Сказка на ночь

      Я выламываю собственные руки, делая все больнее, пока не взвываю от боли, все еще не вернувшись в реальность. Как я могла согласиться на это?       Легко толкаю дверь левой ногой и бреду к лестничному пролету. Я знаю, что они где-то здесь, их терпкий, местами холодный, отдающий ледяной свежестью и жгучей остротой, запах разливается по всему дому. Их легкие шаги стучат у меня в голове. Но все давно решено, и каждый выбор причинил бы мне не меньше боли, чем любой другой. Я настолько далеко, насколько это возможно, но я все еще здесь. Бреду, едва касаясь пальцами стены, картин, ваз, мебели, натыкаюсь на что-нибудь и прикладываю все больше усилий, чтобы двигаться вперед.       И вот, я встречаюсь с ним. Стоило столько идти, чтобы снова наткнуться на него. Его голос тут же пробуждает меня, но я опадаю в его руках, словно тряпичная кукла. Это так привычно, повиснуть на нем, потому что я знала, что он не отпустит меня. И не только потому, что он сам этого захочет, а потому что я доверилась ему. Я видела в нем свою защиту против силы намного сильнее и злее, чем он.       Но все это случилось лишь потому, что у меня нет выбора. Либо он, либо то, что заставляет меня провалиться в ад все глубже и глубже, задыхаться от огня, полыхающего у моей шеи. Я смотрю на Шеннона, едва подняв голову и задаюсь вопросом, что меня ждет, что он сделает со мной. А по дому все еще бродит человек, чье присутствие мне в разы омерзительнее, но вдруг он исчезает, уходит прочь, его шаги выносит из дома и его запах больше не бьет в нос, оставляя нас один на один, приближая мои страхи к реальности.       Он хочет что-то сказать, но я медленно протягиваю «тсссс», и он обрывает себя, расплываясь в улыбке. Он постоянно улыбается, и эта улыбка уже не вызывает у меня былого отвращения, скорее наоборот. Мне приятно наблюдать ее, ибо я знаю, что он не сделает ничего, что будет причинять слишком много боли. Если бы улыбнулся тот, другой, я бы сгорела до пепла в ту же секунду, разжигаемая своим внутренним страхом.        Задумываясь о прошедшем дне, меня колотит дрожь. Джаред дал мне сутки для того, чтобы я собралась с мыслями. Но я не собиралась, лишь больше расплывалась: слишком долго плакала, чтобы плакать сейчас, когда его руки смыкаются за моей спиной, не прогибаясь даже под весом моего тяжелого тела. Я слишком серьезно относилась к своей невинности, что доводило меня до истерики, граничащей с безумством, но потом я решила — что это в самом деле? Ведь это ничто, если ты отпускаешь это сама. Если ты не ощущаешь барьеров вокруг себя. Если ты перестаешь думать о принудительном сексе, как о насилие. Ты остаешься той же, ощущая лишь близость с другим человеком, ты понимаешь его и себя немного лучше. И что плохого в том, чтобы понять немного лучше человека, который остается во мраке в то время, когда ты открыта перед ним. И что плохого в том, чтобы почувствовать человека, который запирает тебя в четырех стенах, ради того, чтобы получить ту самую близость, удовлетворить свое эго обладанием кем-то, пусть и в столь извращенной форме? Теперь я думаю, что не будь Джаред настолько склонен к насилию и доминации — я бы и к нему чувствовала то же самое, я бы смирилась и с ним. Но я не могу, слишком велик контраст. И все мои мысли верны только по отношению к Шеннону, поэтому я выбрала его, переборов себя. Поэтому его руки смыкаются за моей спиной, прижимая к своему напряженному телу. — Я всегда хотела напиться, — протягиваю я и заглядываю ему в глаза, полная надежды.       И остаюсь там, в глубине его, не отводя взгляда более, дабы видеть все, что видит он и чувствовать все, что чувствует он. Я хочу слышать его. — Не сегодня…       Я так и знала, что он не позволит мне быть не с ним в полной мере. Не на этот раз. Но я все же испытала его потому, что не осталось ничего, чего я могла бы бояться. А то, чего я боюсь — реальность. — Просто представь, что любишь меня, — говорит он так, будто это проще простого. — Я все еще ненавижу тебя…       Он не теряет улыбки, такой привычной для него. Потому, что он давно догадался о моих истинных чувствах, которые становятся похожи на что-то более покорное и спокойное, нежели ненависть. — Не сопротивляйся, — говорит он и мягко подхватывает меня так, что ноги сами собой обвивают его торс.       