Правительница Д'Хары

      — Кэлен!       Мать-Исповедница резко остановилась посреди коридора, оборачиваясь на голос, принадлежавший одной из немногих, кто был достоин обращаться к ней не по титулу. К ней и лидеру морд-сит широкими шагами приближалась Никки, которая пыталась окончательно зашнуровать лиф черного платья прямо на ходу. Ее длинные светлые волосы оставались спутанными после сна, и это придавало облику колдуньи, и без того угрожающему, еще больше свирепости. Но когда она подошла ближе к Каре и Кэлен, которые ждали ее у изгиба коридора, те поняли, что сейчас эта женщина казалась скорее растерянной, нежели рассерженной.       — Что случилось? — обратилась к ней Кэлен, озабоченно вглядываясь в ее лицо. Кара, стоявшая по ее правую руку, выразительно выгнула брови и подбоченилась.       — Лорд Рал хотел видеть тебя у постели больного, — абсолютно серым, бесцветным тоном проговорила морд-сит, словно этим утром внутри нее умерли все проявления эмоций. Кэлен напряглась, только почувствовав оттенок голоса подруги, но все же решила не вмешиваться в их разговор.       Она догадывалась, что Кара и Ричард поссорились перед его отъездом. Вернее, это было очевидно, ведь только Ричард мог вызывать такой шквал эмоций у всех морд-сит: начиная от желания самолично прибить его за безрассудство и заканчивая тем, что любая из них бы без раздумий отдала за него свою жизнь. В сегодняшней ситуации действовало скорее первое желание, но оно было нерушимо связано со вторым: Кара хотела бы быть там же, где и ее Магистр, причем больше любой другой морд-сит.       Кэлен не могла сказать, что стремление Кары огорчало ее. Исповедница и сама без лишних сомнений поехала бы с ним, будь у нее возможность. Но даже не участие в бою, а простая поездка верхом была опасна для их нерожденного ребенка, и они оба это знали. В глубине души Кэлен была расстроена совсем из-за другого: он ушел, не сказав ей ни единого слова, и даже о том, куда он уехал, она узнала на рассвете от мертвенно бледной Кары.       — Я знаю. Одна из морд-сит уже разбудила меня и сказала это, — беззлобно и даже без сарказма ответила она другой блондинке, понимая, что та сегодня была совсем не настроена на словесные перепалки. В этом они были очевидно схожи. — Но перед этим я должна узнать, куда он направился.       Мать-Исповедница кивнула обеим женщинам на тот конец коридора, в который они с Карой изначально направлялись. Там их ждала длинная лестница, которая вела на начальные этажи.       — Пойдем. Мы расскажем по дороге, — пообещала Кэлен, и немного пройдя, они начали спуск вместе. Исповедница думала, что объяснение начнет Кара, но та упорно молчала. Она глубоко вдохнула воздух в легкие и поняла, что пересказывать все же придется ей.       — Этот человек, к которому мы сейчас идем, прибыл примерно полчаса назад, и он сильно ранен, — Никки сосредоточенно кивнула, показывая свою осведомленность. — Он утверждает, что на лагерь беженцев напали солдаты Имперского Ордена. Скорее всего, их предводитель — это тот же человек, который сбежал из дворца несколько дней назад.       — Исповедник? — уточнила Никки, и ее голос дрогнул. Кэлен остановилась посреди лестничного пролета, с тревогой наблюдая за изменением эмоций на лице колдуньи.       — Да. Тот, о котором мы говорили на собрании, — зачем-то добавила Кэлен, хотя в этом и не было нужды.       Теперь остановилась и Кара. Она стояла на несколько ступенек ниже, перекинув косу через плечо и задрав голову, внимательно изучая лица двух внезапно замолчавших женщин.       Лица всех троих были в полутьме здесь, в этом высоком каменном помещении, которое насквозь пронизывало весь дворец от его основания и до вершины, но даже самые малые изменения эмоций были заметны сквозь завесу черного и спертого воздуха. В слабом свете редких факелов Кэлен видела, как по лицу Никки пробежала тень мертвенного ужаса, как вдруг похолодели все черты ее лица и как элегантная и тонкая рука с невиданной ранее силой сжала перила.       — Он убьет его, — она не задавала вопрос, а утверждала это с полной уверенностью.       — Да, как он того и заслуживает, — осадила ее Кара, голос которой не давал ни малейшего повода сомневаться, что решение ее Магистра было правильным, как и в большинстве случаев. Пусть зачастую морд-сит и не понимала, что именно было на уме у Ричарда, этот случай был исключением. Его мотивы были кристально чисты не только для нее, но и для любого другого д'харианца.       Никки вдруг резко сорвалась со своего места и, подобрав подол длинного платья, начала спускаться, перескакивая сразу через несколько ступеней. Не прошло и доли секунды, как Кара побежала за ней ровно на той же скорости, Кэлен ничуть не отставала от нее.       Мать-Исповедница и морд-сит нагнали колдунью уже в коридоре, и Кэлен пришлось выкрикнуть имя бегущей женщины, чтобы она наконец остановилась.       — Это не должно произойти, — Никки была в состоянии неподдельного страха, таком сильном и всепоглощающем, которого Кэлен еще никогда не видела на ее лице. Женщина внутренне сжалась от отчаянности ее взгляда, но пока не поддавалась плохому предчувствию.       — Почему? — успокаивающим тоном спросила ее Исповедница. — Что случится, если он умрет?       — Поверь мне: мы все об этом пожалеем, и ты с Ричардом — больше всех.       Кэлен опустила взгляд в пол, раздумывая, что в этот раз могла скрывать от нее Никки. Они с Ричардом долгое время позволяли себе играть с ней в догадки, но при этом не требовали от бывшей Сестры Тьмы никаких объяснений, если она того не хотела. И в этот самый момент она точно так же о чем-то недоговаривала.       Мать-Исповедница не знала, какое она могла принять решение: просто отпустить ее или же позволить Ричарду совершить то, что было необходимо?       — Никки, — мягко обратилась к ней Кэлен, — он уже повинен в слишком многих убийствах, чтобы мы смогли просто позволить ему спокойно жить дальше.       — Я знаю, — она вдруг подбежала к ней положила руки на ее плечи, — но это не тот случай, когда месть станет спасением многих жизней. Совсем наоборот, — ее руки сильно сжались, причиняя тем самым заметный дискомфорт, но Кэлен продолжала слушать ее неотрывно, игнорируя неприятные ощущения. — Я совершила ошибку, не предупредив вас обоих раньше, и теперь я хочу исправить это. Прошу, Кэлен, позволь мне сделать все необходимое, пока не стало слишком поздно.       Мать-Исповедница взглянула на колдунью из-под густых темных ресниц, выкрадывая для себя хотя бы несколько секунд, чтобы отсрочить принятие решения. Помимо сложной дилеммы, что теперь занимала все ее мысли, она не могла забыть и о человеке, который ждал ее, Никки, помощи чтобы обрести шанс на спасение. Кто знал, насколько серьезно он был ранен, и мог ли помочь ему кто-то еще кроме нее?       — Отправляйся к Ричарду, — наконец решилась она, — но я опасаюсь, что раненому твоя помощь может быть нужна гораздо сильнее.       — У меня не так много времени, Кэлен, — разочарованно выдавила она, — и с каждой секундой его все меньше. К тому же, я не знаю, хватит ли мне сил и времени исцелить его в условиях заклинания Дворца.       Исповедница переглянулась с Карой, желая найти решение где-то, но уже не в своих мыслях. Лицо морд-сит было непроницаемо, но все же Кэлен уловила, что и она поддалась на уговоры Никки. В этот миг выбор стал для нее очевиден, и она подозвала одного из солдат Первой Когорты, приказав ему сопроводить колдунью до лагеря.       — Я верю, что ты успеешь, — окликнула ее Кэлен уже в дверях, пока та не ушла слишком далеко. Блондинка обернулась перед тем, как покинуть дворец, и Мать-Исповедница увидела, как на ее лице мелькнула благодарная улыбка.       Но Кэлен понимала, что ее решение было продиктовано не только просьбой Никки, но и сомнением, крепко засевшим внутри нее даже после убийства солдат Когорты. Она знала, что ненавидит Томаса и видит в нем лишь предателя и убийцу, но в ее душе оставалась не запятнанная им часть, которая отчаянно хотела верить. Верить в то, что в этом Исповеднике существовало нечто, что могло бы помочь ей простить его. И именно она, эта часть, уцепилась за слова Никки как за повод сохранить ему жизнь, пусть даже он не оправдает этот шанс.       