Доверься мне

Следующий день был для меня сущим адом. Я сидел напротив той самой двери, отказываясь даже на миллиметр сдвинуться со своего места, и безостановочно сверлил ее взглядом. Медсестры сновали туда-сюда, входили и выходили из палаты, бросая на меня безразличные взгляды, а я все пытался высмотреть через маленькую щель Дениса. Я мечтал сейчас лишь об одном: еще хотя бы один раз услышать его мелодичный смех, хоть раз посмотреть в его неживые, но поистине прекрасные глаза, увидеть широкую улыбку, появлявшуюся на его губах практически после каждого моего слова. Никого, кроме Кости, к нему не пустили. Да и то, его пустили всего один раз на пять минут после долгих жарких споров с заведующим отделением. Я же, в свою очередь, сидел здесь и ждал очередного прихода медсестры, чтобы хоть краем глаза увидеть любимого. Ну а что мне еще оставалось? Только сидеть и ждать. На следующий день случилось чудо. Когда Денис вышел из комы, нашему счастью не было предела. То, как мы радовались, просто невозможно описать обычными словами. Настолько сильные чувства и эмоции не поддаются типичным описаниям, вроде: "О боже, как я рад!" или "Охуеть, это так круто!". Мы не прыгали, не кричали, не вопили. Это была тихая радость, но она была гораздо сильнее и громче самой шумной толпы. Радость внутри. Безграничное счастье. Это было настоящим чудом. Чем-то, что не укладывалось у меня в голове. Чем-то, что было сверх моего понимания. За все бесконечно долгие часы, проведенные здесь в ожидании, я молился несчетное количество раз. Уже вторую ночь подряд я не спал, а просто сидел, облокотившись на стену и отчаянно шепча: "Прошу, пусть он будет жить. Господи, не дай ему умереть. Не дай..." После стольких бессонных часов мой организм функционировал с трудом, и молитвы мои часто прерывались, ибо я отключался, так и не договорив до конца очередное слово. Илье стоило нечеловеческих усилий уговорить меня заехать домой. Аргументировав это тем, что серьезная опасность уже позади и даже Костя съездил домой и немного поспал, он вытолкал меня из здания и посадил в такси. Вот в таком полубессознательном состоянии я ехал домой, разговаривая с матерью и докладывая свежие новости. Я планировал забежать домой буквально на пару минут, только чтобы взять все самое необходимое. Но тут мне на глаза попался холодильник, и в ответ на это мой живот громко заурчал, оповещая меня о нескольких прошедших днях голодовки. Отчаянно сглатывая подступающую слюну, я решительно пошел в душ, решив для начала нормально помыться, и только потом набить желудок. На ходу лениво скидывая одежду, я брел в маленькое помещение, и каждый шаг давался мне с трудом: резкая усталость навалилась на плечи и давила к земле, безжалостно подгибая колени. Я уговаривал себя идти дальше, вместо того чтобы упасть прямо здесь. Теплые струи воды сразу приняли меня к себе, забирая все переживания и волнения прошедших дней, смывая всю тяжесть и унося в канализацию все существующие проблемы. Хотя бы на время. На несколько минут, долгих, медленно тянущихся минут я буквально выпал из реальности, погружаясь в свои мысли и ощущения, витая между этим миром и каким-то еще, который просто невозможно описать обычными словами. Поистине волшебно. Я стоял, изо всех сил держась рукой о стену, чтобы не упасть, и понял, что больше не могу. Быстро домывшись до конца, я выключил воду и, неловко и пугающе медленно выбравшись из ванны, замотался в большое банное полотенце, босиком потопал в свою комнату, оставляя за собой дорожку из мокрых следов на полу. Достав из комода чистое белье, я натянул его на себя и без сил рухнул на кровать. Я сел, согнувшись почти пополам, в попытке найти под ней хоть одну пару чистых носков, и после, натянув удачно подвернувшуюся пару, упал спиной на чистые простыни. Только сейчас я осознал, насколько мягкой была моя кровать. Невозможно