И что такое плохо

      И тут я понимаю, что мне говорить уже и не хочется. Обо всем произошедшем я составил чертову прорву разных предположений, и они все одинаково логичны и нереальны.       Вот бы кто-то взял и объяснил все, не ожидая даже вопроса, монологом. А я хлопну себя по лбу и подивлюсь тому, как же все просто и очевидно.       Смотрю на Женю. Нет, он не объяснит. Он сам приехал сюда за ответами. Почему именно я удостоился этой «чести»?       У меня кончились силы. Это все уже не воспринимается никак; слишком много для человеческого разумения.       Выдаю совсем непоследовательно:       — О чем?       Женя вздыхает. Похоже, ему неуютно и он растерян. «Так и надо!» — немного злорадствую про себя, но как-то без радости. Кому надо, зачем…       — Хочешь узнать, почему я вообще тебе позвонил? Почему приехал?       Насупившись, я киваю, а он, едва дождавшись моего согласия, принимается повествовать:       — Все это довольно нелогичная и запутанная история. Видишь ли, я не имею привычки в своих делах расходиться со словами, ну, пускай слова и бывают с художественным преувеличением, так скажем. Другое дело — когда сам не понимаешь, зачем говоришь то, что говоришь. Сегодня, точнее уже вчера, вы встретились на моем пути, и я просто не смог пройти мимо. Как же, две такие яркие личности… Все мои слова и вся твоя жалкая попытка заняться со мной полемикой вполне вписывались в канву событий. Они развивались закономерно, так мне казалось. У тебя, конечно, не было шансов, но речь не об этом. А о том, что хотя я и в самом деле привез ее к себе, под гробовое молчание, в голове у меня засело непонимание того, что я делаю. И зародилось это чувство в тот момент, как ты картинно нас покинул. Спасибо, хоть что-то полезное сделал. Эта мысль не давала мне покоя и все нарастала, когда я открывал дверь, когда приглашал войти в квартиру. А может, начать стоит не с этого. А с другого. С того, что я на таких, как она, вообще никакого внимания не обращаю, а тут вот почему-то стало надо. Да что там на таких как она, мне вообще сейчас девушки не нравятся. К парням я более неравнодушен, да и то уже приелось. Впрочем, не обольщайся, обычно и такие как ты меня тоже не привлекают. С детства ненавижу образ жертвы, а ты с таким апломбом себя позиционируешь в этом ключе, прям щеночек — грустные глазки.       Самодовольно, задиристо-весело черные глаза взирают на меня, наблюдая реакцию. Простимулировал лабораторную крыску электрошоком и анализирует теперь, выводы там какие-то делает, этолог сраный. Медико-биологические сравнения ассоциативно возвращают меня к сегодняшним самым узловатым моментам… препарирования, и я спешно начинаю смотреть в стену за его лицом. Пускай думает себе что хочет про меня, все равно он неправ.       А я что? А я буду наблюдать за ним в ответ.       Взял такой и как на духу мне выдал кучу подробностей. Все, что вы хотели знать о лучезарном и солнцеликом, но боялись спросить. Как у него получается быть таким живым? После этого. Я вот ничего не чувствую и никак не проявляю эмоции.       Хотя вру, опять вру. Задело, кольнуло после каждой шпильки в свой адрес. Так мерзко на душе стало, словно я грязь, о которую противно испачкаться. Вроде все равно должно быть, и отношений никаких нет, и не знаем друг друга, а обидно. По-хамски, как он сам сегодня сказал.       Оттого я грубовато начинаю:       — Это все еще не ответ, почему ты мне позвонил и приехал. И вообще, что, на основании того, что она тебе не нравится, ты…       Он прерывает меня, игнорируя первый вопрос и, по видимому, решив строить последовательность рассказа так, как ему удобнее:       — Да нет, все не так. Я же ее привёз к себе, ты слышал? Шампанского налил, ну и прочая всегда срабатывающая чушь, все как полагается, по красивой классике дамских романов. Сажусь и смотрю на нее, пытаюсь понять, что я делаю и зачем. Думаю, бывает же. Ну, может, молодость взыграла…       — А так-то ты старик, конечно…       Ему определенно не нравится, когда я его прерываю. Этот парень, наверное, привык ораторствовать, вести длинные монологи. Шекспировские, перед зеркалом, ага. В его воображении всегда овации, а вопросы и реплики безликой аудитории звучат в специально отведенных под то паузах.       — Мне тридцать два. А тебе, наверное, лет пятнадцать и ты девственник? М-м-м, был. Хотя, если бы не щетина, я бы и девять дал, ты ведь сама непосредственность, ребеночек такой.       — Вообще-то почти двадцать.       Хотел бы я сказать это зло, браво и по-иному, но выходит понуро. А «почти двадцать» так и вовсе жалко, учитывая, что до этого «почти» еще более полугода. Лишний раз доказал, что и впрямь ребеночек; словно мы в песочнице и меряемся тем, кто может назвать число больше. Три вигинтиллиона и еще сто пятьсот, ваш ход.       Но вот зачем он так, зачем меня оскорбляет?       Он и сам, похоже, понимает, что слегка переусердствовал. Наливает еще по рюмке, выпивает, ожидая от меня того же, моментально наполняет вновь, а затем со вздохом, как бы примирительно, продолжает:       — Не прерывай меня, пожалуйста, иначе мы никогда с этим не закончим. О чем я там… Ага. В общем, улыбается она, наша Мона Лиза, загадочна по самое не могу, а не ест, не пьёт. Думаю, к чему все это. Побыл добрым самаритянином, приодел, покормил и пошла вон, сама решать свои проблемы, мне они без надобности. И потом, с чего вообще я взял, что у нас что-то будет, что оно вообще должно быть. Чувствую — надо! А смотрю на неё, и она мне не нравится, противна даже. А хочу, и этим ещё сильнее бесит. Говорю ей, располагайся тут пока, подожди меня. А сам пошёл в ванную, приводить свой разум в порядок, так сказать. Благо могу это делать быстро при желании, на воображение не жалуюсь. Вот что ты смеешься?       — Думаю, насколько мы все одинаковы, стереотипны. Примитивны…       Он закатывает глаза, но никак не комментирует, видимо, понимает мою реакцию.       — Ну, и кончил, и умылся, и выждал. А желание не проходит все равно. Меня это… испугало здорово, честно говоря. Я привык себя контролировать и контролировать других. А тут все идёт наперекосяк. Разве что в голове прояснилось настолько, чтобы отказаться от идеи спать с ней. Сейчас думаю, уж не такая же ли она, как твоя милая соседушка, с которой вы чуть не слились в страсти.       — Нет, не такая же. Они-то, по моим скудным наблюдениям, как подобие жизни, прописанная программа действий. Ну, моя соседка в образе мадонны, о которой ты говоришь, и прочие, с кем я еще не познакомился лично. А эта была… ну, естественной. Не… натужной; просто как чужестранка. Не знаю. Ну не инопланетный же агент, а! Хотя, похоже, все возможно.       Он кивает, но, скорее, не соглашаясь со мной, а желая закрыть эту тему. Понимаю его, слишком мало данных, чтобы говорить, да и мы оба уже должны были не раз промусолить эту тему в своих мыслях.       — Да, это правда. Но к этому потом еще вернемся, наверное. Я решил, что стоит от неё отделаться, но выставить не смог. Природные вежливость и тактичность не позволили, ага. На самом деле просто решил, что она может еще пригодиться. Сделал вид, что мне позвонили с работы, срочно надо… Таким крутым и занятым парням как я всегда надо. Все знают, вечно на трубке висим.       — И что?       — И ничего. Вышел за дверь. Набрал одного своего «приятеля» местного, потом другого. Скорее чтобы по душам поговорить хотел их увидеть, впрочем, а кто бы отказался действительно хорошо провести вечер при случае. Бесполезно, не взял никто. Обычно такого расточительства по отношению к моему вниманию за ними не значится. Мне это не понравилось, но я все могу понять, конечно… Подумал, ладно, мужик сказал — мужик так и сделал. Поехал на работу, надеясь, вдруг там кто будет; всегда есть охранник, да многие допоздна задерживаются. Хотелось увидеть кого-то, просто так. А там пустота. И вот еще что удивительно, сейчас подумал: на протяжении всего пути туда, не заметил никаких странностей в прохожих, зато когда ехал сюда… ладно, буду последовательным. На работе сел в сторожку, дождаться Игорька, или Ваню, не помню, кто там сегодня, а они мне всегда рады. Ха, еще бы они не были рады своему начальнику-то. Телик включен. Смотрю. А там про болезнь «неизвестной этиологии» вещают, затрагивающую работу мозга. На каком-то канале, вроде Дождя, ну из этих, которые антиправительственные и вечно нагнетают. Слушал это вполуха, вроде не придавая значения. Но что-то жутко стало. Интуиция, ага! А друзья все в Москве… В жопу, в жопу весь этот бизнес. Дай, думаю, забью на все и прямо сейчас домой поеду. Потом посмеялся над собой и своей слабостью. Мол, хватку теряю, нервишки-то шалят. Опять начал обдумывать, может в клуб пойти и кого-нибудь там снять, а утром проснуться с похмельем, но довольным. Тоже не нравится вариант. Задумался о чем-то. А тут по коридору идёт кто-то. Не сразу заметил.       