Мой лучший враг

Soundtrack — AC/DC «Thunderstruck» Patti Smith Group «Pissing In a River» (саунд последней ¼ главы) Когда они подошли к самому популярному спортивному бару магического Лондона, окруженному квиддичными фанатами, уже смеркалось. Казалось, весь остальной город разве что не зевал, но эта его часть если и открывала рот, то только чтобы влить туда пиво. Ну, или проорать какую-то подхватываемую толпой кричалку. У входа в заведение бесновалась такая толпища, что Рон с облегчением еще раз мысленно похвалил себя, что вовремя послал сову и забронировал любимое место у барной стойки. Пробираясь сквозь ряд распивающих спиртное мужланов, он уже двинулся прямо к деревянной двери со следами недавней драки, как понял: что-то не так. – Паркинсон, – недовольно позвал Рон и обреченно обернулся. Неподалеку от него как раз кто-то блевал, а чуть левее, раздражая своим пьяным хихиканьем, какая-то парочка лапала друг друга за такие места, что даже Рон позавидовал. Мерлин, сейчас точно девять вечера, а не гребаных два ночи? Ну, или когда там начинается тот самый момент, когда вся толпа выкатывается наружу и единственной задачей становится успеть аппарировать без сломанного носа и пары кровоподтеков?! Пройдя дальше и невольно задев кого-то плечом, Рон, наконец, нашел взглядом Паркинсон, которая все еще неподвижно стояла на том месте, куда они перенеслись минутой ранее, и со странным выражением лица пялилась на вывеску. – Эй! – грубовато окликнул ее Рон, недовольно отметив, что Паркинсон снова нарядилась в проститутку с этими своими короткими шортами и колготками в сетку, на которые уже сально поглядывал какой-то придурок справа, потягивая пиво чересчур старательно. Кажется, он даже засовывал горлышко в рот до самых гланд и работал внутри него языком. – Я туда не пойду. Даже не проси, – когда он к ней подошел, наконец, перевела на Рона жесткий взгляд Панси, выглядя при этом злой и хмурой одновременно. – Начинается, – закатил глаза Рон и остановился возле нее, нервно проведя рукой по затылку. – Вот уж не думал, что тебя надо уламывать. – Уламывать ты будешь кого-то из своих подружек, Уизел, а я туда не пойду! – скрестила руки на груди Панси и даже будто стала выше ростом. Хоть и все равно едва доставала макушкой до его подмышки. – Хорошо, – пытаясь сохранять самообладание, вскинул руки ладонями вверх Рон. – Если это потому, что ты хочешь переодеться с пониманием, что привлекаешь к себе чересчур… – Ты идиот? – так, словно он совсем безнадежен, перебила его Панси, переведя сосредоточенный взгляд с толпы на него. – Последнее, чего бы я хотела – это оправдать твои надежды, вырядившись в сарафан до пят и вплетя в косы сено. Просто там… Она осеклась, а затем неуютно переступила с ноги на ногу, вновь бросив взгляд на вход со смесью беспокойства и смятения. И тогда Рон понял. Ну конечно же, это же так очевидно! – Знаешь, я вполне способен за тебя постоять, если ты боишься, – даже приосанился Рон от этой мысли и в знак убеждения так грозно глянул на извращенца справа, что тот вмиг подавился пивом и поспешно отвернулся. То-то же. Но, скорее всего, Паркинсон только больше убедилась в отсутствии хотя бы одной извилины в его мозгу. Даже прямой. – Боюсь того, что наконец-то смогу воспользоваться шансом устроить свою личную жизнь и в кои-то веки потрахаться, а, Уизел? Вот уж спасибо, мерси боку, грацие миле, пошел в жопу. Рон шумно втянул носом воздух, ощущая, как злость затапливает все его тело. А тело у него было большое. Причем везде, что особенно ощущалось сейчас, когда он невольно заметил, что Паркинсон еще и не потрудилась запахнуть мантию, вывалив наружу свою грудь почти целиком и приосанившись на воинственный манер. В этот момент Рон вспомнил, что уже давно ни с кем не спал, так что организм готов был это сделать с кем угодно. Даже с кем-то вроде Паркинсон. Стоит ли говорить, что тот самый «организм» в штанах при последней мысли ощутимо приободрился? – Это любимый бар… – со вздохом начала Панси и неуверенно замерла, прямо глянув на него, в то время как Рон старался думать о чем-то менее волнующем, чем секс с Паркинсон, а потому теперь разглядывал лежащего на земле неподалеку пьянчугу в клетчатой юбке и с трусами наружу, кричащего: «За коршунов! За Ирландию! За сиськи!» Только благодаря этому зрелищу Рон смог, наконец, успокоить свой «организм» и посмотреть в глаза Паркинсон, заставив себя не спускаться взглядом ниже. Хоть и немного (очень сильно) хотелось. – Это любимое место того козла, – в итоге сдалась Панси, обреченно всплеснув руками с нервной усмешкой. – Нотта. При упоминании о нем внутри Рона что-то кольнуло, а челюсть невольно напряглась. Он хотел сразу ответить. Правда, хотел, сделать… Ну, что-то. Например, подбодрить Паркинсон, отвесив ей легкий подзатыльник, или посмеяться над этим ее глупым страхом встретить бывшего… Козла, но… Он не смог. Просто не смог, потому что сложившаяся вмиг картина почему-то ему не понравилась, ведь стало очевидно: Паркинсон еще что-то чувствует к этому придурку, который и в школе бесил Рона со своим хороводом увивающихся за ним ведьм, а теперь и подавно. Хорошо хоть, Гермиону не угораздило попасть под его мерзкое обаяние. И сейчас именно из-за Нотта идея посмотреть матч, набравшись любимого бельгийского пива, которое наливали только тут, херилась прямо на глазах, что бесило дополнительно. Об остальных причинах своего раздражения Рон предпочел не размышлять. – Знаешь, – сделал к Панси шаг Рон, на что та, напрягшись, моментально отступила. – Если Нотт заявится в этот бар и попытается… Сделать хоть что-то, что тебе не понравится… Я его урою. В глазах Паркинсон, ярко подведенных черным, мелькнула тень какой-то нетипичной для нее эмоции, что позволило Рону сделать еще один шаг к ней. Только на этот раз Паркинсон не отступила. – Началось, быстрее! – проорал кто-то у входа, но Рон не обернулся, слушая восторженный шум толпы и так пристально смотря в глаза Панси, что та, будто завороженная моментом, продолжала бездействовать. Гам толпы стал совсем глухим, а вскоре и вовсе стих вместе со звуком громко хлопнувшей двери, оставив их в почти абсолютной тишине. Подуло холодным ветром и блестящие длинные волосы Панси эффектно взметнулись в сторону, скрыв на миг половину ее лица. Только тогда Рон, наконец осмелев, положил руку Панси на плечо, следуя какому-то особому порыву. Например, тупизны