Fata Morgana

Evanescence - Lithium Густой туман застилает улицу, словно укрывая всё вокруг воздушным одеялом. Белая пелена перекрывает доступ к кислороду. Я задыхаюсь, но продолжаю бежать. Звук приближающихся шагов вызывает приступ паники. Чувствую, что монстр уже совсем близко. Внезапно ощущаю сильный удар в спину, спотыкаюсь и падаю, пролетев несколько метров. Грубый асфальт счёсывает тонкую кожу на ладонях, заставляя вскрикнуть от боли и ужаса. Кто-то хватает меня за волосы, вынуждая поднять голову. Сдавленно всхлипываю, беспомощно хватая ртом воздух. В ответ мой мучитель лишь начинает глумливо смеяться, а я понимаю, что спасения не будет. Похотливые руки начинают жадно исследовать моё тело, а насмешливый голос громко произносит: — Вот ты и попалась. Я громко кричу и пытаюсь вырваться, но сильные руки удерживают меня на месте. Начинаю беспомощно брыкаться, в надежде оттолкнуть мужчину, но мои жалкие попытки тщетны. — Тише, это сон. Всего лишь сон, — тихий шёпот совсем не похож на тот глумливый смех, который я слышала буквально минуту назад. Мужчина осторожно обнимает меня и гладит по волосам. Только в этот момент сознание начинает неторопливо проясняться. Вместо густого удушливого тумана я чувствую еле уловимый запах кофе, а сумрачную улицу заменяет просторная комната. «Очередной кошмар. Это всё не взаправду», — снова и снова повторяю в своих мыслях, прижимаясь к широкой груди, после чего принимаюсь выискивать в глубинах сознания последние воспоминания. Помню, как вернулась домой, плохо себя чувствовала, а дальше... Всё обрывается, перед глазами лишь темнота. Наконец поднимаю голову, встречаясь с обеспокоенным взглядом Шеннона. — Как ты? — Не знаю, — шепчу, оглядываясь по сторонам. Только сейчас начинаю прокручивать в голове последний эпизод, который помню. — Я что, потеряла сознание? — Да. Как ты себя чувствуешь? — Голова болит, — мгновенно отвечаю, действительно чувствуя отвратительную головную боль вкупе со слабостью во всём теле. В следующее мгновение я испуганно оборачиваюсь и смотрю на часы. Через два часа мне нужно быть на съёмочной площадке, так что нет времени прохлаждаться. Несмотря на головокружение, укутываюсь в одеяло, осторожно поднимаюсь на ноги и в этот момент замечаю пугающую деталь. — Как я здесь оказалась? — тихо произношу, с подозрением покосившись на Лето. — Я принёс тебя. — Раздевал меня тоже ты? — я гипнотизирую его взглядом, отчаянно умоляя сказать, что он этого не делал. Шеннон лишь тяжело вздыхает и отводит взгляд. Этот его жест будто обрывает что-то внутри. Всё во мне противится этой мысли, но поведение Лето не позволяет усомниться. Как? Как он мог? — Мэри, только без истерик, — он произносит эту фразу безо всяких эмоций, чем делает ещё больнее. — Да пошел ты! — вскрикиваю и сразу же чувствую резкую головную боль. — Ведь я просила не делать этого! Доверяла тебе, а ты плевать хотел на мои чувства! — Прекрати орать и делать трагедию на пустом месте, — Шеннон по-прежнему говорит спокойно, но я замечаю вспыхнувший огонь ярости в его глазах. Собираюсь грубо ответить, когда слышу хлопок двери. — Что здесь происходит? — взволновано произносит Мон, заставляя меня сдавлено простонать. Вот только семейных разборок мне не хватает. — Что ты здесь делаешь? — обращаюсь к сестре, чем вывожу её из себя. — Ты издеваешься? Вообще-то, я здесь живу, а вот какого чёрта в нашей квартире находится этот мужик, — она кивает на Шеннона и тот не выдерживает. — Тебя не должны касаться наши отношения, так что не лезь, куда не звали! — Пошел ты. — Прекратите! — ору не своим голосом, мгновенно ощущая головокружение. Как следствие, не могу удержаться на ногах и падаю на пол. Я закрываю лицо руками, чтобы не слышать голоса этих придурков. — Вот видишь! Это всё из-за тебя. Посмотри, до чего довёл мою сестру. — Заткнись. Пока ты не притащилась, всё было нормально, — злобно шипит Шеннон и поднимает меня с пола. Вскоре я чувствую под собой мягкую постель и сворачиваюсь в позу эмбриона. Меня окутывает отчаянное желание исчезнуть отсюда, скрыться от пронзительных взглядов, не