Эйш Каштан

- Он будет рассказывать, я – переводить, - сказал Ифань, уверенно заходя в комнату Эйш и прикрывая за собой скрипучую деревянную дверь. В спальне было уютно: на низком столике горела настольная лампа, освещая комнату приглушенным красным светом, сквозь приоткрытое окно доносились зычные голоса цыган, возвращавшихся по домам, стрекотание ночных насекомых, а теплый майский ветерок, влетавший в комнату, едва слышно шевелил занавески. Эйш усмехнулась, заметив, как мужчины, решительно переступив порог девичьей спальни, неожиданно смутились, вторгнувшись в женское пространство цыганской девушки. Однако, встретившись с темными глазами Эйш, в которых горели маленькие довольные искорки, растерянность на смуглом лице Ифаня мгновенно исчезла. Дзиро и вовсе предпочитал держаться в тени, сразу же отойдя к окну и встав к нему полубоком, делая вид, что безумно заинтересован видом, который открывался из спальни. - А если ты соврешь? Откуда я узнаю, что ты переводишь правильно? – поинтересовалась цыганка, прислоняясь спиной к двери и складывая руки на груди, закончив жестикуляцию. Мужчина, до этого времени внимательно рассматривавший массивные разноцветные бусы, лежавшие на комоде, повернулся к Эйш и, скривив ухмылку, довольно произнес: - Придется поверить. Девушка хмыкнула, дернув плечами. - К тому же, дорогая, я здесь – единственный полиглот, знающий, между прочим, и язык жестов, - с нажимом напомнил Ифань, лукаво приподнимая густую темную бровь. У него определенно было преимущество расставлять свои правила. Цыганка, нахмурившись, кивнула и устремила свой взгляд на Дзиро, который до этого времени продолжал стоять у окна, словно не являлся участником беседы. Вылечившись настойкой из терновых ягод, баночку с сиропом из которых девушка предусмотрительно оставила в спальне для гостей цыганского дома, азиат больше не выглядел растерянным и смущенным. Дзиро решительно развернулся к Эйш и, не спуская с нее взгляда своих колючих, словно у ворона, глаз, сказал: - 我们知道你的一切*. - Мы все про тебя знаем, - начал Ифань последовательный перевод, и цыганка, будто загнанная в угол лишь одной этой фразой, нервно сглотнула, испуганно глянув на азиата. – Вплоть до количества твоих любовников и графика твоего менструального цикла. Мужчина смотрел сквозь нее, а его смуглое лицо казалось еще более темным в тени старенького ночника, и Эйш, нахмурившись, отчаянно кусала губы, пытаясь определиться, стоит ли ей сейчас же покинуть свою комнату или дослушать до конца. Неосознанное желание услышать все, что скажут мужчины, заставляло ее оставаться на месте, и через какое-то время цыганка сумела совладать со своим страхом, гордо вскинув подбородок и сузив карие глаза. - Я Дзиро Ван, частный детектив для VIP-персон, который работает в Шанхае, - Ифань продолжил перевод, но Эйш в упор смотрела на его товарища, внимая каждому его слову. – Это – Ву Ифань, известный в определенных кругах парень с удивительной способностью вливаться в любое общество, необходимое для проведения расследования. Я нанял его, чтобы выполнить порученное мне дело, на которое отведено три недели. - Какое дело? – перебила Эйш, поспешно жестикулируя. Девушка обратила внимание на то, как мужчины переглянулись? и, едва заметно кивнув друг другу, оба глянули на нее. - «Два алых воина» - тебе ни о чем не говорит это название? – перевел Ифань, и цыганка, совершенно сбитая с толку недоговоренностью мужчин, раздраженно всплеснула руками. – Самоцветы природного красного цвета каждый в 0,8 карата, которыми инкрустированы золотые серьги, находившиеся до 2004 года в коллекции известной китайской женщины-миллиардера Лан Хуэйянь. - И какое я имею к этому отношение? – с нажимом спросила цыганка, чувствуя, как внутри нее поднимается волна негодования, которая принялась старательно выстраивать защиту против необоснованных нападок двух мужчин. - По нашим данным, торговец с Базилики Святого Иштвана последним держал в руках серьги с самыми дорогими в мире драгоценными камнями, а ты была последней, кто видел его живым, - медленно, словно объясняя непонятный урок ребенку, сказал Ифань. Эйш стояла, сложив руки на груди и впиваясь взглядом в лица азиатов, которые, толком не закончив свое повествование, теперь с подозрением следили за каждым ее действием, пытаясь уловить перемены в ее психологическом поведении. Но цыганка не давала ни единого повода усомниться в себе, лишь где-то глубоко в сознании понимая, к чему клонит детектив и его помощник. - Эйш Каштан, у нас есть все основания полагать, что камни, возможно, без оправы, находятся у тебя, - закончил