или гениальности. – Обещаю, – поручился он, слегка сжав ее плечо. Вдалеке слышался лай собаки и цокот чьих-то каблуков, и все же, казалось, звука громче, чем легкий вздох Паркинсон, не было в этот момент. – Даже разобьешь ему лицо так, что больше ни одна шлюха не отважится на него сесть? – недоверчиво тихо спросила она, так и не убрав его ладонь. – Да, – не поведя бровью, подтвердил Рон, хотя «организм» и приветственно дернулся при мысли сидящей на лице (почему-то, на его лице) женщины (Паркинсон). – Даже придушишь его, если надо, так, что он посинеет как равенкловский галстук? – Конечно. – И потом сотрешь его в порошок и отрежешь ему член?! – Непременно. Панси шумно вдохнула воздух розовыми, бледно накрашенными губами. – Там была неправильная последовательность, – добавила она, и Рон, наконец, убрал руку с ее плеча. – Я заметил. Они еще постояли пару секунд, все так же не сводя друг с друга взгляда – недоверчивый, но задумчивый Панси, и уверенный и безапелляционный – Рона. – Хорошо, я согласна, – чванливо откликнулась Паркинсон, и Рон, не сдержавшись, беззвучно продемонстрировал свое «Ура!», сжав кулаки перед собой и чуть отклонившись. – Только если точно отрежешь ему член! Ты, Уизел, пообещал, так что… Рон ухмыльнулся, покачав головой. – Идем? – просто кивнул он в сторону бара, заправив руки в карманы брюк, и, словно боясь спугнуть момент, медленно двинулся к двери, угловато развернувшись. Чуть помедлив, Панси все же пошла следом, и Рон с легкой улыбкой отметил для себя, что один его широкий шаг равняется ее целым двум. – А если он ударит тебя? – возобновила свой допрос Панси, поравнявшись с ним. – Я ударю в ответ, – пожал плечами Рон, чуть ускорив шаг. – А если он оскорбит меня? – продолжила Панси. – Я ударю его в ответ, – нахмурился Рон, с беспокойством отметив, что, похоже, игра уже была в самом разгаре, судя по шуму из бара. – А если он ударит… меня? – похоже, задала Паркинсон самый животрепещущий для нее вопрос, и Рон резко остановился, вмиг забыв об игре. Обернувшись, он увидел, что Панси смотрит на него с вызовом, но все же что-то такое было в ее взгляде, от которого у Рона перехватило дыхание. – Тогда я… Отрежу ему член, довольна? – горячо и искренне откликнулся он. – Вполне. И судя по тому, как Паркинсон, до той поры выглядящая недоверчивой, расцвела, прежде чем снова пойти, Рон понял: кажется, впервые в жизни ему удалось найти правильные, а главное, правдивые слова, чтобы уломать девушку. И при этом не выглядеть мудаком на следующее утро. *** Прошел час с того момента, как Астория включила фильм, а Гермиона так и не смогла сосредоточиться на сюжете. Она лишь неспешно потягивала шампанское, размышляя о своей жизни. Как же так вышло, что вот она лежит в этой невозможной пижаме (что означало, почти раздетой) на кровати Астории Гринграсс, в то время как та что-то воодушевленно щебечет, касаясь ее своей голой ногой. А где-то в соседней комнате в это время сидит причина всего этого «розового» абсурда (в буквальном смысле, хотя, может, и не очень) – Драко Малфой, который стал ей за последние полтора месяца уже кем-то куда большим, чем просто лучший враг, и наверняка мысленно забавляется сложившейся ситуацией, а может… И вспоминает увиденное. О, Гермиона до сих пор снова и снова возвращалась к каждому его взгляду, к каждому жаркому слову и неизменно краснела, с волнением приходя в очередной раз к выводу, что, похоже, чисто физически… Она нравится Малфою. По сути, это было очевидно еще с их самых первых встреч – с того момента, когда Панси превратила ее в красавицу так, что это даже заметил Рон. И, если быть честной до конца… Он ей нравился тоже. Малфой ее волновал уж точно не меньше, чем она его, но… Разве это могло что-то значить, как она недавно заключила? Разве это могло перечеркнуть все их планы, чтобы… Что? Поставить на кон все, к чему они оба так стремились? Чтобы влечение, исчисляемое неделями, перечеркнуло годы настоящего, глубокого чувства, которым она жила все это время? Чтобы секс возымел большую силу, чем любовь?! Вот уж никогда! Да, сегодня на тренировке Гермиона с грустью признала: с Роном у них все совершенно иначе. Она, конечно, все еще чувствовала, что с прежней силой любит его преданной любовью. Что все еще уважает его и восхищается им, но… Она не хочет его так, как Драко. И на это тоже было объяснение, которое все же нашел ее пытливый ум: они слишком хорошо друг друга знали. Знали до полувздоха, до взмаха ресниц и даже до каждого сантиметра тела, если вспоминать еще и их не слишком удачный сексуальный опыт. Они росли вместе, так что, чего еще она желала, когда была убежденность, что с ним ее жизнь будет тихой и блаженной гаванью? Без всплесков и болезненных ударов о скалы. Без ощущения, что она вот-вот захлебнется и не сможет выплыть обратно. Без всех этих «вперед-назад», но… И без движения куда бы то ни было. Все будет донельзя стабильно и предсказуемо, так, как она любит, стоит только Рону ее по-настоящему ответно полюбить – и в этом она не сомневалась ни минуты. Но с Малфоем… Все было иначе. Он был самой опасностью, будто принесенной штормовыми ветрами. Он был необузданной силой, разбивающей корабли ее спокойствия в щепки. Он был запретным плодом, которым ее так пугали в детстве, нравоучительно цитируя Библию, и был змеем-искусителем, протягивающим яблоко, вкуси она которое – продаст душу самому дьяволу. Именно поэтому последнее, чего она сейчас хотела, это собственноручно быть изгнанной из своего шаткого рая, выйдя в штурмующее море и следуя компасу влечения, способного ее завести в такие темные дали, что она уже точно не найдет дорогу домой. А может, и дорогу к себе. Если только вдруг не окажется, что она ошибается на счет Малфоя. Но что, что она о нем знала? Что он хочет жениться на девушке просто потому, что та подходит ему по всем его чистокровным понятиям? Что он пренебрегает самим понятием любви, раз поступает так? Что он вряд ли вообще в нее верит, раз рос в таком обществе, где любить было сродни плебейской блажи, характерной для кого-то вроде семьи Уизли или магглов? Но во всей этой логической цепочке был один изъян: Гермиона не была уверена во всем вышеперечисленном наверняка. Просто потому, что не могла об этом прямо спросить Малфоя, а попытаться залезть ему в голову было равносильно попытке самоубийства, на которое она не была способна, даже не