Адрес: до востребования

Моросил дождь, было холодно, на бледном небе — ни просвета, но там, за мглою, сияли глаза, которые для него стоили солнца.*

При подготовке литературного вечера Фрэнк не замечает, когда Джерард превращается для него в человека, который скрашивает его день. Мужчина упускает тот момент, когда мальчик перестает быть посторонним, абстрактным человеком, частью работы. Учитель игнорирует тревожные звоночки в своей голове, которые уже бьют в набат. Он не слышит их. Фрэнк также упускает тот момент, когда начинает улыбаться в ответ на немного застенчивую улыбку мальчика. Джерард неожиданно открывается с новой стороны. Нет, он все так же продолжает рассуждать на сложные темы о жизни и смерти, толерантности и доверии, предательстве и подлости, лжи и правде. На каждый вопрос он имеет свою точку зрения, которую готов отстаивать. И все же. Теперь Фрэнк видит в нем ребенка, коим ему и положено быть по возрасту. Очень трудно серьёзно относиться к вопросу: «Есть ли жизнь после смерти?», - когда его произносит не тот сосредоточенный парень, хмурящий брови, изогнутые идеальной дугой, а мальчик, перепачканный краской, в старой клетчатой рубашке, источающей запах юности, масляных красок и растворителя для их снятия. - Христианский День Всех Святых впервые возник еще в IX в. в Англии на основе языческого праздника огня Самхейна. Этот главный кельтский праздник символизировал окончание сбора урожая, конец старого года и начало нового. В то время этот праздник отмечался в начале ноября. По обычаю, кельты гасили все домашние очаги вечером, а ранним утром снова зажигали, но не обычным способом, а от священного огня. Священным считался тот огонь, который был разожжен друидами — кельтскими жрецами. Священные костры обычно зажигали на вершинах холмов в дубовых рощах. Потом друиды приносили злым духам жертвы, чтобы задобрить их. Все это происходило ночью, а утром они дарили людям угли от священных костров. Воскресшему огню приносились жертвы, обычно в их роли выступали растения и животные, - Джерард тихо рассказывает историю праздника, которую готовит к вечеру. При этом он продолжает развешивать нарисованные декорации, преображая кабинет литературы в настоящее убежище страха. - Никогда бы не подумал, что все настолько глубоко уходит корнями в древность. - Ну же, мистер Айеро! Я поверить не могу, что Вы родились в этот день и не интересовались историей праздника, - Джерард разворачивается в пол-оборота, улыбаясь. Мужчина думает в этот момент, что мальчику очень идет эта улыбка. Такая воздушная, эфемерная, украшающая миловидное лицо. - Я никогда особо не любил день рождения, да и не до историй было, - мистер Айеро предается воспоминаниям, пока ученик продолжает вешать гирлянду из ярких оранжевых тыкв с прорисованными зубчиками. Он вспоминает о детстве, не находя в нем как особо радостных дней, так и полностью темных часов. Его детские годы были наполнены каким-то суррогатом настоящей, типичной провинциальной жизни. Одинаковые дома, одинаковые, как под копирку, семьи, состоящие из работников среднего звена и домохозяек, одинаковые дети. Среднестатистические проблемы, банальное времяпровождение. Отсутствие всплесков и красочных эмоций. И дни рождения Фрэнка проходили в такой же атмосфере, с привкусом сливового пирога, ароматом дешевого пива дяди Джима и перетушенной кислой капусты. После такого праздника оставалось грустное послевкусие в виде цветных бумажных конфетти и одноразовых стаканчиков, разбросанных по заднему двору. - Мистер Айеро, - издалека доносится голос парня, буквально выдергивающий учителя из воспоминаний. Отчего-то голос мальчика звучит в эту минуту по-особенному, чарующе. - Да, Джерард? – мужчина внимательно смотрит на Уэя, отмечая, что размытое пятно