свою мысль Дзиро, и Ифань как можно более отчетливо перевел его фразу, не спуская глаз с девушки. Но та даже и не думала бежать, постукивая от раздражения носком ковбойских сапожек, которые она не успела снять, забегая в дом за мужчинами. - Я никогда не видела эти серьги, - наконец, устав ожидать дальнейших объяснений от мужчин, сказала Эйш. – Старый торговец никогда не давал мне их, и мне глубоко плевать, что вы считаете меня воровкой. Дзиро оставался все таким же сосредоточенным, а Ифань лишь громко хмыкнул, закатывая глаза. От взгляда цыганки не ускользнуло то, как внимательно тот ее разглядывал, и от этого цепкого взгляда, пытающегося что-то отыскать, почему-то становилось не по себе. - 它可以隐藏在阴道内的石头**, - спокойно произнес Дзиро, указывая длинным пальцем на цыганку, и Ифань неожиданно рассмеялся заливистым смехом. Эйш понятия не имела, что могло его так насмешить, не понимала, что причина этого веселого заливистого басовитого смеха кроется в ней. - Что он сказал? Переводи! – потребовала девушка, топнув ногой, и, стремительно приблизившись к Ифаню, ткнула его пальцем в плечо. Даже Дзиро не смог скрыть своей ухмылки. - Он не исключает, что алмазы спрятаны в твоих гениталиях, - успокоившись, произнес азиат, глядя на цыганку сверху вниз и нагло улыбаясь ровным рядом белоснежных зубов. На секунду Эйш показалось, что она способна преодолеть свой психологический барьер и высказать двум наглым азиатам все, что она о них думает, но она продолжала молча стоять, со всей силы стиснув зубы и не сводя своих глаз, метавших искры ярости, с лица Ифаня. - Проверять будешь? – коротко спросила цыганка, пытаясь вложить в жестикуляцию весь сарказм, на который она была только способна. - Могу проверить, если так этого желаешь, - нагло хохотнул мужчина. - В жопе у себя проверяй! – эмоционально сказала Эйш, хлопнув Ифаня ладошкой по груди и, захватив лежавший на кровати серый вязаный свитер, решительно шагнула к двери, где, оглянувшись, напоследок выдала: - И у него не забудь посмотреть! Цыганка не помнила, когда в последний раз так злилась. Наверное, когда впервые услышала, как мать маленькой девочки в городском парке, которая не желала отходить от разложенных на клеенке цветных кастаньет, смастеренных Эйш, назвала каштановые поделки дешевым уродством. А протянутую ребенку цыганкой маленькую фигурку испанского инструмента, брезгливо оттолкнула зонтиком-тростью, больно ударив девушку по пальцам. - Не смей прикасаться к ребенку, грязная попрошайка! – прошипела женщина и, подхватив девочку, быстро скрылась за воротами в Варошлигет. Эйш брела по набережной Дуная, накинув шерстяной свитер и обхватив себя за плечи. В это время запоздалые туристы больше не прогуливались по ночному Будапешту, вернувшись в свои отели, а вся архитектурная подсветка выключилась, позволяя городу погрузиться в долгожданный летний сон. Цыганка впервые гуляла по такому необычному Будапешту, рассматривая его тени, вслушиваясь в легкий шум волн Дуная и умиротворенное стрекотание ночных насекомых. Этот звук напоминал Эйш о временах, проведенных в румынском таборе, и сейчас, отсчитывая свои шаги и вдыхая свежий майский воздух, девушка на мгновение перенеслась на несколько лет назад. Под звездным ночным майским небом, отведя лошадей из табора на водопой, Эйш впервые познала близость с мужчиной. Им оказался молоденький румынский курчавый цыган Мануш, конюх и мастер на все руки, давно поглядывавший на девушку и не знающий, как подступиться к ней. Эйш неосознанно флиртовала с ним, стреляя в мальца своими жгучими карими глазами и, каждый раз встречаясь с ним взглядом, дарила едва заметную полуулыбку красных пухлых губ с приподнятыми вверх уголками. Но никогда не позволяла ему хоть на йоту стать ближе, уверенно распуская свои колючие шипы. В тот день девушка впервые танцевала у костра давно забытое фламенко, заставляя собравшихся вечером в ветреной степи цыган табора молча восхищаться накалом страстей под чувственную гитару. Эйш была настоящим произведением искусства, когда брала в руки испанские кастаньеты, отстукивала каблучками сапожек по деревянному настилу и взмахивала своей длинной темной юбкой с воланами. Далеко за полночь, когда люди разошлись по своим кибиткам и палаткам, в некоторых из которых еще светились ночники и слышны были тихие колыбельные, а костер догорал на поляне, где так и остались сидеть выпившие крепкой фруктовой водки старшие цыгане табора, Эйш с лошадьми отправилась к водоему. Она знала, что за ней по пятам следовал Мануш, и женская интуиция подсказывала ей, что именно его – красивого цыгана с молодым