просите. Если только Рон внезапно не скажет, что тоже хочет жениться на Астории, потому как без ума от нее. – Знаешь, в этом фильме героиня Сандры Буллок напоминает местами тебя, Гермиона. Так забавно, – в очередной раз послышался голос Астории, на этот раз обращенный к ней. Видимо, Гермиона вложила всю силу вопроса в свой захмелевший взгляд, потому что Астория, задорно усмехнувшись, перевернулась на бок и подперла голову рукой. – Как мне кажется, Хью Грант тут тоже недооценивает ее способности, как и… – продолжила она и многозначительно на нее посмотрела. У Гермионы было целых несколько вариантов, как «кто», но она все же понадеялась дождаться ответа Астории. Но та молчала, а потом потянулась к своему бокалу, который цедила уже целую вечность. Не то что Гермиона, которая почти в одиночку выпила целую бутылку и в нынешних обстоятельствах даже об этом не жалела. – Как кто? – в итоге задала свой вопрос она, медленно приняв ту же позу, что и Астория. – Как все! – отсалютовала ей бокалом Гринграсс, а потом сделала глоток. – К слову, за тебя! Она вновь подняла бокал вверх, и Гермиона, кисло улыбнувшись, потянулась к своему. Ощутив шампанское на вкус, теперь отдававшее горечью, она подумала, что Астория ее переоценивает. Похоже, она не знала о ней ничего, раз считала, что Гермиона способна на большее, чем эта дамочка из фильма, таскающая на себе кучу бредовых бумаг и выбирающая галстуки своему боссу. – Ты подняла целый отдел, – поспешно продолжила Астория, очевидно, заметив ее выражение лица и обмотавшись боа. – Что бы там ни говорил мистер Майерс и ни думали наши коллеги, все всегда негласно признавали – только благодаря тебе нас не прикрыли. Для Гермионы это стало новостью. Да, конечно, она понимала, что делает куда больше, чем все ее коллеги вместе взятые с Майерсом в придачу, но все же мысль о том, что на ней держится целый отдел стала откровением. – Да брось, Астория, ты как всегда… – нервно отмахнулась Гермиона и осушила бокал до дна, с сожалением отметив, что бутылка закончилась. – Нет, это ты брось прибедняться, – вмиг потянулась за палочкой Астория, и еще одно шампанское вмиг материализовалось на столике возле нее. – Знаешь, еще в школе я была очарована твоим умом. На Когтевране, где я училась, ходили легенды о твоих способностях, а уж то, насколько ты смогла уделать всех тех чистокровных снобов, став лучшей ученицей столетия в Хогвартсе, и вовсе говорит о тебе лучше любых слов. От того, как искренне ей восхищалась Астория, на душе Гермионы потеплело. Она уже и забыла, какой была раньше. До того, как жизнь «поимела» ее, как сказала бы Панси, а может, уже и она сама. Наверное, раньше она была куда смелее. И уж точно умнее, особенно, если учесть ее безуспешные попытки продвинуть свой законопроект об освобождении эльфов и годы титанического терпения всех выходок Майерса, обесценивающих все ее способности без возможности, а вернее, желания обратиться к Кингсли, чтобы исправить положение. Добавим сюда ее слепую влюбленность в Рона, мысли о котором занимали все ее время, а еще неудачи, неудачи, неудачи, делавшие ее донельзя безрассудной и отчаянной в вопросе любви, но пассивной и неуверенной во всем остальном, и вот – что вышло в итоге? Подсказка: ничего толкового. Кроме целого клубка эмоций, который она была пока что не в силах распутать. – Знаешь, я не удивлена, что так много волшебников от тебя без ума. Особенно Рон. Эта фраза, будто брошенная невзначай, вмиг заставила Гермиону обратить на Асторию внимание. – Думаешь? – недоверчиво на нее покосившись, Гермиона отхлебнула шампанского, которое Астория уже успела аккуратно налить, прежде чем неловко вернуть бутылку на тумбу. – Абсолютно, – тепло улыбнулась ей Гринграсс, поправив лямку топа. – Думаю, он еще и сам не понимает насколько. А может, не готов это признать. От слов Астории внутри Гермионы что-то воодушевленно встрепенулось, но также быстро и угасло. Стоило только вспомнить о Малфое. Видимо, виной всему стали лилии позади Гринграсс, на которые падал свет от телевизора и которые Гермиона только заметила. – А что насчет тебя… Есть кто-то, кто занимает твои мысли? – постаралась игриво перевести тему Гермиона, но все равно вышло неловко. Впрочем, Астория будто не заметила этого, лишь загадочно улыбнулась и отпила еще чуть-чуть шампанского. – Да. Например, ты, – сказала она, и, увидев ее выражение лица, рассмеялась. – Я пошутила, Гермиона. Расслабься. А Гермиона и была бы рада расслабиться, вот только та самая нога Астории, недвусмысленно касающаяся ее, а еще все эти разговоры уже навевали мысль о чем-то… Совсем неправильном. – Как думаешь, Драко, правда, изменился? – откинулась на подушки Астория, раскинув руки в стороны и уставившись в потолок. Хью Грант как раз признавался в любви главной героине, а потому Гермиона хотела из вредности сказать, что «нет», но все же ответила честно: – Абсолютно. Так, во всяком случае, считает Гарри и… Рон. Астория молчала, все так же смотря перед собой и лишь единожды моргнув на словах о Роне, и Гермиона решила продолжить: – Знаешь, то, каким он был в школе и как относился к таким, как я… – К таким потрясающе эрудированным и сильным девушкам, способным не то, что изменить Магическую Британию – утереть нос всему миру?! – вмиг оживилась Астория, приподнявшись на локтях. Ее глаза сверкнули в полумраке комнаты, а на губах появилось подобие холодной, но уверенной улыбки. – К тем, у кого кровь все же недостаточно чиста чтобы сделать это, если уж опираться на личный опыт, – смутившись, неловко добавила Гермиона, зачем-то взлохматив боа на шее Гринграсс. – Не представляешь, как я бы хотела, чтобы мир в этом плане стал другим! – искренне откликнулась Астория, покачав головой, и что-то такое отчаянное было в ее взгляде, что Гермиона грустно улыбнулась. – Именно поэтому я еще в те годы, когда шла война, решила, что никогда не пойду на поводу у своей семьи. Уж скорее умру, чем буду думать, как Дафна. Или встречаться с кем-то, разделяющим ее убеждения. Ее речь была столь жаркой, что Гермиона не удивилась, что и Астория оказалась в списке тех, к кому у Высшего были вопросы. – Мне кажется, Малфой теперь вполне разделяет твои убеждения, – осторожно сказала Гермиона, не в силах отделаться от ощущения, что роет самой себе могилу. – Хотелось бы в это верить! – расширила глаза Астория, покачав головой, и потянулась к пульту, чтобы