было сравнить ее с маленьким диваном около реанимации или твердой скамейкой около обычной палаты. Пообещав себе полежать буквально пару минут, я с наслаждением и какой-то едва заметной болью прикрыл глаза и просто растворился в таких знакомых ощущениях мягкости подушки, пружинистости матраса и нежности покрывала. Непонятно откуда взявшаяся темнота стала наползать на меня, окружать со всех сторон; меня словно тянуло куда-то вниз, в бездонную пропасть, и все мои попытки остаться на поверхности безжалостно разбивались о наползающие высокие скалы. *** Я открыл глаза и непонимающе уставился на белый потолок. Почему у меня все болит, словно я не спал, а работал несколько дней в шахте, почему я спал поперек кровати, даже не накрывшись одеялом, почему все мои конечности выкручивает так, как будто по мне проехался громадный грузовик? Что вообще со мной произошло и почему я, черт возьми, в трусах?! За окном было темно, и я бросил взгляд на будильник, стоящий на тумбочке рядом с кроватью. Двадцать три семнадцать. Внезапное осознание накатило на меня невероятной волной: Денис, больница, вышел из комы, Илья, дом. Боже, как же я мог так надолго его оставить?! Я же хотел быть рядом с ним, а вместо этого завалился спать, как какое-то животное! Громко матерясь и ругая себя всевозможными словами, я бегал по квартире и собирал разбросанные вещи, которые непонятно каким образом оказались в самых неожиданных ее уголках. Я корил себя за то, что на такой большой промежуток времени оставил Дениса без присмотра и моего присутствия. Как он там? Ему лучше? Как он себя чувствует? Все ли в порядке? Уже выбегая в коридор и натягивая обувь, я набрал номер Ильи, молясь, чтобы он снял трубку. На пятом гудке ко мне подкралось отчаяние, но в тот самый момент, когда я хотел нажать на отбой, в телефоне раздался громкий голос друга: — Алло. Что ты хочешь? — Эмм... — смутился я от такой прямоты парня, гадая, от чего же такого интересного я его отрываю. — Скажи, меня сейчас не пустят в больницу? С того конца провода раздался тихий смех. — Ты серьезно, Саш? Ты время видел? Даже если ты пройдешь мимо охранника, то дежурная медсестра тебя и близко не подпустит к его палате. Возможно, если все показатели будут в норме, его завтра переведут в обычную палату, и ты сможешь его увидеть. А сейчас лучше останься дома и нормально отдохни, чтобы не пугать завтра Дениса своими мешками под глазами. Мы заедем за тобой утром, хорошо? — Хорошо, — выдохнул я, понимая, что Илья был абсолютно прав по всем пунктам. Оставив телефон на тумбочке в коридоре, я медленно стянул с себя обувь и потопал обратно в комнату, потирая заспанные глаза. Желудок угрожающе заурчал, напоминая о своем существовании, и я, развернувшись на полпути, пошел на кухню. Нашарив в холодильнике черствый батон и недельной давности колбасу, которая подозрительно смотрела на меня, я поставил чайник и, сев за стол, начал лениво нарезать себе бутерброды. Уже через десять минут я сидел за столом, сытый и почти довольный, и клевал носом, несмотря на то что проспал так много времени. Не знаю, что это было: усталость или просто теплый чай дал такой эффект, но я снова хотел спать. Так что я опять пошел в свою комнату и, на этот раз аккуратно сложив одежду на стул, залез под теплое одеяло, практически сразу отключаясь. Проснулся я довольно рано (не удивительно — проспать столько часов за раз) и уже не мог дождаться восьми утра, чтобы позвонить другу и договориться о встрече. Вчера вечером он прислал мне смс, в котором строго-настрого запретил беспокоить его до этого времени, поэтому сейчас я сидел на кухне, весь собранный и готовый, и таращился на круглый циферблат больших серых часов, висевших на противоположной стене, буквально отсчитывая оставшиеся минуты. Громкий стук секундной стрелки наполнял звенящую тишину полупустой комнаты и каждым