Женя замолкает и мрачнеет. Погружается в свои мысли и закуривает ещё одну, стряхивает пепел прямо на пол. Я от предложенной мне сигареты благоразумно отказываюсь, потому что на протяжении почти всего диалога испытываю трудноудержимые рвотные позывы, правда, осознаю это не сразу, так как куча других негативных ощущений наложилась. В том же и секрет моей немногословности. Отворачиваюсь от дыма и еще сильнее сжимаюсь, с силой обняв ноги, так, чтобы они придавливали живот. Обычно от того мне легчает. Не помогло. Жду продолжения, с плотно сомкнутым ртом и стараясь даже не дышать слишком громко. Не хочу вмешиваться в его мысли. Мне тоже иногда это надо, так уйти в себя и собраться с духом.       Молча сидим какое-то время, потом я чувствую его взгляд на себе. Устанавливаем зрительный контакт, и он продолжает:       — Их там двое было, оба, и Игорь, и Иван. И… я закрылся в сторожке на ключ изнутри, но там стеклянное смотровое окно. В общем… В тот момент я познакомился с обоими видами этих… существ. Не поверил глазам своим. Решил понаблюдать. Игорь постоянно что-то лепетал и пытался пройти этой дерганной походкой какого-нибудь сраного роботанцора прямо сквозь окно, ко мне, словно слабоумный. А вот Иван… Ты видел такого в коридоре, что уж там. Что интересно, они друг на друга внимания не обращали. Как нет. Это уже по дороге сюда я сделал такой вывод, что они одно и то же, просто разные. А как ещё объяснить. Помешанные, но по-разному, что ли.       — Интересная инфекция такая выходит. Передается воздушно-капельным, а профилактика — секс, — ни с того, ни с сего подмечаю я.       — Считаешь, что мы тоже… инфицированы?       — А ты что, так не считаешь, что ли? Это же самое очевидное. Вопрос в том, до сих пор ли. А то, что они не видят друг друга — это и вправду важное наблюдение, кстати.       У меня есть тысяча новых вопросов и предположений, но в них нет никакого толку без наблюдения. Поэтому я благоразумно затыкаюсь. Он дарит мне снисходительную улыбку, но тут же мрачнеет.       — А потом несмешно было. Я долго так сидел в ступоре. Потом начал искать пистолет в шкафу. Нашёл и взял. Вовремя. В этот момент я впервые убил человека. Или не человека… Не знаю. Агрессивную тварь, мне проще думать о нем так, чем как об Иване. А потом чуть не убил второго. Не смог. Он все повторял тоже. Хорошо-плохо. Я смутно помню, о чем. Говорил о доме. О семье что-то. В основном о дороге домой. Даже я задумался, как же хорошо ехать домой. И так незаметно ко мне почти вплотную приблизился. Не знаю, зачем им такой тесный контакт и что произойдет, если он случится. Проверять не решил. После этого ехать домой мне как-то расхотелось…       Женя переводит дыхание, зябко поведя плечами. Это заставляет меня вспомнить, что восседает он неглиже, а в комнате моими стараниями была создана атмосфера успокоительного дубака. Наверное, мои увещевания одеться на него не подействуют, а идти за одеялом в другую комнату — значит прервать повествование, да и просто не нахожу сил в себе на то. Так что я делаю странную для себя вещь — делюсь своим «царским» полотнищем пледа, накидывая один край ему на плечи. Кажется, умудряюсь его тем удивить. Сначала он просто смотрит на меня с любопытством, а затем вплотную подсаживается, так, чтобы прижиматься бедром и боком, укутывается и начинает говорить до того, как я успеваю издать возглас протеста.       — А потом начал думать, проезжая мимо разных улиц. На многих было все в порядке, люди как ни в чем не бывало ходят, торопятся домой, или ночные гуляния, не знаю; кто-то пьёт, смеётся, целуется. Начал думать, что, может, мне привиделось. Но пистолет со мной. И второй, кстати, тоже, прихватить мозгов хватило с убитого, хотя не знаю как, на автомате будто. Отдам тебе, если будешь себя хорошо вести. И я понял, что это не я с ума сошёл, а просто ещё эти люди пока нормальные. Скорее всего — ненадолго. И чем дальше на север, тем меньше прохожих, а те, что попадались… Явно не все были в себе, но я уж не приглядывался. Аварий, кстати, куча, очень много где просто не проехать. В общем, не знал я, что делать.       Под «занавес» его слов телевизор, все это время исправно мурлыкавший что-то приглушенным фоном, выдает белый шум. От неожиданности у меня полыхнул жаром загривок, и я поспешно взялся устранять источник дополнительного ужаса, предварительно пощелкав между каналами и убедившись, что повсюду одно. Женя, пугая меня пуще прежнего, поет, словно бы его не касается:       — Музыка сдохла, мальчик в ноль.       — Не люблю Земфиру, знаешь ли.       Я встаю и думаю, впадая в паранойю, что надо бы, пока есть электричество и вода, сделать все, что можно — зарядить аккумуляторы, набрать воды с запасом; кто знает, что может пригодиться. Но нарастающее ощущение тошноты, а также то, что мне скрутило живот, заставляет меня поменять свой гениальный план и помчаться в туалет наконец-таки обниматься с фаянсовым белым другом. Так я и сижу за своим занятием на кафельном полу некоторое время, даже не обернувшись на звук шагов, до тех пор, пока более-менее не легчает.       Сочувственный голос под аккомпанемент слива интересуется:       — Что, совсем хреново?       — Нет, блять, это я для глубокой и психологичной проработки своего амплуа жертвенного песика стараюсь. А ты как думал?       — Что же у тебя такой организм слабый, водку, что ли, пить не умеешь? Странно-странно, а если по содержимому холодильника судить, так ты алкоголик заядлый.       — Мой слабый организм решил, что двухдневное отсутствие сна и еды, а также сильный стресс, разбавленный побитой об стену головой, алкоголем и сигаретами — достаточный повод, чтобы высказать все, что обо мне думает. Не то, чтобы я был с ним не согласен.       — Что, вот прям два дня не ел, не спал?       — Работал.       — Ой, мать твою, ну господи, за что мне это чудо? Ты сказать мог? Или просто хотя бы не пить и не курить? Ты вообще способен о себе позаботиться сам, или правда такой нежизнеспособный тип человека? Дитя мое…       При этих словах он еще раз проверяет мой холодильник, что-то там пытаясь нашарить. По праву престолонаследия ему досталось королевское клетчатое манто, а я нацепляю на себя удачно висящий под рукой, на крючке бельевого шкафа, синий халат, умываюсь и принимаюсь активно драить ванну, дабы набрать в нее воду на будущее. И уже начинаю заполнять, когда Женя подходит с чем-то зажатым в руке и недоуменно смотрит на мои действия, изогнув бровь:       — Опять мыться собрался. Думаешь, самое время сейчас плескаться? Может, тебе пяточки потереть еще заодно?       — Это я вообще-то инвестирую в наше с тобой будущее.       Теперь на лоб поползли обе брови.       — Что, прости?       — Ну, я подумал, что если сейчас отключат воду и электричество, неплохо бы иметь какой-то запас жизненно необходимых ресурсов, вот и…       Женя усмехается и с явным сарказмом говорит:       — Ой, вот и как же без твоих гениальных идей, интересно, обходились во время войны, в том же блокадном Ленинграде, не подскажешь, м? А обои у тебя, случаем, не на клейстере? А то остальные запасы еды крайне скуды. А зима грядет, да. Впрочем, судя по твоей способности мыслить логически и сообразно происходящему, наше с тобой «совместное будущее» будет недолгим и безрадостным. Так что — пустое. На вот лучше.       С этими словами он протягивает мне лимон.       — А?       — Бэ, блин. Люблю смотреть, как ты страдаешь и мучаешься. А еще пить кровь некрещеных младенцев; сделай мне приятно, пососи.       