Мальчик со спичками

Следующим утром любые чувства и хотелки уступают место работе. И я радостно погружаюсь в неё, как в живой источник, (всё равно не едем мы с Жекой ни на какую дачу) пока, наверное, недели через две мне не звонит Палыч. Это несколько удивляет, потому что на моей памяти он звонил мне раз пять за время нашего знакомства, но, думая, что дело касается проекта, отвечаю. - Здравствуй, - ответствует Палыч; по звуку: убирает лицо от телефона и пхекает куда-то в сторону, затем снова говорит прям в микрофон, что бедняга аж рыпит: - Как у тебя там дела? Хмыкаю весело: - Палыч, всё тип-топ, но, давай сразу к делу, а то тебе плохо даются лирические отступления. - Мда, - удрученно вздыхает. – Уж прости, как-то я не умею просто так звонить… тут такое дело… ты не знаешь, у Жеки какие-то проблемы? У меня ухает сердце: - Э-э, с чего ты взял? - Значит, что-то случилось, - убеждается. – Он в последнее время сам не свой, никогда его таким не видел. На льду аки петух рассеянный скачет, а голова где-то не здесь. А тут ещё ты – один раз показался и опять нету. Вы поссорились, что ли? Если бы. - Не то чтобы. Но я с ним поговорю, Палыч, обещаю. Сбалтываю сгоряча, не представляя, как это проверну. - Вот и хорошо. Наши за него волнуются, а он, осёл, молчит. Даже Юльке не раскололся. Ты уж поговори, а то это не дело, так балду валять на тренировке. Кому что, а Палычу лёд. Но, на том и порешили. Я откинулся на спинку кресла, хмуро палясь в потолок. Вроде, хотел, как лучше, а вышло что? Идиот. И упивался ещё, что Жека не звонит, значит у него всё путем. На часах маленькая стрелка силится достать шестёрку. Поднимаюсь, понимая, что если не сейчас, потом точно буду трусить и никуда не пойду. От Жекиного дома до моего – десять минут ходьбы, а если считать старую однушку, которую они никак не продадут – вообще две. Не помню номер квартиры, чтоб набрать на домофоне, но тут из подъезда выходит полноватая дама с собачкой, позволяя мне проскользнуть внутрь. Третий этаж налево – вот это помню и нажимаю на дверной звонок, как добираюсь. Открывает его мама. Раньше она не очень меня любила, считая невоспитанным придурком – терпела только ради сына, но потом свыклась и теперь, похоже, искренне рада: - Давно не виделись. Ты так похудел. Ох уж эти обязательные комментарии о внешности. Обаятельно улыбаюсь: - А Вы ничуть не изменились и так же хорошо выглядите. Женя дома? Она смеется: - Смутил старую тётку. Женя дома. Закрылся в комнате и вперился в компьютер. Я его уже два раза кушать звала. Ты, кстати, с нами будешь? Скоро Коля с работы придет, вместе поедим, поговорим. Этого ещё не хватало. - Да я ненадолго совсем, - вежливо отказываясь, плетусь по квартире в поиске Жениной комнаты. Здесь почти ничего не изменилось, разве что в зале переклеили обои и немного переставили мебель. Тихо открываю дверь – Жека, спиной ко мне, сидит за компом в огромных наушниках и рубится в танчики. Захожу, прикрывая дверь и, ещё не замеченный, осматриваю комнату: в углу висит форма, стоят различной расцветки клюшки и прочие пыточные приспособления; ещё один комплект, наверное, сушится на балконе; на полках в шкафу несколько наград – те, которыми он особенно гордится, (все остальные его мама хранит в другом месте, после того, как в приступе юношеского максимализма «пустяковые дипломчики» Жека пообещал выкинуть и сжечь), много фотографий в рамках – и наших с ним, и команды. На раскладном диване покрывало с щитом кэпа Америки, подаренное мной с едва ли не первой зарплаты ему на ДэРэ. Делаю шаг вперёд и зову: - Жека… Он оборачивается раздраженно, наверняка, чтобы огрызнуться и отшить предложение ужина, типа, он сам придет когда захочет – знаю я это выражение его лица, но видит меня и глотает так и не произнесённое, поворачиваясь на сто восемьдесят градусов. - Привет?.. – с полувопросительными интонациями. - И тебе не болеть, - с неловкостью хмыкаю и приземляюсь на диван, заставляя Жеку развернуть стул ещё немного влево. Только сейчас понимаю, что сорвался с места, даже не обдумав, что сказать. А может, несмотря на все свои благие намерения, уговоры, обещания и прочее, я так сильно хотел его видеть, что в словах Палыча нашел повод прийти? И так сильно прятался в работе от самого себя, чтобы не задуматься, как Жека на самом деле отреагировал… Он мог бы ненавидеть меня сейчас, но, глядя в его глаза, я не вижу там ненависти – только глубинное напряжение под нарочито пацанской небрежностью. - Палыч говорит, ты лажаешь на трене. Позвонил мне даже. Морщится: - Палыч преувеличивает, я расслабился чуть, но не сдал. - Извини, - говорю невпопад. – Не надо было. - Не-не, Некит, давай только без фигни, хорошо, - он неожиданно встаёт и нервно прохаживается до двери и обратно: - Я тут думал о всяком. Ну, типа, это ж не первый день, и ты… ну, по тебе всегда видно, когда тебя гложет, а я даже не подумал… И ушел тогда, как последняя скотина, когда ты сказал. Он закусил губу, останавливаясь, сел