слышать родных голосов. Такое впечатление, что меня втоптали в грязь, а теперь насмехаются. — Уйдите из моей комнаты. Оба, — прошу, надеясь на понимание. К счастью, Мон и Шеннон молча выходят в коридор, оставляя меня наедине с гнетущими мыслями. В голове до сих пор не укладывается, что он это сделал. Хотя я злюсь не на Шеннона, а на себя. На протяжении шести лет я скрывала свои увечья от посторонних глаз. Эти уродливые шрамы видела лишь моя сестра, а Шеннон в один миг разрушил всё, в чём я успела себя убедить. Будто давно привыкла к шрамам, наступила стадия смирения и мне всё равно. Только сейчас всё иначе. Все чувства вспыхивают ярким фейерверком, и я ощущаю себя оголённым нервом. Наверное, сейчас подходящий момент устроить настоящую истерику с битьём посуды или же разрыдаться горькими слезами. Только я поклялась себе никогда не плакать, а посуду лучше оставить неуравновешенным идиоткам. Преодолев себя, поднимаюсь с постели и направляюсь к шкафу, чтобы достать одежду. Из коридора доносятся приглушённые крики Моники и Шеннона. Неужели они не понимают, что делают мне только больнее? Лишь два близких человека способны доставить такую боль, будто полоснули ножом по сердцу. На ватных ногах выхожу из комнаты, и эти двое мгновенно замолкают. Я скрываюсь в ванной, не желая их видеть. В данный момент даже Моника не способна меня успокоить. Я становлюсь перед огромным зеркалом, ужасаясь собственного внешнего вида. Само по себе бледное лицо сейчас выглядит ещё более устрашающим, тёмные круги под глазами делают меня похожей на утопленницу, а потрескавшиеся губы и спутанные волосы только дополняют мрачную картину. Торопливо сбрасываю с себя одежду, и внимательно всматриваюсь в отражение. «Он видел. Видел твоё уродство», — насмешливый голос сознания шепчет одну и ту же фразу, доводя меня до грани истерики. Множество тонких линий, которые тянутся по моему телу зловещими узорами. Рукотворные увечья. Эти шрамы до конца жизни будут напоминанием о загубленной душе и моей персональной агонии. Умываюсь холодной водой, наспех приводя себя в порядок. Я не имею права подвести ребят и сорвать съёмки. Кое-как одеваюсь и наношу макияж, чтобы хоть немного скрыть следы простуды, и не спеша покидаю своё укрытие. В коридоре меня встречают два противника, которые, кажется, в любую минуту готовы вгрызться друг другу в горло. Вражда Моники и Шенна мне определённо не нравится, но у меня нет сил выяснять отношения сегодня. — Мон, мы поговорим с тобой позже. Прости, что не сказала раньше, — обращаюсь к сестре, взглядом призывая её молчать. — Шеннон, а тебе лучше сейчас уйти, — в моём голосе больше нет злости. Только грусть и усталость. Не дожидаясь ответа, я хватаю сумку, обуваюсь и поспешно покидаю квартиру. Не придумав ничего лучше, спасаюсь бегством. Обычно меня раздражает подобная трусость, но сейчас нет ни сил, ни желания устраивать разборки. Когда приезжаю на съёмочную площадку, ребята мгновенно замечают мою болезнь, но мне удаётся убедить их, что всё хорошо. Простуда даёт о себе знать, ломая кости и награждая дикой головной болью. Весь день проходит в напряжении, поэтому я с трудом доживаю до вечера. Как только слышу слова режиссёра о том, что все могут быть свободны, торопливо начинаю собираться. Сейчас мне хочется быстрее оказаться дома, юркнуть под одеяло и забыться хоть на одну ночь. Наверняка меня ждёт Моника, изнывая от любопытства и злости. Уверена, сестра не одобрит мои отношения с Шенноном, но я объясню ей всё позже. Она должна меня понять. Полна решимости сегодня уйти в забытье, я оказываюсь на улице. Прохладный ветер развивает волосы, и я ускоряю шаг, но мне не удаётся пройти и пары метров, как чьи-то цепкие пальцы хватают меня за руку. Мне даже не нужно оборачиваться, чтобы разоблачить своего преследователя. — Шеннон, я сейчас не готова говорить, — устало произношу. — А придётся, — его голос звучит безразлично, точно так же как утром. У меня нет сил на споры, поэтому я молча следую за ним. Когда мы садимся в машину, достаю телефон и набираю Мон, предполагая, что разговор с