Narbeleth. Hithui. Girithron.

К Тейглину их подошло полтора знамени: Брандир со своими, Берен и его правой рукой - Денгар. Три сотни эльфов Дориата шли вроде бы вместе с ними, но в стороне. Был тринадцатый день хитуи, холодный, влажный и ветреный, и стоявшее уже на южном берегу войско Нарготронда словно выросло из тумана. Их было на первый взгляд тысяч десять, но потом стало ясно - меньше. Семь. Все пешие. Стяги обвисли и казались мертвыми, тусклыми. Анардил - видно было - зябко передернул плечами: наверняка припомнил рассказы о живых мертвецах, оставшихся навеки на полях Дортониона. В рассказах этих почему-то гораздо чаще упоминались эльфы, чем люди. Навстречу им, через брод, сразу же выехали двое конных: одного Берен узнал сразу же - Финрода нельзя было не узнать - второй держал знамя. Для условленного пробил час. *** - Финрод, - звучный обычно, словно бы металлический голос Даэрона был приглушен почти до шепота, - я хотел говорить с тобой, государь... Выслушай меня, как ты слушаешь нуждающихся в исцелении - третьего заката мне не увидеть. - Говори, - Фелагунд сидел чуть ссутулившись и помешивал прогоревшие угли какой-то палочкой. Взгляд его был устремлен вниз. - Говори, Даэрон. Певец сел рядом. Откинулся спиной на ствол дерева, положил сцепленные в замок руки на колени. - В думах Единого мы были созданы братьями, - заговорил он наконец. - Эол Моредэль и я. Даэрон Моредэль. Финрод молчал. - Мы не пошли вслед за Телери, ибо никогда не причисляли себя к ним. Наш дом был у северных гор Эред-Луин, по ту сторону хребта. Эол ковал оружие, и гранил самоцветы, и плел ожерелья из медных нитей - медь он любил больше, чем серебро или золото. Он знал, как опасны порой бывают его игрушки: еще у вод Куйвиэнен он быстрее других понял, что для защиты придется напасть, и напасть не с пустыми руками. У гномов он научился многому, но два своих меча, Англахель и Аранрут, он ковал сам. Нет... Мы ковали их вдвоем и вдвоем закляли их, но сталь Аранрута вышла светлой. Металл, упавший с неба, благословила не Варда; его поцеловал Эанар. Вскоре после создания этих клинков мы ушли через горы и по пути побывали в городах гномов, нарекших нас друзьями. Эол не раз говорил, что другие эльдар могут уходить в свой Валинор и сидеть там среди алмазной пыли, - дом авари, таких, как мы - все Эндорэ, от края и до края его... Леса Оссирианда показались нам слишком светлыми, и в поисках нового пристанища я наконец обнаружил Нан-Эльмот. Там пряталась под ветвями предвечная Тьма, Тьма неискаженная; и Тингол принял в уплату оба клинка, но Эол поднес ему Англахель, а Аранрут - я. И он спрятал черный меч в подвалы, а Аранрутом владеет до сих пор. Я видел, как привязался мой брат к своей игрушке, к творению рук своих, к половине своей жизни, и я думал - он не захочет его отдавать. Я сам пел над Англахелем и, взяв его в руки, видел ночь, милосердие и величие, и звезды - такими, каковы они без слов Валар. Но Эол отдал меч с затаенной радостью. Душа кузнеца и впрямь перешла в него - темная душа, мятущаяся, и она - как отложенное проклятие... Даэрон перевел дыхание. - Брат мой остался в Нан-Эльмоте, плел чары и ковал мечи, а мне полюбился цветущий Нэлдорет. Беспечные синдар увели меня в Менегрот, и я пел перед королем впервые... Я видел его насквозь и тогда. Тщеславия в нем не было, но он замкнулся в своем счастье. Песней я сказал ему это, но он не понял. И я пел для него, для них, а позже - и для Владычицы. Я выучился играть на лютне и арфе и отливать малейшие порывы души в слова, но Менегрот давил на меня. Я видел его замком из песка, непрочным, обреченным - и бежал из богатых палат, и возвращался... Эол отказался от нашего родства. Он презирал меня, слугу царька. Над ним было лишь небо и Эанар, и ночь - так он говорил. Я забрал из Нан-Эльмота изделия моих рук и жил в Нэлдорете. Тингол любил меня - свысока, но потом стал прислушиваться к моим словам; а мне этого было не нужно, я пел в Менегроте лишь потому, что так выходило, и переламывал себя все эти годы. Потом я понял - для кого. Она была... Разве можно описать словами хрустальную росу на листьях, нежный лепесток