сделать звук мелодии, сопровождающей титры, чуть тише. – Иначе у нас точно ничего не выйдет. Она внимательно переключала каналы, чтобы настроиться на нужный, пока Гермиона пыталась совладать с поднявшимися в ней неприятными эмоциями. – Значит… Ты все же допускаешь, что у вас… Может что-то выйти? – глухо спросила Гермиона, пристально смотря на Асторию, в каждом движении которой сквозило изящество даже в таких простых вещах, как попытка управиться с пультом. – Прости? – рассеянно обернулась к ней Астория, наконец, включив музыку, а следом сосредоточила на ней свой взгляд, и ее лицо смягчилось. – Ах, ты спрашивала что-то про Драко? Гермиона не могла отделаться от ощущения, что Астория смотрит на нее чересчур пристально. – Да… Я говорила… – начала Гермиона и отхлебнула из бокала, стараясь выглядеть беззаботно, – что думала, вы уже встречаетесь. Астория какое-то время неподвижно наблюдала за ней, а потом рассмеялась. – О, Гермиона… Ты сильно преувеличила значимость пары наших свиданий, – в итоге сказала она, обмотавшись боа поплотнее. – Хотя, не скрою, все эти его цветы и ухаживания выглядят милыми. Вот только… На этих словах она осеклась и снова так внимательно посмотрела на Гермиону, что той вмиг стало неловко. Казалось, Астория видит ее насквозь. – Мы просто друзья, – поспешила она развеять кажущиеся ей сомнения. – Я в нем не до конца уверена, – тут же добавила Астория, и они переглянулись, после чего синхронно рассмеялись. Искренне и задорно – Астория и искусственно и невесело – Гермиона. – Что ты имеешь в виду? – когда смех стих, торопливо спросила Гермиона, не желая слушать неудобные вопросы Астории, которые она могла в теории задать. И Астория, чуть помолчав, мягко приподнялась на одной руке и полуприсела. – Наверное, мне надо узнать его чуть больше, чтобы открыться ему, – наконец ответила Гринграсс, откинув волосы назад. – Знаешь, я весьма избирательна… В своем круге общения. Возможно, поэтому у меня совсем нет друзей. С этими словами она грустно улыбнулась и наполнила себе второй бокал шампанского за вечер, пока Гермиона думала о том, что теперь все стало очевидней некуда. Ведь если Астории потребовалось три года, чтобы приглядеться к ней и решиться на подобие дружбы, то что уж говорить о Драко, который много лет, судя по убеждениям Астории, едва ли тянул даже на роль хорошего знакомого, не то что на звание будущего жениха?! – Мерлин, какая песня! Пойдем танцевать! – наверное, захмелела Астория, раз предложила такое, и Гермиона недоуменно уставилась на нее, пока та, вскочив с кровати, стала покачиваться в ритм задорной мелодии, абсолютно не соответствующей настроению Гермионы. – Знаешь, я совсем не умею… – начала она, подобрав ноги поближе, но Астория, в легком пританцовывании обойдя кровать, потянулась к ней руками. – Ну же, Гермиона, если уж отдыхать, так по полной! – с этими словами она сжала ее ладони, потянув на себя, и Гермионе пришлось сдаться. Она просто встала рядом и начала неловко двигаться, ощущая себя полнейшим бревном на фоне Астории, которая, судя по движениям, была изящна и пластична даже тут. Лишь мысль о том, для чего она терпит такие унижения, заставила Гермиону двигаться в такт музыки, думая, что это поможет. Поможет стать ближе к Астории, чтобы свести ее с человеком, к которому она неровно дышала и сама. И, не дай Мерлин, той узнать об этом наверняка. – О, моя любимая песня! – внезапно воскликнула Астория и сделала звук громче, после чем так красиво крутанулась вокруг себя, что Гермиона поняла весь смысл эпитета «Ведьма!», которым магглы награждали кого-то такого же красивого в своем недостижимом совершенстве, не способном померкнуть ни от чего прочего. Даже от этого нелепого розового боа, перышки которого мягко колыхались при каждом ее движении. – Мне надо в уборную, – не выдержав танцевальной конкуренции, Гермиона нашла нелепый повод на миг скрыться хоть где-то, показав на дверь и зачем-то прихватив с собой бокал с шампанским. – О, – рассеянно посмотрела на нее Астория, которая, судя по виду, все же захмелела, – по коридору направо. Гермиона коротко кивнула и поспешила к выходу, с надеждой, что, может, к ее приходу Астория уже успокоится, и ей больше ненужно будет танцевать, выдавая в себе дерево при этом. С облегчением закрыв за собой дверь, Гермиона на миг прижалась к ней спиной и шумно выдохнула, слушая доносившиеся звуки музыки. Только сейчас она осознала, насколько была пьяна, ведь темнота перед ней, нарушаемая лишь светом слабо горящих светильников, приобрела причудливые и немного расплывчатые очертания. И все же опьянение было недостаточным чтобы забыть, зачем она здесь, а потому Гермиона, собравшись, двинулась вперед. Торопливо пройдя пару закрытых дверей, за которыми мог скрываться кто угодно, она, наконец, завернула на угол, отхлебнув шампанского, но тут же отступила назад, услышав голоса. – Дафна, все зашло слишком далеко. Пора это прекратить, пока не стало слишком поздно. Предупреждаю тебя в последний раз. – Я понятия не имею, о чем ты, Малфой, – послышался холодный голос Дафны в ответ. – И, может, ты наконец прекратишь меня преследовать? – Мы оба знаем, что все же имеешь, особенно если вспомнить наш прошлый разговор. Гермиона замерла, услышав стальные нотки в интонации Малфоя, и, кажется, даже разучилась дышать. – Ты, правда, считаешь, что это лучшее место для разговора? – прошипела Дафна. Кажется, Драко усмехнулся. – В моих туманных речах нет ничего нас компрометирующего, а вот вероятность того, что ты, войдя в одну из тех дверей, захлопнешь ее перед моим носом, высока, как никогда. Видимо, Дафна уже собиралась уйти, как снова послышался голос Малфоя. – Грейнджер узнала кое-что, – сказал он чуть громче и, судя по звуку, Гринграсс остановилась, после чего к ней подошел Малфой. – Вчера она стала свидетелем весьма любопытного разговора с участием Флинта, из-за которого мне теперь не просто нужно ее охранять круглыми сутками, но, как оказалось, и побеспокоиться еще и за свою жизнь. Шелест мантии дал Гермионе понять, что Дафна нервно обернулась. – С тобой ничего не случится, Драко, если ты правильно расставишь приоритеты и перестанешь разыгрывать этот спектакль, – жестко откликнулась Гринграсс. – И мы это, кажется, уже обсуждали. Тишина, воцарившаяся в ответ, приобрела зловещий оттенок. – Кажется, я уже сказал в прошлый раз, что расставил свои