синей краски на щеке у парня делает его сходство с ребенком просто колоссальным. - Вы не хотите узнать, что было дальше? – Джерард задает пространный вопрос, задумываясь о реакции преподавателя. Он не привык к публичным выступлениям, считая, что там, под пристальным взглядом людей, ощущение уязвимости становится запредельным. Поэтому ему так важно рассказать сейчас всю информацию заранее, чтобы не испытывать завтра неловкости и скованности. - Конечно, Джерард. - Кельты свято верили в то, что в ночь Самхейн, когда старый год сменяется новым, границы между мирами стираются, поэтому все барьеры между материальным и сверхъестественным исчезают. В эту ночь Самхейн открывает врата между прошлым и настоящим, между всем живым и мертвым, между миром людей и миром духов. Причем духи здесь выступают как волшебные существа, настроенные по отношению к людям либо негативно, либо равнодушно. Согласно поверьям кельтов, только один раз в году люди могли легко попасть в мир духов. И наоборот — всякая нечисть или недовольные духи могли оказаться среди живых людей. Для защиты от них кельты одевались по их подобию и ходили по домам, прося еду для нечистой силы, чтобы задобрить ее. Для того, чтобы отпугнуть злых духов, костюмы мастерили как можно более страшные, - продолжает свою речь парень, а Фрэнк слушает его, но внимание рассеянное, ускользает с каждой новой ноткой хриплого, но в тоже время звонкого голоса ученика. Где-то в глубине души мужчины снова звенит звоночек, символизирующий тревогу. Не может учителю нравиться голос ученика до степени какого-то транса. - Главным атрибутом Хэллоуина является тыква, которая за рубежом называется «Джек-фонарь». По легенде, обычай делать фонари из тыквы ввел ирландский кузнец по прозвищу Скупой Джек. Однажды, в канун Дня всех святых, сам Дьявол хотел заполучить его душу и для этого предложил кузнецу купить кружку его любимого вина. Кузнец согласился на сделку с Дьяволом и получил взамен 20 лет спокойной жизни для себя. Однако земную жизнь Джек вел не как праведник, поэтому после смерти он был обречен бродить по земле, освещая себе путь кусочком угля. Этот уголь был необычным, так как получил его Джек от Дьявола во время заключения сделки. Этот уголь помогал Джеку поддерживать огонь внутри фонаря из тыквы. Кроме того, считается, что Джек-фонарь до сих пор не нашел покоя для своей грешной души и продолжает бродить по земле в ожидании Страшного Суда. Для защиты дома от не совсем доброго духа Джека-фонаря 31 октября из тыквы делается подобие головы, которую необходимо поставить на каждое окно. Если Джек, приблизившись к дому, увидит сам себя, то испугается и убежит. - А ты знаешь, что у меня есть татуировка в виде тыквы? – неожиданно даже для самого себя говорит Айеро. На лице Джерарда отражается несколько эмоций одновременно – удивление, замешательство и искорка восторга. - Это очень необычно для учителя, мистер Айеро, - наконец-то отвечает мальчик. - Да, это был опрометчивый шаг. Я сделал ее в двадцать, когда учился в Чикаго. Благо я сделал ее не на видном месте, - впервые за целый вечер Фрэнк позволяет себе улыбку. - Это довольно интересно, - говорит Уэй. – Я имею в виду, что поступок немного сумасшедший, но он же того стоит. Вызов моральным устоям прошлого века, когда чернила считались каким-то элементом маргинальности и грязи. Хотя это мнение до сих пор превалирующее. - В этом ты прав. - Я уже почти все развешал, осталось только на эти светильники паутину набросить, - мальчик наклоняется над своей спортивной сумкой и извлекает оттуда полупрозрачную ткань светло-серого цвета, действительно напоминающую паутину. – Готово. - Тогда можем собираться и идти. Уже почти девять вечера. Я опасаюсь, что твоя бабушка будет не довольна. - Да нет, все в