Ложная слепота

Хаус окинул его изучающим взглядом: вроде бы сонным, но Джон заметил блеснувшее в глазах любопытство. - Кто-нибудь умер? - хрипло поинтересовался хозяин дома и, дождавшись отрицательного ответа, кивнул: - Значит, я иду спать. Поговорим утром. На диване есть плед. Через минуту из спальни послышалось расслабленное сопение, и Джон усмехнулся, позавидовав четкому распределению приоритетов в жизни Хауса. Ему самому сейчас очень не хватало способности отбросить несущественное и спокойно заснуть, чтобы обдумать ситуацию утром, с ясной головой. Хаус был прав - никто же не умер, остальное могло подождать, кроме того, Джон и не собирался устраивать экстренный сеанс психоанализа на диване босса, он вообще не был уверен, что когда-нибудь расскажет кому-то о поцелуе, но в заснувшем Хаусе виделось ему что-то обидное, словно тем самым его проблемы принизили до каких-то детских шалостей, не стоящих упоминания. Джон бродил по ночному снежному Лондону до тех пор, пока щеки не перестали гореть от ярости, а губы - от поцелуя. Не отдавая себе отчета, он время от времени начинал тереть нежную кожу губ пальцами, словно пытаясь навсегда уничтожить следы, которые оставил Шерлок, но это не помогало, да и не могло помочь. Ветер и промозглый влажный снег сделали губы еще чувствительнее. Джон зарулил в какой-то тихий паб, чтобы немного согреться, зашел в туалет, оторвал пару бумажных полотенец и промокнул волосы, с которых текло за шиворот. Над узким мутным зеркалом тихо гудела желтая лампа, придавая коже нездоровый гепатитный оттенок, но губы, обычно тонкие и бледные, горели ярко. Джон знал это ощущение: он любил целоваться, он отлично это делал, и после особенно жарких ночей с наиболее страстными из его подруг в теле оставалась тягучая истома, а в губах, искусанных и пульсирующих, - трепетное тепло, напоминание и обещание. Но сейчас он отчаянно не хотел вспоминать. Если бы можно было остановиться на том моменте, когда он поднялся из кресла - из своего кресла! - когда сказал вежливые и взвешенные слова, когда внутренне подготовился к тому, чтобы уйти из старого дома, который он все еще - можно и не врать самому себе - все еще безумно любил. Ему было тяжело сохранять невозмутимость и, аккуратно одергивая свитер, он пытался скрыть дрожь пальцев, но это казалось единственно верным вариантом: развести две жизни по возможности безболезненно, не смешивать их обратно в непредсказуемый и готовый взорваться коктейль, а там, кто знает, как бы все повернулось по прошествии времени. Если бы он только мог… Но Шерлок опять не дал ему шанса. Джон не удивлялся настойчивости и упорству, которые Шерлок проявил в минувшие сутки: успеть столько всего сказать и сделать ради возвращения в свою жизнь бывшего соседа - это очень в его духе. Если бы не завершающий аккорд этого концерта, Джон мог бы счесть представление милым. Дружелюбным. Располагающим. Годы, однако, изменили Шерлока, подумал Джон, глядя на свои губы в нечетком отражении. Такой расчетливой жестокости за ним раньше не наблюдалось. Или же… просто Джон ее не замечал, потому что она всегда была направлена на кого-то другого? На Молли, Андерсона, Майкрофта? Легко прощать и закрывать глаза, когда играют не твоими чувствами, когда залезают с ногами не в твою душу, когда разоблачают не твои сокровенные тайны… Джон оторопело моргнул своему взлохмаченному двойнику и приказал забыть о случившемся. Этим он занимался и позднее, свернувшись под колючим пледом, - пытался забыть. Губы предательски горели. *** Утро началось с головной боли и звона посуды на кухне: Хаус уже встал и готовил завтрак. В рваных джинсах и светлой рубашке с закатанными рукавами он выглядел моложе, чем обычно, и двигался легче. А еще Хаус пел. Джон прислушался, не вылезая из-под пледа: пел Хаус очень хорошо и с явным удовольствием от процесса. Готовил он, насколько помнил Джон, тоже с удовольствием. Возможно ли, вдруг распахнул глаза Джон в немом изумлении, что Хаус на самом деле вовсе не такой обиженный жизнью стервец и брюзга, как про него частенько думали окружающие? Хромой калека, стареющий один, в чужой стране, без семьи и друзей, - это все было на поверхности, но несчастные люди не умеют получать удовлетворения от мелочей, которые окружают их ежедневно, несчастные люди обычно слишком озабочены своим бедственным положением, чтобы петь блюз, бросая на фырчащую сковородку полоски бекона. Эта мысль оказала целительное воздействие на нервную систему, потрепанную ночными переживаниями: улыбнувшись, Джон потянулся и встал. Голова тут же напомнила