Сгорая в ней

      Громкая музыка режет по ушам, и запыхавшаяся от энергичных движений Кэролайн устало садится на стул возле стойки. Как же она благодарна Ребекке, что та, несмотря на все отговорки и сопротивление подруги, вытянула её в клуб, где можно было забыться, расслабиться и скинуть с себя непосильный груз в виде настойчивой привязанности Клауса, который, кстати, за весь вечер так и не позвонил. Тем лучше, значит он до сих пор не вернулся домой и ещё не обнаружил её пропажу.       Ещё часик.       Ну или два...       А может, пока они не выпьют всё мартини в баре. Какая разница?       Ведь сегодня Ребекка Майклсон празднует переезд Метта в их когда-то общую квартиру. Счастливая и довольная — влюблённая. По-настоящему. Не то что Кэролайн, которую заставили, вынудили и лишили свободы.       Подчинили.       — Ну и? — Ребекка садится на соседний стул и, делая большой глоток напитка, не сводит с подруги вопросительного взгляда, сканирующего и заставляющего Кэролайн опустить вдруг потухшие глаза. Ну зачем портить вечер напоминанием о Клаусе?       — Что и?       — Как долго вы встречаетесь с Ником? — Ребекка не собирается отступать, даже замечая её зажатость и нежелание разговаривать на эту тему. Всё-таки вся эта история выглядит довольно подозрительно. И вид Кэролайн... Счастливые так не выглядят.       — Недели две. Не больше.       — Ты счастлива?       Секунда... Вторая... Третья... Молчание и барабанящие по столешнице пальцы нервничающей блондинки. Кэролайн усмехается — счастлива. Даже смешно. До истерики.       — Да, Бекка, я счастлива, — она смело смотрит в глаза подруги, и та, немного подумав, удовлетворительно кивает головой. Верит и даже не подозревает, с каким трудом дались ей эти слова. — Давай, Бекс, мы пришли отпраздновать вашу совместную жизнь, а не копаться в моей.       Звон бокалов и безмерно-счастливая Ребекка.

***

      Он знает, как сходят с ума. Как разрывающее вены отчаянье подбирается всё ближе и ближе к сердцу, сжимая, кромсая и заставляя его обливаться кровью — отравленной и холодной. Такой холодной, что Клаус непроизвольно передёргивает плечами и вновь глотает горький виски, пытаясь хоть как-то согреться. Согреться без неё.       Он не отводит взгляда от яркого экрана телефона и каждые пять секунд нажимает на кнопку вызова.       Бесполезно.       Его девочка не отвечает.       Глоток...       Кнопка вызова.       Глоток...       Кнопка вызова и сухой голос, сообщающий, что телефон выключен.       И только мысли о ней не дают ему сорваться в бездну. Потому что он верит. Верит, что она вернётся. К нему. И не просто из-за страха, а из-за того, что он для неё что-то значит, пусть даже это всего лишь иллюзия, успокаивающая влюблённое сердце.       И действительно, внизу слышится шум, а затем звонкий цокот каблуков по мраморному полу, по лестнице, по коридору, ведущему в их спальню. Его девочка вернулась, и Клаус облегчённо откидывается на спинку дивана, принимая расслабленную позу и закидывая ногу на ногу. Она не должна узнать, как ему было холодно без неё.       Он не спускает с неё глаз, когда она, пошатываясь, заходит в комнату и скидывает с плеч пальто, до сих пор не замечая его, сидящего в абсолютной темноте. Пьяная и откровенно одетая. Для кого? Клаус неожиданно включает свет торшера и, облокотившись локтем о боковую спинку дивана, потирает колючий подбородок.       А холод заменяется на жар. Спокойствие — на тихо-подступающую злость, граничащую с самой настоящей яростью, вскипающей от одного вида оголённых плеч, не прикрытых этим пошлым куском ткани.       Кэролайн, привыкнув наконец к свету, пьяно улыбается и под пристальным взглядом Никлауса одёргивает платье.       — Ммм, злой и страшный Клаус, — такая смелая и развязная. Провоцирующая его и плюющая на напряжённые от злости скулы и темнеющий взгляд. — Я надеюсь, ты не скучал без меня?       — Где ты была? — игнорируя её вопрос, говорит Клаус и, всё также не меняя позы, ожидает ответа. Ему так сложно себя сдерживать. Ему так хочется сделать ей больно.       Но он не сможет.       Только не ей.       Лучше себе.       Прикушенная до крови губа и вцепившиеся в обивку дивана пальцы.       — Разве не ясно? Я развлекалась и ужасно устала. Так что, дорогой, оставим беседу на завтра, — Кэролайн разворачивается, собираясь идти в душ, но Никлаус, в мгновение вскакивает с дивана и с силой впечатывает её в стену. Прижимает своим телом и с удовольствием замечает, как насмешка в её глазах меняется на страх и беспокойство. Глупая.       Он никогда не сделает ей больно.       — Что ты делаешь со мной, love? — его голос хриплый и срывающийся, взгляд горящий и расфокусированный, дыхание глубокое и неровное. Клаус на грани. Господи, как же достучаться до неё? Что ему сделать, чтобы она поняла насколько сильна его любовь? Кэролайн пожимает плечами и собирается скинуть сковавшие её руки, но он лишь сильнее сжимает тонкие предплечья. Сильнее... Ещё сильнее...       — Клаус, мне больно, — он не замечает слёз на её ресницах, потому что внутри всё пылает. Жжёт и превращается в пепел. Выгорает.       Он сгорает в своей любви.       — Больно? Больно, sweetheart? Да что ты знаешь о боли? — он багровеет от злости и исступлённо трясёт её за предплечья, всё больше и больше пугая. — Больно — это когда тебя в упор не замечают, больно — это когда тебе не дают шанса, больно — это когда твою любовь топчут, больно — это ... Господи, да что я тебе объясняю? Ты чёртова безмозглая кукла, трахающаяся с такими же безмозглыми качками...       — Поверь, это лучше, чем трахаться с сумасшедшим придурком. Как же я ненавижу тебя, Майклсон, — Кэролайн пытается вырваться и в ужасе зажмуривается, когда кулак Никлауса взмывает вверх и обрушивается на стену позади неё. Он не ударил. Попросту не смог.       — Ты сводишь меня с ума, — Клаус кричит ей в лицо и, резко дёргая на себя, откидывает на кровать. — Лучше бы я умер, чем видел твоё безразличие. Потому что я не могу так больше. — Еле слышный шёпот на последних словах и расширенные зрачки.       И, как в подтверждение своих слов, Никлаус резко бледнеет, хватаясь за область сердца. Застывает и молча смотрит на приподнимающуюся на локтях Кэролайн, с искренней тревогой наблюдающую за каждым его движением.       — Клаус? Что с тобой?       Так больно. Внутри.       Кажется, его сердце всё-таки сгорело.