Он медленно поднимается по лестнице, совсем не торопясь, с тоской наблюдая за тем, как мое лицо наливается муками потому, что единственный страх не смог покинуть меня. Сознание говорило одно, а подсознание совершенно другое. Шеннону не нравились страдания, в отличии от его брата. Но он все равно наслаждался, он наслаждался, несмотря ни на что. И мне стоит взять пример с него, пока у меня еще есть возможность. Он прижимает меня сильнее и моя губы утыкаются в его шею. Открывает дверь в ту самую комнату, в которой мы спали вдвоем. Там, где я предала его, и там, где я стану его раз и невсегда, навека забыв о предательствах.       Мягкая кровать, два человека, наполненные переполняющими чувствами, сметение и страх, желание и страсть, ненависть и любовь, как бы громко это не звучало, ведь у любви есть тысяча проявлений. Сумерки, шелк, стягивающая одежда, которая разделяет плоть от плоти, даже тогда, когда ты оказываешься настолько близко к кому-то. Набор различных чувств, эмоций, страхов, желаний, что никак не собираются в одно целое. А когда его рука касается моей щеки — это едиснтвенное, что остается от меня. Холодная кожа Джареда обжигает, причиняет боль даже тогда, когда он не позволяет себе выходить за рамки ненасилия. А эта рука, слишком горячая, но не обжигающая, передающая собственное тело, дабы наполнить меня. Он сохраняет нежность и стойкое чувство защиты. И мне остается лишь одно — поверить в это и подастся.       Я расправляю плечи, не пытаясь защитить себя больше. Только руки по-прежнему лежат безвольно, и то потому, что я больше боюсь. А Шеннон, настолько непроницательный в жизни, начинает чувствовать и малейшее изменение во мне. Его руки скользят по моим закрытым футболкой плечам, принадлежащей не то ему, не то его брату. Скользят ниже, но не касаются моего тела, он скользит по моим рукам, чтобы в итоге накрыть мои ладони своими и поднять, заставляя обнять себя. И неуверенно, но не соскальзывая вниз, мои ладони оказываются на его закрытой, как и моя, спине, наполненной мышцами и силой, которая ему совершенно не нужна сейчас. Его лицо медленно опускается и нависает в полусантиметре от моего. Дыхание согревает остывшие щеки, осушают полумокрые глаза. И его губы, источающее все то же тепло, вдруг накрывают мои. Я никогда не чувствовала его столь явно, как сейчас. И я бы хотела послушаться совета Джареда сейчас, подыграть ему, но я не могу, оставаясь практически неподвижной. Я пытаюсь прислушаться к своим эмоциям и не нахожу там отвращения, а Шеннон становится настойчивее, и я буквально дышу его желанием. Я заражаюсь им, если чего-то нельзя избежать, то стоит ли хоть что-то твоих страданий?       И я поддаюсь, мои губы раскрываются и поддаются ему. Я чувствую его язык, который теперь ничего не сдерживает, и поддаюсь на уловки, неумело отвечая ему тем же самым, что вызывает у него улыбку, практически смех. Мои руки становятся сильнее и теперь он чувствует мое присутствие так же, как и я чувствую его, вжатая весом другого тела в мягкую кровать. Его руки возвращаются к моей шее, скользят по телу вниз и заползают под футболку, единственную вещь все еще защищающую меня от него, отделяющую меня от момента полного обладания другим человеком. Я на секунду закрываюсь, но тут же останавливаю себя, бессознательно потянув его на себя в силу противодействия моему первому действию. Его руки все выше, пока не касаются моей груди, едва дотрагиваясь пальцами, будто он застыл в нерешительности, но тут же сильно сжимают ее, поддавшись страсти, поддавшись юному телу и открытой душе, в которую он забрался так далеко. И хотя я все еще без чувств и заставляю себя идти ему на встречу, я пытаюсь почувствовать его страсть и глубоко внутри осознаю, что она накроет меня — рано или поздно. Я ищу его взгляд в полусумерках, но его глаза практически закрыты, а дыхание медленно, но методично сбивается из-за непрекращающегося поцелуя. Неожиданно его руки наполняются силой и разрывают мою футболку, с легкостью разлетающуюся на куски в его руках. Он нависает надо мной, поднимаясь с локтей и рассматривая. И я снова пытаюсь закрыться и вновь останавливаю себя. Он заметил это и попытался что-то сказать, на чем я его прервала, снова потянув на себя. Слова бывают хуже любого действия. Я не хотела ничего слышать, достаточно того, что он делал, чтобы я была на грани сумасшествия. Я не признавалась себе, но я будто не знала себя. Я будто никогда не знала. И что происходит сейчас? Почему именно так?       