Шенноном затянется. Предупреждаю сестру, что не приду ночевать, за что удостаиваюсь злобных криков и угроз. Лишь спустя минут пятнадцать мне удаётся утихомирить Монику, пообещав вечер откровений с бутылкой бурбона. Шеннон всё это время делает вид, что не замечает меня. Даже когда я отключаюсь, он не произносит ни слова. Остаток пути мы проводим в молчании. Лишь оказавшись в доме Лето, я не выдерживаю: — Давай напьёмся. — Устроим ночь пьяных откровений? — Типа того, — киваю, и мы проходим на кухню. Шеннон достаёт из бара бутылку виски и два бокала. Мы садимся прямо на пол, и Ше разливает янтарный напиток по бокалам. Подношу пьянящий янтарь к губам, вдыхая резкий запах. В следующую секунду виски обжигает нёбо, теплой волной скатываясь в желудок, а в комнате по-прежнему царит нерушимая тишина. Чувствую на себе пронзительный взгляд Шеннона, который похож на касание рук. Такое впечатление, что его взгляд проникает под одежду, выжигая на коже зловещие отметины. Лето достаёт из кармана пачку сигарет и закуривает. Морщусь от едкого дыма, но не смею перечить. Не сейчас. Второй бокал виски делает своё дело — успокаивает и практически убивает головную боль. Простуда всё ещё даёт о себе знать, но ей не удаётся завладеть моим телом. Мы продолжаем сидеть и молчать, окутанные облаком сигаретного дыма. Вскоре пьяное удовлетворение сменяется смутным беспокойством, и я нарушаю тишину: — Не молчи. — Что ты хочешь услышать? — Хоть что-нибудь, — пожимаю плечами. — Мне гораздо интересней знать твои мысли. — Прости, что наорала утром. — Спасибо, что не нанесла увечий, а то я тебя знаю, — Шеннон улыбается, пытаясь разрядить напряженную обстановку. — Знаешь, — делаю глубокий вдох, закрывая глаза и погружаясь в собственные воспоминания. — Я пыталась от них избавиться. Лазерная шлифовка и всякие новомодные штуки. Только делала это не потому, что хотела вернуть красоту. Просто каждый раз, посмотрев на себя в зеркало, я вспоминала ту ночь. У меня создавалось впечатление, что шрамы оставила себе не я. Казалось, что это отметины от рук того урода. Я смотрела на себя, а видела его, слышала глумливый смех и ощущала его прикосновения. Тогда мне казалось, что шрамы защитят меня от того кошмара, а всё вышло наоборот. Ещё два года назад моё тело было гораздо уродливее. Пластический хирург спас ситуацию, но всё равно многие шрамы уже невозможно убрать. Я свыклась со своей болью и собственным уродством. А сегодня утром… — Ше не позволяет договорить, потому что приближается ко мне и крепко обнимает. Я кладу голову ему на плечо, и больше не говорю ни слова, прислушиваясь к тяжёлому дыханию. Руки Шеннона настойчиво скользят по моей спине, а мне остаётся судорожно вдыхать воздух, ожидая его реакции. Сейчас я жду чего угодно. Даже если он выставит меня из своего дома, то это не станет сюрпризом. Такой финал вполне прогнозирован. — Мэр, не смей думать о подобном, — произносит Шеннон, будто прочитав мои мысли. Я лишь прижимаюсь к нему, не найдя в себе сил ответить. В следующее мгновение он поднимается и отрывает меня от пола. Я крепко обнимаю его за шею и закрываю глаза, пытаясь довериться музыканту и отпустить свои страхи хоть на одну ночь. Через несколько минут мы оказываемся в какой-то комнате. Лето не включает свет, делает пару шагов и опускает меня на кровать. Шеннон наклоняется надо мной, и я ощущаю его тёплое дыхание на своей шее. Продолжаю обнимать его, осознавая, что не хочу отпускать. Внезапно в душе поселяется смутное беспокойство, вынуждая меня лихорадочно выискивать в собственном сознании ответы на такие важные сейчас вопросы. Понимаю, что не хочу рушить ту хрупкую связь между мной и Шенноном. Тонкая грань, сотканная из ощущений. Мне не хочется отпускать Лето. Кажется, если сейчас он оставит меня, то мне уже никогда не удастся его вернуть. — Не уходи, — шепчу ему на ухо, охваченная едким ощущением беспокойства. Чувствую, что Шеннон удивлён, но он не произносит ни слова. Лето ложится рядом, привлекая меня к себе. Я кладу голову ему на грудь, прислушиваясь к ровному дыханию, и медленно погружаюсь в сон.