Сгорая в ней

      Он восхищался...       Её взглядом — порой задумчивым и холодным.       Её улыбкой — тёплой, но всё-таки чаще... натянутой.       Её телом — послушным и лишающим его рассудка.       Её близостью — отравляющей и, не поверите, болезненной.       Потому что счастье, оказывается тоже бывает непосильной ношей.       И порой, ночами, когда он прижимал к себе любимую женщину и анализировал их отношения, Никлаус искренне молил Бога, чтобы он помог ему избавиться от этой пугающей зависимости. Напрасно. Потому что с каждым днём она становилась всё сильнее и сильнее, и Клаус постепенно превращался в мнительного и подозрительного влюблённого, в каждом встречном рассматривающего своего конкурента.       Банальная ревность портила их только зародившиеся доверительные отношения, и Кэролайн всё чаще устраивала ссоры, которые, впрочем, всегда заканчивались жарким сексом.       Потому что, несмотря на ее холодное сердце, Никлаус всё же смог подчинить её тело, тающее в его умелых руках и принадлежащее только ему.       Ему...       Господи, разве не об этом он мечтал, болея ею столько месяцев? Разве не об этом грезил ночами, представляя Кэролайн вместо обыкновенной шлюхи, снятой им на ночь? И теперь, когда он всё же смог подчинить ее своей воле, пусть запугиванием и шантажом, Никлаус всё равно сходил с ума, даже находясь рядом с нею.       Потому что этот мир был наполнен её запахом, её стонами, её тёплом и нежными прикосновениями, пропитывающими каждую молекулу его тела и заставляющими вскипать кровь от одной лишь мысли о любимой девочке. Может поэтому Клаус и делал вид, что ничего не происходит и старался не замечать постепенно угасающий свет в ней. Угасающий благодаря ему. И из-за него.       Кэролайн, загнанная обстоятельствами и одержимой любовью Майклсона превращалась в тень. Но ведь она правда пыталась. Пыталась привыкнуть к нему и даже... полюбить его. Вот только сложно сделать это, когда он буквально душил её своим маниакальным вниманием и слишком навязчивой заботой. Будто бы... Будто бы пытаясь раствориться в ней.       А это пугало. По-настоящему.       Кэролайн опасалась его, даже несмотря на то, что она прожила с ним под одной крышей почти два месяца. Целых два месяца. Так много, особенно когда ты находишься под ненавязчивым, но постоянным контролем другого человека, знающего о каждом твоём последующем шаге. Она не знала наверняка, но догадывалась, что Клаус не изменил своим привычкам и до сих пор приказывал Стефану следить за ней.       Впрочем, скоро она убедилась в этом.       Этот вечер ничем не отличался от других — Кэролайн, сидящая в кабинете Клауса и готовящаяся к занятиям, и Клаус, устроившийся тут же на диване. Он любил просто смотреть на неё, запоминать каждую деталь любимого образа — грозную складку на лбу, когда она сталкивалась с трудным заданием, упрямо поджатые губы и тонкие пальчики, перебирающие белокурые локоны.       Ему не хватит и жизни, чтобы насмотреться на неё.       — Ты так и будешь на меня смотреть? — она не выдерживает первая и поднимает голову, бросая на Клауса гневный взгляд. Ей действительно надоело. Надоело его навязчивое присутствие. — Неужели в этом доме так мало комнат, что ты торчишь здесь со мной каждый вечер. Я устала, Клаус.       — Отчего? — он закрывает лежащий на коленях ноутбук и старается принять удивлённый вид, хоть её слова и вонзились в него словно острые иглы.       Больно.       — А ты не понимаешь? Ты душишь меня, Ник.       А теперь ещё больнее, и лицо Клауса непроизвольно вытягивается. Чёртова девчонка, которой он подарил свой мир и доверил самое важное — своё влюблённое сердце. Он молчит. Смотрит в наполненные негодованием красивые глаза и пытается справиться с нарастающей яростью.       Что ещё ей надо?       — Не отвлекайся, sweetheart, завтра у тебя экзамен по истории, — Клаус встаёт с дивана и направляется к выходу. Ему необходимо остыть и спрятаться от этого осуждающего взгляда, режущего кожу похуже бритвы.       — Откуда ты знаешь? — её вопрос останавливает его и он застывает, всё также не оборачиваясь назад. Кажется, он спалился. — Я не говорила тебе об этом.       — Ребекка. Мне сказала Ребекка, — Клаус пожимает плечами и вновь собирается уйти.       — Врёшь. Она сказала, что вы не созванивались больше недели и что ты совсем забыл её.       Только после этого Никлаус, понимая, что выкручиваться уже бесполезно, разворачивается к зло глядящей на него Кэролайн и ждёт её дальнейших действий.       Ну же...       И действительно, Кэролайн резко вскакивает со своего места и подходит к нему вплотную. Как он может следить за ней? Какое право он имеет вмешиваться в её, её, чёрт побери, личную жизнь?       — Ты жалок, Клаус.       Он передёргивает плечами, будто бы эти слова оставляют на нём обжигающий пепел, и крепче сжимает челюсти, когда Кэролайн, поддавшись злости, нахлынувшей на неё, продолжает: — Ты ме-ня ду-шишь. Ненавижу...       — Замолчи, love.       Пожалуйста.       — Да пошёл ты со своей любовью, — она и так долго терпела. Целых два месяца, шестьдесят дней, тысяча четыреста сорок часов.       Хватит.       Надоело.       — Замолчи? Замолчи? — смеётся громко и наигранно, не замечая, как Клаус в попытке сдержать себя сжимает кулаки. — Сделай то, сделай это. Тебе не надоело, Ник. Я не твоя игрушка. Слышишь? И ты не имеешь права лишать меня свободы, чёртов долбанный псих. Да ты можешь сдохнуть. Плевать. Но я больше не останусь здесь, ни минуты.       Кэролайн шипит ему в лицо и, зло толкнув его в грудь, собирается уйти. Ослеплена — яростью. Оглушена — злостью. Пропитана — ненавистью.       Никлаус успевает перехватить её за предплечье и резко дёргает на себя, заставляя развернуться. Не ожидавшая этого Кэролайн и поднятая для удара рука, впрочем, остановленная на полпути к перекошенному от страха лицу. Кажется, сегодня она действительно слишком далеко зашла.       Потому что столько боли в его глазах она не видела за всё это время.       — К...клаус, — а вот теперь появляется раскаяние от сказанных слов и понимание того, что на самом деле он не заслужил этого. Ведь он жил для неё и ради неё. Несмотря ни на её холодность, ни на её пренебрежение, ни на обидные слова, сказанные ею в припадке ярости. — Я... я не должна была. Прости.       Он тяжело дышит и молча рассматривает любимое лицо. Такое красивое. И... чужое.       Потому что как бы он не старался, она никогда не полюбит его.       А он уже устал жить одними иллюзиями.       — Наверное, ты права, love. Можешь не ждать меня, — он уходит, громко хлопнув входной дверью, и оставляя ее наедине с угрызениями совести. Кэролайн прислушивается к звукам отъезжающей машины и падает на колени, закрывая лицо ладонями и исступлённо рыдая.       Над своей поломанной жизнью.       И над его безумной любовью.