Мой лучший враг

Soundtrack — Alien Ant Farm «Smooth Criminal» Рон был возмущен. Все то время, что они ужинали с матерью, Паркинсон вела себя… Нормально? Даже можно сказать, «по-паркинсовски» дружелюбно: спокойно ела все, что ей клали в тарелку, даже не думая об этих девочковых калориях, с осторожной улыбкой отвечала даже на самые неловкие вопросы и вежливо задавала свои, а еще хвалила мамину стряпню! Всерьез, без всякого сарказма! Как она смела?! Да, Панси сделала все, чтобы сломать представления о себе прямо о собственную костлявую коленку, которую минут десять назад мать помогла очистить от грязи, получив в ответ дружелюбное (снова, блин!) «Благодарю». И Рон не знал, что его бесило больше: то, что с ним наедине Паркинсон вела себя, как конченая стерва, а теперь – посмотрите! – переобулась и выглядела в этой своей милоте искренне или то, что эта Панси ему немножко, совсем чуть-чуть нравилась. И вот сейчас Молли что-то увлеченно рассказывала, показывая Паркинсон альбомы с колдографиями, Паркинсон задумчиво листала страницы и иногда весело усмехалась, когда видела что-то забавное (например, мелкого Рона в трусах или «мелкого» без трусов у Рона, будь проклята та колдокамера), а Рон сидел, как дурак, слушая жужжание мухи и монотонный голос матери, и был готов сгореть со стыда. Вернее, он, конечно, пытался отобрать альбом и прекратить это безобразие, но мать пригрозила ему, что тогда не даст с собой в дорогу тот вкусный пирог, остатки которого так уютно поместились бы в его желудке завтра с утра, поэтому пришлось сдаться. Великие манипуляторши – эти женщины! Внезапно Панси впервые за долгие минуты что-то сказала, а мама заливисто засмеялась, сжав ее ладонь в одобрительном жесте, на что Паркинсон перевела на Рона ироничный взгляд, а Рон подумал, что готов ее придушить. Как она только могла быть такой… веселой?! Неужели она и вправду на это способна? Внезапно раздался перелив колокольчиков, и в прихожей послышалась возня. – Наконец-то, явились! – вытерев выступившие слезы уголком широкого рукава, подхватилась с места Молли и озабоченно огляделась по сторонам. – Мерлин, я совсем потерялась во времени! Артур, должно быть, давно меня ждет, а посуда-то не вымыта! И прежде чем Рон смог сказать хоть что-то, уже предчувствуя беду, Панси опередила его и сделала нечто возмутительное. – Я помою, не переживайте, миссис Уизли, мне не в первой, – неловко отложив альбом, все же уверенно произнесла Паркинсон и встала с кресла, прямо на нее посмотрев и проигнорировав взгляд Рона, у которого разве что глаза не выкатились прямо ей под ноги от удивления. И казалось бы, куда уж хуже! Его мать общается с Паркинсон ласковее, чем с ним, Паркинсон нравится тыквенный пирог, рецепт которого она даже имела наглость попросить, а теперь вот – предлагает вымыть посуду, и мать в ответ так ее сердечно обнимает, что сомнений нет: дела совсем плохи! Паркинсон понравилась его матери. Она понравилась Молли Уизли, которая хоть и не говорила, но всегда чуть-чуть недолюбливала даже Гермиону за ее «ветреность» (Молли до сих пор верила, что Гермиона бросила Гарри на четвертом курсе ради Виктора Крама), что уж говорить про остальных девушек из числа его бывших пассий, с которыми его мать и не желала знакомиться, уже заочно их осуждая за распущенность. Справедливости ради, осуждать было за что, а Рон не то чтобы настаивал на знакомстве, потому что, положа руку на сердце, никогда не думал, что все те девушки – «то самое». – Подай кастрюлю, – внезапно донеслось откуда-то слева, и только тогда он понял, что мама уже скрылась в прихожей, а Паркинсон засучила рукава этой своей тоненькой, наверняка, дорогущей блузки и даже вспенила щетку для мытья. – Да как ты… – раскрасневшись, резко встал из-за стола Рон так, что та самая кастрюля с остальной посудой чудом не полетели вниз. – Да как я что? – без эмоций бросила Панси через плечо, включив воду и начав совершенно по-маггловски мыть тарелку… голыми руками. За тарелкой последовала салатница, а потом и столовые приборы, с которыми Паркинсон справлялась так ловко, словно в этом не было ничего такого. Словно она делала это… Постоянно? – Ты не используешь магию, когда делаешь это? – сделал акцент на последнем слове Рон, словно они говорили не про посуду, а про что-то в духе убийства голыми руками или о чем-то чуть более пикантном. Панси на миг замерла от его вопроса, и ее худенькие плечи чуть приподнялись, а затем, даже не обернувшись, продолжила отскребать картошку с вилки. – Я их не знаю, – буркнула Паркинсон, продолжив свое поразительное действо. – Как это не знаешь? – нахмурился Рон, который с детства помнил, что мать владела огромным перечнем заклятьев по домоводству и орудовала ими так ловко, что казалось – это легче легкого. – Разве не все девчонки это умеют – ну, колдовать на кухне? Послышался громкий всплеск. – Слушай, Уизел, вместо того, чтобы меня попрекать в отсутствии столь ценных «для девчонок» знаний, лучше бы помог, раз такой умный! – раздраженно вытерла