Начнём представление!

х х х х Ко второй встрече с Куртом и Эллиоттом Блейну уже исполнилось семнадцать. Он, как обычно, стоял за прилавком в пекарне, уже готовясь к закрытию, как вдруг вошли двое мужчин. Блейн хотел уж было сказать им, чтоб приходили завтра, и поднял взгляд – на два знакомых лица, о которых мечтал уже несколько лет. Они стали старше, выше и каким-то непостижимым образом ещё красивее, а выглядели – просто безупречно. Следы беспечной юности исчезли, а им на замену пришли удивительные костюмы, дорогие украшения и искусный грим. – Ох, – пробормотал Блейн. – Боже ты мой. – После чего начал громко смеяться, ничуть не стесняясь брать их за руки, которыми они потянулись к нему через прилавок. При столь близком контакте Блейн задрожал. – Он помнит! – радостно вскрикнул Курт, поглаживая его ладонью. – Ну ещё бы, ведь мы были незабываемы, – добавил Эллиотт, повторяя те же действия другой рукой. – Я думал, что никогда вас больше не увижу, – ответил Блейн, всё ещё не в силах стереть с лица удивление от столь неожиданной встречи. – Слава и деньги не сразу к тебе приходят, – объяснил Курт. – Ну что-то типа того, – кивнул Эллиотт. – По крайней мере теперь у нас есть покровитель. И мы не так уж и плохо справляемся. – Вы... Ох, это же потрясающе! – ответил Блейн, оглядывая их с ног до головы. – Поэтому вы больше не путешествуете с труппой? – Наш любезный покровитель захотел создать дуэт, – сказал Курт. – И вот мы снова здесь. Проездом. Блейн просто не мог на них не смотреть. Даже в юности они были прекрасны, но сейчас, будучи уже взрослыми мужчинами, они заполняли всю пекарню своим внушительным присутствием, на которое семь лет назад был лишь только намёк. Теперь они были полны сил и уверены в себе, держались гордо. А Блейн... Ну что Блейн, он тоже уже не был ребёнком. Блейн чувствовал их одобрение во взглядах, которыми они смотрели на него и обменивались между собой, как бы говоря: «Смотри-ка, и он изменился». – Нам вот интересно, теперь-то ты лучше усваиваешь вино, чем семь лет назад, мм? – спросил Курт и осторожно потряс большой флягой, что нёс с собой. – Ох, – выдохнул Блейн. – Я... я ещё здесь не закончил, я... – Тогда после, – улыбнулся Эллиотт, а потом взял Курта под локоток. – На том же месте. Приходи к нам. Блейн не должен был соглашаться. Теперь у него было ещё меньше свободного времени, учитывая, что он во многом занимался семейным делом, но... Как он мог отказаться от такого предложения? – Я приду, – сказал он и почувствовал разлившееся по телу тепло от радостных взглядов своих собеседников. С течением времени его родители не растеряли своей властности, но хотя бы теперь Блейн мог заниматься после работы тем, чем захочет. Конечно, не происходило ничего такого захватывающего – Блейн просто сплетничал и играл в карты с Тиной, – но сегодня он мог надеть свои самые лучшие одежды и свободно выйти из дома, не подвергаясь обстоятельному допросу о том, куда идёт и когда вернётся. Оказавшись на месте, Блейн заметил, что его друзья немного разделись и уже наполовину опустошили флягу с вином. Раскрасневшиеся и, как всегда, дружелюбные, Курт и Эллиотт без колебаний втянули его в свой тесный круг. У Блейна дух захватывало от того, что они рядом и уделяют ему столько внимания. Ведь он был уверен, что больше их никогда не увидит. И... как бы сказать. Теперь их прикосновения были несколько другими, нежели когда Блейну было десять. Вскоре он, раскрасневшись сам и вспотев, отстранился от них, хотя каждая частичка его тела молила вернуться обратно. Вместо этого Блейн раскрыл перед ними сумку, набитую сэндвичами, на что Курт и Эллиотт громко заулюлюкали и потянули его к огню. – Хороший мальчик, – сказал Курт и поцеловал Блейна в щеку. Он покраснел и слегка запнулся, проговаривая: – Ох, м-мне было не сложно. Кожу в том месте, где его коснулись губы Курта, покалывало, а всё тело словно бы зажглось от такого интимного контакта. Эллиотт с улыбкой наблюдал за ними, а после начал передавать еду. – А теперь рассказывай. Твоя пекарня? – Моих родителей, – поправил