Он снова целует меня, сгорая от страсти куда быстрее, чем в прошлый раз, но не перегарая. Его руки сжимают мою талию, чуть ли не соприкасаясь пальцами друг с другом, поднимают, и я оказываюсь верхом на нем. Шеннон резко стягивает с себя футболку и вновь притягивает к себе. Наша кожа находит все новые и новые точки соприкосновения, пока я не прижата его руками настолько сильно, что мы не становится одним целым. Его губы снова на моих, а наши лица закрыты от целого мира моими волосами, хотя прятаться было не от кого. И только теперь я могу почувствовать, как он возбужден. Его возбужденный член упирается в его штаны настолько сильно, что я с трудом представляла как ему удается оставаться все еще настолько хладнокровным. Он поднимается, и я оказываюсь вжата в его наполненный кровью орган, в то время как его губы заскользили по моей шее, вниз, коснулись груди, мягко прикусили соски. И тут же он толкнул меня назад, заставляя снова упасть на спину и резко стянул с меня брюки, не став даже расстегивать пуговицу, следом полетели мои трусы, и он вновь оказался надо мной, целуя в губы. Я чувствовала себя беспомощной и униженной, настолько одинокой, что не смогла ответить ему на поцелуй, пока он не стал действительно настойчивым. Он заразителен, его страсть переполняет его, наполняет меня, но не выходит за пределы этой комнаты. Его губы вновь оказались на моей шеи, груди, спустились к животу и коснулись лобка, нежный язык и давно небритая щетина, которая вот вот станет бородой — снова противодействие, работающее на него. Я чувствовала его язык все глубже и глубже и то, с каким упоением он пытался доставить наслаждение мне. Его руки сжимали мою грудь, медленно опускаясь до бедер, то опять поднимались обратно. И я потеряла себя, последнее за что я держалась, чтобы не стать такой, какой я никогда себя не хотела видеть. Полусухой выдох и скрученные пальцы, стягивающие простынь и накрывающую ей нас двоих. Он на секунду отрывается, а я улавливаю лишь отблеск его миндальных глаз, и возвращается обратно, закусывая нежную кожу снова и снова, покрывая ее поцелуями и проникая глубже и глубже. Я чувствовала, как жар моего тела стал столь же нетерпелив, как и его, и как комната за минуту наполнилась терпким, возбуждающим запахом. Я не в силах более терпеть его, пытаюсь отодвинуться, отстранить его, кладу руку на голову и впервые замечаю, как приятны его волосы, на секунду замедлив, чем пользуется он, схватив мои руки и подтянув меня за бедра обратно. Он делает еще несколько сладострастных движений, и из моей груди вырывается громкий стон, ноги сжимаются сами собой, а он больше не может удержать меня от того, что я оказываюсь на боку. 