приоритеты еще много лет назад, и именно поэтому пытаюсь решить вопрос мирно в память о нашей некогда крепкой дружбе, – наконец, прошипел Драко, перейдя почти на шепот. – Никто не способен повлиять на ситуацию так, как это можешь сделать ты. Дафна в ответ обреченно рассмеялась. – А ты не хочешь спросить, хочу ли я этого? – спросила она, резко оборвав смех. – Тебе вообще интересно, чего хочу я, Драко?! Малфой молчал, а Гринграсс начала распаляться. – Если тем придуркам удалось попасться раньше времени, то, значит, они того заслуживают! И моих целей это не меняет ни на секунду, как бы сильно это меня ни касалось. Похоже, Драко сделал еще один шаг к ней. – За что ты так сильно ее ненавидишь? – совсем тихо спросил он, и Гермиона не смогла отделаться от ощущения, что речь шла о ней. – Дело не в ней. Дело в них всех! В самом существовании таких, как она, – выплюнула Дафна с таким отвращением, словно ее заставили съесть мандрагору. – И, к слову, это не твое дело – то, чем я живу и что занимает мои мысли. Поэтому, пока у тебя нет прямых доказательств, будь добр отвалить от меня со своими нелепыми догадками и оставить мою семью в покое. В память о нашей крепкой дружбе, конечно же. После этих слов послышался уверенный цокот каблуков Дафны, а вскоре, судя по звуку, за одной из дверей скрылся и Малфой. Подождав пару минут в оглушающей тишине, Гермиона, наконец, снова тихо двинулась к уборной. Она на автомате проделала все необходимые процедуры, рассеянно отметив, что в этой уборной можно жить, но все же услышанное ни на секунду не покидало ее мысли. Неужели Дафна была членом той организации, которая устроила охоту на ведьм, а вернее, на магглорожденных и всех, кто испытывал к ним симпатию? Могло ли случиться так, что именно она, являющаяся одной из лучших студенток Слизерина, стала приближенной к Высшему и теперь полностью разделяла его убеждения? И какова вероятность, что именно Дафна уже не сделала попытки завербовать Малфоя, который был настолько непредсказуемым и загадочным в своей манере не распространяться о том, как иной раз проводил вечера, что Гермиона даже не удивилась бы даже такому исходу?! К тому же теперь все стало на свои места: и подчеркнутая ненависть Дафны к ней, магглорожденной, объясняющая возможность реализации даже самых темных планов Высшего, и в целом отношение ко всем таким, как она, кто не вписывался в стандарты «идеального» общества, в перспективе грозившего вымереть от преобладания в нем инцеста. На ватных ногах выйдя из уборной, Гермиона уже пожалела, что взяла с собой шампанское вместо палочки, ведь, окажись сейчас Дафна рядом, ей пришлось бы защищаться чем-то наподобие розочки, расколов бокал, что было бы дилетантской и чересчур самоуверенной попыткой даже для нее, готовой драться до последнего хоть голыми руками. Слабоумие и отвага, помните? Стараясь ступать каблуками домашних туфель, выданных ей Асторией, как можно тише, Гермиона аккуратно закрыла за собой дверь, поморщившись от щелчка замка, но едва успела обернуться, как столкнулась с кем-то, вмиг вздрогнув. Столкнулась с… Малфоем, который смотрел на нее сверху вниз так яростно, что если бы она могла отшатнуться, то сделала бы это тотчас. Вот только пространство не позволяло. – Как много ты слышала? – спросил Драко и, казалось, еще больше вжал ее в дверь показавшимися сейчас чересчур широкими плечами. И Гермиона, осознав, что отступать некуда, как в прямом, так и в переносном смысле, смело вскинула на него голову и, облизнув губы, произнесла: – Все. *** – Да-а-а! Вперед, гребаные «Пушки»! – прокричала Панси, встав на подножку барного стула и вскинув руки вверх, пока толпа синхронно и одобрительно загудела в ответ. Прошел час с начала игры, и «Пушки» только что уделали «Коршунов» по общему количеству очков, хотя снитч по-прежнему и не был пойман. Именно поэтому игра лишь набирала ход, обещая жаркое продолжение с непредсказуемым исходом. – Еще пива этой прекрасной даме! – захмелевшим голосом проорал кто-то справа Панси, и она, обернувшись, криво улыбнулась. – Мерси! – сказала Панси, но, увидев, что мужик, подкатывающий к ней, был примерно в два раза старше, а еще, судя по кольцу, женат, тут же села на место и сутуло присосалась к своему бокалу, лишь со второго раза сумев поймать его губами. Бар был битком набит остервенелыми квиддичными фанатами, а игра, транслируемая через огромные радиоприемники, создавала такое ощущение прямого присутствия, что ее в очередной раз накрыла эйфория. А, может, ее накрыло и пиво, второй бокал которого она уже осушила до дна. – Знаешь, ты могла бы вести себя чуть скромнее, Паркинсон, – прокомментировал ее действия Уизли, в голосе которого, впрочем, не было и капли злобы. – Сама разберусь, как мне снимать мужиков, – вмиг откликнулась Панси, которая откровенно купалась в мужском внимании примерно с того момента, как сюда вошла. И не то чтобы она в правду искала приключений, но то, как бесился от этого Уизел, хотя и пытался это скрыть, нереально доставляло. – Ты доиграешься, Паркинсон, а мне придется… – попытался на нее трезво посмотреть Уизел, которого в это время отчаянно клеила официантка справа, но ничего не получалось: так или иначе его взгляд был расслабленным от хмеля, но сосредоточенным на Панси, несмотря на то, что он уже успел влить в себя целых два литра их любимого пива. Впрочем, Панси не отставала, надо сказать, что она даже чуть перебрала, раз вконец осмелела, а потому ответила чуть сорвавшимся голосом: – Что, боишься, что я оскверню твои голубые простыни в мерзкую конфетку сеансом грязного секса?! С этими словами она ухмыльнулась и потянулась за бокалом, вспомнив, насколько… Вылизанным и аккуратным был коттедж Уизела. Словно над его интерьером постаралась одна из тех дотошных дамочек, которые подбирают салфетки в тон шторам, но все равно не угадывают. – Те простыни выбирал не я, – тоже взял пиво Уизел, подтвердив ее подозрения, и серьезно посмотрел на кого-то за спиной Панси. – Что пялишься?! Она со мной! – сказал он таким тоном, что этот «кто-то», по ощущениям Панси, вмиг отвалил. Хотелось верить, что это был тот женатый мудак, который был еще и не в ее вкусе. – О, и почему я не удивлена, что ту блевотню выбирал не ты, хотя… Нет, немного удивлена, – поведя бокалом, отхлебнула вмиг материализовавшегося пива Панси, и в этот момент диктор объявил о начале тайм-аута, а в баре раздался