Она, Кэлен Амнелл, позволила себе поддаться всем другим чувствам кроме чувства долга, и в ее голове не прозвучало ни одно оправдание. Возможно, теперь она в действительности лишилась рассудка, и ей стоило вовсе отойти от дел, но сейчас она должна была принять это решение. Так или иначе, это право принадлежало только ей, и она не могла его игнорировать.       Когда она и Кара продолжили свой путь, морд-сит, до этого упорно молчавшая, вновь заговорила.       — Мальчишка совсем плох, — в ее ранее бесцветном голосе теперь звучало не только сомнение, но и даже сострадание, — без магии он может и не спастись.       — Мы сделаем все, чтобы спасти его, — заверила ее Кэлен. — Нам остается верить, что для этого хватит умений лекаря.       Кара неопределенно помотала головой, и весь оставшийся путь они прошли в тишине.

***

      Меч Истины тяжелил его правую руку, пока он шел по истоптанному сотнями ног лагерю, когда-то полнившемуся другой, мирной жизнью. Его глаза же без устали выискивали необходимого ему человека.       Произошедшее было безумием. Отряд из тридцати солдат Первой Когорты, который привел сюда Ричард, был практически в полном составе, в то время как остальные его люди, которые находились здесь уже не менее месяца, были перебиты почти полностью.       Но землю усеивали тела не только сынов д’харианской земли — там было и множество трупов тех, кто пришел сюда за разрушением.       К тому моменту, когда прибыл Ричард и возглавляемый им отряд солдат, лагерь уже был разорен, в то время как имперцы были готовы праздновать победу. От отряда налетчиков осталась лишь половина, остальные же были перебиты д’харианцами в самом начале; часть жителей лагеря успела покинуть свой временный дом, заменявший им настоящий уже почти полгода. Остальные же, те, кто остался, присоединились к полотну, устилавшему уже превратившуюся в грязь землю и составленному из мертвецов.       Ричарда вела ярость Меча Истины: в каждый удар, наносимый им врагу, вкладывалась не только его сила, но и нечто, что было непостижимо для ума даже самого искушенного волшебника. Он не чувствовал боли от уже полученной им раны, он не чувствовал того, как ныли его руки от беспрестанной работы — вместо этих чувств он получал полный контроль не только над своими движениями, но и над всем окружавшим его миром. Меч давал его телу и разуму силу настолько нечеловеческую, что едва ли в нее можно было поверить.       Но ценой этой вере был один лишь взгляд. Ричард стал частью танца — Танца со смертью, настолько естественного и родного для него, насколько непостижимого для других людей. Он не знал, сколько времени находился здесь, в пылу сражения. И пусть его разум был затуманен вихрем этого танца, он все еще твердо знал, зачем был здесь. Вернее, из-за кого.       Они продвигались все глубже, в самое нутро лагеря, и Рал понимал, что отыскать здесь Исповедника будет не так просто. Солдат Ордена было настолько много, что на каждого сраженного налетчика приходились трое других, которые немедленно вступали в бой. Среди этого хаоса, составленного никому не ведомым творцом из лязга встретившегося металла, предсмертных криков, проклятий и выкрикиваний, воя ветра и брызг крови, невозможно было задуматься о поиске одного человека. Нет, этот механизм смерти, выработанный с самого начала существования жизни, работал незаметно для его же шестеренок, даже не подозревавших, что их волей управляло что-то непостижимое и далекое. Оно же запрещало обратить внимание на ценность одного человека, на одну жизнь — в этом и была вся опасность кровопролитий и войн.       Ричард стал важнейшей частью этого механизма, нанося смертоносные удары один за одним и не испытывая при этом ни малейшего укора совести. Он жаждал лишь одного: чтобы его удар наконец обрушился на человека, повинного во всем происходившем даже более, чем он сам.       