порядке, мистер Айеро. Я ее предупреждал, - говорит Джерард, складывая в сумку все свои принадлежности. Юноша одевает поверх клетчатой рубашки черную толстовку со значками на левой стороне и подхватывает сумку. - Можем идти? - Да. Улица встречает их мелким, моросящим дождем. Темное низкое небо с тяжелыми тучами причудливых форм. Цвета варьируются от чернильно-синего до грязно-коричневого. В воздухе пахнет намокшими листьями и сыростью. Влага мешает мистеру Айеро зажечь сигарету с первого раза, спички отсырели, находясь в машине, где было открыто окно. С третьей попытки мужчина все же поджигает никотиновую палочку и делает первую затяжку. Напряженные нервы и уставшее тело расслабляются под действием дыма. - Мистер Айеро, как по-вашему, у меня получится? – некая тревога слышится в голосе мальчика. - Джерард, - Фрэнк тушит окурок о влажный асфальт, нарушая его первозданную чистоту, но не обращая внимание на этот факт. Сейчас его волнует состояние парня. Джерард кажется ему довольно сильной личностью, но при этом не лишенной сомнений и страхов. Личность ищущая, анализирующая, а значит искренняя и чистая. – Ты прекрасно подготовил доклад, я уверен в том, что ты справишься. Уэй улыбается уголком рта и говорит уже более твердыми интонациями: - Не люблю, когда внимание приковано ко мне. Это вызывает такое неприятное ощущение, как зуд под кожей от аллергии. Когда на тебя смотрят люди, ты не можешь спрятаться от них, приходится быть откровенным. А откровение как удушье. Смертельное оружие в руках, может и не врагов, но и явно не друзей. Несколько слов, всего несколько слов, а парень открывается для Фрэнка с еще одной стороны – ранимый, чувственный, эмоциональный. - Не стоит этого бояться. Не прячься, я почти уверен, что это не для тебя, - мягко произносит мужчина, наблюдая, как чуть усилившийся дождь блестит жемчужными каплями на черных волосах мальчика в свете фонарей школьного двора. Дорога домой занимает больше времени из-за мокрого асфальта. Айеро ведет автомобиль с предельной осторожностью, ощущая некую ответственность за Джерарда, который снова погружается в свои мысли. И только изредка отрывает взгляд от созерцания окна, переводя его на панель машины. - Важно же найти золотую середину? – вопрос как выстрел. - О чем ты? - Избегать крайностей, которые приводят к краху. Я просто вспомнил одну книгу. Фрэнк не удивлен этим. Он уже было даже начинает беспокоиться, потому что Уэй не вспоминал сегодня своих любимых книг, не цитировал их и не проводил аналогий. Впрочем, может быть, процесс рисования занимал все его внимание, потому что мужчина не видел никого, кто бы так сосредоточено рисовал простые тыквы и капли крови, будто от точности его рисунков зависит чья-то жизнь. Внимательный к мелочам. Еще одно качество, которое открывает преподаватель в парне. - Не думаю. Я никогда не был человеком страстей и крайностей, поэтому мне тяжело судить. А ты? - Нет, что Вы. Но иногда, читая, я испытываю маленькую толику зависти к героям, порывистым и смелым. - Время таких личностей уходит, Джерард. К сожалению, наша смелость ныне измеряется количеством издевок над слабыми, денег на банковской карте и прочим из этой серии. - Но в жизни всегда есть место поступку, мистер Айеро. - Не сомневаюсь. Герои рождаются в любой эпохе, если она того требует. Мы приехали, - Айеро тормозит у уже знакомого дома. Только сегодня на подъезде к дому, на потемневшем от дождя гравии, расставлены яркие тыквы. Фрэнк улыбается, когда замечает, что лица светильников не злобные, а милые. - Спасибо, мистер Айеро. Я злоупотребляю Вашим временем, простите. - Это я должен тебя благодарить за помощь, Джерард. - И все же, спасибо. - А к чему был твой вопрос о крайностях? - Я хотел бы узнать Ваше мнение. И Ваша