негодующий стон. – В любом случае это объясняет, что в моем шкафу для белья делают те невозможные трусы с надписью «Люблю тебя, Ронни». Или это твой подарок мне на новоселье?! Рон, судя по всему, был смущен ее вопросом, но вида постарался не подать. Лишь неловко поправил воротничок клетчатой рубашки, небрежно надетой на футболку, и Панси нехотя отметила, что… Так уж и быть, не было ничего удивительного в том, что дамочки сходили с ума по Уизелу. – Мы переспали всего раз. В момент, когда я… Ну, покупал у нее дом. И это ничего не значит, – насупленно продолжил Рон и, видимо, попытался перевести тему, приблизившись к Панси: – Знаешь, я, правда, не понимаю, твоей попытки привлечь к себе как можно больше внимания. – Серьезно? – сказала Панси едва не сорвавшимся голосом, стрельнув глазами в официантку так, что та сразу же презрительно отвернулась. – Это мне говоришь ты – мистер я-очарую-твоих-сестру-и-мать-а-еще-тебя?! Пара верзил, сидевших справа, с любопытством глянули на них, но не прошло и секунды, как свет в баре погас и послышалась музыка. Из серии той, которую Панси любила слушать, если была пьяна. Или под которую могла даже танцевать, если была очень пьяна. Она не могла сказать, что сейчас в ней было достаточно алкоголя для последнего, но все же то, что она пила пиво на голодный желудок, сказалось. Именно поэтому, не желая больше вести беседы с Уизелом, которые, на удивление, не напрягали и уже этим были напряжными, она резко встала и направилась к импровизированному танцполу. Кажется, Уизел спросил вслед «Ты куда?!», но сам факт того, что она хотела хотя бы в этом своем желании стать свободной, заставил ее двинуться в танце вперед чуть стремительней. Каждый аккорд рок-мелодии заставлял Панси вскидывать руки из стороны в сторону вверх, пока она думала, что, наконец-то, нет никого, кто бы мог ее в желании танцевать, как она хочет, ограничить. Кучка людей, которые двигались рядом, подбадривающе на нее глядела, пока она запрокидывала голову назад и, пожалуй, танцевала куда развязней, чем это бы одобрил кто-то вроде Нотта, который вечно ее одергивал в такие моменты. Но прошел час, а мудака в поле зрения так и не было, так что Панси отрывалась по полной еще и от ощущения, что наконец-то чувствует себя расслабленно, пока никто не диктует, как и что ей делать. Даже Уизел, который буравил ее взглядом и странновато, но настороженно наблюдал за ее движениями, пока Панси делала вид, что не замечает его. В какой-то момент песня закончилась, и началась следующая, а к ней подвалил смазливый парень, стараясь пристроиться рядом в танце. Отметив, как дернулся Уизел, Панси, сощурив глаза в его сторону, обхватила одной рукой за шею парня и перевела на того ясный взгляд, увидев, что он смотрит на нее с нескрываемым желанием. Конечно, у нее было все адекватно с восприятием мира и мужиков в целом, так что Панси понимала – виной всему алкоголь, но ей было плевать. Только бы на миг забыть, что вон за тем столиком, сейчас оккупированным девицами в ярко-оранжевых шарфах, когда-то они целовались с Ноттом, а вон возле той стойки и вовсе едва не трахались в период самого начала их отношений. К слову, Нотт, и в правду, трахаться умел, воспоминание о чем не помогало Панси – лишь отвратительно мешало сейчас, когда она позволяла какому-то незнакомому мужику откровенно себя трогать, прижав к себе в танце. На душе в два счета стало херовато. А может, виной тому было все же пиво, от активных движений подступившее к горлу, но Панси назло прижалась к своему партнеру и теперь, уложив голову ему на плечо, позволила ему вести себя в их расхлябанном, почти медленном танце. Крутанувшись достаточно, чтобы увидеть рожу Уизела, она отметила, что тот выглядел так, словно и не было того пива, что он выпил, а потому теперь зло и вполне серьезно смотрел на нее, соскочив со стула возле барной стойки. Осмелев, официантка все же улучила момент к нему подкатить, на что тот так жестко ее отбрил, даже не повернувшись, что бедняжка отшатнулась от него и, сказав что-то резкое в ответ, обиженно ретировалась. Как жаль (нисколько). – Эй, крошка, – услышала Панси над ухом, и на нее пахнуло алкоголем. – Как тебя зовут, милая? Вроде бы, видел тебя раньше. – Мэри, – сладко ответила ему она, хотя ей и резанула фривольность его тона. – А тебя как, сладкий? – Крис, – обхватил ее талию посильнее Крис, который при ближайшем рассмотрении все же был не так красив, как ей показалось сначала, а еще вряд ли походил на «рождество» во плоти. Уж лучше бы это было свидание вслепую. Ведь даже два литра пива не способны ей достаточно испортить зрение и вкус на мужчин, чтобы продолжать это дурацкое знакомство. – Зажигаешь тут со своим братом-геем? – воодушевился Крис, криво улыбнувшись, что стало очередным пунктом в ее списке «почему этому мужику не стоит давать»: улыбка Уизела и то была краше. Наверное, даже краше, чем у всех, кого Панси знала, что недовольно отметила про себя она. И нет, этого недостаточно, чтобы внести Уизела в список «почему бы ему и не дать»! – Как ты узнал, что мой братец – гей? – мстительно улыбнулась Панси, стрельнув глазами в сторону Рона, у которого уже от злобы заходили желваки. Как хотелось верить, что он умел читать по губам! – Ну как же, весь вечер пасет тебя, как строптивую козочку, – чуть отстранился паренек от Панси, оглядев ее сверху до низу и положив ладони на ее задницу. – Отшивает всех девиц, кто оказывается рядом. – И то правда, – лишь сказала в ответ Панси, лучезарно улыбнувшись Крису и уже зная, что сейчас бомбанет. Вот прямо сейчас: один, два… – А ну убрал свои руки, ублюдок! – резко отшвырнув от нее «ублюдка», проорал Уизел, и толпа расступилась, с опаской поглядывая на Рона, который выглядел взбешенным. Бесконечно упоительное зрелище. Даже лучше, чем огонь в камине, вода в фонтане родительского поместья и вид Миллисенты, пытающейся кадрить Блейза. – Эй, парень, ты же гей? А еще, ее брат?! – не понял Крис, убив в Панси всякую надежду на секс (она все же старалась спать с кем-то, у кого было в голове чуть больше, чем пиво и задницы). – Вот именно! – стал наступать на него Рон, вынудив его попятиться назад. – Постой, что?! С этими словами Уизел обернулся к ней так, словно она только что осквернила его достоинство. Хотя она, и правда, его осквернила. Как печально. – Мне надо отлить, – ощутив тот самый позыв, вполне искренне