Уроки дружбы. Дело об уязвимости (Lessons in friendship 8 - Vulnerability)

      Джон смотрел на неподвижно лежащего Шерлока.       Несколько минут назад тот наконец провалился в сон. Последние полчаса были сплошным ужасом.       Шерлок потерял сознание посреди панической атаки. Но что ее вызвало? Это началось еще до того, как они вошли в спальню, а затем что-то произошло — что-то выбило его настолько, что привело к аварийному отключению психики. Шерлока, казалось, захлестнул эмоциональный шторм и собственная неспособность с ним справиться. И это оказалось для него непосильно — он ведь и без того был совсем на пределе.       Джон полностью это осознал, когда Шерлок судорожно попятился и прислонился к стене. Это было на него совсем непохоже. Шерлок не любил к чему бы то ни было прислоняться. Казалось, он отступал от угрозы, которую только он и мог видеть.       Когда же Шерлок съехал спиной по стене и его лицо исказилось в агонии, это тоже было... из ряда вон. Как правило, друг очень умело скрывал свой страх и боль, но сейчас что-то... что-то явно мучило его умственно или физически. Точнее сказать было трудно. И эти проявившиеся внешне признаки заставили Джона быстро переключиться в профессионально-врачебный режим полной готовности.       Через мгновение Шерлок сильно побледнел, Джон увидел признаки приближающегося обморока и осторожно заставил друга лечь на спину. И через несколько секунд глаза детектива закатились — он потерял сознание. Доктор сделал все, что в таких случаях полагалось: поднял повыше ноги, постоянно проверял жизненные показатели. Он оставил Шерлока одного лишь раз, на какие-то секунды, когда быстро метнулся из комнаты за лекарствами и своей медицинской сумкой.       Четыре минуты спустя Шерлок по-прежнему оставался без сознания, и Джон решил, что если за ближайшие две минуты ему не удастся привести друга в чувство, то он вызовет "скорую". В конце концов он потер костяшками по грудине друга — не самый приятный способ пробуждения, но бессознательное состояние длилось чересчур долго. Шерлок открыл глаза: рассеянный, все еще испуганный взгляд. Едва ли он потом вспомнит. Джон осторожно влил в него противотревожное средство для экстренных случаев и заставил проглотить немного сладкого изотоника.       Через несколько минут Шерлок наконец успокоился — он лежал на полу в ворохе подсунутых ему Джоном одеял и подушек, ибо доктор сомневался, что ему удалось бы затащить друга на кровать целым и невредимым, и уж тем более он не мог позволить Шерлоку самому встать на ноги. Тот находился в полусознании, у него наверняка все кружилось перед глазами.       В конце концов, Джону все же удалось заставить детектива расслабиться, и Шерлок провалился в сон, но сон тревожный и неглубокий — что было неудивительно, и Джон почти не сомневался, что скоро ему придется будить друга из-за кошмаров.       Сейчас тот, по крайней мере, не метался во сне. Но чем же еще помочь Шерлоку? Что могло успокоить конкретно его? Джон знал и лечил друга уже довольно давно, но сейчас уже ни в чем не был уверен. Все так изменилось! Черт подери! Как же это сделать?       — Джон?       Доктор от неожиданности ахнул, рывком развернулся и уже наполовину вскочил на ноги, когда наконец узнал незваного гостя.       — Майкрофт? Неужели нельзя было постучать?       — Что произошло? — негромко спросил Майкрофт. Его голос звучал встревожено и напряженно.       — Чертовски тяжелая паническая атака. Он потерял сознание из-за стресса. Вазовагальный рефлекс.       — Понятно.       — Почему вы здесь? — шепотом поинтересовался Джон, поднимаясь на ноги.       — Я... получил информацию.       — Да? И о чем? — Как был, весь встрепанный, Джон смотрел на старшего Холмса, стараясь скрыть шок перед лицом очередного сюрприза, которого ему только и не хватало после двух предыдущих. — Нельзя ли поточнее?       — Я... видел, как он потерял сознание, и решил проверить, все ли с ним в порядке.       Джон выпроводил Холмса из комнаты, но оставил дверь приоткрытой.       — Что?! — рявкнул он, как только осознал сказанное. Они как раз вышли в гостиную.       — Я уверен, вам известно, что спальня Шерлока — под видеонаблюдением.       — Ничего подобного я не знал! Как вы можете вторгаться в частную жизнь брата таким образом? Как вы смеете?       — Шерлоку нечего скрывать в личной жизни и, кроме того, если бы он хотел избавиться от камер, он бы убрал их еще два года назад.       — Да твою мать! Вы хотите сказать, что его комната была под постоянным наблюдением с тех пор, как...       — Да, именно это я и говорю... с тех пор, как Мориарти взломал хранилище королевских драгоценностей, если быть точным. И до тех пор, пока вы отсюда не переехали. Когда Шерлок вернулся сюда, наблюдение снова возобновилось.       — О, боже... — простонал Джон, тяжело опускаясь в кресло. Он отлично помнил, сколько жутких ночей он провел в комнате Шерлока в первые недели после его "смерти".       Значит, Майкрофт его тогда видел? Таким... уязвимым? Рыдающим? В отчаянии? Джон испытал мгновенный стыд, вспомнив, что в той комнате у него бывали моменты и еще большей слабости. А особенно один — тот, который он надеялся забыть навсегда.       — Вы...       — Мне очень жаль, доктор Ватсон, но должен признать, что ответ — "да".       — Что?       — Я действительно видел абсолютно все, что вы делали в этой комнате, — сообщил Майкрофт. В его голосе звучал намек на раскаяние.       — Дерьмо! Вот дерьмо. О, господи... — Джон закрыл лицо руками. Как же это ужасно!       — Я беспокоился. Шерлок был категорически против ставить камеру в вашу комнату, поэтому их было лишь две: в гостиной и в его комнате — разумеется, помимо тех, что были установлены конкурирующими сторонами.       — Так вы все это время держали квартиру под наблюдением! — закричал Джон.       — Уверен, что для вас обоих отнюдь не ново, что за вами приглядывают. Как я уже сказал, я беспокоился... и, полагаю, если бы камеры помогли спасти жизнь моему брату — к примеру, если бы я увидел, что у него передозировка, и успел вмешаться — думаю, вы были бы только благодарны. Вы не считаете, что это стоит вторжения в личную жизнь? К тому же, почему вы считаете, что в другую сторону это не работает? Эти камеры были призваны защищать и вас, и они это сделали.       — Что? Они меня защитили? Когда?       — Это не важно. Я пришел узнать, как мой брат, но учитывая, что мы тут обсуждаем всю эту чепуху, полагаю, с ним все не так плохо? Объясните мне, что случилось.       — Что-то спровоцировало паническую атаку, и он потерял сознание. Я дал ему лекарства, сейчас он спит. Я хочу повнимательней понаблюдать за его состоянием. Мне надо понять, как ему помочь.       — О, сейчас, когда вы об этом упомянули... у него была паническая атака... или что-то вроде нее за несколько дней до того, как он появился у вас в ресторане, — Майкрофт направился в комнату Шерлока.       — Постойте.       Тот остановился и добавил:       — Мне надо взглянуть на него, и после этого я объясню подробнее.       Майкрофт вошел в спальню и опустился на колени рядом с Шерлоком. Оглядел всю комнату, посмотрел на спящего тревожным сном младшего брата. Шерлок лежал на правом боку на куче одеял, ногами к двери. До сих пор дышал еще быстровато и неглубоко, но явно спал.       И в следующее мгновение Джон поднял брови: Майкрофт осторожно пригладил волосы Шерлока, чтобы лучше видеть его лицо. На мгновение задержал руку на волосах брата — так ласково и заботливо, что Джон на пару секунд ощутил себя чужим, незваным гостем. Потом старший Холмс поправил на Шерлоке одеяло, накинутое ранее Джоном, и поднялся на ноги.       Доктор в ошеломлении так и стоял у двери. Он никогда еще не видел, чтобы Майкрофт вел себя так заботливо-нежно — и даже сейчас его лицо ни на миг не выдало его эмоций.       Старший Холмс направился к нему, и они с Джоном вернулись в гостиную.       — Так что же случилось, когда Шерлок вернулся? Он сказал, что им занимался ваш врач.       — Да, мой личный доктор. Брат был в ужасном состоянии, но его невозможно было убедить в необходимости медицинской помощи. Врачу пришлось держать его на седативах, иначе он бы тут же отправился к вам и залил кровью весь ваш ковер.       Джон закатил глаза на последнее предложение.       — И что делал с ним ваш доктор?       — Наложил швы, вколол антибиотики, устранил обезвоживание. Но уже через несколько часов стало ясно, что мой брат страдает не только физически. Он кричал во сне, ему снились кошмары. Ему пытались давать препараты для более спокойного сна, но это почти не помогало.       — Он и раньше нестандартно реагировал на седативы. Не как обычные пациенты.       — Я знаю, но в этот раз он вел себя... возбужденно. Уверен, вы знаете, что Шерлок иногда запутывается в собственных эмоциях. Некоторые ему очень непривычны, и он часто не представляет, как с ними справиться. Когда он после просмотра архивной записи потерял сознание, это, скорее всего, случилось от неожиданного переизбытка чувств.       — Что за запись?       — Вы на его кровати со скрипкой и пистолетом.       — О, Боже! — выдохнул Джон. Часто дыша, он откинулся на спинку кресла и потер руками лицо. — Он это видел?       — Да.       Воспоминания Джона о том дне были весьма туманны. И он стыдился, что кто-то видел его в такой личный момент.       В тот вечер он вошел в комнату Шерлока... Он и раньше несколько раз сюда заходил, изнемогая от горя и потребности хоть как-то ощутить присутствие друга.       Комната выглядела точно так же, как в день его смерти. Грязная одежда на стуле, какой-то эксперимент в углу и рядом на полу раскрытые книги, недочитанная книга на ночном столике... Джон прикусил губу, борясь со слезами. Ему представилось, как Шерлок читал и размышлял над этой книгой.       Пистолет оттягивал карман халата. Со времени смерти друга Джон не расставался с оружием, он нигде не мог почувствовать себя в безопасности. Он понимал, как он жалко выглядит, таская по квартире такое громоздкое оружие, особенно учитывая, как оно топорщилось под халатом. ПТСР вернулось в полную силу и снова превратило его жизнь в ад. Распростершееся на тротуаре окровавленное тело Шерлока оживило старые кошмары и добавило еще целую порцию новых... Все вокруг постоянно напоминало о произошедшем. Триггеры, запускающие синдром, плодились как неполотые сорняки.       В сознании вдруг вспыхивали яркие картины трагедии, вновь и вновь вызывая мучительные воспоминания — и это случалось постоянно, не позволяя вздохнуть ни днем, ни ночью.       Кроме того, он частенько соскальзывал в мучительный приступ "ожившего кошмара", как в замедленной съемке переживая первые секунды падения Шерлока во всей их жестокой ясности и полноцветье, со всеми запахами и звуками. Снова и снова беспомощно смотрел на падающее тело, не в силах изменить ничего, лишь по новой испытывая боль, шок и панику. Когда же все наконец заканчивалось, он выныривал из кошмара в полной дезориентации и сотрясаясь всем телом от пережитого ужаса.       В конце концов, он даже перестал выходить из дома.       Тем вечером он стоял в комнате Шерлока и сам не знал, душит ли его само горе или попытки от него избавиться.       Взгляд упал на футляр скрипки у изножья кровати — он сам положил ее туда несколько дней назад — и это словно раскрыло потайные шлюзы. Волна душевной агонии ударила его с такой силой, что он судорожно вздохнул. Он больше уже не услышит, как изящные пальцы Шерлока извлекают из этого маленького инструмента музыку, которую он так успел полюбить. Никогда не услышит.       Джон дрожащими пальцами открыл футляр и посмотрел на скрипку — она лежала на бархатной подкладке вместе со смычком и запасными струнами.       Его затрясло от яростных рыданий, и он даже не попытался их сдерживать, только осел на край кровати.       Есть ли хоть крошечная надежда, что эта боль когда-нибудь прекратится? Перестанет терзать его двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю? И хватит ли у него сил дожить до этого дня?       Что бы сказал Шерлок, если бы знал, что Джон вот так иногда сидит на его кровати и зажимает рукой рот, пытаясь унять рвущиеся рыдания? Которые сейчас снова просачивались наружу... Джон перестал с ними бороться.       Черт подери. Пусть эта боль прекратится. Пусть просто прекратится. Он не может так больше жить. Он теряет чертов рассудок. Джон сгорбился, по лицу снова потекли слезы... слезы горя по лучшему другу в его жизни.       Прошел час, прежде чем он снова поднял голову, опустошенный и оцепеневший. Пол и кровать усеивали скомканные носовые платки, глаза распухли от слез, зрение искажалось как в кривом зеркале.       Джон посмотрел вправо — на заключенную в футляр скрипку, которая по-прежнему покоилась у изножья кровати. Он выпрямился и подтянул футляр ближе, вынул хрупкий инструмент. До этого момента он ни разу не брал его в руки.       