~Включена ПБ~
Воздух был сырым и холодным. Пленник, чей силуэт скрывала абсолютная ночная тьма, сидел, прислонившись спиной к влажной стене. Он свесил голову на бок в полудреме, из-под полуопущенных ресниц смотря на слабые лучи полной луны, что была видна в небольшом окошке на самом верху его камеры. Он не знал, сколько уже здесь находился. Он не знал, чем было это «здесь», и кем был он сам. Его первым воспоминанием был образ человека массивного, даже огромного, с угрожающими своей непроходимой тьмой глазами, телосложением и внешним видом тренированного быка. Он хотел бы понять, при каких условиях они встретились впервые, при каких условиях он попал в зависимость от воли этого человека и как он вообще попал сюда? В его голове маячил белый свет, навещая сновидения каждый раз подобно надзирателям, что сторожили его за массивной дверью камеры. Он пытался вспомнить, что было до света, да и было ли что-то? Любая попытка выудить какое-либо воспоминание сопровождалась нестерпимой болью в голове и последующим ощущением засасывающей внутрь пустоты. Нельзя сказать, что он испытывал страх, ведь его испытывают те, кому есть что терять. Пленнику же терять было нечего, и даже за свою жизнь страха он особо не испытывал. Логическая составляющая его мышления, удивительно сильная, заложенная в него, видимо, уже от рождения, подсказывала, что он появился здесь не для того, чтобы умереть. Человек, из-за которого он оказался здесь, не хотел его убивать, это точно. Глядя на его мощные, даже слишком мощные для человека руки, юноша понимал, что если бы он желал его смерти, то уже давно удавил бы. У «быка» не было терпимости, это он точно понял. Насчет терпения пока ясности не было. Он покидал свою темницу только для того, чтобы оказаться в шатре своего «главного надзирателя» ради ежедневной проверки. Толпа женщин с золотыми и серебряными кольцами в губах, сновавших вокруг него с видом побитых собак и называвших «императором», смотрела на него с ужасом, как смотрят на что-то непонятное и в принципе не доступное для понимания. Они постоянно опасались за его состояние, своими словами и диагнозами вызывая у юноши приступ неприятных воспоминаний о его первой и пока что последней горячке. Эти женщины, одетые, как на подбор, в полуразорванные черные платья самого дешевого вида, то ли рабыни того человека, то ли наложницы, то ли еще кто, обхватывали юношескую голову и делали с ней что-то странное, вызывая пульсацию внутри его черепа. Он думал, что это было связано с его потерянной памятью. Самым страшным казалось то, что он не мог понять, хотели ли они ее вернуть. Возможно, наоборот. Когда они проверяли, не заболел ли он опять, ему чудилось, что он снова лежал в лихорадке, тихо зовя кого-то и не разбирая собственных слов. Жар и недомогание стали первым, что юноша почувствовал в тот момент, когда попал в это непонятное место. Одна из этих женщин — они называли себя Сестрами Тьмы — заходила к нему каждый день. Иногда она садилась рядом с ним, иногда стояла в дверях, но каждый раз их разговор затрагивал одни и те же темы. Она спрашивала, как он себя чувствует — он молчал. Приступы непонятной болезни давно отступили, поэтому говорить о такой мелочи ему казалось глупым и бессмысленным. Она спрашивала, не вспомнил ли он что-нибудь — он молчал. Разве есть смысл говорить, когда не о чем рассказывать? Раньше она кивала и говорила, что скоро вновь его навестит. Вчера, когда он потрясающе точно воспроизвел свое молчание, значение которого не поменялось, она вновь кивнула. Но теперь он услышал непривычную уху фразу «скоро ты сможешь поговорить с Императором». То ли это была угроза, то ли просто констатация факта, но желание покинуть чертово место лишь усиливалось с той же скоростью, что и острота першения его горла, так и саднившего от долгого молчания. Поговорить с Императором? Он желал не видеть его больше никогда — на этом