Панси руки о кухонное полотенце и резко развернулась к нему, уперев кулак в бок. – Или что? На это способны только «девчонки»?! Она выглядела злой: казалось, брови вот-вот сойдутся воедино, прямо как у Булстроуд во времена, когда та с ними еще ничего не делала (как и с маленькими темными усиками), и потому была похожа на какого-нибудь знойного болгарина из команды Дурмстранга. А еще Паркинсон была напряженной, о чем говорило участившееся дыхание (Рон совсем не смотрел, как маленькие пуговицы ее блузки грозились выпрыгнуть из петель от натяжения в районе груди, которая его тоже, конечно же, ни капли не интересовала). И еще она была… смущенной? И тогда Рон догадался. – Как давно у тебя нет домовика? – помолчав, осторожно спросил он и стал собирать посуду со стола. Паркинсон ответила не сразу, в то время как он старался сохранять невозмутимость, насколько это было возможно в сложившихся обстоятельствах. Ну, в тех, что они разговаривают на его кухне в Норе и занимаются бытовыми делами. Вдвоем. – Примерно с того момента, когда министерские ублюдки разорили мою семью и устроили пляски на костях, – снова вернулась к мытью тарелки Панси, принявшись натирать ее, пожалуй, чересчур усердно. Шум воды заглушал голоса из прихожей, в окне виднелся разбитый матерью с отцом сад, а Рон чувствовал себя идиотом. – Давай помогу, – хмуро сказал он и подошел к Панси, боком непроизвольно коснувшись ее, на что та поспешно подвинулась и, кажется, немного покраснела. Вот дела. Наконец, Рон магией заставил щетку отскребать застывшую картошку со дна кастрюли, а сам начал протирать вымытую посуду полотенцем, искоса поглядывая на Панси, которая смотрела тупо перед собой и выглядела так, словно еще одно слово и она утопит его прямо в этой мыльной мойке. – Дядя Рон! – внезапно услышал он быстрый топот, а затем и увидел ее – маленькую мисс совершенство и напоминание о том, что у него никогда не получится таких красивых детей. Ну, как минимум потому, что девушки, вроде Флер, все равно смотрели на него чуть свысока и разве что позволяли за ними ухаживать без надежды на продолжение, а он сам, как бы ни старался, все равно никогда бы не стал таким красивым, как Билл. – Совенок! – распахнул объятия Рон и, подхватив Мари-Виктуар, закружил ее. Мари заливисто захохотала, тряся маленькими ножками в милых белых колготах и башмачках, а затем легонько, так, насколько позволяли силы для четырехлетней девочки, ударила его в грудь. – Я не совенок, я леди, ты забыл?! – кокетливо воскликнула она, очевидно, с младенчества впитав повадки матери, и Рон, совершенно очарованный, опустил ее на пол. – Как скажете, мисс, – галантно поклонился он ей, на что Мари присела в реверансе и перевела заинтересованный взгляд куда-то вбок. – А это кто? – ткнула она пальчиком в Паркинсон, смерив ее не по-детски серьезным взглядом, и только тогда он понял, что Панси замерла на месте, странно смотря то на него, то на нее со смесью ужаса и изумления. – Мари-Виктуар, это неприлично – показывать пальцем на волшебников, – влетела на кухню Молли, разве что не втащив за собой Тедди Люпина, который с их последней встречи еще больше вытянулся. Его волосы теперь приобрели фиолетовый оттенок, что означало – семилетний Тедди несильно рад навязчивой заботе о нем. – Это всего на пару часов, обещаю, дорогая, – погладила Молли по плечу Панси, которая выглядела так, будто ее вот-вот стошнит, и перевела на Рона строгий взгляд. – А вы в этот раз давайте без этих своих штучек, Рональд! – Хорошо, мам, – закатил глаза Рон и шагнул к Тедди, протянув руку в знак приветствия. – Ну что, парень, сегодня будем без этих наших штучек, хорошо? Видишь, я пообещал. В ответ Тедди, оттаяв, одобрительно пожал его ладонь и задорно усмехнулся, покосившись на Мари, которая скрестила руки на груди и показала ему язык, очевидно, вспомнив, как в прошлый раз Тедди довел ее до слез, когда бесконечно трансформировался лицом в самых разных чудищ и так смешно пародировал их походки, что Рон за смехом и не заметил, что племянница уже на грани истерики. – Мне пора, – расцеловала Рона с Мари в щеки Молли, а Тедди потрепала по теперь ярко-зеленой голове, после чего перевела взгляд на Паркинсон. – Панси, милая, приятно было познакомиться. И да, повеселитесь, ребята! – Да начнется веселье, – пробурчала под нос Панси так, что это услышал только Рон, когда Молли уже упорхнула с кухни и с хлопком трансгрессировала. *** – А ты подруга дяди Рона? – Нет. – Тогда ты с его работы? – Не совсем. – Тогда ты его невеста? – Мерлин упаси, нет! – вспыхнула Панси, невольно глянув на Уизела в надежде, что он сделает хоть что-нибудь вместо привычного «ничего», ведь последние полчаса маленькое белокурое чудовище по имени Мари-Виктуар терроризировало ее вопросами, а теперь она и вовсе залезла к Панси на колени и внимательно на нее смотрела своими бездонными синими глазами, периодически заливисто смеясь. За пределами дома уже было так темно, что без Люмоса и конечности легко переломать впотьмах, а время