я в совершенстве знаю шиацу, - почти ласкового проговорил Ифань, нежно поглаживая подушечкой большого пальца шею Эйш у самого роста волос. – Мне хватит нескольких секунд, чтобы превратить тебя сейчас в бездыханное тело. Цыганка не шевелилась, но ее тело напряглось, рефлекторно отзываясь на произнесенную над самым ухом угрозу. Длинные мужские пальцы продолжали легко гулять по шее девушки: Ифань, словно маг, своими невесомыми прикосновениями заставлял кожу покрываться мурашками, и Эйш, лишь сильнее стиснув зубы, пыталась вернуть себе потерянное самообладание. - Черномазая, игра, которую ты затеяла, обречена на проигрыш, - усмехнулся мужчина, - и мое раненое плечо не стоило того. Лучше прекращай свои смехотворные попытки, а то я ведь за себя не ручаюсь. И знаешь, про меня говорят, что я гораздо более жесток со своими жертвами, нежели Дзиро. Ифань резко развернул девушку к себе лицом и уставился на нее злыми холодными глазами, которые в темноте казались неестественно огромными, и Эйш стоило невероятных усилий не отвести взгляда, а стойко встретиться с немой яростью. - Где он? – в очередной раз сухо спросил натянутым, словно струна, голосом мужчина. Цыганка продолжала смотреть на бандита, пропуская мимо ушей его вопросы: любой, какой бы он ни задал, так и останется без ответа. Взгляд Эйш упал на распоротую на плече кожаную куртку, из разреза которой тонкой струйкой лилась кровь. С легким замешательством цыганка подумала, что ей следовало бы бить лучше, тогда, может быть, рана кровоточила бы сильнее и замедлила бы реакцию Ифаня. - Тебя ничем не пронять? – усмехнулся мужчина, следя за взглядом своей жертвы. – В кого такая смелая, чертовка? Эйш молчала, и азиат, наигранно вздохнув, беспрепятственно добрался левой рукой сквозь грубоватую ткань юбки до потайного кармашка. Цыганка встрепенулась: она не могла снова так легко потерять заработанные деньги, и, удовлетворенный своим превосходством, Ифань заметил это. Ловко забравшись пальцами в кармашек, мужчина достал сложенные вдвое купюры по 1000 форинтов и, взмахнув ими перед глазами Эйш, медленно опустил в задний карман своих джинсов. - Не хочешь говорить – будешь платить, - равнодушно сказал он, ухмыляясь. Цыганка вцепилась руками в предплечья Ифаня и гипнотизировала его прямым взглядом широко раскрытых черных глаз, в которых азиат, неспешно проплывая по Дунаю под блики ночной городской подсветки, мог видеть свое отражение. Какое-то время мужчина внимательно всматривался в лицо Эйш, неосознанно отмечая, что девушка перестала сопротивляться. Ее открытый взгляд, в котором улавливалась немая просьба, почти мольба, вернуть деньги, заставил Ифаня смягчиться: - Сама когда-нибудь воровала? – любопытно спросил он. Эйш утвердительно кивнула, все еще проворачивая в голове возможные способы завладеть своими честно заработанными форинтами. - Вот тебя и настигла карма, - хрипло хохотнул азиат, продолжая внимательно следить за реакцией своей жертвы, но та продолжала неотрывно смотреть на него, вслушиваясь в равномерный гул мотора прогулочного корабля. - Займемся сексом? – дерзко обнажая ровные белоснежные зубы, спросил Ифань, слегка склоняя голову, а затем добавил: - За твои деньги.