Что имеем, не храним.

Извините, дорогие читатели за задержку! Диплом дописан и защищен. Теперь главы будут чаще.       Бывают дни, когда ты счастлив и нет ни нужды ни желания предаваться грустным мыслям, когда в воздухе парит лишь легкий аромат свободы и легкости. Бывают дни, когда можешь часами сидеть без движения беспрестанно что-то обдумывая, перекручивая в памяти, возвращая себя в те или иные моменты приходя к каким-то выводам для себя. А бывают такие дни, что хочется удавиться об ручку двери от обуревающей обреченности и осознания собственной беспомощности. Такие дни тяжелее всего. Они несут в себе целый ворох разрозненных эмоций, смешанных чувств и отдельных обрывков памяти. И всё это осколками грязных бутилей, ржавых гвоздей и острых сколов металлических пластин кружилось в душе, царапая и руша её изнутри, подобно смерчу.       Именно это испытывают люди, которые в один день понимают, что всё рушится, что что-то уходит, словно вода сквозь пальцы. И пытаться поймать и вернуть это обратно также легко, как и схватить за шиворот небо.       Именно это сейчас медленно осознавал Алекс, сидя в своем любимом кресле.       Уже прошла почти неделя с того утра, когда случился этот спор, затем измена, затем и секс и наконец фееричное пробуждение. Фееричное во всяком случае для блондина.       И в основном потому, что проснулся он от верного раскидывания одежды по себе любимому. Что было удивительно, так как он точно помнил, что в квартире кроме него и Криса никого не было, а уж он-то никогда бы так не поступил с ним. Он же божий одуванчик, не говоря уж о его беспрекословной любви (в последнее время он вел себя, конечно, странно, да и эта измена была странной — здесь что-то явно нечисто, но пока не до этого), да и вообще он бы скорее убился в кромешной тьме зашторенной комнаты, пытаясь что-то найти, чем, упаси Вселенная, — разбудил бы его.       В легком недоумении блондин разлепил глаза и увиденная картина превратила легкое недоумение в полнейшее и завершенное состояние шока со всеми сопутствующими последствиями. Слегка приотпавшая челюсть, остолбенение, и глаза диаметром семдесят восемь копеек.       Нет, по стене не скакали черты, на кровати не топталась, скромно потупив взор, белочка, а на диване не развалился Дед Мороз с сигаретой в зубах. Но картина представшая пред его очами — тоже была достаточно странной и непривычной.       Дома действительно никого, кроме Алекса и Кристофера, не было — но лучше бы у них всё же были посторонние. Когда блондин уже был готов что-то сказать, дар речи его окончательно покинул, как и довольно улыбнувшийся зеркалу на последок шатен.       "Что происходит, мать вашу?!       Что это вообще было? Он на полном серьезе без капли стеснения или угрызений совести разбудил меня(!), проигнорировал меня (!!), оделся в... то, во что я ему никогда не разрешал одеваться (так, держал на всякий случай, дома иногда давал поносить, но не на улице же!), и просто ушел (!!!)".       Вполне естественно, что сейчас Алекс смутно ощущал потерю, только он был непростым человеком и ни за что бы не признался в этих чувствах даже самому себе. Хотя, если уж быть совершенно честным, он лишь предчувствовал что-то плохое, даже жуткое. Предчувствовал, что это связанно как-то с ним и с Крисом, но ни понять, ни разделить это от своей злости и обиды не мог. Да, он был зол, потому что его мальчик вел себя совсем несвойственно ему! Уходил куда и насколько вздумается, одевался, как хочется, говорил иногда резко и грубо, игнорировал порой. Это злило. Но и обиды было не мало. Алекс вообще не любил, когда его игнорируют или просто так бросают в одиночестве, даже не удосужившись извиниться за измену!       Ко всему прочему, сам не осознавая этого, Алекс начинал беспокоиться. Не за себя. Его беспокоило и раздражало, что он не понимает, что происходит, что не может ничего сделать. И именно в такие моменты, он больше всего хотел, чтобы Крис, родной и мягкий мальчик был рядом.       Но где-то внутри, почти что осязаемо он начинал понимать, что что-то сдвинулось с места, что что-то изменилось. Раз и навсегда. Но гордыня всё ещё была владычицей в его сердце и он не желал ничего делать. Он не догадывался, что скоро владычице придется сильно подвинуться, если не вылететь совсем на задворки сознания. И что же придет ей на смену? И что же ему делать, тогда, когда власть сластолюбивой и самоуверенной, эгоистичной и грациозной, своенравной и величественной, но совершенно слепой к самому важному гордыни пройдет? Что будет делать он, очнувшись от цепей своей самодурки гордыни, когда её место займет куда более светлое чувство? Что он будет делать, спасаясь от совести и безысходности?       Алекс об этом не думает. Он позволяет ей властвовать в своей душе безраздельно. Но ничто не вечно.