тянулось, как липкая патока, еще не достигнув отметки и девяти часов (Молли обещала вернуться к десяти), и потому Панси казалось, что она сходит с ума. Или вот-вот слетит с катушек, если Мари, которая уже выпрямилась в полный рост, стоя рядом на диване, так и будет продолжать хохотать ей чуть ли не прямо в ухо и мять ее юбку своей начищенной до блеска обувью. Но в следующий миг она сделала кое-что и вовсе неожиданное – внезапно крепко-крепко ее обняла, едва не задушив в объятиях. Панси перевела «спаси-меня-взгляд» на Уизела, который все это время раскладывал магические кубики на полу с еще одним странноватым членом семейства Уизли – Тедди Люпином и в этом выглядел так органично, словно сидел с детьми каждый день. – Что? – спустя пару секунд ее навязчивого зрительного бурения, неохотно посмотрел на нее Рон, которому, судя по виду, было не менее неловко от происходящего, как и ей. – Ты бы не мог снять с меня это? – шепотом попросила Панси, пока Мари заинтересованно рассматривала ее сережку, перебирая камни проворными пальчиками и оттягивая ей ухо. В ответ Уизли пожал плечами в духе «Разбирайся сама» и снова перевел мрачный взгляд на Тедди. Ублюдок. – А ты будешь теперь тут жить? – не унималась Мари, потеряв интерес к сережкам и перейдя уже к заколке в ее волосах. – Ни за что, ай! – воскликнула Панси, когда ощутила, как девочка беспощадно потянула ее за волосы, норовя то ли снять украшение, то ли выдрать клок. – Мари-Виктуар, довольно! – наконец-то решил ее спасти от раннего материнства Уизел, прикрикнув на Мари, на что девочка неохотно отстала от Панси и села рядом, надув пухленькие губки. – Ты козел! – в сердцах выпалила она, и впервые за целый час Панси с усмешкой хмыкнула, согласившись с Мари, которая уже начала ей немного нравиться. – Мари! – возмущенно одернул ее Уизел, у которого, кажется, даже уши раскраснелись, а Тедди так заливисто захохотал, что Панси тоже не сдержалась и засмеялась в голос. Затем к ней подключилась Мари-Виктуар, и вот в простенькой, аляповатой, но по-прежнему теплой гостиной, озаряемой мягким мерцанием лампы, будто стало еще чуточку светлее. Блеск. Она уже веселится с племянниками Рона. Что дальше? Совместные крестины? Общие празднования Дней Рождения? В ответ Рональд медленно поднялся во весь свой гигантский рост и со словами: «Ну, держись, маленькая ведьма!», бросился к девочке, на что та, тряхнув белокурыми локонами, спрыгнула с дивана и побежала от него прочь, радостно повизгивая. Удивительно, но Панси еще никогда так не забавляла сцена, как здоровый мужик гоняется за ребенком, и от этого нового чувства почему-то защемило в груди. Она поспешно отвернулась, закусив губу. Кажется, когда-то, когда ее семья еще не была по-ублюдски богата, папа точно так же бегал за ней по ровно выстриженным лабиринтам их сада, а мама расслабленно улыбалась, наблюдая за ними с балкона и потягивая не содержащий и грамма алкоголя, теплый от солнца тыквенный сок. Как это было давно. – Ты ей нравишься, – внезапно послышался голос рядом, и Панси повернулась на его звук. Тедди Люпин, который, за исключением прически и новенькой одежды, был копией покойного профессора Люпина, по-взрослому ей улыбался и пристально смотрел прямо в глаза. Уголки губ Панси дрогнули в ответ, и Тедди вновь сосредоточил внимание на кубиках, ловко принявшись собирать слова, вспыхивающие огоньками в воздухе: «метла», «котел», «зелье». – Она редко к кому идет на руки, – пояснил Тедди, застопорившись на слове «палочка», и Панси, поддавшись неведомому порыву, медленно опустилась рядом с ним на ковер. Она нашла букву «п» за спиной у Тедди и переставила две буквы, думая, что кубики куда легче собирать, чем собственную жизнь, и как же это хорошо – быть ребенком и пока этого не знать. – Готово, – сдержанно прокомментировала она и несмело улыбнулась, когда увидела восхищенный взгляд Тедди, обращенный к ней, прежде чем он перевел глаза на вспыхнувшее слово, а его волосы задорно заалели. Судя по звукам из соседней комнаты и топоту, Мари не успокаивалась, а Уизли ей охотно подыгрывал, и Панси хотелось, чтобы от всего этого было по-прежнему неловко, по-прежнему дико, как каких-то полчаса назад, но… Что-то изменилось. Что-то будто повернуло время вспять, и вот она снова будто играет с соседским бедным мальчишкой и маггловской девочкой у ручья, куда семилеткой все лето сбегала подальше от многочисленных нянек, еще не зная, что уже в сентябре отец узнает и запретит с ними дружить. Она плакала неделю, прежде чем он привел ей «новых» друзей: Забини, который уговаривал показать ему сиськи, и Булстроуд, которая любила ковыряться в носу и есть его содержимое. Папа так и не понял, что ей было куда веселее пускать блинчики по воде и играть в догонялки с тем мальчиком из деревни и магглянкой, чем слушать нудную игру на рояле Блейза и высокомерные рассказы Миллисенты о том, что ее мантия красивее и дороже, чем у нее. Да, папа так и не узнал, что ночами, закрываясь в своей холодной спальне, она мечтала