яблони, поцелуй солнца, звездный свет в веточках полыни?.. Разве можно воспеть ту, чьи глаза темней вод Хелеворна, чьи косы - вороновы крылья, чьи шаги - танец ветра? Я воспевал ее, ибо то был долг менестреля, но стократ лучше - и навсегда - вознес ее Ауле, изваявший ее прекраснейшей из детей Эру, и зажегшая ее душу Варда, и Йаванна, сделавшая один ее взгляд пьянее вина... Голос Даэрона пресекся. - Я видел, как она росла. Цветок, птица, беспечный соловей... Я желал быть с нею, играть на флейте и видеть ее танец, слышать, как она смеется со своими нисси и поет... О, эти песни... Знаешь, я то проклинал небо за то, что могу подыграть ей лишь на флейте, то благодарил - пой я, мой голос дрожал бы и срывался, как сейчас. Я желал быть с нею, но потом понял - я желал ею обладать. Видеть ее в своих объятиях. Так, наверное, желал Эол Арэдэль, - он невесело рассмеялся, - меня словно разделили надвое: одна половина продолжала испытывать светлое и негасимое чувство, другой же я не позволял поднять голову. Я стал уходить из Менегрота и все чаще бродить по лесам в одиночестве... Я боялся. Боялся, что родство с Эолом окажется глубже. Даэрон медленно откинулся назад, прикрыв глаза. Он был бледнее прежнего и казался совершенно изможденным. - И из-за этого ты обрекаешь себя на смерть? - тихо спросил Финрод. - Из-за того, что боишься себя? - Не только... Я не смогу жить дальше, Финрод, не смогу, потому что с ней мне не быть, а без нее я просто сгорю. Король молча склонил голову. Тот вечер - последний, должно быть, вечер перед смертью - был долог и никак не кончался. То там, то тут вспыхивали вдруг, словно искры, песни, но пригасали. И вдруг поднялась одна, звонкая, но бесконечно печальная, исполненная смертной решимости. В ней голос Даэрона сплелся с более высоким - Финрода, и Нимрос ронял синдарские слова легко, как родные... Они пели вместе - все, и не знавшие песни подтягивали вполголоса. Они пели вместе в последний раз. *** На следующий же день орки, стоявшие в трех лигах на север, подтянулись к броду. Берега Тейглина здесь были пологими. Войско Нарготронда стояло ближе к реке, почти у самой воды, и напротив недвижимого светлого строя застыли такие же неподвижные воины в черных кольчугах. Ветер еле шевелил бунчуки и флаги. Финрод и Эдрахиль, предвидевшие битву и готовившиеся к ней, войско Бретиля поставили на холмы, рядом со стрелками. - Нет, - устало, но твердо ответил тогда король Берену. - Прикрывать целителей и ждать своего часа. У вас еще будет время сложить головы, у всех. И вот они ждали. Полтора знамени горцев. Синдар Дориата были впереди; о чем вчера Даэрон говорил с королем, Берен не знал, но Финрод с решением певца - встать в голову всего войска - смирился. Знамя лесных эльфов видно было у самой реки, и там же - стяг Финрода. В стройных рядах орков что-то задвигалось; волки коронного войска забеспокоились, начали огрызаться. На середину брода неторопливо выехал на огромном коне орк - с виду не мелкий кочевник, ростом и шириной плеч он мог потягаться с человеком, - крикнул что-то. Его воины захохотали, но не все, и в бою опаснее всего были бы те, кто сейчас молчал... - Кто это? - хрипло спросил Брандир. По его стянувшемуся в маску лицу чувств прочитать было нельзя, и страха тоже. Ответил ему не Берен - Дайрон, все же пришедший вместе с войском из Нарготронда и теперь державшийся своих. - Это? - он кивком указал на сторону брода. - Болдог Балорх. Перед ним половина Волчьего Острова дрожала. Ходили слухи, что его посылали искать тебя, ярн. Или только хотели послать... К нему лучше ни под меч, ни под руку не попадаться. Мар-Хоган передернул плечами - воспоминания, похоже, были не из лучших. - Болдог... - Берен потер лоб. - Нет, не припоминаю. Хотя их разве всех упомнишь.... Давай, Нимрос. Труби ответ. - Ярн... - начал Брандир, а в глазах у него читалось: ума лишился? Нимрос, помедлив, поднес к губам рог, но ответ прозвучал раньше - снизу, с пологого берега. Вперед выехал закованный в сияющие доспехи всадник; ветер сбивал нарамник, но вот наконец расправил, и стало видно знак: арфа и факел. Берен судорожно выдохнул сквозь зубы. Они