новым стуком отдавался едва заметной пульсирующей болью в висках. Просто сидя за пустым столом в тишине и уставившись в одну точку, я думал и всеми силами пытался отогнать от себя гнетущие мысли. Неизвестность будущего, судьбы Дениса, его нестабильное состояние пугали. Господи, да нам даже не объяснили толком, что с ним произошло! Неужели все настолько серьезно, что он впал в кому? В таком случае, сможет ли он выкарабкаться и полностью восстановиться? Не повлияет ли это на его глаза? Я не знал абсолютно ничего, но точно был уверен в одном: я никогда его не брошу и, если он позволит мне, буду с ним до последнего. Мне не важно, изменится ли что-то с ним или нет, поменяется ли он, захочет он меня видеть или нет, я не сдамся и не оставлю его. Слишком многое пришлось пережить, чтобы так просто опустить руки. Он должен будет меня выслушать. В таком же подвешенном состоянии я провел оставшееся время и всю дорогу до больницы. Илья с Костей тоже молчали, изредка перебрасываясь ничего не значащими фразами и многозначительно переглядывались, посматривая на меня. Я делал вид, что ничего не замечаю, заткнув уши наушниками с громкой грохочущей музыкой и прикрыв глаза темными солнечными очками. Я понимал, что веду себя как маленький ребенок, что так вправе вести себя только брат, над которым нависла опасность потерять единственного близкого человека, но я просто не мог себя контролировать. Я чувствовал себя виноватым за то, что произошло с Денисом, ответственным за то, что вовремя не остановил его, не сказал о своих чувствах. Возможно, будь я хоть чуточку смелее и умнее, если бы я не вел себя, как самый настоящий мудак, всего бы этого не было? Он бы не лежал сейчас без сознания в одиночной палате, весь побитый и поломанный, в окружении разных трубок и аппаратов. А я ведь даже не знаю, почему он послал меня. *** В ординаторской тихо и пусто; врачи, которые были там на момент нашего прихода, уже давно разошлись по своим пациентам. Доктор Дениса немного опаздывал, и каждый из нас настороженно сидел на своем краешке дивана, боясь лишний раз пошевелиться или прикоснуться к чему-либо: слишком стерильно и чисто там было. Илья с Костей что-то тихо обсуждали между собой, но я ничего не мог расслышать. Наушники мирно лежали в кармане штанов, и я искренне пожалел, что спрятал их, когда вошел в здание. Я медленно встал и, пройдя несколько шагов прямо, оказался около маленького комода, на котором стояло много разных мелких вещей. Я взял в руки самую обыкновенную статуэтку кошки, и только хотел ее подробнее рассмотреть, как дверь ординаторской открылась, и мне пришлось резко поставить ее на место, чтобы никто ничего не заметил. В помещение вошел мужчина средних лет, одетый в хирургическую форму светло-голубого цвета — такую здесь носили все врачи. Он был довольно высоким, из-за чего при входе ему пришлось наклонить голову, чтобы не задеть дверной косяк, рослым, крепкого телосложения. Коротко стриженные темные волосы лежали сейчас в беспорядке на голове, а причиной тому была такая же голубая шапочка, которую тот держал у себя в руке. Мужчина казался уставшим и утомленным, отчего, как и в нашу первую встречу, потирал глаза и еще больше ерошил волосы. Парни подскочили со своих мест и подошли к нему, а я остался стоять в стороне, никому не желая мешать, вот только теперь уже с пустыми руками. Сами собой они начали теребить край майки, но я не замечал этого, все внимание обращая к людям у входа. Доктор немного шарахнулся в сторону от неожиданности, но потом облегченно выдохнул и виновато улыбнулся. — Ох, прошу прощения, после ночного дежурства я немного не в форме. Я немного опоздал, но, если у вас есть еще немного времени, мы можем поговорить. Кажется, у вас были какие-то вопросы касательно моего пациента? — Дда-да, насчет Дениса. Он мой брат. Что с ним? — затараторил Костя и еще ближе