когда-нибудь, когда станет взрослой, сбежать вместе со своими настоящими друзьями так далеко, что будет неважно, сколько галлеонов в карманах и какой чистоты кровь у тех, кому она по-настоящему нужна. – Знаешь, я когда-нибудь на ней женюсь, – отвлек ее от мыслей серьезный голос Тедди, и Панси удивленно моргнула, вернув к нему взгляд. – Она красивая и веселая, и нравится мне, а я – ей. Этого же достаточно, чтобы жениться, правда? – так просто и так взросло пояснил он, что Панси замерла, наблюдая, как этот маленький, но такой не по годам рассудительный мальчик пытается собрать из кубиков слово «любовь», которое, похоже, не было предусмотрено правилами этой детской игры, а потому необходимого кубика с нужной буквой просто не существовало. Закусив губу и ощутив, как в носу по-дурацки щиплет, Панси незаметно наколдовала недостающую на кубике «ю», и отвернулась, слыша победный возглас Тедди. Как бы она хотела, чтобы таких простых вещей, озвученных им, было бы достаточно. Но жизнь – продажная сука и намного сложнее, чем детская игра, а потому Панси оставила вопрос Тедди без ответа. Ребенку нет нужды знать, что ей самой так и не удалось выменять у судьбы тот последний кубик, чтобы собрать слово «любовь», а из ограниченного набора алфавита, который она имела, легко и регулярно лишь собиралось слово «боль». Внезапно в комнату влетела Мари и бросилась прямо к ней, с визгом обхватив ее шею руками. От неожиданности Панси повалилась на спину и задрала ноги, уже подозревая, что Уизел наверняка разглядел ее трусы, а может, и то, что под ними. Последняя мысль заставила ее перевалиться с девочкой на бок и отстранить ту от себя, так грозно на нее посмотрев, что Мари, к счастью, поняла все без слов и без тени обиды побежала к Тедди, весело разрушая его конструкцию из кубиков. – Уизел, на минуту, – процедила Панси, покраснев, когда поймала на себе его странноватый взгляд, и резко поднялась, расправив юбку. Должно быть, она выглядела убедительно, а потому Рональд не стал с ней пререкаться и мрачно кивнул в сторону темной кухни, куда она прошла вслед за ним. – Знаешь, кто бы мог подумать, что ты неплохо ладишь с детьми, – очевидно, предчувствуя бурю, миролюбиво начал Уизел, почесав затылок. – Заткнись, – еще больше побагровела Панси, опершись растопыренными пальцами о столешницу. В комнате было темно, лишь по очертаниям фигуры Рона она увидела, как он сначала остановился, а затем медленно развернулся к ней и отзеркалил позу. К тому времени благодаря свету, проникающему с крыльца, глаза стали привыкать к сумраку, и Панси заметила, что Уизел смотрит на нее… С усмешкой? – Послушай, ты, любитель детей, я тут в няньки не нанималась! – стала наступать на него Панси, тыкая пальцем ему в грудь и изо всех сил стараясь скрыть смущение. – Любитель детей? Ты рехнулась говорить такие вещи, Паркинсон?! – вмиг слетела с его тупого лица усмешка, но с места Уизел не двинулся, что заставило ее все же остановиться, зло дыша. – Я сейчас же проваливаю отсюда, – прошипела она, прекрасно зная, что не сделает этого. – Здесь больше не работают чары аппарации, – очевидно, Уизел не знал, что она этого не сделает, а потому злился всерьез. – Мать перекрыла доступ, чтобы мы… На всякий случай. Панси окинула его недоверчивым взглядом, гадая, врет ли он, а Уизел еще и смел на этот взгляд отвечать, стоя так близко к ней, что Панси хотелось верить – это не потому, что он увидел ее трусы и они ему понравились. – И вообще, – расправил грудь Рон и выпрямился, вмиг став куда более внушительным с этими своими широченными плечами. – Какая муха тебя укусила? Панси моргнула. Только сейчас до нее дошло, что все, все это – было слишком для нее, а она сама – уже давно будто натянутая струна. Что вся их семья – и на удивление милая мать Уизли со своей бескорыстной любовью к неидеальным детям, и его сумасшедшие племянники, которые проявляли к ней искренний интерес, невзирая на количество в ее кармане галлеонов, килограммов в ее теле и чистоту ее крови, и весь этот дурацкий теплый дом, в котором было так вкусно и так светло – все это было ей словно немым укором, напоминающим, что она тут лишняя. Что она будто на берегу, смотрит через плечо, как ее друзья, которых маленькая Панси больше никогда не увидит, плескаются в воде и зовут ее, пока отец тащит ее за руку по земле в логово детского кошмара, где ей и было настоящее место. Потому что она – фальшифка, всю жизнь пытающаяся гордиться своим статусом и деньгами, убедив себя, что у нее есть все. А в итоге оказалось, что на самом деле у нее ничего ценного, кроме дружбы с Драко, никогда и не было. И что только тут она впервые за долгие годы почувствовала, что ей – не сикль цена, а она чего-то стоит, а еще… Может кому-то понравиться. Просто так. Струна оборвалась, и Панси неожиданно для себя совершенно позорно заплакала, машинально уткнувшись лбом в грудь Рона и вжав в него свои кулаки, собираясь то ли его оттолкнуть, то ли оттолкнуться самой. – Паркинсон, ты… Что с тобой? – услышала она тихий и