обратно на стул. Я молчал, давая ему время собраться с мыслями, потому что хотел услышать до конца всё, что он мог сказать. - Я думал, чем я такое сделал… в смысле, что я сделал, что ты подумал обо мне так… - Воу, стоп, - перебил не выдерживая. Не хватало ему комплекса вины. – Ты ничего такого не сделал, это тупо моя блядская натура, понятно! С твоей стороны ничего не было. Поджимает губы – в явном несогласии. - Некит, ты не очень похож на… ну, ты понял. Вздыхаю: - Жек, я давно би. И сплю… по-разному. По настроению. На его лице очевидный скептицизм, и я закатываю глаза: - Мне надо видео снять, как меня трахает рандомный бодибилдер, чтоб ты поверил? Он поджимает губы ещё сильнее, но от комментариев воздерживается. Опять наворачивает несколько кругов по комнате, останавливается, вздыхает и присаживается напротив меня на корточки: - Короче, я много чего передумал, но это хрень. И всё, что я точно знаю – я не хочу тебя потерять. Я помню, как ты не разговаривал ни с кем, когда твоя бабушка умерла, и я знаю, что тебе было херово, но мне тоже было херово, потому что ты не говорил со мной, ты тупо от меня свалил. Ники, я тогда серьёзно думал, что совсем тебя потеряю, но потом ты вроде снова стал нормальным, вроде всё наладилось, и теперь опять эта хрень… Он выдохся после долгой речи, а всё, что видел я – эти его заколдованные глаза с длинными ресницами… Блять. Вырвал себя из марева, в котором был согласен на что угодно, иронично усмехнулся: - И насколько далеко распространяется твоя толерантность на гомиков? Он пожевал губу, видимо, пытаясь высказаться, но никак не решаясь. - Некит, я подумал… лучше всего, если это будет как шутка. Как будто ты шутканул неудачно и я, типа, поверил, но ты будто сказал мне, что это ерунда и, типа, всё норм. Внутри меня всё захлебнулось, но я сцепил зубы, чтобы выражение – как всегда, как обычно. - Значит, - выдавил, медленно обретая над собой власть (раз, два, т...) обратно, - ты хочешь, чтобы мы притворились будто ничего не было? Слова давались легче с каждой секундой. Он кивнул сумрачно: - Ты знаешь, я не смогу… ну, ты понял… я понимаю, что тебе надо было – сказать. Думаю, это лучше всего. Я снова тонул в его взгляде – почти ощутимая сила полёта вниз – когда ухаешь в колодец и летишь, летишь бесконечно долго до самого нежно-изумрудного каменного дна. И этот взгляд просит... нет, приказывает слушаться, сделать как велено, на том языке нечитаемых, неуловимых другими символов, которыми мы обменивались с самого детства. И я не могу не подчиниться. Опускаю голову, словно в знак покорности, говорю – хочу – как ни в чем не бывало, получается – глухо: - Хорошо. Будь по-твоему. Он в благодарность придвигается ближе, хлопая меня по холке: - Спасибо, я знал, что ты поймёшь. Чертов сукин сын. Всегда добивается своего. И я, заставляя себя – словно происходящее нормально, перехватить эту ласковую руку и шутливо зарядить ему под рёбра, в открытое место. - Эй, это против правил, - наиграно возмущается. - Какие такие правила? Не знаю никаких правил. Тогда он резким движением стягивает меня за ногу на пол и завязывается несерьёзная потасовка, в ходе которой мы толчками и несильными ударами выплёскиваем накопившееся напряжение. Он больше пытается обездвижить весом, на что я изворачиваюсь и бью в открытые места. В итоге, на шум приходит его мама, укоризненно разгоняя нас по углам: - Такие большие оболтусы, а дерутся, как мальчишки! Мы переглядываемся и ржем. Я внезапно чувствую накатившую эйфорию и на мгновение думаю, что, наверное, нам действительно лучше оставаться друзьями. - Останешься на ужин? – спрашивает, отряхивая мой рукав от пыли. Это я, скорее всего, отхватил елозя задом под диваном. - Не, у меня там макароны сваренные, надо доесть, а то пропадут. Вру, но не хочу оставаться здесь – у него дома так уютно, что, чувствую, побуду дольше и опять затоскую по бабуле. По его выражению вижу – догадался, поэтому не настаивает. Даю последнее указание: - Чтоб меня Палыч больше не домогался с твоим самочувствием, понял?! Я держу слово, а ты – играешь аки примерный старательный мальчик, лады? - Лады. Слово пацана. Мы схлопываем руки, закрепляя сделку, и я сбегаю. На душе двойственно – и довольство, и неудовлетворение. «Будто ничего не было». Целая история с продуманным бекграундом. Жека вообще мастак придумывать истории и верить в них – мы всегда играли по его сюжетам – будь то пираты, шпионы или армейское подразделение. Я охотно разделял его фантазию, продуманный мирок, расширял его пространство на двоих и принимал его выверты как должное. Теперь тоже… Играю по его сюжету. «Думаю, это лучше всего». «Ты знаешь, я не смогу…» Блять. Медленно выдыхаю через нос. И считаю. Десятками. (раз, два, т... двести семьдесят четыре...) Складываю числа. Отнимаю. До трёхсот и в обратном порядке. Числа успокаивают меня. Упорядочивают. Может, так лучше. Хотя бы ему. Я ведь для чего это сказал – чтобы легче, чтобы проще. Хоть кому-нибудь.