подошел к мужчине, так что Илье пришлось немного притянуть его обратно к себе. — Извините, просто волнуюсь. — Ничего, — улыбнулся врач и указал на диваны, стоящие у противоположной стены: — Давайте лучше присядем. А Вы, молодой человек? Он посмотрел в мою сторону, и я непроизвольно покраснел, громко сглотнув. Можно ли мне пойти и сесть с ними, когда я даже членом семьи не являюсь, в праве ли я сидеть там, рядом с ними, если я совершенно чужой человек здесь? Что я вообще здесь делаю? Зачем я приехал сюда? Боже, да ты же сам прекрасно знаешь ответ. — Саша, иди сюда и не ломай комедию, — сердитым голосом приказал Илья. — Не тяни время. Получив таким образом одобрение, я несмело сел рядом с другом и посмотрел на врача, который сел напротив нас и расслабленно откинулся на спинку дивана. Я искренне посочувствовал человеку, глядя на темные синяки под глазами и гадая, сколько же часов он уже не спал. — Итак, слепой молодой человек, которого избили до такого состояния, что он попал в больницу. Что?! Его избили?! ЧТО?! Как?! Кто? Расширившимися от ужаса глазами я смотрел на друзей, которые теперь нарочно не встречались со мной взглядами и судорожно пытался понять, почему они мне ничего не сказали. Кажется, теперь я понимаю, о чем они между собой говорили постоянно. — То, что он вышел из комы, можно считать настоящим подарком судьбы, простите мне мою прозаичность. В редких случаях травматическая кома длится такой маленький промежуток времени, поэтому сейчас мы тщательно следим за его состоянием. Последствия могут оказаться непредсказуемыми, но мы делаем все возможное, чтобы потери, если можно так выразиться, оказались минимальными. Он начинает приходить в себя, открывает глаза на некоторое время, но мгновенного результата ждать не стоит: процесс восстановления займет не один месяц. В лучшем случае, полгода. Мой пугающе громкий вздох прервал Костин вопрос: — А какие у него травмы помимо тех, о которых мы знаем? Насколько хорошо я мог его видеть, одним сотрясением мозга он не отделался. — Кроме ушиба головного мозга средней тяжести, у него был перелом нескольких ребер, что вызвало разрыв селезенки, и тот, в свою очередь, вызвал внутреннее кровотечение. Хорошо еще, что разрыв произошел прямо в больнице, и кровопотеря оказалась не такой большой — иначе исход мог оказаться летальным. Сквозь селезенку проходят крупные магистральные кровеносные сосуды. При разрыве селезенки объем кровопотери исчисляется литрами в минуту. Поэтому основная причина летального исхода для пострадавшего — это массированная кровопотеря и геморрагический шок, при котором прекращается сердечная деятельность. Анатомически селезенка представляет собой резервуарную полость с железистой тканью. Это очень хрупкое образование, которое снаружи покрыто толстой мышечной капсулой, состоящей из нескольких слоев. В физиологическом состоянии эта капсула может выдерживать большие перегрузки и сильные удары, в том числе и при падении человека с высоты. В измененном состоянии селезенка увеличивается в размерах, её капсула истончается и становится достаточно тонкой для того, чтобы даже при малейшем ударе произошел разрыв. Я усиленно перелистывал свой словарик в голове, пытаясь переварить услышанную информацию, и сейчас как никогда жалел, что прогуливал в свое время уроки биологии: сейчас бы мне пригодились кое-какие знания из этой области. А Борис Валерьевич (успел прочитать имя на бейджике) все продолжал: — Нам пришлось удалить часть селезенки, но другую часть все же удалось сохранить, и иммунная система организма не так ослабла. Даже несмотря на то, что после удаления её функции часто берет на себя печень, это очень сильно ослабляет иммунный ответ, что может негативно повлиять на иммунную систему в целом и вызвать иммунодефицит. Также у нас было подозрение на пневмоторакс, но оно, к счастью, не подтвердилось. На