ошеломленный голос Рона и только тогда сделала попытку отпрянуть, но он не дал ей этого сделать. Просто сильно прижал к себе этими своими большущими руками и так крепко ее обнял, что она разрыдалась сильнее прежнего. – Отпусти меня, урод, ненавижу… – разозлившись на саму себя, попыталась вырваться Панси, но так быстро сдалась, что просто обмякла в его объятиях и теперь так крепко держала его рубашку, словно он мог исчезнуть, бросить ее в любую секунду, как отец, как Нотт, как все те «друзья», которые всегда что-то от нее требовали, но никогда не любили ее саму. – Тедди, иди, – сквозь рыдания услышала она, как шикнул Рон куда-то ей за спину, а потом мягко прижался губами к ее макушке, словно она была маленькой девочкой, а он – отцом, которого у нее по-настоящему никогда не было. В соседней комнате снова раздались детские голоса, часы наконец отбили свои девять ударов, а Панси плакала, плакала, плакала и не могла остановиться, изливая всю боль о неудавшемся детстве, о похерившихся под грудой цинизма мечтах, о той маленькой себе, которая когда-то все же умела мечтать. – Знаешь, Паркинсон, все образуется. Все обязательно будет… – неловко пробормотал Рон, и это было так нелепо, так неуклюже, что она невольно засмеялась сквозь слезы. – Что… Ты что, смеешься? Панси отрицательно покачала головой, все так же заливая рубашку Рона слезами и может даже соплями, и от этой мысли ей стало еще смешнее, а потому продолжила смеяться, представляя, как глупо сейчас выглядит Уизел, который, впрочем, и не думал ослаблять объятие, в котором она чувствовала себя в безопасности. И эта такая маленькая деталь, что Рон не оттолкнул ее, не нахамил, даже когда она стала вести себя по-дурацки, даже когда она по-свински привычно посмеялась над ним в такой неловкий для обоих момент, а он в ответ просто продолжил ее обнимать, будто понял все – окончательно выбила Панси из колеи, и она зарыдала пуще прежнего. А еще… Обняла его. И это было словно вспышка – молния, мелькнувшая за окном. Словно дыхание рассвета, впервые за долгое время не зловонное, а сладкое в беспробудной тьме. Это было… Чем-то таким нужным и таким настоящим, что, казалось, иначе и быть не могло, как то, что Рон прижал ее к себе еще крепче и они так и замерли, отстраненно слушая, как где-то рядом смеются дети, как за окном накрапывает дождь, как она сама всхлипывает, но постепенно стихает. Но в момент, когда Панси окончательно успокоилась и ровно за секунду до того, как затянувшееся объятие стало бы чем-то неловким, она услышала странный звук. Будто кто-то бросил камушек в окно, как в детстве, вызывая ее на прогулку во время дневного сна. – Ты это слышал? – открыв глаза, спросила она и сосредоточила слух. – Что? – напряженно откликнулся Рон. Они оба будто бы даже перестали дышать, вслушиваясь, но кроме детской возни ничего постороннего не уловили. – Может, показалось? – неуверенно предположила Панси и, наконец, медленно отстранилась, пряча взгляд. Чертов Гриндевальд, что же так неловко? Но в этот миг во всем доме погас свет, а звук, усилившись, повторился вновь, и они с Роном все же инстинктивно переглянулись. Она раньше почувствовала, чем убедилась: беда уже здесь. На секунду воцарилась зловещая тишина. И уже в следующую, словно в подтверждение ее мыслей, послышался звук разбитого стекла в комнате, где играли дети, и Рон, моментально собравшись, заорал: – Тедди, Мари, немедленно сюда! Панси в ужасе наблюдала, как соседнюю комнату рассекает луч заклятья, а дети с криками со всех ног несутся к ним. Луч рассек вазу, и та с громким звуком разлетелась вдребезги, и примерно в этот момент она машинально подхватила на руки Мари и прижала к себе испугавшегося Тедди. – Панси, хватай детей и бегите через черный вход к сеновалу! Я их задержу! – уже на бегу, пустив заклятье в черную фигуру незнанкомца, вломившегося в дом, через плечо крикнул Рон. И Панси понеслась так быстро, прижав голову Мари к плечу и схватив Тедди за руку, что ей казалось, она выблюет собственные легкие. По звукам позади было ясно, что где-то там, за спиной, идет самый настоящий бой, и, похоже, у Уизли был не один, а целых два противника, и это навевало настоящий ужас. Уже на выходе она всего на секунду обернулась и, выглянув из проема, увидела, как настенные часы и та деревянная птица, живущая в них, и даже обеденный стол – все разлетелось к черту на мелкие обломки, а Рон увернулся от заклятья ровно за миг до того, как кто-то, одетый в черный балахон с капюшоном, едва не размозжил его череп. Дети заплакали, Панси от шока закричала, а Рон обернулся на звук и, встретившись с ней взглядом, безумно заорал: – Какого черта ты медлишь?! ВОН! И Панси, все же умудрившись напоследок со всей мощи послать заклятье во второго «убийцу», с рыком ярости вылетела на улицу и припустила бегом еще быстрее, утопая ногами в мокрой от дождя траве и грязи. Тедди не поспевал – все время оглядывался и что-то, хныча, кричал. В какой-то миг она схватила его второй рукой и на себе потащила прямо к