Шерлок иногда оставлял скрипку лежать без футляра, но Джону никогда не приходило в голову ее касаться. Это была совершенно личная вещь, хотя он толком и не знал, почему. Иногда она даже казалась продолжением руки Шерлока — во всяком случае, если судить по той искусности, с которой тот с ней обращался.       Может, и сейчас не стоило ее касаться. Джону было слишком больно, чтобы заботиться о ее безопасности. Но он взял скрипку за шейку, коснулся пальцем струн, и ему подумалось, такой ли ощущал ее Шерлок. Он думал, что она должна быть потяжелее, но она оказалась такой хрупкой.       Он лег на бок, положил рядом этот смычковый инструмент и уставился на него... когда Шерлок играл, скрипка всегда звучала так искренне и эмоционально. По щекам снова заструились слезы, но Джон старался не обращать внимания.       От движения пистолет потянул вниз полу халата, повис на ней тяжестью. Джон нащупал оружие в кармане и положил на подушку в паре футов от своей головы.       Провел рукой по струнам — тугие, они еле слышно зазвенели под пальцами. Сильнее провести он не смел, боясь, что тогда точно расклеится.       Раньше он частенько ругался, когда в полчетвертого ночи его будила музыка или повизгивающие звуки скрипки — когда Шерлок что-то сочинял и останавливался посреди музыкальной фразы, решив попробовать другие тона. Его это совершенно не развлекало, но, Боже, как он хотел их снова услышать!       Джон высморкался, желая хоть минуту подышать нормально. Потом откинулся на спину и закрыл руками глаза.       Он устал... Как же он устал... от всего: от недосыпа, от того, какими ужасными стали дни, от внутренней боли... от всего прочего.       Так устал, что осталось одно желание: чтобы это наконец прекратилось.       Просто прекратилось.       Он посмотрел на лежащие рядом предметы. В голове вдруг закружились тысячи мыслей: они гонялись друг за другом по запутанному лабиринту агонии, в котором от горя пребывал его разум.       Такой легкий выход. И мгновенное облегчение от всех несчастий и боли...       Он уставился на тяжелый черный металл рядом с собой. Подтянул его ближе, провел пальцами, ощущая неровную поверхность.       Такой знакомый, такой надежный.       И боль кончится.       Вот так просто.       Так соблазнительно.       Джон провел указательным пальцем по острому краю дула.       Впервые в жизни он действительно искренне об этом размышлял. Думал, как при помощи пистолета прекратить боль.       Было ли здесь хоть что-то, ради чего стоило терпеть ее? Каждую минуту и каждый день?       Вообще терпеть эту жизнь? Зачем? Ради чего?       Нет. Не было.       Никакой цели, никакого смысла.       Он сердито стер кулаками слезы.       Он только хочет, чтобы боль прекратилась. Прекратилась!       Но... что-то мешало ему взять в руки пистолет и вышибить себе мозги.       Что? Что это было?       Он лежал на кровати еще полчаса, его снова сотрясала крупная дрожь... и он смотрел на свое оружие.       Сначала он даже не понимал, почему колеблется, но потом, когда разум наконец онемел от страданий и горя, он отстраненно ощутил подступающую головную боль.       Двадцать минут спустя голова болела уже до рвоты. Джон потащился в ванную, и его стошнило желчью, ибо внутри больше ничего не было. Его рвало не только от головной боли. Согнувшись в три погибели над унитазом, он осознал, что уже боится собственных мыслей. Он, как никогда, был близок к тому, чтобы покончить со всей болью одним ударом. Джон никогда не искал легких путей, но сейчас подобный выбор показался ему до отвращения приятным и успокаивающим.       На подгибающихся ногах он прошел в кухню. Наверное, это был один из тех моментов, когда психотерапевт просила его обращаться за помощью. Хотя ей он звонить не станет, она только еще сильнее все испортит.       Голова кружилась от боли, разум продолжал биться в агонии. Джон принял сильнодействующее успокаивающее и ибупрофен от головной боли, потом прошаркал к дивану и включил телевизор... Надо как-то отвлечься от всего этого дерьма, отдохнуть...       Таблетки сработали быстро и до противности сильно, в двадцать минут доведя его до отключки, и Джон не стал бороться с нахлынувшей химической темнотой.       Джон резко переключился в настоящее. Ему до сих пор не верилось, что такое возможно, и хотелось от души надрать задницу Майкрофту за то, что тот тогда на него смотрел, вторгся в его частную жизнь — и еще допустил, чтобы Шерлок это увидел. Но узнать реакцию друга было важнее, и Джон постарался подавить гнев и стыд.       — Что произошло, когда он увидел запись? — спросил он, сжимая и разжимая кулаки.       — Ну...       — Говорите!       — У него был... С ним случился...       — Да?       — ... в некотором роде стресс. Полагаю, он впервые понял, что проигнорировав ваше горе и сантименты, он едва не уничтожил то, что пытался защитить любой ценой. И это потрясло его до глубины души... — Майкрофт неуверенно остановился, ибо Джон в отчаянии закрыл лицо руками. Доктор представлял, какой шок должен был испытать Шерлок: он столько вынес, чтобы друг был в безопасности, а потом узнал, как близок был к тому, чтобы его потерять. А все потому, что недооценил один небольшой фактор — то ли сделал неверный вывод, то ли просто о нем не подумал. Этот фактор назывался "платоническая привязанность Джона Ватсона".       — Есть еще одно, что мне бы хотелось добавить, — произнес старший Холмс. — Только не поймите меня превратно. Когда он впервые сообщил, что собирается инсценировать свою смерть, я сказал ему, что нехорошо держать в неведении определенных людей. И он ответил, что никто по нему "на самом деле скучать не будет".       Джон набрал воздуху, намериваясь что-то сказать, но Майкрофт предупреждающе поднял руку.       — Дайте мне закончить. Я нисколько не хочу умалить ваше горе. И Шерлок тоже этого не желал. Думаю, он был уверен, что нет ни одного человека, который бы ему действительно симпатизировал, желал, чтобы он был рядом, хотел видеть его другом. У него никогда не было друзей, положение социального изгоя за пределами семьи стало для него практически нормой. Черт, только не говорите ему, что я это рассказал... Думаю, он просто не смел поверить, что кому-то важно его присутствие. Полагаю, в момент просмотра записи он осознал истинную глубину вашей дружбы и это... его шокировало.       Джон снова сглотнул поднимающуюся внутри волну эмоций... Скрипка стала свидетельницей его отчаяния, едва ли не смерти, а ведь это был голос эмоций Шерлока, она... нет, она, может быть, замолчала по этой причине? Еще несколько расплывчато, но Джон наконец начал догадываться, с чем была связана паническая атака Шерлока...       — Должен отметить, что он смотрел эти записи отнюдь не с моего одобрения, — вернулся к первоначальной теме Майкрофт. — Я полагал, что он отдыхает, но он пробрался в мой кабинет... хотя я ему это категорически запретил и как следует запер дверь... и записи были в чертовом сейфе! Я не хотел, чтобы он их смотрел — я знал, что ничего хорошего это не принесет. Бог знает, как он вообще понял, что они там...       — Продолжайте, — произнес Джон, когда Майкрофт замолчал.       — Он забыл отключить сигнализацию, и я получил сообщение, что в моем кабинете посторонний. Мое появление стало для него сюрпризом. Он разозлился, начал орать на меня, но через несколько секунд ему стало нехорошо.       — И что потом?       — Я пытался ему помочь, но он снова заорал на меня, я тоже на него закричал, и он рухнул на пол.       — Рухнул?       — Прямо на моих глазах потерял сознание.       — И что вы сделали дальше?       — Проверил пульс и удостоверился, что он не задохнется. Мы с Антеей пытались перевернуть его на бок, но к тому времени он уже немного пришел в себя и начал сопротивляться, хотя почти и не соображал. Моя ассистентка позвонила моему врачу, и он появился уже через несколько минут. Доктору пришлось накачать моего брата седативами, иначе его было невозможно успокоить. Он совершенно не слушал, что ему говорят, и мы боялись, что он навредит себе, если его отпустить.       — Господи... я должен знать, что именно с ним случилось. Он в плохом состоянии, и ему нужна... нужна помощь. Мне необходимо знать, что с ним было, чтобы ему помочь.       — Почему бы вам не спросить у него самого?       — Я спрашивал, и уж вы-то лучше всех должны понимать, что он ответил.       — Я понимаю. И согласен с вами: ему нужна помощь. Я могу найти ему хорошего психотерапевта, но вы же понимаете, высока вероятность, что это не сработает.       — Верно, не сработает.       — Даже если бы нам удалось притащить его на сеанс, это все равно бы не помогло потому что... ну, вы знаете моего брата.       — Да, потому что просто излить кому-то свое горе — не поможет. Ему не надо, чтобы его выслушивали. И даже если он вдруг решит поговорить, обычный психотерапевт ничего не поймет из его речи и начнет советовать вещи, которых уже не поймет Шерлок, а даже если поймет, то едва ли не примет или просто откажется из упрямства. Но даже если каким-то чудом он их исполнит... и это, наверное, важнее всего... то, что работает со всеми остальными представителями человечества, с ним — не работает. И Шерлок об этом знает. Он не допустит, чтобы с ним месяцами экспериментировали только ради того, чтобы прийти к выводу, который ему был известен с самого начала. И в этом я его отлично понимаю. Это был бы настоящий ад — как для него, так и для врача, а в итоге только одно расстройство. Не вариант.       — Похоже, здесь мы с вами одного мнения. Хм... у меня через двадцать минут важная встреча. Я пришлю вам всю имеющуюся у меня информацию.       — Постойте. Так что нам теперь делать?       — Ждать. Сейчас это, кажется, единственное, что можно сделать.       — Чего ждать? Когда он решит заняться "самолечением"?       — Я не знаю, Джон. Я действительно не знаю. Обычно ему помогало погрузиться в работу, но сейчас, похоже, это уже не действует.       — Да. Верно.       — Доброго вечера, Джон. Я очень благодарен вам за то, что вы пытаетесь ему помочь, и за то, что вы решили его простить. Ему с вами... намного лучше. Что ж, мне лучше поторопиться. Мы еще это обсудим в другой раз. По-моему, для одного дня я и так достаточно излил душу. Я пришлю вам Антею.       — О, — только и смог произнести Джон. После их с Майкрофтом последней стычки он опасался, что "британское правительство" может затаить на него недовольство. Но вышло как раз наоборот. Он получил откровенное одобрение. — Доброго вечера.       И Майкрофт вышел за дверь.       Антея прибыла час спустя. Тихо позвала Джона из гостиной и улыбнулась, когда тот вышел. В руке у нее для разнообразия был не только телефон, но и еще большой конверт, а еще... связка ключей с надписью 221Б. Ну и что это? Шерлок всем подряд дает ключи от квартиры?       — Вы были с ними в Сербии? — спросил Джон, хотя Антея уже снова что-то печатала на своем телефоне.       — Я была с ними, когда они прибыли в Рим, но раньше — нет.       — А что было до Рима?       — Они тайно улетели из Сербии на потрепанной частной "Цессне"¹.       — Что произошло в Риме?       — Мы затащили их в самолет и улетели.       — Затащили... В каком состоянии был Шерлок?       — Без сознания. Я даже не сразу его узнала.       Джон нахмурился.       — Что с ним было?       — Точно не могу сказать. Вам лучше посмотреть папку, там есть подробности.       — Майкрофт тоже пострадал?       Антея ничего не ответила и уже направилась к лестнице. Это был один из его самых долгих и подробных разговоров с этой женщиной.       — Спасибо, — сказал он ей вслед.       Антея на мгновение обернулась, наградила его своей профессиональной улыбкой и пошла назад к лимузину.       Джон вернулся в комнату Шерлока и уселся на пол, прислонившись спиной к кровати. Он хотел быть рядом со спящим другом и видеть его лицо.       Он сразу открыл папку, и первое, что бросилось ему в глаза — фотография мужчины с безумно всклокоченными волосами, слегка удивленного и как будто несколько не в себе. И который явно не видел, что его снимают. Джону понадобилось целых две секунды, чтобы осознать: этот человек — Шерлок. Лицо частично скрывали длинные неряшливые баки и бородка, как минимум, недельной давности.       Джон поднял брови. В таком виде он едва ли бы узнал Шерлока, если бы встретил на улице. Во всяком случае, не сразу и не по лицу. Приглядевшись внимательней, он теперь видел, что это, конечно, Шерлок, но тот смотрелся... жутковато и даже слегка комически из-за поистине громадного контраста с привычно благородным и аккуратным видом. И в глазах друга отчетливо просматривалась боль.       Шерлок спал рядом, а доктор все продолжал просматривать документы.       То, что он узнавал, читать было нелегко. Несколько раз он останавливался и, пытаясь овладеть собой, кусал губы или откидывал голову на край кровати.       За прошедшие два года Шерлок пережил несколько очень опасных ранений и ситуаций, и Джон еще сильнее ощутил, как ему повезло, что тот вернулся домой. Возможно, и не совсем в порядке, но он вернулся живым.       Друг посапывал рядом, и Джон просто радовался, что тот вернулся. Со временем они все преодолеют.