Я смотрю на него в недоумении, он недовольно цокает и поясняет:       — От тошноты помогает. И поесть приготовь что-нибудь лучше, вместо своих подготовок к выживанию, скаут долбанный. Еще бы место под костер зачистил…       Он несправедлив ко мне, все же это совсем неравнозначно, и не так уж моя идея глупа. Но я молча принимаюсь пожевывать кислющую цедру и по новой ревизовать свои запасы продуктов питания. Греча, манка, лимон, варенье и какие-то замороженные полуфабрикаты. Начнем с самого противного, что ли. Манка с вареньем, пришло твое время, я не ел тебя с шести лет.       — Ты дорассказывай пока, а. Что было дальше?       — Ты заставляешь меня почувствовать себя Шахерезадой. Милые сказки на ночь? Ха. Дальше я вспомнил о тебе на свою голову, вот что произошло. Мне нужно было просто на тебя посмотреть, чтобы подтвердить свои догадки, так как я понимал, что ты все равно мне ничего не объяснишь, но это за тебя сделает твоё поведение. Я видел тебя до и увижу после. Да ведь и не знаю никого, ты один моя надежда, можно сказать. Конечно, если благополучно добрался до дома, а не отправился бухать куда-нибудь со своими друзьями, говнарями-обрыганами.       — Ага, вот ты после такой нашей короткой встречи так и подумал — этот парень выглядит достаточно надежно, поеду-ка к нему, а то тут, кажется, зомбиапокалипсис начинается.       — Надежным — не надежным, но кротким, благожелательным и сговорчивым. Уже что-то. Заметь, комплименты тебе делаю.       — Благодарю вас, Ваше сиятельство, блять. Вот, увидел. Яснее стало?       — В голове прояснилось, и теперь я уверен, что прав. Ну и остальное ты видел.       Я краснею. Он, как ни странно, тоже. Надо же. Мы ещё так умеем.       — Да, видел, участвовал. Может, ты в чем-то и прав. По твоему описанию реакции у нас одинаковые. А, значит, мы неизбежно уже попали под влияние… чего-то. Дальше что. Что нам это даёт? Мы ничего не знаем о механизме. Об опасности. О свойствах. Ни о чем. Наши предположения на этот счёт будут такими же «ниочемными». Тыкание в теории и домыслы. Пустословие. Особенно учитывая, насколько неформатен наш вариант конца света даже в своем жанре.       — Тогда вопрос стоит не в том, как это произошло, а в том, что нам делать. Каков план.       Мы замолкаем. Спросил бы что попроще.       Кипяток бурлит в кастрюльке, нарушая задумчивую тишину, а ему вторит мой желудок. Чтобы заполнить этот неловкий момент, я начинаю нести всякую не успевшую пройти цензуру аналитического центра моего разума ерунду.       — Каков бы план ни был по наполнению, он должен быть максимально гибким и перестраиваемым, — методично помешиваю крупу и прибавляю деланного веселья в голос. — По идее, из всего, что я видел, надо уезжать из города как можно раньше, пока люди в панике не перекрыли дороги пробками, на крутом пикапе, с цистернами топлива, запасами еды и полным арсеналом пушек. В хорошей компании проверенных друзей с полезными профессиями. И женщин не забыть обязательно, а ну как придется человеческий род восстанавливать. Отдельные юмористы еще предлагают обмундироваться в латы, чтобы наверняка, чтобы не прокусили. Неплохо звучит, кстати, не хочешь ограбить рыцарский зал Эрмитажа?       Женя вторит мне, подхватывая игру в веселье:       — Дорогой мой, если мы будем следовать этому плану — наша песенка спета. С первого куплета. Мы обречены. На смерть. Или на воровство и смерть. Мы уже опоздали. У нас нет команды. Нет пушек. Нет пикапа. Нет укрепленной дачи в глухой деревне. Вообще нет конкретного места, куда мы можем поехать. А самое грустное в том, что нет никакого навыка выживания, и вообще наши навыки, подозреваю, вне социума — бесполезны. Кстати, какова твоя профессия?       — О, она очень полезна в данной ситуации. Я смогу придумать нам боевое знамя и расписать под хохлому латы, а еще правильно подобрать инкрустацию на клеймор. Недоучка художник-металлист, ну, то есть, по металлу, к вашим услугам. А ты?       — А я что, а я и швец, и жнец. Лингвист-пиарщик. На саксофоне игрец вот еще, кстати. Классная у нас команда, боевая, полезная. Куда до нас военным и врачам.       Глупость какая-то. Безнадега. А мы шутки шуткуем.       Секс, зомби, безысходность и манная каша с клубничным вареньем. Ненужное исключить.       — На этой радостной ноте предлагаю пойти есть.