бескрайнему полю, где вдали виднелось очертание стога сена. Вспышки из дома освещали ей дорогу, грохот заставлял сохранять темп, хотя тащить на своем тщедушном теле двоих плачущих детей было еще тяжелее, чем пьяного Нотта. В какой-то момент, когда она услышала чей-то мужской вскрик и невольно обернулась, под ноги подвернулась коряга, и Панси с грохотом упала в грязь, едва успев смягчить падение для Мари. Дух выбило, на пару секунд она даже разучилась дышать, пока тупая боль пронзала грудь, а дети заплакали громче прежнего, но именно их плачь заставил ее разозлиться и, упершись руками в жижистую почву, подняться на ноги и снова схватить детей за руки. Она не знала, сколько они бежали, но казалось, каждый шаг был длиною в вечность. *** Прошла целая вечность, а ее щеки так и не перестали пылать. Гермиона лежала в своей спальне, наглухо закрыв дверь, но само осознание, что за соседней стеной – Малфой, заставляло ее тело пылать от так и не остывшего желания. Как только их прервали во второй раз, она поняла – это уже чересчур, все еще находиться в душевой и делать… Все то, что они делали. Именно поэтому, даже не взглянув Драко в глаза, она, по прошествии пары минут, проведенных в напряженном ожидании, ринулась из душевой вон и, едва успев одеться, так и вылетела на улицу с мокрыми волосами, чтобы аппарировать домой. Драко последовал за ней и появился в гостиной с глухим хлопком ровно в миг, когда она заперлась в своей комнате и уткнулась лицом в подушку. Черт, черт, черт. Что это только что было? А главное, кто это был – тот извращенец, кто все это время стоял за стенкой и слушал? А главное – слышал все и даже больше? Судя по звукам, Драко подошел к двери в ее комнату и какое-то время стоял прямо под ней, то ли сомневаясь, войти ему или нет, а может, и просто проверяя, все ли с ней в порядке. Но Гермиона старалась не издавать и звука. Помедлив, Драко все же ушел и заперся в своей временной спальне, которую делил с Роном. *** Рон не прекращал бой, и Панси каждый раз вздрагивала, когда до нее доносились обрывки фраз, звуки крошившихся от заклятий стекол, чьи-то вскрики. Она выбилась из сил, она сама едва не плакала, когда слышала все эти звуки погрома и плач детей, но она не могла, просто не смела позволить себе раскиснуть в такой момент. Со лба градом тек пот вперемешку с дождем и грязью, из легких вырывались даже не вдохи-выдохи, а хрипы, и казалось, страшнее ночи в ее жизни не было. Разве что в миг, когда Волдеморт заявился прямо в их поместье, а отец заставил ее с матерью спрятаться в кладовой на кухне. Только благодаря этому она не получила в тот день черную метку. Внезапно Панси услышала хлюпанье луж за спиной и голос Уизли, а потому обрадовалась, что, похоже, наконец-то Рон поспешил за ними. Что они спасены. Но лишь когда отчаянный крик Уизли повторился где-то вдали, а шаги несоизмеримо приблизились, она в ужасе поняла: кажется, они все в полном дерьме. *** Панси наверняка сказала бы – она в полном дерьме. И Гермиона едва не рассмеялась, осознав, что лучше слов для этого момента не подобрать. Чтобы хоть как-то отвлечься, она впервые за два года зажгла тонко пахнущие сандалом свечи, которые обещали «расслабление» и «полное уединение», потушила свет, а потом включила мягкую фоновую музыку. И хотя атмосфера была спокойней разве что в томных спа-комнатах салона Эдмины Большеротой, расслабиться ей так и не удалось: она все так же уносилась воспоминаниями туда, в душевую, и будто снова ощущала на себе губы Драко, слышала его прерывистое дыхание, чувствовала, как вода льется на их обнаженные тела, а они друг друга трогают, и потому снова краснела, снова пылала, едва не сгорала от стыда и желания. Но было кое-что, что не давало ей раствориться во всей этой неге воспоминаний, а теперь и вовсе заставило открыть глаза и в ужасе уставиться в потолок: а что, если по ту сторону стены в тот момент был Рон? *** Рон не сразу, но все же довольно легко уложил на лопатки одного из них, но второй – он был куда более подкован в бою. Неудачей было то, что пока Рон сражался с первым, круша свой собственный дом, второй в какой-то момент смог улизнуть. И Рон слишком поздно это заметил. Он уже собирался сдернуть капюшон с лица, чтобы увидеть ублюдка, как услышал стукнувшуюся о раму дверь, что означало – тот, второй, бежит за Панси и детьми. Ужас пронзил его, и было плевать, что он ранен и кровь сочится с ноги на ковер. Единственной мыслью сейчас было: «Только бы успеть». С отчаянным рыком Рон неуклюже зигзагом бросился вслед, случайно задев гору свежевымытой посуды, и та с грохотом полетела на пол: со смесью ужаса и отчаяния он бежал, уже не чувствуя боль из-за зашкалившего адреналина. Каждая секунда была на вес золота. *** Секунды, минуты – все слилось в бесконечную агонию, когда Гермиона боролась с собой, чтобы не помочь себе разрядиться так, как давно этого не делала, но она держалась. Ведь это означало бы – она проиграла самой себе и предала свои же убеждения, что у нее были «до» сегодняшнего