сказала Панси, наслаждаясь тупорылым выражением лица Уизела, и легко скользнула мимо него к уборной. Она скорее почувствовала, чем увидела, как Рональд воззрился ей вслед. Миновав толпу на танцполе, Панси вдалеке увидела заветную дверь. А потом все то время, что она шла до нее, снова упивалась ощущением собственного превосходства и вниманием тех, с кем, к сожалению, ей все же не хотелось спать. Возможно, потому, что прикосновение того парня оставило мерзкий отпечаток, но это стало лишь малым неудобством, по сравнению с тем, как восхитительно взбесился Уизел. Почему-то видеть то, как он… Реагирует на ее нарочитую развязность, было по-особенному приятно. И то, что Панси уже знала его реакцию наперед, говорило ей о том, что она его неплохо… Чувствовала? Будто угадывала все его действия и это доставляло. Почти как те моменты, когда ее нелепо ревновал Нотт, которому в большей степени было на нее плевать. Даже если она обиженно уезжала к Милиссенте (и Нотт об этом знал) или напивалась в каком-нибудь баре (о чем он наверняка не знал, но, может быть, догадывался). Да, в такие редкие моменты все было настолько неприятно предсказуемо (не в предмет Уизелу), что в какой-то миг Панси поняла: ее громкие хлопанья дверьми больше не имеют смысла. Нотт почти всегда находил, чем занять свою «свободную» от прочих обязательств ночь, а еще обязательно извинялся на утро и дарил ей что-то на хрен ненужное. Из серии кофеварки для кофе, которое она никогда не пила. Или тупой книги про «Как ублажить мужчину и ублажиться самой», главы которой она знала наизусть, примерно, с шестого курса. Панси мотнула головой, стремясь избавиться от всех этих тупых воспоминаний и в какой-то момент обернулась проверить, как там Уизел. Еще не подох в своей злобе, ну или хотя бы не разукрасил лицо тому парню, которого теперь Панси было совсем немножко жаль (на самом деле, нет). А Уизел, видимо, не сводивший с нее взгляда, все так же стоял на танцполе и смотрел на нее сквозь дергающуюся толпу так хмуро и неподвижно, засунув руки в карманы брюк в играющем свете прожекторов, что Панси неожиданно даже для самой себя улыбнулась. Хотя чему удивляться, в этом баре он был, похоже, единственным человеком, которому на нее было не насрать. И сейчас, в то время, как все остальные или пили, или блевали, или танцевали, он казался ей нерушимой скалой адекватности, выделяющейся на фоне извивающихся и что-то пьяно делающих тел. Панси даже притормозила и еще более ясно посмотрела на него, думая, что чувствует к нему… Симпатию? А Уизли в ответ сделал и вовсе что-то удивительное: криво, невесело, но все же улыбнулся в ответ, на что Панси и вовсе обмерла. Хотя, может, это потому, что прямо за ним она увидела лицо, которое меньше всего хотела сейчас лицезреть. Лицо Нотта, сидящего в тени помещения, но сейчас изредка подсвечиваемого прожекторами. Тео выпивал в компании придурков из серии тех, что никогда не одобряла Панси за их привычку снимать всех, кто имел неосторожность прийти в бар в юбке чуть выше колен (читай: всех), а еще утверждать, что «бабы созданы только для этого». Даже когда там сидела Панси. Или особенно, когда она там сидела и пыталась с ними спорить. Было ощущение, что ее ударили Конфундусом, а потому Панси поспешно отвернулась и так стремительно скрылась за дверью туалета, сама не помня, как дошла до нее, что пара дамочек, ожидающих очереди, недовольно на нее воззрились. – Я встретила бывшего, отвалите, – глухо прокомментировала Панси, и, к счастью, девицы понимающе расступились. Все то время, что Панси писала, она убеждала себя, что ей нассать на Нотта, но получалось это делать лишь на несмытую бумагу, оставленную предыдущим мудилой, поэтому, зло смыв результат своих и чужих трудов, она вложила всю силу мысли, представляя, что вместе с водоворотом туалетной бумаги и мочи в сточную яму так же «смывается» Нотт. И ей это почти удалось, судя по тому, как она, вымыв руки, уставилась на свое лицо со злобной и торжествующей ухмылкой. «Получай, ублюдок» – подумала Панси, зло иссушив руки от воды заклятьем. – «Так-то» – мысленно добавила она, резко потянув на себя дверь так, что она с грохотом ударилась о стену, стоило только ей распахнуть ее. Но она не сделала и пары шагов, как внезапно врезалась в кого-то, а потом, пробормотав «Извините», постаралась его обойти. Но не тут-то было: до жути знакомая фигура преградила ей путь. – Привет, Пэнс, – послышался самый ненавистный голос на свете где-то над ней, а после, когда она все же вскинула голову, она увидела и его обладателя. – Хорошо выглядишь. Не ожидал тебя здесь увидеть. Главный мудила Вселенной – Теодор Нотт, будь он неладен, выглядел, как всегда, прекрасно. В этой своей черной рубашке, оттеняющей его волосы, которую она подарила ему на прошлое Рождество, он разве что не слепил ее своим гребаным обаянием. – Привет, – сухо сказала Панси и уже двинулась мимо него, как Нотт сжал пальцы на ее запястье. – Стой, – почти приказал он, и Панси потребовалась пара секунд, чтобы собраться с мыслями и перебороть желание по-маггловски врезать ему, прежде чем обернуться. – Что? – наконец, сказала она, выдернув руку и посмотрев в глаза ублюдку, который будто стал краше с их последней встречи. Или эту особенность имеют все нерадивые кобели, перекочевавшие в разряд «бывших»?! – Что ты здесь делаешь? – спросил Тео, приняв этот свой очаровательный и озадаченный вид и опершись плечом о стену. – Стараюсь не столкнуться с кем-то вроде тебя, – вмиг отреагировала Панси, с надеждой глянув за плечо Нотта, чтобы увидеть кого-то, кто бы мог ее спасти. Хотя бы Уизли – конечно, Уизли! – с этим своим обещанием быть всегда рядом и в случае чего отрезать Тео член. Или даже придурка Криса, будь он неладен с его попытками облапать ее и уложить в койку, где член все же понадобился бы. – Слушай… – положил ей руку на плечо Нотт, совсем как Уизел, которого все же в поле зрения не было. – Мы не совсем хорошо расстались. Панси, не сдержавшись, хохотнула. – В какой раз?! – едко выпалила она, безуспешно желая придать тону безразличие. Слишком свежи были воспоминания об их последнем «мы не совсем хорошо расстались». Тео посмотрел на нее тем самым прости-меня-взглядом, после которого она так много раз оттаивала, думая, что, может, теперь-то все будет иначе. Но не в этот раз, ублюдок. – Я был не в себе, Панси, ты же знаешь, – продолжил Нотт