Блейн, откусывая от сэндвича. – Но скоро мне исполнится восемнадцать, так что… да, думаю она станет моей. – Звучит так, будто ты не очень в этом уверен, – заметил Курт. Блейн улыбнулся и пожал плечами. – Да нет, всё уже решено. Пекарня переходит мне, когда я женюсь на девушке, которая по факту мой лучший друг… и никто из нас не хочет вступать в брак. – Ауч, – прокомментировал Эллиотт. – Дай-ка догадаюсь: есть кто-то другой. Блейн рассмеялся и опустил взгляд на сэндвич. – Эмм. Да, можно и так сказать. Ведь если он хотел каждую свободную минутку проводить с двумя мужчинами, которых едва знал и с которыми встречался только два раза, то можно это было охарактеризовать словом «другой»? – Это и вправду очень трагично, – с драматичностью в голосе произнёс Курт, и это, судя по всему, было у парочки какой-то кодовой фразой, потому что Эллиотт вытащил деревянную флейту и принялся играть, а Курт стал исполнять песню о потерянной любви. Они передавали флягу по кругу до тех пор, пока она не опустела, а у Блейна не закружилась голова, и потом они втянули его в свой дружный дуэт. Было здорово – сидеть вот так, просто пить и петь, несмотря на то, что у Блейна было мало опыта со всем. Под конец все удобно устроились на бревне, Блейн положил голову на плечо Курта, а Эллиотт – на его. Он задумался, почему никогда не чувствовал себя странно или неловко, будучи с этими двумя. Единственной попыткой Блейна инициировать какую-то близость с другим человеком был поцелуй с Тиной, когда они решили проверить, заискрит ли что-нибудь между ними. Всё закончилось только влажными губами и неприятным чувством в животе, больше похожим на несварение. Тина посмотрела на него, Блейн – на неё, и оба рассмеялись, покачивая головами и понимая, что друг в друге ни капли не заинтересованы. – У тебя очень красивый голос, – сказал Курт. – Совсем не такой, как у тебя. – С практикой и ты можешь совершенствоваться. Блейн пару раз моргнул. Выпив, он стал чуть медленнее соображать, а два тела, что согревали его с обеих сторон, ещё и отвлекали от мыслей. – Только если в другой жизни. – А почему не в этой? – спросил Эллиотт, прижимаясь щекой к его плечу. – Ох, – пробормотал Блейн и уставился на ночное звёздное небо. – У меня есть пекарня. И… и родители. – И это твоя мечта? – задал вопрос Эллиотт. Сердце Блейна забилось сильнее. Он не мог сказать всё, о чём думает, потому что половина из этого было глупым. Но ужасно хотел ответить, рассказать немного о себе, поэтому хорошенько задумался. – Сбежать, – наконец, открылся Блейн и перевёл взгляд с неба на своих собеседников. – И жить вашей жизнью. – Ох, да он хорош, – произнёс Эллиотт и улыбнулся Курту. – Он великолепен, – ответил Курт, глядя на Блейна. – С таким-то лицом, голосом и статью… Боже, сколько потенциала. – Ммм, ох, – запнулся Блейн и стал внимательно смотреть на собственные руки. – Не мне об этом судить. У него кружилась голова от всего их внимания. Казалось, будто Блейн угодил в ловушку между двумя очень властными, но совершенно разными хищниками, вот только… он вовсе не возражал стать их жертвой, поэтому и метафора оказалась неподходящей. – Мы были не слишком с тобой откровенны, Блейн, – признался Эллиотт. Мы с Куртом здесь не совсем проездом. И даже не на гастроли приехали. Курт положил руку на ногу Блейна, а тот изо всех сил пытался не показывать своего удивления. – Как мы уже говорили, сейчас у нас есть покровитель, который распределил все выступления на целый сезон. Мы очень заняты, а так как нас всего двое, то дел как-то… чересчур. Эллиотт похлопал его по плечу. – Так вот. Мы решили подыскать себе ученика. – Не думаю, что вас устроит кто-то из здешних мест, – подумав, ответил Блейн. Ведь нельзя было представить себе какое-либо другое место, лишённое артистизма или творчества. – Тогда мы на пару минут оставим тебя наедине с этой новостью, – хихикнул Эллиотт и обнял его за плечи. Блейн моргнул. А потом подпрыгнул на месте. – Нет. Боже мой, нет, я… нет, нет, нет, пожалуйста, не просите меня об этом, только не в тот момент, когда я не могу