данный момент мы склонны думать, кризис уже позади. Боковым зрением я следил за реакцией друзей и понимал, что не я один в этом помещении ничего не понимаю. Илья сидел, нахмурив брови и жуя свою губу, и пытался придать своему лицу умный вид, а Костя, напротив, выглядел потерянным и даже не пытался притворяться. — Ладно, парни, я понял, что нагрузил вас слишком сильно. Прошу простить мне мою оплошность. Если говорить простым языком, то парню повезло и сейчас у него довольно высокие шансы полностью восстановиться, поэтому не стоит терять надежды. А сейчас, я думаю, вы можете навестить его. Медсестра проведет вас, а я, с вашего позволения, немного отдохну. — Спасибо Вам огромное за моего брата, — тихо сказал Костя, вставая и крепко пожимая руку доктора. — Спасибо большое. Думаю, мы уже пойдем и не будем Вам мешать. Они с Ильей встали с дивана и, попрощавшись, вышли из ординаторской, и только после этого я встал со своего места и подошел к мужчине, который все это время не сводил с меня сосредоточенного цепкого взгляда. — Спасибо Вам. Я не знаю, что еще сказать, чтобы полностью выразить Вам мою благодарность, я... — Я понимаю, — улыбнулся Борис Валерьевич, протягивая мне руку. — Удачи. — Спасибо, — как зачарованный повторял я, пожимая руку и уже после выходя вслед за своими друзьями. — Спасибо... Нас провели к палате Дениса, которая находилась практически в самом конце широкого, просторно коридора. Из-за быстрой ходьбы халат, который был просто накинут мне на плечи, постоянно норовил слететь, и мне приходилось держать его обеими руками. Оставив нас возле палаты одних, медсестра, молоденькая блондинка лет семнадцати, которая всю дорогу не сводила с меня своих больших голубых глаз, ушла на свой пост, пройдя буквально рядом со мной и обдав меня шлейфом явно дорогих и слишком сладких для нее духов. С трудом сдержав рвущийся наружу кашель, я через силу улыбнулся ей, мысленно представляя, как расстроится она, узнав правду. Костя первым зашел в палату, а я дернул Илью за руку, не давая другу пройти вслед за парнем. — Дай им немного времени наедине, — прошептал я и, кивнув головой Косте, увел друга на гостевые диванчики, подальше от шума и толпы людей. — Какого хрена ты не сказал мне про то, что его избили?! — яростно зашептал я, изредка срываясь на рык. — Не ори на меня, — так же агрессивно ответил Илья, машинально сжимая руки в кулаки. — То, что ты меня никогда не слушаешь, это не мои проблемы. — Да ты и словом не обмолвился об этом! — Моя самая первая фраза была: "Дениса избили, и он в больнице!" Еще тогда, когда забирал тебя из дома твоей мамы. Так что не ори на меня за то, что все мои слова пролетают мимо твоих ушей! — закончил Илья и только потом сообразил, что слишком сильно повысил голос. Некоторые посетители, сидевшие на соседних от нас диванчиках, оглянулись и смотрели на нас широкими глазами. Некоторые таращились в непонимании, некоторые злились, что их тревожат, некоторые сочувственно кивали и понимающе улыбались, как бы говоря: "Да, такое бывает. Мы тоже через это проходили". На самом дальнем диване сидела молодая пара. Муж, сам с трудом сдерживая слезы, всеми силами успокаивал тихо, но до безумия отчаянно рыдающую жену, сжимающую в руках старую, потертую плюшевую игрушку — видимо, принадлежащую их маленькому ребенку. Да, у каждого здесь свое горе. — Веди себя спокойнее, — одернул я парня, схватив край его рубашки. — Не пугай людей. — Это ты мне говоришь? Руки убери! — уже тише, но все так же зло выплюнул Илья и, высвободив кусок ткани, отодвинулся на другой край дивана. — Успокой свои нервы. Не ты один переживаешь. — Ладно, прости меня, — чуть слышно произнес я, не в силах оторвать глаз от несчастных молодых родителей. Какое право имею я злиться сейчас, когда Денис более-менее стабилен, в то время как такие вот молодые пары могут потерять