веку уж точно. Угроза исполнилась следующим же вечером, когда его выволокли под руки два здоровенных и не совсем одетых детины, косые сажени в плечах, почти как их повелитель. Их темная кожа казалось слишком неуместной для того, чтобы ее обладатели разгуливали по той местности, в которой они находились — не так далеко на востоке виднелся огромный заснеженный горный массив, который со всех сторон окружали поля с не очень большим, но вполне достаточным для холодящего эффекта слоем снега. На улице была либо холодная весна, либо довольно теплая зима, сырая и промозглая, от которой дрожала каждая частица даже самого сильного тела, включая и тело пленника. Не так давно он с удивлением заметил, что одежда была на нем довольно теплая, будто его здоровье волновало его тюремщиков. Оказавшись на улице, юноша приступил к уже привычной процедуре: посмотрел на небо, пытаясь понять, где же было солнце. Оно выглядывало так редко, что он потихоньку начал забывать, как оно выглядело. Сегодняшний день отличался от других — солнце стояло довольно высоко на небосклоне, ближе к западу, будто смотря прямо на далекий массив гор, так, что можно было почувствовать хоть и слабое, но тепло. Оно хотя бы немного разгоняло затаившийся в мышцах и костях холод. Вторым действием было оглядеться вокруг. Камеры с заключенными вместе с шатрами императора и других приближенных располагались на небольшом холме, с которого было видно десятки, если не сотни тысяч людей, вместе составлявших армию, как он понял, Императора Джеганя. Он осмотрелся и уловил заметное движение на окраинах чудовищного по размерам скопища людей, в нескольких километрах от того места, где находился он сам. Люди прибывали, как саранча — стихийно и в неконтролируемых количествах. Он тяжело сглотнул. Где бы он ни был, он чувствовал, что выбраться было невозможно — тонны людей вокруг попросту не позволят преодолеть их. В шатре Императора, как обычно, сновало множество слуг. Как ни странно, только увидев перед собой пленника, Император рявкнул на них и других угрожающего вида мужчин, что были рядом, заставляя их быстро покинуть помещение. Юноша напрягся от такого «теплого» приема, понимая, что вместе с толпой солдафонов исчезли и те женщины, что постоянно проводили осмотры. Если не для этого, то зачем он здесь? Взгляд скользнул к столу другого мужчины, сразу же примечая кинжал, лежавший на его краю. Он почувствовал естественную для такой ситуации тягу взять в руки оружие. Но здравый смысл, все еще стучавшийся в камеру его мозга где-то в районе затылка, в миг отрезвил его. Даже если бы он находился ближе, даже если бы Император не был шире его в два раза, это все равно не дало бы никакого результата — в радиусе нескольких сот метров было слишком много людей, которые не позволили бы ему выйти отсюда живым. Хоть оружие в руках и принесло бы ему успокоение, он решил, что не будет делать этого сейчас. Возможно, в более удобной ситуации. Он не знал, почему его одолевало такое желание взять клинок в руки? Он и сам не мог дать ответа на этот вопрос. Хоть он и не помнил ровным счетом ничего, он четко знал, что в прошлом он мог держать оружие, умел это делать. Но кем он был? Трудно сказать. Может быть, он был воином, а может в детстве отец фехтовал с ним на деревянном мече — сейчас это не имело значения. Император указал рукой на обитое бархатом кресло, без лишних церемоний начиная ничем не отличающийся от прежних допрос. Юноша не принял его предложение, оставаясь стоять на прежнем месте, внимательным взглядом буравя его мощную фигуру. — Это действительно правда, что к тебе так и не вернулись воспоминания? Голос Джеганя не выдавал ни единой эмоции, но не потому, что он замечательно умел их контролировать, нет. Юноша считал, что он вообще не мог себя контролировать, и настоящий момент не был исключением. Нотки в его голосе, так и выдававшие подвох в этом вопросе, были