согласиться! – А почему не можешь? – тонким голосом протянул Курт и вцепился в его руку. Из-за этих голубо-зелёных глаз и прекрасного рта, искаженного грустью, Блейну захотелось тут же сдаться. – Ты здесь несчастен. Это очевидно. А ты заслуживаешь гораздо большего, нежели семейный бизнес, который совсем не хочешь, и жену, которую не сможешь полюбить… – Откуда ты знаешь, что я… Дорожки, что Курт проводил пальцами по его колену, словно горели. – Ох, солнышко. У нас это общее. Всё хорошо. Ладони Блейна вспотели. Он пару раз кашлянул. – Я… Эллиотт поднял запястье, и Курт сделал то же самое – они носили одинаковые кожаные браслеты, которые тут же расстегнули, чтобы показать Блейну вырезанные на обратное стороне инициалы. – Возможно, нам нельзя выйти друг за друга замуж, зато мы смогли изобрести собственные традиции. Блейн едва слышно выдохнул, а в животе что-то с силой сжалось. – Так вы состоите в браке? – Да, уже пару лет, – ответил Курт и бросил поверх головы Блейна влюблённый взгляд на Эллиотта. Их близость всегда была заметна со стороны, но Блейна удивило, насколько она возросла за последние семь лет. – Но знаешь, – продолжил Эллиотт, – мы всё никак не могли забыть нашего маленького пекаря. Как только у нас появились лишние деньги на путешествия, нам хотелось вернуться сюда и предложить тебе работу, если тебя это заинтересует. Ведь ты идеально нам подходишь. Подходящего возраста, любишь выступления и ищешь что-то новенькое. Наше предложение, конечно, не самое роскошное, но между представлениями у нас будет возможность учить тебя. Блейн всё никак не мог прийти в себя после его слов. До сих пор не мог привыкнуть к реальности происходящего. Отстранившись от них, Блейн встал, чувствуя острую нехватку воздуха и личного пространства. Курт и Эллиотт смотрели, как он расхаживает взад-вперёд около костра. Блейн смотрел, как они сократили расстояние между собой и переплели ноги и руки. Они мужья. Мужья, что совсем ничего не меняет, вот только… Блейн не знал, как постоянные разъезды с ними – ведь он будет практически жить с этими двумя – на него подействуют. Очевидно, что они были счастливы друг с другом. А если, будучи с ними, Блейн только сильнее ощутит собственные одиночество и ненужность? Но правда была в том, что если Блейн останется, то к концу года они с Тиной окажутся в ловушке – в браке, которого не желал ни один из них. И как только родители отдадут ему пекарню, которой придётся управлять до конца жизни, то захотят поднять вопрос о внуках, а Блейн и представить себе не мог… боже, да ведь он никогда не сможет. Блейн бы попытался. Он бы сделал, как ему сказали, лишь по той причине, что не видел других вариантов развития событий. Но теперь-то они мелькали перед глазами, и если Блейн не попробует ими воспользоваться, то вполне вероятно больше никогда не получит предложения заманчивее. – Если я поеду с вами, – осторожно начал Блейн, не в силах поверить, что эти слова слетают с его губ, – это ведь будет настоящим ученичеством, да? Я… я воспринимаю это предложение со всей серьёзностью, поэтому мне нужно знать, что и вы тоже. Вы и ваш покровитель. – Разумеется, – ответил Эллиотт. – Мы бы не проделали весь этот путь ради обыкновенной шутки. Блейн не знал почему вообще помышляет оставить позади восемнадцать лет привычной и устоявшейся жизни лишь после нескольких часов разговора. Но стоя перед ними и разглядывая двух мужчин, Блейн понял, что решение уже давно было принято за него. Блейн был уверен, что его судьба крепко связана с ними. Если отказаться сейчас, то всю жизнь Блейн будет жалеть о своём решении, а он так устал от этого чувства. – Мне… мне хотя бы нужно написать записку. И попрощаться с Тиной. И собрать вещи. Блейн моргнул. Боже, он только что согласился на настоящее безумие. Курт и Эллиотт тут же подпрыгнули и, взяв его за руки, крепко обняли, зажмая между собой. – Я так и знал! – Он всегда это делает, – улыбаясь, произнёс Эллиотт. – Тогда мы подготовим тележку и лошадей к поездке. Встретимся здесь через час? Блейн напоследок сжал их руки и кивнул, после чего