прости-меня-пошел-на-хрен-мудак тоном, в ответ на который Панси на секунду все же растаяла. Лишь на секунду, после которой напомнила себе, как это больно, когда тебе в лицо бросают стакан. А еще сношают шлюх прямо на твоих глазах (ну, и еще Грейнджер, которая, к сожалению, шлюхой все же не была). Именно поэтому Панси, ощутив, как глаза наполняются слезами от ярости, все же предприняла попытку уйти. – У тебя кто-то появился? – слова Нотта, брошенные вслед, ударились в спину, словно пара Авада Кедавр, и заставили застыть. – Скажи, я прав? Только понимание, что она может попытаться уделать Нотта, заставило Панси обернуться к нему, вскинув подбородок. Она поняла, что сделала правильно, когда увидела, как заерзал ублюдок под ее жестким взглядом. – Даже если это так – это больше не твое дело, – громко выплюнула Панси, стараясь перекричать шум толпы, которая обрадовалась возобновившемуся матчу. Она с наслаждением наблюдала, как мрачнеет лицо Нотта, на котором появилось то опасное выражение, после которого он терял над собой всякий контроль. Это была тень ярости, мелькнувшая в карих и теперь ненавистных глазах и предвещающая что-то вроде еще одного брошенного в нее стакана, оставляющего такой синяк, что она с трудом сможет его быстро залечить даже самой дорогой мазью. Видимо, страх отразился на ее лице, в ответ на что Нотт будто взял себя в руки и снова мерзко (обаятельно) улыбнулся. – Я уже говорил, что ты выглядишь сегодня идеально? – помедлив, потянулся к ней он, чтобы по привычке заправить ей за ухо прядь. Но то, как она отшатнулась от него, не дало ему на это никакого шанса. – Всегда любил эти твои длинные распущенные волосы, – словно любуясь ею, вместе с тем с легкой досадой произнес Нотт. – Ходи с этой прической всегда, Пэнс. Если и существовала хоть какая-то ниточка терпения, то в этот миг она была уничтожена самым нещадным способом. Именно поэтому Панси, резко развернувшись, бросилась к выходу из бара, едва не сбив по пути кого-то. Она сама не помнила, как аппарировала в коттедж Уизела и оказалась в ванной, на ходу вытирая слезы. Чертов кобель. Ублюдок, способный увидеть в ней только… Волосы. А еще, может быть, ее сорок восемь килограммов, теперь наверняка казавшиеся ему «идеальными», чтобы какое-то время трахать только ее. Например, пару недель. Взглянув на свое злое и мокрое от слез лицо, Панси еще раз произнесла вслух «Ублюдок», и призвала заклятьем бутылку огневиски. А еще пакет шоколадных лягушек, которые на кухне хранил Рон. Выпив сразу треть бутылки, ее едва не стошнило прямо в умывальник, но все же сдержавшись, она постаралась заглушить рвоту сладостью, которую не чувствовала на языке так давно, что ее рецепторы едва не ошалели от удовольствия. Стало чуть легче, и в этот момент Панси снова взглянула на свое бледное и все еще мокрое от слез лицо. Какой же она была жалкой. Крутанув кран и остервенело умывшись, Панси тем самым попыталась смыть с себя всякое присутствие Нотта в ее недавнем прошлом. Прямо, как в баре, минутами ранее спуская воду в унитаз. Но у нее не получилось. У нее ни черта не получалось, ведь сейчас, смотря на потекшую тушь и размазавшуюся подводку, она видела перед собой лишь свое отчаянное лицо все той же тупой уродины Панси, которую угораздило завязнуть в отношениях с мудаком на целых пять лет. Хотя кто обещал, что ее попадание в аврорат, откровенная одежда и попытка самоутвердиться за счет тупоголовых мужиков, лапающих ее за зад в баре, хоть как-то помогут?! В конечном счете Панси, наскоро подтерев глаза, вдруг заметила ножницы, лежащие на кафельной столешнице рядом. Соблазн резануть ими прямо по венам был слишком велик. Но все же этот способ навсегда забыться был бы слишком простым выходом из ситуации, а потому Панси, схватив их, внезапно сделала то, чего не ожидала от себя: срезала локон волос, которые так хвалил Нотт. За первым движением последовало следующее, а дальше она уже, не помня себя, нещадно кромсала прическу, изредка лишь отвлекаясь на то, чтобы зло отхлебнуть еще огневиски. Черные пряди летели на пол, и казалось, таким образом она отрезает от себя всю прошлую жизнь и все то, чем так восхищался в ней Нотт. «Красивая фигура? К черту!» – думала Панси, закусывая огневиски шоколадом и едва не блюя от такого сочетания. «Длинные волосы? Пошел на хер!» – ликовала она, когда от них осталось лишь одно воспоминание, а прическа превратилась в рваное каре. Прямо как в школе, еще в тот миг, когда на Нотта ей было насрать. Когда даже казалось, что она немного, но все же влюблена в Драко, которого было бы так просто любить при всем… Всем… Прочем. И как же жаль, что они оба так рано поняли, что трахаться друг с другом – это все равно что спать брату с сестрой. Да, сейчас, когда Панси торжествующе и горько смотрела на себя, она испытывала смесь удовлетворения от содеянного и сожаления, что ее жизнь пошла по такой пиз… – Паркинсон! – услышала она за спиной ошалевший голос Уизела, а потом и увидела его в зеркале позади себя. Она не сомневалась, что он явится следом, и все же его появление стало для нее неприятным сюрпризом, вмиг проявившим, что и она не на Дне Рождения. Хотя, может, это и был ее… День Рождения? Новой ее, которая была и на дюйм не так красива, как раньше, и все же куда более свободной от прошлого? – Что?! – с бравадой обернулась Панси, стараясь вложить в голос всю свою враждебность к любой особе, носящей в штанах член. Уизли, до той поры пораженно смотрящий на нее, открыл рот, чтобы что-то сказать, но Панси, для которой было достаточно напоминаний за день, что она полная дура, сама стремительно добавила: – Что? И на дюйм не так идеальна?! Рон на секунду замер, а затем, даже не взглянув на беспорядок, который она устроила, медленно двинулся к ней. На мгновение Панси привиделось, что это Нотт, а потому она затравленно отшатнулась, и в этот момент в глазах Рона будто отразилась тень ее горечи, а челюсть напряженно сжалась. – Мне нравится, – наконец, сказал он, замерев в шаге от нее и нахмурившись. – Что? Моя неидеальная прическа?! – ощутив, как слезы все же подступили к ее глазам, даже не сделала попытки их сморгнуть Панси. Она видела, как Уизли, дернувшись, все же делает к ней шаг, но сквозь пелену слез его фигура имела расплывчатое, а оттого не такое опасное очертание. – Неидеальная ты, – просто сказал Рон, и Панси, громко всхлипнув, рухнула в его объятия.