откровеннее нагой женщины, разгуливавшей по военному лагерю. — Правда. Врать он не собирался. Он не мог ручаться за свои действия в том случае, в котором к нему смогли бы вернуться его воспоминания. Наверное, важность прошлого пересилила бы все остальное. Но сейчас, в этой проклятой дыре его сознания, скрывать ему было нечего. Он испытующе посмотрел на оппонента. Юноша не сдался и не отвел взгляд от чернильно-черных глаз другого мужчины. Смотреть в глаза бешеной собаке не так уж и трудно, когда терять жизнь не страшно. — Прошло уже несколько недель, — он подошел ближе к юноше, оставаясь стоять на расстоянии нескольких футов. Узник не собирался поддаваться на такую откровенную провокацию, и даже желание броситься на него с кулаками и начать требовать всю правду пришлось заглушить. — Боюсь, ты уже ничего не вспомнишь. Юноша ухмыльнулся. «Боюсь» никогда не было частью словарного запаса этого человека, и для того, чтобы понять это, ему хватило нескольких недель. Этот человек, считавший себя более умным и скрытным, чем другие люди, на деле был открытой и очень лицемерной книгой. — Так что я здесь делаю все это время? И какое отношение к этому имеет моя память? — сказал он довольно спокойно, удивив этим скорее себя, чем противника. Самое длинное изречение из всех, что ему довелось услышать от самого себя. — Если твоя память была не нужна тебе, то нам она не нужна и подавно. Он задумался. Что бы эти слова ни значили, ничего хорошего в них не было, это уж точно. Интересы Джеганя расходились с его интересами, и это знание укоренилось в нем еще с первого дня заточения. Уклонение другого мужчины от ответа на вопрос лишь подтверждало это. — Я имею право хотя бы знать свое имя, — парировал юноша. — Ты вправе выбрать его себе сам, — Император улыбнулся, обнажая ряд острых и крепких зубов. — Твое прошлое мешало тебе в этом. И люди, окружавшие тебя, тоже. Юноша замолчал, поджав нижнюю губу и отводя мгновение на то, чтобы осознать происходившее. Джегань играл с ним в какую-то игру — на любой вопрос отвечал размыто и непонятно, а точнее, вообще не отвечал. Император выглядел как человек, который умеет вести диалог, но сейчас он зачем-то изменил собственную тактику. — Интересно, как именно они мне мешали? Я сомневаюсь, что всю свою прошлую жизнь провел в темнице. По крайней мере, сомнение было достаточно обоснованно — он чувствовал в ногах силу, которой хватит для того, чтобы пробежать много миль без остановки, и то же самое относилось ко всем остальным частям его тела. Люди, живущие в неволе, не могут быть настолько здоровыми, об этом он догадывался. Император скрестил руки на мощной груди, лишний раз заставляя безымянного юношу усмехнуться всей нелепости его вида в нынешней холодрыге. — Они ущемляли тебя и многих других людей, насаждая свое мнение. Это те люди, после встречи с которыми ты лично просил меня лишить тебя всех своих воспоминаний о злодействах, что они творили с твоим народом, — сила его голоса нарастала, обнажая те эмоции, что возбуждала в нем эта тема. — Они пользовались тем, что досталось им от рождения, и тем, что, как они думают, позволяет им решать за тысячи других людей. — И в чем же выражались их злодеяния, кем бы они ни были? — юноша скрестил руки на груди, буквально пригвождая собеседника взглядом к тому месту, на котором он стоял. Наконец он смог зацепиться за слова мужчины и получить что-то конкретное! — С помощью магии они наслали страшное заболевание на собственную страну, чтобы запугать народ и уменьшить количество несогласных. — С помощью магии? Молодой человек задумался, припоминая значение этого слова. Что-то такое близкое, знакомое и родное. Это слово, он знал, сопровождало его по всему жизненному пути и было связано с властью и величием. Вместо того, чтобы почувствовать отвращение по подобию того, что проявлял император, он почувствовал благоговение перед этой