маленького ребенка? — Давай замнем. — Ладно. Так ты хочешь услышать подробности или опять начнешь буйствовать? — потирая глаза, спросил Илья и придвинулся чуть ближе. — Ну перестань. Давай уже, выкладывай. — Помнишь тот вечер, когда Костя притащил его в кафе, чтобы вы смогли нормально поговорить? — Такое забудешь... — устало протянул я, мысленно возвращаясь в тот роковой день. — Так вот, пока мы остались на сцене работать, Костя побежал за Денисом, но тот успел убежать от него. Не знаю, как это у него получилось — да меня вообще поражает этот парень, с каждым разом все больше и больше — но он вывернулся из захвата Кости и помчался прямо. Его чудом не сбила машина: благо, это был вечер, и машин на дороге было мало, и он скрылся в ближайшей подворотне, — Илья достал из рюкзака бутылку воды и, сделав глоток, предложил мне. — Пока Костя сообразил и побежал за ним, Денис уже скрылся из виду. Костя не знал, куда именно тот убежал, но тут улицу пронзил громкий дикий крик. Он побежал на звук, но было уже поздно: Денис лежал на земле, согнувшись почти пополам и отчаянно прикрывая лицо руками, а два амбала пинали его ногами. — Я сделал еще один глоток обыкновенной воды, замечая, что мои руки непроизвольно дрожат. — Костя спугнул их, не без труда, конечно, и сразу позвонил в скорую. Врачи сказали, еще чуть-чуть, и они бы не успели. Я наконец отдал Илье пластиковую бутылку и, пока тот закручивал крышку, пытался отогнать от себя навязчиво лезущие в голову страшные картинки. Руки дрожали еще сильнее от накатившей на меня ярости, а перед глазами плясали яркие вспышки. Как можно быть такими подонками?! Как таких людей вообще земля носит?! Да их и людьми назвать-то страшно! Только мрази нападают на невинного беззащитного человека, да еще и избивают того почти до смерти. Как же мне хочется что-нибудь сделать, и это чувство бессилия и безысходности добивает меня еще сильнее. — Вы в полицию звонили? — Да, но они нам сразу сказали, что вряд ли что-то смогут сделать, — Илья пожал плечами. — Этих подонков уже не найти. Илья еще что-то хотел сказать, но мы почти одновременно увидели подходившего к нам Костю и замолчали. Парень выглядел лучше, чем когда мы оставили его в палате: на лице было написано облегчение. Взгляд словно потеплел, а движения стали несколько свободнее. — Ну что, как он? — спросил Илья, вставая с дивана и подходя к своему парню. — Он очнулся и даже сказал два слова, — сиял улыбкой парень, и у меня словно камень с души свалился. Неужели с ним действительно все будет хорошо? — Правда, потом снова уснул, но мы уже можем побыть с ним. Поднявшись с дивана, я подошел к Косте и крепко его обнял — так сильно, насколько смог. Он на это лишь слабо улыбнулся и, приобняв в ответ, еле слышно прошептал в самое ухо: — Он спрашивал о тебе. — И что ты ему сказал? — я не смог скрыть испуг в голосе, силясь отодвинуться от парня, чтобы посмотреть на него, но тот не дал мне даже шевельнуться. — Он сразу после этого отключился, и я не успел ничего ответить, — успокоил меня Костя и после небольшой паузы добавил: — Ребята, вам все равно придется поговорить. Не думай, что последний месяц страдал ты один. — Спасибо, — я тихо выдохнул и медленно отстранился, отходя на несколько шагов. — Все будет хорошо, — подмигнул мне Костя, ободряюще похлопав по плечу, подошел к Илье и, не обращая внимания на рядом сидящих людей, чмокнул того в щечку, предварительно крепко прижав к себе одной рукой. Все вместе мы пошли к Денису, и только около самой двери палаты я понял, что не смогу туда зайти. Я не знал, что буду говорить, не знал, как нужно вести себя, как он хочет, чтобы я себя вел после всего, что случилось. Ладно, я просто боялся. Признаю, это глупо и совершенно абсурдно, но я не мог перебороть себя — не здесь, не при людях. Хоть он и был без сознания, я боялся, что он очнется, увидит меня и поймет, что больше меня видеть не хочет. Хотя, собственно, именно это он мне в свое время и сказал. Но я боялся услышать это еще раз, теперь уже лицом к лицу. — Ребят, вы идите, а я...