Шеннон не оставляет меня, его руки оказываются на моем плече, разворачиваются, а губы тут же впиваются в шею, оставляя багровые синяки, которые еще долго будут напоминать о нем, даже если более ничего и никогда не будет.       Но я не могла обманывать саму себя, что ничего и никогда не будет, это нечестно ни для кого. Потому я чувствую его руку на своем колене, медленно поднимающуюся вверх по внутренней стороне бедра. Он заигрывает со мной, смотрит с высока, быстро опускается, убирает руку и слегка сжимает мое горло, улыбаясь и закусывая мою губу. — Тебе ведь понравилось? — спрашивает он, почти сразу наклонившись к ухо.       Я молчу, но из груди, ответом на его вопрос, вырывается глухой стон, усилившийся его рукой, лежащей на моем горле. Он вновь тянется за поцелуем, а обе его руки оказываются на моих бедрах, легко разводя их в сторону. Он медленно стягивает с себя штаны, не теряя моих губ, не дав мне снова вспомнить о реальности и о том, что это по-прежнему остается насилием.       Я отчетливо чувствую его разгоряченную плоть, хотя она не касается меня, его руки разводящие мои бедра, и не желая продолжения, пытаюсь съехать назад. Но он быстро останавливает меня, щипая за бедра и улыбается по-доброму, но без желания, чтобы ему возражали. Я смиренно закрываю глаза, а он, ведя кончиками пальцев по все длине ног, кладет одну себе на плечо и резко входит. Его член будто разрывает меня, но в то же время впервые наполняет то, что до этого времени было пусто и нетронуто. И то, что наполнило меня, трудно назвать настоящей болью — но я все же заплакала. Принадлежу ли я себе по-прежнему? 
Он быстро поймал мое настроение и отпустил мою ногу, нежно сжимая мое лицо в своих настолько больших ладонях, что оно утопало в них. — Не надо… — шепчет он. — Просто люби меня, моя любимая и единственная девочка.       Я хотела, чтобы он прекратил, чтобы это больше не продолжалось. Но разве я имела права просить его? Разве я могла пойти против него и его брата? А он бы не остановился все равно, зачем было и начинать тогда...       Его движения стали резче и размашистее. Он полностью выходил, чтобы войти с еще большей скоростью снова. И мне пришлось признать, что мне начало это нравится, что он смог наполнить меня, смог разжечь. Невозможно бороться с естественными желаниями. И это желание с каждой секундой становилось все сильнее, пока я не прокусила губу, а мои руки не сжали его плечи с такой силой, что ему пришлось наклониться ближе. Его тело касалось моего, создавая легкое трение, из-за которого, казалось, вся комната наполнилась электричеством. А кровать стала влажной из-за того, что помимо того, что его движения стали короче и резче, я начала двигаться, повторяя ему, чем вызвала глухой, но громкий выдох удовольствия из его уст, не прерывающихся от моего тела. Мои ноги сами собой обвили его талию, так же, как и руки, прижимая его ближе к себе, а он двигался все быстрее и быстрее, едва ли не теряя контроль над собой, переполнившись страстью. И я вновь поддалась на его чары, на то, чем он делился, чем согревал и заставлял избавляться от всех мыслей. Из груди выносились частые стоны, ласкающие его слух, и я чувствовала это в каждом ответном выдохе и поцелуе. 
Он сказал, чтобы я представила, что люблю его — и я представила, забыв о ненависти. И он продолжал наполнять меня любовью снова и снова, быстрее и быстрее, пока я не ощутила впервые о чем не могла и думать, зациклившись о мысли об насилие. Легкая дрожь пронеслась по моему телу, сводя все мышцы воедино, наполняя комок внутри еще большей энергией, а потом резко высвободилось наружу, вновь заставляя двигаться всеми мышцами, притягивает его за плечи все сильнее, сводить ноги воедино и заставлять его кончить вместе со мной, заставлять его так же, как и я, отдаться эмоциям, полюбить меня по-настоящему той любовью, на которую он только способен.       Шеннон слегка придавливает меня, а я лежу с зажмуренными глазами, не веря в то, что все это закончилось вот так. Я совершенно обесиленна, а вес его тела выдавливает последний дух, все, что осталось во мне. И запредельная тоска и ужас наваливаются на меня столь же быстро, как и удовлетворение, граничащее с нирваной. И я вновь была готова плакать. Но столь непроницательный в жизни, он почувствовал меня столь же хорошо, как и я чувствовала его минуту назад. Он крепко обнял меня, словно обволакивая снаружи, согревая остывшее, словно у мертвеца, тело и убаюкивал словами, смешавшимися в глухой шепот, нежно заполняющий пустоту внутри меня. Он и сейчас наполнил меня, защитив от внешнего мира. И я уснула в его объятиях не имея абсолютно никаких страхов, но и надежд не имея.