силой, подлинного значения которой он достоверно не знал. — Да. Один из них — сильнейший маг за последние три тысячи лет, от рук которого уже погибло несметное количество людей, а другая... Другая одним прикосновением может лишить человека свободной воли, — в мужском голосе сверкнула сталь, вскрывая ту ненависть, что он испытывал к людям, о которых говорил, теперь совершенно очевидную. — То есть, я был против них, но решил лишиться своего главного преимущества — своих воспоминаний об их слабостях? И был ли я знаком с ними лично? — Нет, — отрезал Джегань. — Лишиться памяти было твоим осознанным выбором. Ты понимал, что слепая ярость заведет тебя в тупик и не позволит действовать трезво, и потому решил начать все заново. Если после двух недель в камере ты подумал, что потеря тобой воспоминаний — это наше решение, то я намереваюсь разубедить тебя в этом. Ты находился там, поскольку мы не могли позволить тебе нарушить стерильное поле твоего сознания. Тебе нельзя было видеть слишком много людей, слишком много знакомых лиц, в противном случае ты бы лишился или жизни, или разума. Недавняя лихорадка стала лишь ответом твоего организма на применение магии для таких сложных целей. — Применение магии ради того, чтобы избавиться от магии? — он усмехнулся. — Цена оправдывает средства, — Джегань подошел к письменному столу, садясь за него и позволяя взгляду оппонента вновь оказаться на его кинжале. — Кому, как не тебе это знать? После долгого молчания, юноша все же отвел взгляд от оружия. Он не до конца верил его словам, но все же это было самым разумным из всего того, что ему довелось слышать в последнее время. Пусть и не полностью, но молодой человек позволил себе поверить словам собеседника. До первого его промаха или откровенной лжи. — Я хочу услышать имена тех, кто вынудил меня пойти на этот шаг. Имена моих врагов. Император улыбнулся, даже не пытаясь скрыть свое довольство и откидываясь на спинку широкого кресла. — Эти люди сосредоточили в своих руках всю власть в Новом Мире, — его губы обнажились в усмешке, от которой похолодел бы любой, но не его оппонент. — Магистр Д’Хары и Мать-Исповедница. Ричард Рал и Кэлен Амнелл. Юноша прислушался к этим именам. Да, они точно были ему знакомы. Хорошо знакомы. Как будто выгравированы в его сознании чьей-то искусной рукой. Он посмаковал их, надеясь почувствовать что-то новое, кроме признания. Какое-нибудь чувство, которое бы указало ему на наглую ложь со стороны Джеганя. Чувство пришло. И это чувство — ненависть. Бесплодная, размытая и не поддающаяся контролю. Жгучая. Кажется, его собеседник был прав. Такое чувство вполне могло толкнуть на убийство — а ведь он не мог вспомнить ничего об этих людях! Он кивнул, задумчивый и погруженный в ту часть реального мира, что теперь была отражена и внутри него. — Хорошо, — он слегка склонил голову, с интересом глядя в глаза другого мужчины. — Хорошо.***
Последний месяц в Народном Дворце стало тихо. Практически все гости разъехались в течение недели, остатки покинули резиденцию лорда Рала за следующие семь суток. За это же время их покинула и часть д’харианской армии, включая половину Первой Когорты, которая отправилась в Срединные Земли по указанию лорда Рала. Даже старый Волшебник Первого Ранга и Гарольд Амнелл со своим отрядом отбыли вместе с войсками, чтобы помочь им во время начала военной кампании, которое приходилось на начало весны. За это время расстановка сил кардинально изменилась. Несмотря на то, что Ричард не последовал совету Никки и не воспользовался всей полнотой своих полномочий, большая часть представителей стран коалиции ответила согласием. Лишь некоторые страны, такие как Андерит и Никобарис, отказались от подписания соглашения. Никобарис отказался, прежде всего, из-за того, что их действующее правительство не могло поверить в то, что Маркус Нибрауд мог обладать магией и из-за нее попасть в лапы