В толпе показалась фигура темноволосого молодого человека, словно возвышавшегося над окружавшей его суетой. Ричард невольно задержал на нем взгляд, следя за траекторией движения его меча, когда тот летел в сердце его противника. Движения этого человека были лишены суетливости и нервозности: до этого момента он умело предугадывал последующие выпады противника и всегда был на шаг впереди него. Его лицо не выражало никаких эмоций, отражая лишь его внутреннюю уверенность в своей победе и горделивость, а в глазах словно танцевали магические огоньки, схожие с теми, что когда-то в прошлом завладели и душой Ричарда тоже. И пусть этот незнакомец держал в руках не Меч Истины, в его руках даже самое просто оружие приобретало невиданное достоинство.       Рал остановился прямо посреди поля боя, все еще сжимая рукоять Меча Истины с такой силой, что костяшки его пальцев побелели, а надпись «Истина» плотно впечаталась в его ладонь. Он слишком долго и внимательно смотрел на этого воина, но только сейчас осознал, что он, этот юнец, выглядевший едва ли не как чистокровный д’харианец, сражался с его, Ричарда, людьми, и это превосходство, горевшее путеводным огнем его личности, было направлено против них.       Справа от Ричарда просвистела стрела с черным оперением, но Искатель успел вовремя уклониться влево, чувствуя, как при этом заболел его бок, на котором теперь, он в этом не сомневался, зияла глубокая рана. Подобное упущение и риск получить еще одно ранение быстро привели его в сознание, и все его чувства, а не только зрение, теперь обострились до предела. Он сосредоточился на одном лишь человеке, от которого его отделял десяток шагов, и в его груди застыла холодная решимость.       Когда расстояние между двумя противниками было уже вдвое меньше, их взгляды невольно пересеклись, и у обоих не осталось ни малейших сомнений в том, кто был перед ними, а тем более — кем они были друг для друга.       — Рад лично приветствовать вас здесь, лорд Рал! — осклабился Исповедник, притворно салютуя. Он поставил ногу на грудь только что пораженного им д’харианского солдата, надменно вытирая кровь с меча об его одежду. Ричард стиснул челюсти, но не позволил себе большего выражения эмоций. Он заметил, что бой вокруг них стих в радиусе нескольких десятков шагов, что, скорее всего, было инициативой имперцев. Даже Бердина и Рикка, неотступно следовавшие за Ричардом и прикрывавшие его спину в этом бою, были довольно далеко, и не смогли бы защитить его при необходимости, и в этом четко угадывалась стратегическая линия его противника. Он давно ожидал его.       Впрочем, в чужой защите не было никакой нужды — Ричард находился именно там, где ему следовало быть. Наглая ухмылка юноши дала мужчине понять, что он испытывал ту же жажду боя, что и он сам.       Они оба не видели более причин для промедления. В мгновение ока противники оказались на расстоянии вытянутой руки, обрушивая друг на друга шквал ударов, точно следовавших один за другим.       Как ни странно, атаковал по большей части оппонент Искателя, делая это также ловко и уверенно, как и раньше, словно перед ним был абсолютно рядовой соперник. Его самоуверенность была вполне оправдана мастерством владения оружием, но все же Ричард не уступал ему ни сантиметра собственных позиций. Рвение соперника было точно уравновешено холодным спокойствием Ричарда.       Лязг металла сопроводил очередное столкновение клинков, которое продолжалось не более доли секунды. В следующее же мгновение меч Исповедника описал дугу, готовясь задеть бок Искателя, но второй легко отклонил его удар. Это действие было не более чем заигрыванием с соперником, но все же скорость движений юноши пока производила должный эффект, и вскоре Ричард начал отступать, пусть и на фут с каждой новой атакой, но все же.       Манера ведения боя обоими мужчинами была во многом схожа: они оба были расчетливы, техничны и упрямы, но при этом в их движениях читались одинаковые грациозность, пластичность и легкость, не свойственные никому другому. Ричард понимал, что человек, от меча которого он отклонился буквально секунду назад, защищая свое правое бедро от легкого и проворного выпада, был во многом равен ему в умении ведения боя.       