съехали на середине брода. В руках у Финрода было копье, у Болдога - сулица, но длинная, тяжелая, явно подогнанная под него. Мига, когда они сшиблись, никто увидеть не успел; но Финрод не удержался в седле, а конь орка упал на передние ноги. Ни один из противников не дал другому времени: едва поднялся эльф, Болдог ударил. Просто ударил щитом, и Финрод упал снова. Вскочил на колени, уклонился от клинка - тот пришелся вскользь, по плечу, - неуловимо быстрым движением выкинул вперед левую руку. Орк пошатнулся. Финрод встал. Воспоминание нахлынуло ярким потоком цвета, звука и запаха. - Хороших бойцов среди них мало, но один такой может убить до... не буду пугать, - лорд Ангрод обводит взглядом дружину - мальчишки, и эльфы, и люди. - Никогда. Никому. Не давайте выбить себя из ритма. Настоящий мастер поймает его и разобьет... Несколько десятков сорванцов, которым вбивали всю их жизнь, что ритм - основа основ, смотрят удивленно. Ангрод медленно вскидывает меч. - Берен... Тот выходит вперед на негнущихся ногах, не совсем понимая, чего от него хотят. - Вы называете это "пляской ворона", - подсказывает лорд. Отчаяние - против Ангрода он ни "пляски", ни чего другого не вытянет, а руки уже берут учебный меч... Финрод двигался так же легко, как его брат, когда показывал этот узор. В рваных шагах, взлетах меча, поворотах нельзя было проследить единого ритма - "пляска" стояла особо, и владел ей далеко не каждый. Орк просто стоял и наблюдал за перемещениями Финрода - смотрел, как тот выдыхается. Берен по себе догадывался, как трудно было заставить себя встать после удара щитом, после того, как грянулся спиной о камни, - а Финрод кружил, выжидал... Болдог легко нарушил "пляску": шагнул вперед и "мельницей" связал клинки. Эльф отступал. До края брода оставалось каких-то полшага, за спиной у него клокотала стремнина, и Финрод не стал играть в благородство. Он дождался, когда клинок противника уйдет вниз, и соскользнул своим лезвием до левого предплечья врага, а оттуда резким движением вогнал острие между пластин панциря. Орк упал - вперед, на него. Даже с холмов было видно, что вниз река уносит размытые пятна крови. Борьба продолжалась, и все понимали, что здесь, когда оба лишены возможности использовать оружие, Болдог может попросту смять врага. Через них перекатывались волны; противники не замечали ничего. Вода вымывала кровь из ран - Финрод, Финрод... Время превратилось в эту окрашенную воду, бежало, и его тоже нельзя было удержать или изменить. Эльф наконец поднялся на одно колено - с трудом. Берен видел, как свисает с его плеч посеченная в клочья кольчуга. Король обернулся к своим воинам, вскинул сжатую в кулак правую руку, левой тяжело опираясь о камни, и упал лицом в бурную воду Тейглина. Брод накрыли стрелы. Лучники били вверх, и стрелы падали отвесно. И снова, как в дурном сне, эльфы опередили. На середину брода, разбрызгивая волны, вынесся конник, на вид - сущий мальчишка, хрупкий, тонкий в поясе - и рывком поднял Финрода на седло. В них стреляли, но чудом не смогли попасть. - Если я хоть что-то смыслю, - чужим, непослушным голосом проговорил Фин-Рован, - сейчас черные пойдут в атаку. Они и вправду пошли - и увязли в эльфийском строю... Их было больше, и вот этим числом они брали. Кэллаган, ворота из Ладроса в долину, отбили именно так: забросали телами, задавили числом. Берен не помнил точно, в какой миг понял, что войско Нарготронда больше не выдержит - наверное, когда встречавших первый натиск мечников Тингола оторвало от остальных и их сплошной стеной окружили орки. Без Финрода - знамени, символа, короля - все было не так... Невозможно было это объяснить, но казалось, что все здесь повязано на живом, держится на одном лишь эльфе, и вот когда случилась беда с ним, то она отразится на всех. Финрод был у целителей. Изрубленную кольчугу с него сняли, сняли поддоспешник, и обнажились раны - одна через левое плечо, одна, еще опасней, в бедро; несколько колотых и багровые отпечатки колец. Лицо у него было белее простыни, глаза закрыты, и растрепавшиеся волосы обрамляли голову жидким золотом. Над ним стоял Нэндил - бард хоть и умел