направился в сторону деревенских огней. Написать прощальное письмо для родителей было просто – Блейн всегда мечтал выбраться из этой Богом забытой деревушки, и как бы сильно он не старался, родители бы никогда не поняли этих желаний или даже не стали прислушиваться. Теперь Блейн был достаточно взрослым, чтобы с легкостью представить свою жизнь без них. Но вот с Тиной было очень тяжело прощаться. Её отношения с семьёй были намного лучше, и даже когда он предложил ей поехать с ними (ведь Блейн не сомневался, что Курт и Эллиотт дадут добро, если она сможет каким-то образом отплатить им), Тина печально отказалась. – С тобой всё будет хорошо? – спросил он. Тина закатила глаза и улыбнулась сквозь слёзы. – Я тебя очень люблю, Блейн, но... теперь у меня хотя бы появится возможность выйти замуж за человека, который будет видеть во мне не только друга. Всё не так страшно. Но я буду по тебе скучать. Каждую свободную минутку из выделенного часа Блейн провёл с ней, а вернувшись к лагерю обнаружил, что Курт и Эллиотт уже готовы и ждут его, с поводьями в руках. Все вещи Блейна поместились в два небольших мешка, поэтому он с лёгкостью бросил их в тележку и вскарабкался поближе к двум мужчинам. – Я уже начал беспокоиться, что ты передумал, – признался Курт, обнимая его за талию. Не сомневаясь ни секунды, Блейн прижался к нему сильнее и сделал то же самое. Эллиотт с довольной улыбкой и сияющими глазами наблюдал за ними. – Ну что, мальчики. До нашего следующего выступления осталось несколько сотен километров. Оставим позади эту пыльную и невзрачную деревушку. – С радостью, – откликнулся Блейн, забираясь глубже в тёплые объятия Курта. х х х х Проблема была вовсе даже не в работе. Да, это было утомительно. Большую часть своего времени Блейн проводил с иглой в руках, зашивая, или перетаскивая коробки, или помогая Курту и Эллиотту избавляться от своих костюмов (отчего ужасно краснел, но на деле это было не так уж и весело, как на словах). Он научился делать причёски и накладывать грим. На деньги их покровителя Блейн снимал меблированные комнаты и закупал еду. Он проверял, чтобы площадка для выступления всегда была готова для Курта и Эллиотта, а иногда даже помогал рассаживать зрителей или усмирять толпу. Один или два раза в неделю ему давали уроки пения, игры на музыкальных инструментах и актёрского мастерства. Блейн жил ради этих нескольких часов, впитывая их наставления как губка – воду. Он был талантлив. Теперь Блейн это знал. А они заставляли его работать над собой, становиться ещё лучше, поэтому Блейн ни на секунду не жалел о своём решении уехать из дома. Проблема была в том, что его чувства к ним были далеки от профессиональных, что по существу можно было назвать по-настоящему жалким зрелищем. Поначалу Блейн думал, что во всем виноват Эллиотт. Именно он давал ему уроки пения, учил, как правильно дышать, стоять на сцене и показывать свои эмоции, как исправлять своим главным инструментом – голосом, пока не научится полностью его контролировать. Именно Эллиотт стоял позади Блейна, обхватив своими руками и поддерживая диафрагму, пока Блейн считал вздохи и повторял нотную азбуку. Иногда они в таком положении пели гармонию. Эллиотт возвышался над ним на несколько сантиметров – такой сильный и мудрый, настоящий мастер своего дела – и умудрялся оставаться веселым, заставлял Блейна смеяться над своими ошибками и тут же их исправлять. Он был хорошим критиком, но как бы строго не судил Эллиотт, Блейн, скорее, поддавался этому напору, а не закрывался в себе. Эллиотта было просто любить. И он был красивым. Потом Блейн решил, что виноват уже Курт, только на более глубоком уровне. Курт был слегка неуклюжим, но очень хорошо сочетал театральность и хореографию. Он был уникальной и многогранной личностью, смотрел на мир с необычной точки зрения. Курт помогал Блейну раскрыть себя, учил, как показать всем остальным свой внутренний свет, как декламировать стихи или прозу, используя при этом все свои скрытые таланты. Курт был заботливым, забавным и очень игривым, а ещё таким прекрасным, что