о себе глухой болью в затылке, намекая, что прогулки под снегом не пройдут даром. Боль в горле говорила примерно то же самое, хотя Джон не хотел этого слышать. Работа - вот что сейчас могло помочь ему забыться. - В ванной, над раковиной, есть зубные щетки, - крикнул Хаус, заметив шевеление на диване. Джон поднял руку в ответ, подтверждая, что понял указание, натянул штаны и решил, что без душа не обойтись. Это можно было сделать на работе, где в шкафчике всегда лежали запасные трусы, носки и футболки (с пугающей регулярностью пациентов Хауса рвало на докторов, они заливали своих врачей кровью, мочой и куриным супом, поэтому иметь несколько комплектов одежды быстро вошло в привычку). Домой возвращаться по-прежнему не хотелось, причем так сильно, что Джон опасался, как бы не пришлось снимать новую квартиру. Впрочем, от этой идеи разило дешевой мелодрамой, и Джон ее отмел как проявление слабохарактерности. - Выглядишь просто отвратительно, - радостно констатировал Хаус, когда Джон, умывшись и относительно причесавшись (чужой расческой пользоваться он не рискнул), вполз в кухню. Гудение в голове не прекращалось. - Чувствую себя еще лучше, - через силу улыбнулся он. - Пара литров кофе помогла бы. Хаус кивнул на кофеварку, предлагая решить этот вопрос самостоятельно. Пока Джон боролся с пакетом молока, Хаус положил на тарелки утреннюю яичницу с беконом и тосты. - Пластилина, который вы зовете овсянкой, у меня нет, - строго предупредил он. Джон хотел придумать остроумный ответ, но слова не шли, поэтому он просто молча сделал несколько больших глотков из своей кружки. Хаус смотрел на него выжидающе. Джон не выдержал: - Я не хочу об этом говорить. - О чем? Я ничего не спрашивал, - улыбнулся Хаус. - Я серьезно, - сказал Джон. - Спасибо за диван и плед, но я не буду обсуждать причины моего появления тут. Хаус улыбнулся еще шире и перегнулся через стол, прямо к лицу Джона. - Сутки, - ухмыльнулся он, зажмурившись на миг, будто кот на солнце. - Я думаю, что ты сам мне все расскажешь максимум через сутки. Возможно, сегодня вечером. - Хаус, вы не понимаете… - начал Джон, но оборвал сам себя: - Да что я объясняю. - Вот именно, не трать время. Доедай, и поехали на работу. *** Первым делом в Милтон-Кинс Джон отправился в отделение скорой. Элис Бойл после ночного дежурства выглядела уже не так бодро, а вишневые губы ее поблекли. В отделении было тихо и спокойно, как частенько случалось именно по утрам: ночь уже выплюнула всех своих жертв, а день еще не раскрутился. - Как твой сыщик? - устало улыбнулась она, протягивая бумаги и буквально всовывая их в руки Джону, потому что он никак не мог сосредоточиться. Это его не удивляло: спал он в лучшем случае полтора часа, задремав только перед рассветом. - Ни на что больше не напоролся ночью? Джон медленно поднял на нее глаза, чувствуя, как щеки его заливает горячий румянец. Пока он пытался понять, действительно ли был в словах Элис пошлый намек или он сам себе все придумал, она встревоженно прищурилась: - Эй, ты-то сам в порядке? Я как раз выписала наркомана с оторванным пальцем, есть свободная койка, если решишь потерять сознание. - Показалось, - подумал Джон и помахал бумажками: - Через десять минут принесу. Спрятавшись в укромном уголке, он заполнил документы на пациента Холмса, по памяти вписав номер его страховки. В графе, где следовало указать близких для экстренной связи, поколебавшись, записал Майкрофта и его телефон. Это уже не имело большого значения, потому что пациент вряд ли в скором времени мог вернуться в Милтон-Кинс, но правила требовалось соблюдать. Раньше в этой графе всегда стояло имя Джона, и горечь накатила жаркой волной обиды: Шерлок зашел слишком далеко, играя на чувствах других людей, достиг высот в искусстве манипуляции, и если для имитации собственной смерти у него действительно было железное оправдание, то этому проклятому поцелую Джон находил только одну причину - низость, эгоистичная и беспринципная. Губы опять вспыхнули, будто вовсе не собирались забывать случившееся. - Ты обещал помочь с пациентами, но сегодня ты явно не в состоянии нормально работать. Он так погрузился в себя, что не услышал шагов Элис. Она уже переоделась в свою обычную одежду. - Уходишь? - спросил Джон. - Моя смена закончилась почти час назад, ждала только тебя, - пожала плечами Элис, доставая из сумочки зеркальце и помаду. В ее голосе не было упрека, но Джону стало неловко. - Не выспался, - поделился он. - Но я все еще твой должник, если потребуюсь. - Обязательно потребуешься, а как же, - пообещала