сражаться, как почти все эльфы, но не делал это без крайней надобности, чтобы сохранить целительский дар, - и спешно закатывал рукава. - Что? - обернулся он. - Нарамник. Нэндил не стал задавать вопросов - перебросил изорванную и мятую ткань и склонился над раненым. - Где Эдрахил? - Там, - бард повел подбородком в сторону берега. Уже уходя, Берен снова кинул взгляд на короля - и вспомнил, когда и где он уже это все видел: лежит без чувств Финрод и тянется к нему рука с кольцом на пальце... Прежде чем искать Эдрахила, он кинулся к своим - Денгару Мар-Бреннану, который вел две "дориатские" сотни, и Брандиру. Первым его увидел Анардил - Нимроса, уже оправившегося от своей раны, отправили помогать целителям, потому что способности мальчишки признавали даже эльдар. - Ярн... - начал было он. - Лошадь, Анардил, - Берен вырвал поводья у него из рук. - Если нас вдруг разметает, держись Денгара. В пекло не лезь... То же он наспех повторил обоим командирам, Бреннану еще настрого наказал беречь людей - и сам отправился в самое пекло. Он пробивался к знамени, где должен был быть Эдрахил, по пути нещадно оттягивая на себя внимание вражеских стрелков. По счастью, они не причиняли ему вреда - кольчуга выдерживала. Берен боялся не за свою жизнь - он боялся, что не успеет добраться. Он хотел не обмануть эльфов, скорее вдохновить своих воинов и вселить в орков страх. Эдрахил и в самом деле был в гуще рубки. Только теперь Берен понимал, почему король запретил им соваться вперед: люди не выдержат этого, просто не смогут. Не хватит стойкости и сил, или попросту сойдешь с ума... Он пробился к эльфу, тоже конному, и прежде чем перекинуться словами, им пришлось отбиваться от врага - до горячей боли в привычных к рукояти пальцах. - Зачем? - крикнул Эдрахил, перекрикивая лязг, стоны и вопли. - Надо! Эльда тихо зашипел сквозь зубы - не из-за Берена. Тот уже увидел сам и так же тихо выругался. Орки оказались не дураками: пустили вперед сабельное мясо, утомили и припугнули противника, а вот теперь вперед пошли волчьи всадники. Это было так же, как стоя на земле, но сложнее. Стрелки били по всадникам; передним оставались звери. Здесь не уйдешь, не ударишь сбоку по хребту - приходилось брать на копье. Когда схлынула первая волна, Эдрахил, чуть пошатываясь в седле, обернулся и прохрипел: - Давай!.. Вскоре он пронесся перед заново сплотившимися рядами нарготрондских воинов - высокий, статный, так похожий на Финрода. Шлем он снял, отдал оруженосцу, и золотые вьющиеся волосы падали на нарамник - арфа и факел... Орки взвыли. Они видели полумертвого, но сейчас он был перед ними, и клинок во вскинутой руке был во вражеской крови по самую рукоять. ...Орки прекратили валить только под вечер - откатились за переправу и остановились. Ни один десяток не повернул на восток, в Бретиль. Знали, что он поручен другим? Как бы то ни было, эти оказались не той оравой, которую дортонионские лесовики шутя сбрасывали в реки. Это было настоящее войско, и на Нарготронд его послал - кто? Девять тысяч "бретильских" орков да еще пятнадцать этих - у Саурона столько, может, и наберется, но тогда на острове он не оставил никого и на Фингона он отправит бойцов из Ангбанда. Или по-другому... Сам Берен на его месте предпочел бы усилить каждый отряд отборными воинами - хотя бы по сотне, но их здесь было наверняка больше. Ночи на Талат-Дирнен стали холоднее. На равнину зима приходила туманами, дождями, и сейчас трава тоже покрылась хрупким влажным инеем. Берен и рад был бы уснуть так, как спали эльфы - они-то могли обойтись и без этого, но берегли силы для завтрашнего боя, - однако сон к нему не шел. На берегу застыли черными изваяниями часовые. Тейглин был злой и бурной рекой, но переправа, когда не случалось дождей и снега в горах Хитлума не таяли, оставалась довольно широкой и безопасной. И единственной. Переправа... По горло умытая кровью стылая вода. За холмом еле видно светились огни: целители работали даже в глухую ночь. Нежелание мешать пересилило тревогу за Финрода. Завтра в бой пойдут сотни горцев. Заменят собой убитых и раненых... На противоположном берегу вдруг зашевелились, закричали. Рядом