реакция помогла мне спроецировать некоторые соображения насчет подарка для Вас, - Джерард снова улыбается. От этой улыбки мужчине становится не по себе. Она слишком нежная, теплая, настоящая. Не должны подростки со своим максимализмом и агрессией так улыбаться. - Подарка? О, черт, Джерард, не стоит, - Фрэнк не может подобрать слов. Это одновременно и приятно, и пугающе. - Это просто благодарность, мистер Айеро. - Спасибо, Джерард. - До свидания, - говорит Уэй, закрывая за собой дверцу автомобиля. - Пока, Джерард, - тихо отвечает мужчина, но юноша уже его не слышит. Он вприпрыжку направляется к дому, избегая дождя, который усиливается. Утро тридцать первого октября оказывается таким же пасмурным, как и вечер тридцатого. С неба сыпется мерзкая морось, которая оседает на легких прохожих тяжелым предчувствием долгого сезона холодов. Не густой, но ощутимый туман окутывает город, словно саван. Озябшие деревья роняют листья под тяжестью дождевых капель. Цвета охры, багрянца, меди, краплака блекнут под небесной водой, превращаются в унылые подобия великолепия, будто неловкий художник проливает воду на свое полотно. Хрупкая веточка сгибается под весом, нанизавшихся на нее капелек дождя. Они срываются с нее по очереди, падают в большую лужу, нарушая ее безмятежность, расходятся рябыми кругами, отражаясь от края. В самой луже отражается весь школьный двор и детвора, спешащая скрыться от холода под сенью здания. И только несколько парней стоят за углом левого крыла школы, покуривая дешевые сигареты и неспешно переговариваясь. - Не понимаю я этого Крейга, - говорит Клайв. – Интересно, что ему нужно от тебя, Джи. Джерард пожимает плечами, обтянутыми сегодня в водонепроницаемую шёлковую ткань плаща. В честь праздника и как помощь с вещами, коих было много, бабушка Хелена достала своего раритетного «Жука» из гаража и отвезла внуков в школу. - Странный он, - вмешивается Сэм. - Нет, - Уэй даже мотает головой. – Он…необычный, я бы сказал так, но не странный. Мы можем заблуждаться на его счет. - В конце концов, это не важно, он же тебе не друг? - говорит Клайв, отправляя окурок в ближайшую лужу, чем заслуживает укоризненный взгляд Джерарда и отрицательный кивок головой. - Пойдемте, звонок скоро. Трое ребят направляются внутрь под пристальным взглядом четвертого. Мастерс тихонько матерится под нос, натягивает капюшон куртки почти на самый лоб и разворачивается в обратную сторону от школы. Настроение идти на занятия кануло в Лету. Миссис Хаммонд вещает монотонным голосом об очередном законе физики. Ученики сонными взглядами провожают ее тучную фигуру, облаченную в твидовый костюм. Дождь снова идет, стучит, создает шум, рисует прозрачными каплями на окнах, смывая пыль, смешиваясь с ней, образует витиеватые линии. Клайв играет в телефон, прячась за пышной прической Дженни, которая, по все видимости, решила быть ведьмой на вечеринке. Сэм сминает уголки учебника, иногда поднимая глаза и направляя их на доску. - Прекрати, - шипит Джерард. - А что? - Сэм, ты занимаешься порчей школьного имущества. И кроме того, это книга, - как факт, добавляет Уэй. - Это учебник физики, автоматически причисляется к запрещенной литературе и подлежит немедленному уничтожению, - смеется вполголоса Уорхол. - Остряк, - отвечает ему Джерард. Он сегодня одет в белую рубашку, черные классические брюки и туфли, по случаю Хэллоуина, отчего Бекки периодически гипнотизирует его спину. - Симс в тебе дыру проделает скоро. Может, ты уже ответишь на ее подкаты? - Что? - Бекки говорю. - Я знаю. Я попросил тебя заменить слово «подкаты», - твердо говорит Уэй. Сэм только фыркает и замолкает, потому что миссис Хаммонд неодобрительно смотрит в их сторону. Затем раздается ее визг. - Да что с Вами такое! Темы не знаете, не отвечаете