Элис. - Скоро праздники, нам потребуются все. А теперь - моя очередь спать. И она ушла. Джон оставил карту Шерлока дежурному врачу, а сам медленно побрел к своему - к их с коллегами - кабинету. Ноги налились тяжестью, как два чугунных утюга, и в лифте Джон обессиленно привалился к стене. Если дела у них все еще не было - а появись оно, Хаус тут же вызвал бы его наверх, - можно было подремать в удобном кресле часок-другой, пока не отпустит эта противная слабость, от которой подрагивали руки, а под веками словно песка насыпали. А если Лу в хорошем настроении - а так обычно и бывало - можно попросить ее приготовить горячего чаю. Лишь бы Хаус не решил потренироваться в красноречии… С чаем не задалось сразу: Джон не успел открыть стеклянную дверь, как Лу выскочила ему навстречу, чуть не сбив с ног. Улыбнувшись, как показалось Джону, немного нервно, она поздоровалась, сообщила, что скоро вернется, и, пытаясь не перейти на бег, скрылась на лестнице, проигнорировав лифт. - Куда это она? - спросил Джон сразу у обоих - у Хауса и Оливера. Первый, в своей части кабинета, смотрел на личном ноутбуке какой-то подозрительный американский сериал (акцент актеров Джону казался просто чудовищным), а второй - тоже на ноутбуке, но служебном, выделенном им на троих, - делал что-то куда менее шумное. - Я думаю, она завела себе дружка, - весело ответил Оливер, не отрываясь от экрана, - и побежала на свидание! - Где в этой дыре устраивать свидания? - возмутился Хаус, тоже не прерывая просмотр. Это был несправедливый упрек клинике: здание Милтон-Кинс отличалось современной и удобной планировкой, и Джон мог бы порекомендовать желающим парочку укромных уголков для быстрого служебного свидания. Если бы его спросили, разумеется. - В ваших медицинских сериалах они не только свидания в больницах устраивают, но и сексом занимаются, выходят замуж и женятся, собирают атомные бомбы и рожают детей, так что… - от такой длинной фразы у Джона даже немного в глазах потемнело, поэтому он сел в ближайшее кресло, напротив стола Хауса. Вообще-то это было личное кресло босса, и он не одобрял, когда на него покушались, но в этот раз он только бросил быстрый взгляд на Джона и промолчал. Стеклянная дверь между двумя частями кабинета была открыта, создавая почти полную иллюзию, что все трое в одной комнате. По крайней мере, говорить ничто не мешало. - Большинство детей рождаются в больницах, - заметил Оливер, - что в сериалах, что в реальной жизни. А Лу получила смску и не сказала мне, от кого. - И ты тут же сделал вывод, что у нее свидание? - Джон фыркнул, устраиваясь в кресле поудобнее, раз уж никто его не выгонял, и закрыл глаза. Сразу стало легче. Бормотание американских актеров сливалось в ровный усыпляющий шум, и Джон не стал сопротивляться этому снотворному эффекту. Лениво мысли его вернулись к Лу. Оливер в чем-то был прав: Лу почти ничего от них не скрывала, но если бы у нее завязался служебный роман, Джон бы узнал об этом первым. У нее просто дело, ее собственное, и она имеет полное право потратить немного времени на личные хлопоты, потому что позже, когда дело появится у команды Хауса, о личном времени можно будет забыть... Когда у них с Шерлоком было дело, он забывал обо всем на свете. Засыпающий, он дернулся так сильно, что Хаус поднял голову над экраном ноутбука, но промолчал снова, за что Джон был ему очень признателен. Он задремал опять, стараясь не вспоминать ни о Шерлоке, ни об одном из тех дел - иногда скучных, но чаще захватывающих, - которые они расследовали вдвоем. Когда он открыл глаза в следующий раз, Хаус сидел на прежнем месте, читая книгу, а Оливер куда-то исчез. В кабинете стояла приятная тишина. Головная боль словно ждала этого момента, чтобы обрушиться с новыми силами, и Джон застонал, с трудом держа глаза открытыми. Окружающие предметы подернулись багряной дымкой, теряя очертания, но где-то среди этого невнятного пульсирующего красного шума всплывало воспоминание о том, что в комнате отдыха было средство, способное помочь. Таблетки, подумал Джон, надо найти таблетки. Аспирин. Он встал, но сразу пошатнулся, чуть не упав на пол с высоты своего роста. Он не заметил, как Хаус оказался рядом с ним и вцепился сильными пальцами в плечи. - Джон, - спокойно сказал Хаус, удерживая его на ногах, - сейчас я отвезу тебя к себе домой. - Что? Зачем? - Джон попытался вырваться, но безуспешно. - Я не… не… Голова просто… аспирин… Хаус положил прохладную ладонь ему на щеку, и Джон зашипел от внезапной остроты этого прикосновения. - У тебя жар, ты болен. Сегодня я твой доктор.