сноходцу. Обвинение в его смерти пришлось на долю Ричарда и Кэлен, и свою связь с Имперским Орденом их Совет по-прежнему отрицал. Ситуация с Чумой не улучшалась. Не так давно в лагере беженцев, который посещали Ричард и Гарольд, появились первые признаки начала эпидемии. Ричард направил туда лучших лекарей и сам несколько раз навещал больных, игнорируя протесты окружающих, говоривших, что он может заразиться. Кэлен же поддерживала его на свой страх и риск, но в глубине души понимала, что простой смертью от заболевания они не отделаются. Что-то подсказывало ей, что впереди было еще слишком много возможностей умереть более страшной смертью. Кэлен начала оказывать странное благоволение к Никки. Колдунья не могла понять его причину, видя слишком резкий контраст в том, как к ней относился Ричард и как — его жена. Ричард продолжал оставаться на отдалении, обращаясь к ней лишь тогда, когда было сложно найти более компетентного человека — например, в обсуждении военной стратегии Джеганя. Конечно, и об этом она не была достаточно осведомлена, но даже те крупицы информации, что у нее были, оставались довольно ценными. Никки мало что понимала, когда рано утром она оказалась разбужена стуком в дверь. Быстро нацепив на себя первое попавшееся под руку платье, даже до того момента, как нетерпеливые телохранители начали выносить дверь в ее покои, она выскочила в коридор и наткнулась на Бердину — более маленькую, темноволосую и немного более приятную версию Кары. Она довела ее до помещения, в котором находилась главная библиотека Дворца, когда Никки все же решилась спросить, куда и зачем они направлялись. — Лорд Рал уезжает. — Захотел со мной попрощаться? Бердина покачала головой в ответ на язвительное замечание Никки, списав это на то, что до нее не до конца дошел смысл сказанных слов. Отъезд их Магистра был достаточным поводом для нервного расстройства, не говоря уже о том, что путешествовать он собирался без своих морд-сит. Они миновали несколько десятков, если не сотню рядов стеллажей, прежде чем оказались около входа в другое помещение, гораздо меньше и темнее. Комнатушка была скрыта странной дверью, похожей скорее на потайной ход, замаскированный под обычную каменную стену. Зайдя внутрь, колдунья с удивлением обнаружила, что Ричард, Кэлен и Кара уже были там. Они стояли, облокотившись на высокий парапет небольшого каменного колодца, находившегося посреди круглой комнаты и являвшегося, кажется, главным, если не единственным предметом во всем помещении. Ричард и Кэлен не выглядели воодушевленными. Мать-Исповедница напрочь лишилась привычной маски и сейчас была больше похожа на обычную женщину, отправлявшую мужа на войну, чем на самую могущественную женщину во всем Новом Мире, мужем которой был первый за три тысячи лет боевой чародей. Никки оглядела собравшуюся группу с недоумением, особо внимательно смотря на Ричарда. Его лицо было абсолютно непроницаемо, и единственной эмоцией, что пытливому взгляду Никки удалось разглядеть, была тоска, причем, по вполне определенному человеку. Они с Кэлен не успели познать и минуты разлуки, а уже скучали друг по другу. Никки фыркнула про себя, не решаясь сделать этого вслух лишь для того, чтобы не вызвать негодование Ричарда. Их отношения не то что не были теплыми, а были скорее похожи на гладь замерзшего озера, безразличную и холодную. Лорд Рал и Мать-Исповедница наконец заметили присутствие Бердины и Никки. Ричард кивнул ей в простом и не отягощенном никакими эмоциями жесте, а Кэлен мимолетно улыбнулась ей. Улыбка вышла немного вялой и болезненной, но это не волновало даже саму Кэлен. Никки вопросительно посмотрела на обоих, не начиная диалог первой и ожидая хода собеседников. К ее удивлению, не успевшую даже открыть рот Кэлен опередила Кара. Ее манера, такая же недоброжелательная и раздражительная, как и обычно, сейчас присоединила к себе еще и целенаправленную