дня, раз принесла «работу» домой, а потому держалась из последних сил, концентрируясь мыслями на Роне, которого любила. Конечно же, любила и только поэтому отпустила себя, позволив себе усвоить столь пикантный, желанный и одновременно унизительный урок, прибегнув к помощи Малфоя, а может, даже и используя его (конечно, нет). – Грейнджер… Ты в порядке? – внезапно услышала она осторожный стук и низкий голос Драко за дверью, в нотках которого было что-то такое, что вмиг заставило кожу покрыться мурашками, а желание – вспыхнуть с новой силой. Гермиона с горечью перевернулась и уткнулась лицом в подушку, сжав ее руками так сильно, что под ногтями отдалось болью, а на глаза навернулись слезы. Нет, нет, нет! Конечно же, она не в порядке! – Да, все хорошо! – нашла она в себе силы откликнуться, хоть это и было кошмарной ложью. *** Кошмарной правдой было то, что Панси не справлялась. Она понимала: ее частные тренировки, ее тренировки в аврорате – всего этого было недостаточно! Все это было полнейшим фуфлом перед лицом смерти, когда она вскрикивала каждый раз, когда лучи разбивались где-то прямо под ее пятками, запаздывая всего на секунду, прежде чем повалить ее безжизненное тело на пожухлую траву. Заклятья опаляли мертвым сиянием спину, будто играли с ней в догонялки, и она чудом еще не отправилась на тот свет, прихватив с собой Мари с Тедди, и только эта мысль заставляла ее бежать, кое-как уворачиваться и двигаться на грани возможностей. Но у детей уже не было никаких сил, они не поспевали за ней, хоть и очень старались, а потому последние полминуты ей приходилось их буквально волочить по земле, и Панси боялась, что вот-вот вывихнет им руки и покалечит их. В какой-то момент она услышала: – Что, сука, попалась?! И этот мерзкий хрип прозвучал так близко, что она сделала нечто отчаянное. Проорав: «За сеновал! Быстро!» – Панси с силой поддала ускорения Мари с Тедди, из последних сил подбросив их вперед, и они, словно два испуганных котенка запрыгнули за стог сена, а она обернулась и так яростно прокричала какое-то заклятье, прицелившись прямо в грудь преследователя, что тот упал без чувств всего в метре от нее. *** В метре от нее была дверь, выйди она за которую и сделай пару шагов – и вот, уже кухня, но Гермиона все не решалась сходить за успокаивающим сбором «Сладкая ночь», потому что знала: стоит это сделать – она может дать «зеленый свет» продолжению того, что было начато в душевой. Ведь Драко последует за ней, конечно, последует, и ей нечем будет крыть, ведь она и сама была будто в метре от того, чтобы снова поддаться чувствам, уничтожившим любое понятие о ее самообладании. Наверное, «зеленый свет» в ее случае означал, что она добровольно сдалась бы бывшему пожирателю, кем и был Малфой, и словно бросилась бы на луч «Авады Кедавры» в предвкушении гибели. Еще никогда смерть не была бы так сладка. *** К счастью, заклятие, произнесенное ей, было не «Авада Кедаврой», хоть мерзкий дух смерти еще и парил где-то в разряженном воздухе. Но Панси знала – она была способна и на него в тот миг, когда ублюдок преследовал ее и детей, поэтому уже даже немного сожалела о своем безобидном «Ступефае», когда пыталась отдышаться, издавая при этом такие звуки, что казалось – она то ли захлебывается рвотой, которая, к счастью, пока не извергалась из нее, то ли вот-вот сдохнет. Уизли подбежал к ней какими-то десятью секундами позже и, с силой схватив за плечи, встряхнул ее и попытался о чем-то спросить, но, осознав, что она не способна выдавить и слова, перевел взгляд на лежавшего на земле ублюдка и подошел к нему. Убедившись, что тот недвижим, Рон довольно грубо его пнул и со смачным торжеством выругался, смотря на него с презрением сверху вниз. А Панси уткнулась руками в бедра и наклонилась к земле, тяжело дыша и пытаясь перевести дух. Прошло всего пару секунд, как послышался звук медленных шагов и всплеск лужи. – Ты его уделала, Паркинсон, – наконец, со смесью изумления и восхищения произнес Рон, и Панси, радуясь, что ей уже хотя бы удается разобрать слова, издала некое подобие невеселого смешка и повернулась к нему. Но не успела она сфокусировать взгляд, как Уизли пробежал мимо нее прямо к сеновалу, на ходу крикнув: «Мари? Тедди?», и, не дождавшись ответа, скрылся за стогом сена. По звукам радостных голосов, возни и еще Гриндевальд знает чего, Панси поняла, что дети в порядке, а потому выпрямилась во весь рост. Пахло сырой травой и свежей грязью, и казалось – именно так пахнет свобода, а потому Панси, возведя глаза к облачному небу, издала пару истеричных смешков, а после и вовсе закричала, раскинув руки и желая, чтобы все эмоции, весь тот ужас, что она испытала за какие-то последние пять минут, окончательно покинули ее. И правда, с каждой секундой, как она вдыхала запах самой жизни, ей становилось чуточку легче. – Ты их спасла, – внезапно послышалось за спиной, и Панси, не обернувшись, медленно перевела взгляд прямо перед собой, все еще стараясь совладать с дыханием. Только тогда