подкачанным телом - судьба сегодня подарит ей в качестве первого в жизни мужчины. Все случилось на берегу водоема: стоя обнаженной в лунном свете, Эйш чувствовала, как покрывается мурашками ее гибкое тело с каждым новым шагом цыгана и кусала губы, предвкушая вкус запретного плода, ставшего в одночасье таким доступным. Цыганка ни разу не жалела, что ее первым любовником стал Мануш. - Слишком много себе позволяешь, черномазая, - Эйш резко вздрогнула, услышав за собой низкий стальной голос, и по ее спине прошелся неприятный холодок. Девушка, которую настигли на самой середине Цепного моста Сечени, медленно развернулась, встречаясь глазами с тягучим, словно расплавленная смола, взглядом Ифаня. Вокруг не было ни души, и цыганка нервно сглотнула, лишь в мыслях представляя, что может взбрести в голову обозленному азиату. Эйш поспешно отошла к массивным перилам моста, неотрывно следя за действиями мужчины, а тот, подобно дикому хищнику, размеренно надвигался на нее, отбросив через плечо девушки в Дунай наполовину выкуренную сигарету. - Так спокойно ушла, оставив свою спальню, потому что захватила с собой алмазы? – Ифань улыбнулся, но сейчас его улыбка больше походила на оскал. Цыганка ничего не ответила, насупившись и внутренне напрягаясь, готовясь в любую секунду броситься вниз по мосту в Буду, каждый переулок которой она знала наизусть. - Почему же не отвечаешь? – громче пробасил азиат, рванув вперед и прижимая Эйш весом своего тела к бетонному ограждению. – Куда подевалась вся твоя смелость? Цыганка продолжала упорно молчать, сведя брови на переносице и плотно сжав губы, но когда ловкая рука Ифаня по-хозяйски скользнула по ее бедру, резко поднимая юбку вверх, толкнула мужчину, упираясь кулаками в его грудь. Эйш не могла произнести ни слова, лишь беззвучно раскрывая рот и растерянно колотя азиата руками, когда тот, совершенно не обращая внимания на сопротивления девушки, грубо скользнул тонкими пальцами в ее лоно. Глаза Эйш в ужасе расширились, а неприятная боль эхом отдалась внизу живота: Ифань уверенно хозяйничал в ее теле, всерьез пытаясь отыскать проклятые камни, о которых цыганка не имела ни малейшего понятия. Не рассчитывая на помощь и собрав всю свою волю в кулак, Эйш в отчаянии укусила мужчину за щеку, и тот взревел от боли, оглушая безмолвный ночной Будапешт леденящим душу криком. Девушке хватило бы и секунды, чтобы вырваться из хватки бандита, но он, несмотря на кровоточащую щеку, не сделал даже шага назад, продолжая крепко прижимать свою жертву к перилам. - Грязная шлюха, - процедил сквозь зубы Ифань и наотмашь ударил Эйш по лицу. Цыганка не издала ни единого звука, лишь до крови прокусив язык. На какое-то мгновение в глазах у нее помутнело, а щеку будто охватило открытое пламя. В голове было пусто, словно в ней никогда и не было мыслей, и поднявший ее на край перил цепного моста мужчина больше не казался реальным. Это был кошмар наяву, и Эйш не хотела принимать все то, что происходило с ней сейчас, безвольно повиснув на руках у Ифаня. Ее глаза застилали слезы, но она все еще могла видеть, как азиат, зло рассматривая ее тело, раздраженно пытается найти ответ на единственный вопрос. Эйш дернулась лишь тогда, когда его взгляд зацепился за ремешок часов, подаренных ей старым торговцем, и сердце девушки отчаянно заколотилось. - Откуда часы? – слишком спокойно, чтобы поверить, что все мучения сейчас же закончатся, спросил Ифань, встряхивая свою Эйш. Цыганка хранила молчание, насмешливо поглядывая на своего мучителя. - Откуда, я спрашиваю?! – громче повторил азиат, вновь дергая Эйш на весу, слегка ослабляя хватку и позволяя девушке ощутить под собой невесомость. Резко рванув часы с руки цыганки на себя, Ифань довольно усмехнулся, заметив, как отслоился верхний слой старенького кожаного ремешка, открывая его взору маленький пожелтевший листик, сложенный в несколько раз. - Лживая сука, - медленно протянул азиат, вытягивая листик и наслаждаясь немым удивлением Эйш, которая широко распахнутыми глазами следила за его действиями. – Ищи их в Токай-Хедьялья. На мгновение цыганка забыла, как дышать, а произнесенные Ифанем слова врезались тысячью клинками в ее воспаленный мозг. Но, прежде чем она смогла что-либо предпринять, азиат неожиданно полностью ослабил хватку, и девушка, не успев ничего сообразить, с немым криком на губах полетела с моста Сечени в ночные воды Дуная, отчаянно хватаясь руками за воздух. Ифань смотрел ей вслед до тех пор, пока она полностью не скрылась в неспокойной реке. * - «Мы все про тебя знаем» (кит.) ** - «Она может прятать камни в вагине» (кит.)