посижу... где-нибудь... здесь, — запинаясь, пробормотал я и, пока они не успели мне ничего возразить, ретировался в сторону больничного кафе. Многообещающим и торжественным словом "кафе" здесь гордо именовалась обычная больничная столовая, в которой совсем недавно сделали ремонт и поставили несколько рядов маленьких квадратных столиков. И хотя они всеми силами старались придать этому месту схожесть с типичными кафе — даже буфет отделали по первому классу и повесили телевизор на стену — все равно это была обычная столовая с больными, которые сидели со своими родными и о чем-то тихо разговаривали. Однако, стоит заметить, что эта обстановка разительно отличалась от того корпуса, куда мы сначала попали по ошибке. Тут не было противного мерзкого запаха мочи и грязных тряпок, а в воздухе витал лишь слабый запах лекарств, без которого не обходится ни одна больница. Быстро пробежав глазами по большому, просторному помещению, я нашел свободный столик в самом углу и, пока с нетерпением ждал свой черный кофе, который на деле оказался обычным растворимым, следил за тем, чтобы его никто не занял. Уж очень мне понравилось это место: там никто не ходил, народу вокруг практически не было и никто не стал бы мне там мешать. Наконец получив свой заказ, к которому еще прилагался бесплатный пакетик сахара (какая щедрость!), я направился к моей цели и с наслаждением откинулся на неудобный жесткий стул с железной спинкой. Следующие часа два я провел на этом же месте, пытаясь найти в Интернете хоть какую-нибудь полезную информацию, более понятную для меня, чем термины врача. Ох, лучше бы я этого не делал, ибо за столь короткое время я начитался разных ужасов, после которых не оставалось совершенно никакой надежды. Я вспоминал доктора: он не выглядел сильно взволнованным или озабоченным, наоборот, успокаивал нас, говорил, что все страшное позади. Так может, так оно и есть, и все, что пишут в Интернете, всего лишь бред? Телефон, уже давно заблокированный и убранный подальше с глаз, спокойно лежал на столе рядом со мной, в то время как я, словно зачарованный, уставился в телевизор и не мог оторвать от него взгляда. Какой-то пожилой мужчина с трудом отвоевал пульт у большой и грозной медсестры, которая посмотрела уже больше четырех программ о моде подряд, и переключил на канал о животных. Сначала я не обратил на него особого внимания, но, черт возьми, спустя пару минут я уже увлеченно смотрел на то, как лев пытается догнать косулю и как она пытается от него скрыться. Телефон завибрировал, и на дисплее высветилась яркая надпись входящего вызова: "Илья". Мотнув головой, прогоняя таким образом небольшую сонливость, я провел руками по лицу и, выдохнув, нажал на "принять". — Привет. Ну и где ты ходишь? — Дарова. Я в кафе сижу, — ответил я, снова невольно осматривая помещение. — Что ты хотел? — Все это время? — удивился Илья. — Мы думали, ты уже домой поехал. Просто мы думали ненадолго отъехать и решили предупредить тебя. — Да-да, хорошо. Я... я посижу около палаты, посмотрю за ним. Спустя долю секунды молчания, прямо в самый микрофон Илья прошептал: — Путь свободен. Иди к нему. И сразу же отключился. Ну да, действительно, проще же приказать и сразу повесить трубку. Да они что, сговорились оба? Почему они оба пытаются заставить нас поговорить тогда, когда я еще не в состоянии, а Денис вообще лежит избитый без сознания? Совесть больно уколола меня: "Ты же его так долго не видел, ты скучаешь. И он спрашивал о тебе. Ну сколько уже можно оттягивать этот момент и играть в какие-то непонятные игры?". Неужели действительно пора? Решительно и громко отодвинув стул, я встал и направился навстречу своей неизвестности.