она заметила их – недвижимое тело, что распласталось почти у самых ее ног, и светящиеся глазницы Норы, которые выглядели безжизненными. – Ты спасла их, Паркинсон, – ощутила она руку на плече и наконец медленно повернулась к Уизли, который почти так же тяжело дышал и смотрел на нее таким взглядом, что ей даже стало немного неловко и одновременно волнительно. Почти, как тогда, когда она заперлась в чулане ее дома с Блейзом и впервые попробовала, что это такое – целоваться с языком. – Что, – на выдохе начала она, – угрохала ублюдка? – с горьким смешком, едва успела сказать Панси, как Рон сделал нечто ошеломляющее – сгреб ее в охапку и так горячо поцеловал прямо в губы, словно она только что противостояла в неравной борьбе Волдеморту, не иначе. Капли дождя блестели на сене в свете уличного фонаря, висевшего на покосившемся сарае чуть поодаль, тучи почти разошлись и уже показалась потрясающей красоты полная луна. И почему она так редко смотрела в небо? Панси выпрямилась, словно еще недавно порванная струна, и так широко раскрыла глаза, чувствуя горячее прикосновение губ Рона, что все прочее будто потеряло для нее всякий смысл. Мерлин, что происходит! Уизел что – целует ее? Прямо… В губы?! И в миг, когда это прикосновение превратилось для нее в нечто большее… В миг, когда она осознала, что это – в самом деле поцелуй, она невольно вздохнула, разомкнув рот, и… Все полетело к чертям собачьим. *** Все полетело к чертям, когда Гермиона, прислушиваясь к тишине за дверью на протяжении последних десяти минут, все же решилась выйти. И вот – звук открытой двери, два шага наружу. Никого вокруг вроде не было. Ряд крадущихся на кухню шагов, вороватый взгляд по сторонам, и она по-прежнему не замечена. Плита, чайник, заклятье, и вода начала закипать. Гермиона устало оперлась руками о столешницу кухонного гарнитура, а потом, как в замедленной съемке: звук открывшейся двери, неспешные шаги и вот, – у нее за спиной уже кто-то стоит. В момент, когда его рука коснулась ее талии, а она с резким вздохом развернулась – все, Гермиона попала. А может, и пропала. В ловушке из двух замкнувших по обе стороны от нее рук. *** Она пропала. Его ладони так крепко сжимали ей спину, что Панси казалось – Рон сломает ее. Но было кое-что, что не давало ей и пошевелиться, что не давало оттолкнуть его – двусмысленность прикосновения. Ведь Уизли, который, безусловно, был горяч по своей натуре, возможно, целовал ее по-дружески, почти по-братски или по-итальянски в знак благодарности, что она спасла детей (хотя откуда ему знать: он никогда не дружил с Забини). Но то, что делал он это уже непростительно долго – целых пять секунд, все же заставило Панси напрячься и поразмыслить: а вдруг, это что-то большее? Особенно если учесть, что ее рот был слегка приоткрыт, и лишь маленькое движение отделяло их от того, чтобы поцеловаться всерьез. Ведь – какого черта! – она как бы почти подруга Грейнджер, и как бы почти… Подруга Уизела, мысль о чем, конечно, была абсурдной и дикой, но все же правдой. Хотя, положа руку на сердце, Панси, наверное, ни черта не смыслила в дружбе, раз настоящий друг у нее был всего один, хоть и справделиво догадывалась – это не показатель. И все же те несколько заданий, проведенные рука об руку с Уизли, те несколько вечеров, проведенные в компании Грейнджер, говорили ей – эти двое для нее уже куда больше, чем просто враги. Куда больше, чем даже «лучшие» враги, как Драко иногда высказывался о Грейнджер. И в ней было достаточно благодарности к обоим и достаточно понимания, чтобы сказать: эти двое из числа пока несостоявшейся парочки – стали ей куда ближе за последнее время, чем Булстроуд, Забини и Нотт вместе взятые. Именно последняя мысль заставила Панси все же отстраниться, прямо в синхрон с Уизелом, и этот факт, кажется, помог им двоим сохранить видимость, что «ну, ничего такого, подумаешь». Чувства (дружеские) захлестнули. В этот момент Рон, словно пытаясь заглушить момент неловкости, неуклюже отступил от нее, едва не поскользнувшись в грязи, и Панси импульсивно протянула к нему руку, но после угловато заправила ею выбившуюся прядь, смутившись. Приехали, блин. – Надо вызвать Крипси, он отнесет вас домой, пока я разберусь с этими двумя, – сказал Рон куда-то себе под ноги, внезапно заинтересовавшись палочкой, и Панси не стала возражать. *** – Хозяин, Рональд Уизли просит о помощи, – внезапно материализовался за спиной Малфоя эльф, чем спас Гермиону от едва не случившегося… Чего-то. Но мысль о том, что у Рона как раз-таки что-то случилось, вмиг избавила ее от всякого подобия наваждения, а Драко наконец-то убрал руки и отступил назад. – Что произошло? – прошелестела Гермиона. – Так какого черта ты медлишь?! – одновременно с ней проорал Драко, и внутри Гермионы все сжалось от ужаса. – Вперед! Она видела, как Крипси, собравшись, живо аппарирует, а Драко разворачивается к ней со взглядом, полным тревоги. – А случилось, Грейнджер, то, что, возможно, их только что пытались убить. Земля ушла из-под ног.