едкость. — Ты едешь с лордом Ралом, — она сделала особенно явное ударение на слово «ты». Ты, но не мы. Никки не поняла, была ли направлена едкость морд-сит на Никки или на ее повелителя? В любом случае, с ее губ слетел совершенно другой вопрос. — Куда? — Она была откровенно удивлена, разве что глаза не расширились. — В Срединные Земли, — на этот раз ответил Ричард. — Мне понадобится твоя помощь во многих вещах, для которых нужен магический дар. — Почему я? — она не протестовала, далеко нет. Вопрос был задан ради интереса, даже ради состязательного. Чем она может быть более приятной для Ричарда чем те же Натан, Зедд или Верна? Со последними, она знала, Рал мог связаться с помощью путевого дневника. — Ты единственная, кто обладает обеими сторонами дара, не включая меня. К тому же, ты лучше всех знаешь Джеганя и можешь помочь в ведении военной кампании и изучении Чумы. Никки скрестила руки на груди, мимолетом взглянув на Кэлен. Она стояла, по-прежнему не изменяя своей идеальной осанке, глазами прослеживая знакомые черты лица своего мужа. Сердце Никки екнуло от одной мысли, что ситуация выглядела так, будто она занимала место его жены. — Хорошо. Вряд ли ее слова решали хоть что-то. Да и вряд ли у нее были причины отказываться. Ричард не отреагировал на ее слова, лишний раз давая понять, что сегодня он полностью принадлежал миру собственных мыслей. Только тогда, когда он обернулся в сторону мраморного колодца, Никки окликнула его. — Когда мы отправляемся? Он пожал плечами. — Прямо сейчас. В любом случае, собирать вещи у нас нет ни возможности, ни времени. Никки скептически изогнула бровь, но не посмела оторвать взгляд от Ричарда или отвлечь его, когда он поднял руки, скрещивая их в том месте, где его запястья обхватывали массивные серебряные браслеты с причудливыми узорами, выглядевшими как какие-то рунические символы. В ответ на это действие послышались звуки, похожие на те, что сопровождали водяной поток, когда он заполняет пустые трубы. Никки подскочила к колодцу, но, к своему удивлению, увидела в нем далеко не воду. Его заполняло нечто, что по цвету и консистенции напоминало ртуть. Живую ртуть. Не успел «колодец» заполниться до краев, как его содержимое начало приобретать вполне определенные очертания. Спустя несколько мгновений плавной трансформации, колдунья обнаружила перед собой силуэт женщины, абсолютно обнаженной. Судя по всему, своего внешнего вида она совершенно не стеснялась. Тому свидетельствовала ее откровенная улыбка и вполне раскрепощенная поза, горделивая прямая осанка и вздернутый подбородок. — Вы вызывали меня, господин? Как я могу вам угодить? Ее голос будто не принадлежал миру живых, настолько кристально чистым и по-детски наивным он был, усиленный в десятки раз эхом каменного помещения. По спине Никки пробежал холодок, когда она поняла, что это нечто могло в действительности и не принадлежать миру живых. По крайней мере, не полностью. — Да, Сильфида. Сильфида? Имя показалось Никки знакомым. Она была полностью уверена, что что-то слышала или читала об этом создании. Воспоминания напрочь отказывались работать на нее, поэтому она решила просто наблюдать за происходившим. — Куда вы желаете путешествовать? Я смогу доставить вам удовольствие. Никки снова взглянула на Кэлен. Она не была удивлена Сильфидой, так что колдунья сделала вывод, что та видела ее не впервые. Тем не менее, щеки Исповедницы покрылись легким румянцем, вызванным манерами женщины, образ которой то и дело поблескивал, отражая лучи магических сфер вокруг, и контуры фигуры которого периодически менялись, заставляя чудесный образ постоянно слегка менять свою форму. — В окрестности Кельтона. Ты ведь можешь нас туда отправить, не так ли? Переливающийся образ кивнул, осматривая людей вокруг. — Вас так много, — она обворожительно улыбнулась, — вы все желаете путешествовать? Кэлен, Кара и Бердина отошли немного