иногда Блейну было больно на него смотреть. Было в нём что-то трудноуловимое, какая-то черта, отсутствующая у Эллиотта. Казалось, будто Курт знает несколько секретов и готов ими даже поделиться, но отказывает себе и другим, поддразнивая этим всех на своём пути. В нем присутствовала какая-то непостижимая глубина, и Блейн, будучи его учеником всего пару месяцев, влюбился по уши. Как только Курт расслабился в его присутствии, они не могли перестать касаться друг друга. Курт обожал прикосновения, любил объятия или забираться подмышку к Блейну или Эллитту, а иногда и к обоим сразу, но в самом невинном смысле этого действия. Блейну нравилось держать его в своих руках, заботиться и приносить еду, следить за гардеробом и заставлять Курта смеяться. Да, Блейн обожал быть их учеником, а все спектакли проходили на ура. Вот только ему хотелось справляться со своими чувствами хотя бы в половину так же хорошо, как с бушующей толпой зрителей или организацией мероприятия. х х х х В середине сезона крепко встал вопрос денег (а точнее: их нехватки). Они находились далеко от дома своего покровителя, приходилось очень долго ждать поступленя лишних средств, и однажды Блейн насчитал совсем мало монет, которых хватило лишь на одну маленькую комнатушку. Обычно они брали две комнаты, чтобы уместиться втроём и разложить свой груз с костюмами и бутафорией – Блейн с радостью спал со всеми тюками, потому что любил держать всё под контролем и... Курт и Эллиотт были мужьями, в конце концов. Блейн был уверен, что они не отказались бы от уединенного места. А после этого его мысли принимали совершенно иной оборот, который никому не приносил ничего хорошего. Блейн не раз видел их в разной степени обнажённости, видел их вместе, но никогда, никогда... вот так. По очевидным причинам, Курт и Эллиотт вели себя очень скромно на людях, а Блейн был чересчур вежливым, чтобы подслушивать, хотя чувствовал что-то странное каждый раз, когда они вдвоём удалялись к себе. То же ощущение не покидало его, когда в десять лет ему пришлось с ними прощаться, и когда совсем недавно они предложили Блейну стать их учеником – будто бы он должен пойти с ними, должен быть там же, где они. Временами ночи превращались в настоящую пытку, и вовсе не из-за их попыток сделать что-то, а из-за этого чувства. Блейн ощущал себя виноватым. Иногда, оставаясь с кем-то из них наедине, Блейну отчаянно хотелось броситься в крепкие объятия, прикоснуться к губам своими и... Боже, да они ведь были счастливы друг с другом. Безгранично счастливы, а кто он такой, чтобы вмешиваться, пусть даже они и наслаждались смущением Блейна на их постоянные и дружелюбные попытки флиртовать? – Здесь для двоих-то мало места, – проворчал Курт. – Нам ещё какое-то время придётся так ездить, чтобы добраться до нашего покровителя. Лишнее золото будет как нельзя кстати, – резонно заметил Эллиотт. – Блейн, отложенные на вино деньги лучше потрать на дополнительные одеяла. Я буду спать на полу. – Не говори ерунды, – ответил Блейн. – На полу лягу я. Они попытались с ним спорить, но Блейн не поддался. Своё положение в роли ученика он воспринимал, как высокую честь, а потому не боялся отсутствия почестей или каких-то удобств. Блейн, конечно же, подумал о том, что же будет после выступления, и как он сможет спать так близко, но в то же время так далеко от них? Адреналин после хорошего представления всегда кружил ему голову. Поэтому Блейн постарался поскорее переодеться в ночную рубашку до того, как Курт и Эллиотт вернутся из ванной. К тому времени, как открылась дверь, он уже удобно лёг. Блейн хорошо чувствовал запах мыла и лосьона, исходящий от мужчин, а они говорили вполголоса, вероятно решив, что он уже спит. – Ммм, иди ко мне, – прошептал Курт. Блейн услышал, как под ними скрипнула кровать. – Я ужасно устал, и мы не одни, – так же тихо ответил Эллиотт, но всё же весело рассмеялся. Подобные разговоры продолжались на протяжении месяца, и, каждый день подсчитывая деньги, Блейн понял, что им придётся существовать в такой тесной близости ещё некоторое время. Он