с Береном мгновенно возникли несколько его воинов - в одном он узнал Анардила. Другой был, кажется, Денгар, третий - Брандир, но темнота скрадывала очертания. - Еле тебя нашли, ярн, - да, голос был Денгара, - некоторые уже начали говорить, что тебя убили. Точно, вспомнил Берен. Он же ни разу после боя не подходил к своим. - Чему они там радуются, хотел бы я знать... - продолжил Мар-Бреннан. - Ничего не видно, - Анардил напряженно вглядывался в ночь. - Костров даже не жгут... - Разведчиков заслать, ярн? - спросил Денгар. - Попробуй... Страшно не хватало Риана его с ребятами, которые могли пролезть везде, или Рована. Если честно, почти все надежды полагались на них, но - кто-то должен был остаться защищать Бретиль, и вот они остались. Разведчики не вернулись. А перед самым рассветом пришлось снова подивиться неизменному чутью Старших детей. Звонкий эльфийский рог поднял весь лагерь за несколько мгновений до того, как брод захлестнула черная волна. Пешие орки бежали, словно спасаясь от чего-то; их все же успели встретить копьями. За ними... Стена щитов с грохотом сомкнулась. За ними, извиваясь по воде, медленно, но неотвратимо полз дракон. Огромное тело, закованное в броню, которую теперь не пробили бы лучники; мощные искривленные лапы, острая змеиная голова и ярко-желтые глаза. Дракон... Он легко разметал строй. Врезался между щитов, раскидал пытавшихся остановить его, а потом неторопливо, примеряясь, изогнул длинную шею. Время словно отсчитало три года назад, а земля повернулась к северу, к рубежам Дортониона. Только тогда не было такого липкого, цепенящего страха, который сковывал сейчас. Упорядоченные выстрелы не могли причинить зверю вреда: даже если попасть ему в глаз, это лишь раззадорит. Тут не возьмет ни лук, ни самострел. Берен обернулся и привычно увидел за левым плечом Анардила, а поодаль - конных Брандира. Кому-то придется... Убить дракона можно было или в глаз - тогда уж из метательного орудия, чтоб наверняка достало до мозга, - или копьем в мягкое брюхо. Кому-то придется... Он уже метнулся вперед, к лошади, надеясь успеть пробраться сквозь схватку раньше твари, но - опередили, как вчера, снова опередили... Высокий эльф в черненой кольчуге как-то вскинулся из строя и метнул копье в глаз чудовищу. Сила удара была страшной; голова дракона мотнулась, и над берегом разнесся дикий визг. Эльф упал, примятый лапой беснующегося зверя; шедшие впереди орки кинулись врассыпную. Спятивший от боли дракон метался, давя своих и чужих, и наконец, отбесившись здесь, пополз куда-то к юго-востоку, чуть в сторону от реки. Визг затих вдали. - А теперь, - Берен знал, что Роган его услышит, - эла! Они пронеслись до брода в конном строю, направив к земле копья, так, чтобы никто из врагов не ушел. Семь с лишним сотен воинов, не участвовавших в общем побоище. Кто знает, каких трудов стоило Денгару и Брандиру удержать горцев, готовых кидаться за ярном везде, но вот теперь они неслись лавиной. На брод взъехали так же быстро, в строю - по пятеро стремя в стремя. - Рассыпаться! - коротко крикнул Брандир, и привычные воины завернули коней, охватывая пешего противника цепью. Семь сотен. Правда, орки, лишившись главного своего преимущества - дракона - поубавили прыть, но сколько же их было... Краем глаза Берен увидел, как сшиблись грудь в грудь конь Брандира и волк командира отряда, а потом бой захлестнул и его. Бреголас, бывалый воин, всегда посмеивался над теми, кто считал сражения легким и славным делом. Это работа, отвечал им ярн. Такая же, как, к примеру, вспахать поле, только ты засеешь его железом. Работа долгая, трудная и утомительная - и ничего больше... Когда с севера послышался рог и показалось вдали солнце на остриях копий, мелькнула мысль - погибли. Если это подкрепление с острова, еще дня, а то и двух таких не избежать, а среди своих не счесть уже убитых и раненых... Но потом ветер взметнул стяг, и над кровавым полем пронесся клич - лахо калад! Всадники Хитлума врезались в строй орков, и казалось, что их сияющий клин не в силах разбить даже сам Саурон. Они пробились навстречу друг другу - и обнялись, не сходя с седел.