назад, как по команде, оставляя у парапета лишь Ричарда и Никки. Колдунье захотелось выставить вокруг себя терновую ограду, чтобы скрыться от оценивающего взгляда магического создания, и желание это лишь усиливалось тем, что она не понимала, что та делала и с какой целью. — Вы оба можете путешествовать, — сказала Сильфида после того, как ее взгляд оторвался от Никки и бегло пробежался по Ричарду, который оставался ее хозяином и уже не нуждался в осмотре. — Я могу доставить вас туда, куда вы хотите. Никки оглянулась назад, разворачиваясь лишь корпусом, будто пригвожденная к месту странным созданием перед ней. Она краем глаза видела, как Ричард повернулся к Кэлен, снимая перевязь с мечом с бедра. Никки старалась не выказывать никаких эмоций, но поджатая нижняя губа выдала ее полностью, пока она наблюдала за прощанием мужчины со своей женой. Ричард вложил ножны с мечом в руки Кэлен, доверяя ей одну из самых ценных вещей в своей жизни, его неотъемлемую часть. — Береги его, — он бережно провел рукой по женскому лицу, будто пытаясь навсегда запечатлеть ощущение ее кожи под своими пальцами, — и себя тоже. — Во Дворце для меня будет вполне безопасно, — она обнадеживающе улыбнулась, пусть и не без дрожащей в ее голосе грусти прощания, — главное, чтобы с тобой все было в порядке. Он кивнул, отвечая на ее улыбку своей собственной. Никки подумалось, что он еще никогда и никому не улыбался так, как ей. К Никки подошла Кара, следом за ней Бердина. — Лорд Рал иногда ведет себя очень глупо, — Бердина встала справа от Никки, своими наивными, но при этом не по годам мудрыми глазами заглядывая прямо в душу колдуньи, — постарайся сделать так, чтобы он не убил себя сам. Колдунья фыркнула. Она внезапно поняла, что эта женщина погубила не меньшее количество людей, чем сама Никки, но при этом смогла сохранить теплоту в своем взгляде, которого иногда так не хватало и колдунье, и ее старшей сестре по эйджилу, Каре. — Лорд Рал уже почти что совершил самоубийство, оставляя нас здесь, — поспешила ответить светловолосая морд-сит, — поэтому тебе придется сильно постараться, чтобы он не попал в неприятности. Одной будет сложно. Никки обернулась в сторону другой блондинки, уже намереваясь вставить язвительное словцо в ответ, как вдруг поняла, что отвечать ей было не на что. Это был исторический момент — пренебрежение в голосе Кары заменил слабый, но ощутимый оттенок беспокойства. Конечно, морд-сит не могла сразу принять решение Ричарда, и, скорее всего, они спорили до последней капли и ее, и его крови. Тем не менее, Никки сочла это если не за признание, то хотя бы за комплимент. Она слегка склонила голову в подобии кивка. — Если не получится, то я не стану бежать от твоего эйджила. Кара усмехнулась, как бы хваля ее за догадливость. Бердина поддержала ее сдержанным смешком. Никки увидела, как напоследок Ричард губами коснулся лба Кэлен скорее в покровительственном жесте, чем в романтическом. Она напоследок улыбнулась ему своей самой уверенной улыбкой, пряча за ней тень глубочайшего сомнения, но все же выпуская его пальцы из хватки своих собственных. Рал запрыгнул на парапет, подавая руку Никки и подтягивая ее за собой. Он в последний раз обернулся, чтобы взглянуть на свою жену, которую собирался покинуть на неопределенный срок. Никки же тупо уставилась на обнаженную женщину прямо перед собой, боясь даже думать о том, что должно было произойти дальше. Ричард же был вполне уверен. Он предложил Никки сосчитать до трех, и колдунья намертво вцепилась в предплечье мужчины своими пальцами. — Один, — Сильфида смотрела на мужчину и женщину, сверкая пустыми ртутными глазницами. Колдунья помедлила. — Два, — Никки зажмурилась, еще сильнее вцепившись в руку Ричарда, — Три. Он спрыгнул с парапета и потащил ее за собой прямо в поток. Первым, что с того момента услышала Никки, было короткое «дыши» прямо внутри ее черепной коробки.