очень ценил их сдержанность, но и понимал, что прерывает их повседневный склад жизни, а потому постоянно проглатывал чувство вины. Однажды Курт с Эллиоттом задержались на первом этаже, угощаясь выпивкой за счёт очень щедрого почитателя таланта, а Блейн решил воспользоваться свободным временем, чтобы помыться и побриться. Закончив свои процедуры, Блейн понял, что ужасно вымотался, поэтому уснул в ту же секунду, как только удобно устроился под одеялом. Пробудился он внезапно, когда Курт и Эллиотт вернулись в комнату, и то по той лишь причине, что, захмелевшие и развесёлые, они сильно хлопнули дверью об стену. Они продолжали смеяться и разговаривать, кататься по постели, а так как Блейн спал на полу в ногах, прижавшись к деревянной спинке, то чувствовал каждое мельчайшее движение. Эллиотт щекотал Курта и остановился, только когда они начали целоваться. Блейн слышал влажные причмокивания и тяжёлое дыхание. Ему стало невыносимо жарко; Блейн покраснел до кончиков ушей, а потом попытался вновь заснуть. Но это оказалось невозможным. На поцелуях они не остановились. Блейн не был уверен в том, что они делают, но различил громкий шорох одежды. В темноте и по большей части тихой комнате не было других вариантов, кроме как лежать и прислушиваться к ритмичным движениям рук и губ. А потом Курт застонал – так нежно и тихо, что Блейн поначалу решил, будто вообразил это. Жар заливал всё его тело. Несмотря на все свои усилия сдержаться, член Блейна пульсировал, отвечая на те сцены, что возникали в голове Блейна из-за активности двух мужчин на постели. – Н-не могу, – заскулил Курт, а Эллиотт быстро заткнул его поцелуем. – Давай же, – прошептал он потом, и Блейн услышал отчётливое прикосновение обнажённой кожи. Они пытались вести себя тихо, правда, как и Блейн, игнорирующий свой настойчивый стояк под ночной рубашкой. Он прикусил губу, чтобы ненароком не застонать, и с силой сжал в кулак плотное одеяло, стараясь не потянуться к члену. Курт издавал потрясающе нежные и высокие звуки во время оргазма – Блейн это услышал, а потом ещё и то, как Курт уткнулся либо в шею Эллиотта, либо в подушку, заглушая их. Потом Блейн ощутил, как кровать слегка трясётся под их телами. Его член истекал смазкой и болезненно стоял, а Блейн повернул голову и прикусил подушку. Боже, он так хотел… так хотел. – Позволь мне… – пробормотал Курт, и Блейн ощутил, как тот немного сползает вниз. – Ох, Боже, любовь моя, – выдохнул Эллиотт, а потом… раздался влажный и повторяющийся звук, тихое причмокивание, что даже Блейн, будучи девственником, ни секунды не сомневался в том, как именно Курт ласкал Эллиотта. Кровать скрипела каждый раз, когда Курт заглатывал глубже, а стоны Эллиотта очень отличались от его партнёра – они были ниже, грубее, пропитаны нежностью, – и всё это, сливаясь в единую какофонию с тяжёлым, прерывистым дыханием, сводило Блейна с ума. Он был уверен, что кончит только потому, что слышит это всё. Он начал тереться о ночную рубашку, пытая себя наслаждением и медленными толчками; смазка просачивалась через тонкую ткань и тёмным пятном очерчивала головку члена. У Блейна голова кружилась от того, как сильно он старался вести себя тихо. Эллиот кончил с громким рыком, а когда Курт отстранился, Блейн услышал причмокивание, услышал, как тот глотает, смеётся и облизывает, облизывает и облизывает, что и стало последней каплей. Он потянулся вниз, обхватил свой член сквозь ночную рубашку и принялся неистово дрочить. Хватило пары движений руки – Блейн тоже кончил, насквозь пропитывая ткань спермой и кусая внутреннюю часть локтя, чтобы скрыть, как сильно оргазм сотрясал его тело. Он кончал, кончал, кончал и кончал, и было так хорошо, что Блейн готов был зарыдать от счастья. Курт поднялся с кровати, чтобы взять влажное полотенце, а после этого осторожно перегнулся через спинку и посмотрел вниз. – Мы ведь его не разбудили? – шепотом поинтересовался Эллиотт. – Нет, он спит. Блейн не был уверен в своих чувствах, но был измотан до нитки, а поэтому уснул через несколько секунд, не дослушав их разговор до конца.