***

Когда Хурин вошел в лагерь целителей, ему сперва показалось, что он уже не на этом свете. В воздухе слышались стоны и висел запах крови - тяжелый, тошнотворный. Даже на полях сражений он как-то отступал, а здесь захватил себе все, смешавшись с горькими и резкими ароматами трав... Приведший его сюда Берен знал, куда шел - искал кого-то. Раненые эдайн окликали его, спрашивали; заслышав о победе, пытались чествовать двоих ярнов - Дортониона и Дор-Ломина, и почему-то видеть, как хрипит здравицу увечный, было стократ страшней, чем кроить боевым топором чужие головы. Хурин не мог знать того, что пригибало Берена к земле уже который день подряд и заставляло для каждого раненого или умирающего находить слова. ...Хириль принесли на следующий день. В смерти она казалась сущим ребенком - маленькая, хрупкая. Проломленный череп догадались повязать каким-то платком. Девочка и в самом деле сражалась на одной из застав Димбара, и люди говорили, что ее меч был по крестовину во вражеской крови. Дай волю, и история о гибели младшей ярнит превратилась бы в сказку, но болтливых всякий раз одергивали. Эмельдир постарела еще на десяток лет. Мар-Роган и Кейрн молчали, и неизвестно, что было хуже: это их молчание или острые слова матери. - ...Отчего, - говорила она, - отчего люди нашего рода постоянно погибают ради тех, кому служат? Что в этом? Рок? Раз так, рассказы о проклятии всех эльфов - правда!.. Она многое другое говорила, обезумев от горя. Берен знал, что даже смерть Барахира в глазах матери выглядела теперь почти естественной - но зачем они потащили на убой еще и девочку?! О чем говорилось в Бар-эн-Энит дальше, никто не знал. Берен вскоре почти выбежал оттуда и велел сопровождающим скорей подниматься в седла. Он не мог там больше оставаться, и вернуться теперь тоже не мог, потому что Эмельдир прокляла его. Хириль, Хириль. Сестренка. Смешная и любимая, так некстати безнадежно прикипевшая сердцем к Финроду... Кто метнул копье в дракона, Хурин не видел, а Берен догадался только теперь. Черненая кольчуга. Он знал лишь одного эльфа, который всегда избирал этот цвет. По сравнению с Даэроном Финрод казался лишь слегка оцарапанным. При взгляде на разворочанную грудную клетку, обломки пугающе белых ребер вперемешку с кольцами стали Хурина даже замутило. У орков была такая казнь - выломать пленнику ребра, а сверху растянуть легкие и сердце*, но казненные умирали сразу же, а певец страшно улыбался разбитыми губами. Целители пытались ему помочь, но за одну жизнь пришлось бы отдать две; а может, он отказывался от помощи - Эру знает, почему. Даэрон протянул было руку, но Берен сам опустился на колени рядом с ним. - Видишь... - на подбородок эльфа толчками выплескивалась кровь. - Видишь... Скажи Финроду - я был прав. Только сам... не надо... ее... Дай руку. Он впился пальцами в кисть человека. - Не отправляйте... в Дориат... здесь... Меч отдай ему, - Даэрон взглядом указал на Хурина, стоявшего чуть поодаль. - Он сможет... А потом отдайте, не оставляйте... Видишь, Берен, я говорил - мы похожи. Только мне больше... Повезло... Прощай. На его лице застыла пугающая улыбка. Берен осторожно разжал мертвые пальцы. Закрыл эльфу глаза и поднялся. За его спиной начинал разгораться рассвет. ...Когда она появилась меж воинов и, увидев, побежала вперед, он подумал - Нэсса. Когда стало видно наконец лицо и сияющие глаза - Варда, Берайн Светлая, спустившаяся на землю, к людям; когда упала на колени перед раненым и спрятала в ладонях лицо - Ниэнна, вобравшая в себя всю скорбь мира. Потом она тихо всхлипнула, и Берен узнал ее голос, узнал, хоть и слышал его лишь один раз, и то - в полусне...