и похожи на царство сонных мух! - Миссис Хаммонд, сегодня же Хэллоуин, - раздается голос Джени. - И что теперь можно наплевать на учебу, мисс Уилс? - Нет, но… - Замолчали все! Пишем задачу, - миссис Хаммонд снова начинает бубнить, а ученики все равно продолжают заниматься своими делами, изредка бросая отстраненные взгляды на доску. Вторая половина дня радует солнцем. Оно выходит из-за плотной пелены грязно-желтых туч и озаряет город надеждой. Кусочки голубого неба, как прогалины в талом снеге, отражаются в лужах на земле. Деревья расправляют свои ветви, сбрасывают влагу. Туман рассеивается, и мир опять обретает яркость. Блестит на осеннем солнце янтарная вода, горят алым аллеи, плывет по воздуху какое-то торжество. Город наконец-то расправляет крылья праздника. В школе тоже витает дух Дня Всех Святых. Повсюду развешены украшения, расставлены тыквы, в холле - стол, полный мистических закусок. Но, пожалуй, кабинет литературы превосходит все остальные помещения. Сами двери увиты искусственным венком из желтых и красных листьев. Когда ученики литературного вечера входят в него, то оказываются в самом настоящем царстве Хэллоуина. Темные куски бардового бархата закрывают окна, не пуская свет. По фризу потолка плетется виноградная лоза, в центре комнаты она сталкивается с другой гирляндой в виде маленьких тыковок. Посередине, на обтянутом алым, словно кровь, постаменте, возвышается настоящая тыква с зажженной свечой внутри. На полах разбросаны листья и расставлены свечи. По краям лежат подушки и валики. В классе витает сладковатый запах корицы. Ученики ахают, попадая в этот уголок. Из полумрака комнаты раздается голос учителя, просящий учащихся занять места. Никто не смеет ослушаться, все поддаются магии, царящей здесь. Фрэнк прикрывает дверь и хлопает в ладоши. Вдруг внимание привлекает к себе другой голос. Знакомый им до боли. Их сотоварища, друга, может быть, даже врага. Джерард стоит за стойкой, украшенной маленькими косточками и черепками. На нем поверх той одежды, в которой он был в течение школьного дня, плащ, завязанный у шеи. Он выглядит как мистификатор, как маг, успешно манипулирующий умами и сознаниями. И эта теория подтверждается, когда парень начинает говорить. Все поддается его голосу, прорезающему пространство класса. Нотки праздника, чары от мистической истории. И ни шороха, только дыхание и стук сердец. Мистер Айеро слушает то, что уже раз слышал. Но теперь это воспринимается иначе. Мужчине на миг кажется, что он видит и ощущает зеленоватый блеск глаз мальчика. Когда Джерард заканчивает доклад, все медленно расходятся из комнаты. Они переходят в зал, чтобы продолжить вечер там, где под пристальным взглядом охранника будут танцевать и тайком пить алкоголь. Джерард снимает плащ и укладывает его в рюкзак. Он немного устал, но в целом остался довольным собой. У него еще есть одно дело, а после можно будет идти домой. - Ты умница, Джерард, - хвалит его мистер Айеро. - Спасибо, - Уэй извлекает из своего рюкзака сверток с ярким фиолетовым бантом. - Ты справился великолепно. И не так страшно внимание, правда? – лукаво смотря на юношу, спрашивает мужчина. - Еще раз, спасибо, мистер Айеро, - Джерард протягивает ему сверток, который Фрэнк берет. – С днем рождения, мистер Айеро, - смущенно говорит Уэй. На что получает яркую улыбку от своего учителя и слова благодарности, когда Айеро разрывает бумагу. - Гюстав Флобер «Воспитание Чувств», - читает Фрэнк. И книга непростая, он обращает внимание на корешок, тесненный золотом и дату издания. - Спасибо, Джерард, - искренне говорит мужчина, неожиданно берет руку парня в свою и несильно сжимает. Джерард поднимает блестящие глаза на Фрэнка, делает шаг к нему и так же неожиданно прижимается сухими губами к щеке учителя.