Но холодная голова Искателя неустанно подсказывала бреши в поведении противника, и его решительность и самовлюбленность были одними из них. Очередной удар Томаса, направленный в плечо Ричарда, стал поворотным моментом в их бою. Ралу не стоило большого труда догадаться, что сейчас, даже не коснувшись его плеча, а лишь забрав себе внимание противника, меч вновь опишет дугу, но теперь удар будет настоящим, и направленным, скорее всего, уже в его сердце.       И в момент, когда лезвие приблизилось к его плечу на самое опасное расстояние, Ричард, твердо проигнорировавший первостепенное желание лезвием собственного меча отвести угрозу, вместо этого резко развернулся всем телом на одном месте. Время замедлилось в его восприятии, и вот, когда на остатках приложенной силы клинок Томаса направился туда, где еще момент назад была заключена его победа над Ричардом — в его сердце, Рал уже завладел преимуществом.       После чужой ошибки, совершенной за долю секунды, Искатель перешел в атаку. Его пыл, ранее скрытый за глухой обороной, теперь явился во всей своей силе. Противник не был обескуражен этими изменениями, но его лицо, на котором доселе едва ли не играла уверенная ухмылка, теперь казалось более сосредоточенным, если не напряженным.       Меч Ричарда неизменно метил в горло Томасу, заставляя того постоянно закрывать именно эту область своего тела. Такую самоуверенность, как отвлекающий замах, Ричард позволил себе лишь однажды, но Исповедник никак не отреагировал, а уж тем более не отвлекся от основных целей его противника.       Искателя вела злость, которая многократно усиливалась магией его меча. Он чувствовал, как чистая, первородная сила курсировала по его венам, как отчаянно она стучала в его висках и как сильно легкие требовали воздуха, все больше и больше. Мужчина не знал усталости, нанося каждый удар все более точно, все более ожесточенно, все более расчетливо. И пусть противник был силен, даже очень силен, в его технике не доставало одной составляющей: жажды справедливости. И в тот миг, когда она достигла своего апогея внутри Ричарда, один точный удар, в который была вложена вся сила, что только была у Искателя, решил все.       Момент — и меч вылетел из рук Томаса, мгновенно попадая в месиво, которое когда-то было землей. Конец Меча Истины упирался в кадык юноши, практически царапая его кожу. Ричард мог бы сделать это прямо сейчас — один мгновенный жест, и юноша перед ним стал бы мертвым телом, лишенным души. И все же он медлил, а его взгляд невольно встретился со взглядом Исповедника. Его глаза были темны и пусты, словно чертоги Владетеля на самой заре времен, и в них не было ни единой человеческой эмоции — ни страха смерти, ни вины, ни раскаяния. Они были так похожи на его собственные, но в то же время чувства, что отражались в них, были не похожи ни на что, что было бы связано с жизнью или желанием жить.       Однако за это кратчайшее время Ричард увидел — вернее, услышал и то, чего никак не ожидал. Где-то вдали раздавались звуки бежавшего человека, поступь которого была слишком легкой для любого мужчины, и на фоне утихавшего лязга металла это казалось чем-то невообразимым.       — Ричард! — донесся до него крик Никки, находившейся слишком далеко от обоих мужчин, но быстро сокращавшей расстояние между ними. — Прошу тебя, остановись! Тебе нельзя убивать его!       Искатель, до этого момента не сводивший глаз с Исповедника, под действием сказанных ему слов оказался неспособен к движению. У него не оставалось другого выбора, и он обернулся, лишь на долю мгновения захватывая взглядом силуэт Никки и потерянное, искаженное от волнения и страха лицо. Он был буквально пригвожден к земле его выражением.       Этой секунды, никчемной по сравнению со всем временем мира, оказалось достаточно для Томаса, чтобы попытаться сохранить свою жизнь. Он резким и сильным движением ноги выбил из рук Искателя меч, и, не даря тому ни единой секунды для маневра, схватил за горло. В то время как от силы рывка юноши мужчина потерял равновесие и рухнул на колени, за его спиной послышался крик. Исповедник словно со стороны наблюдал, как бывшая Сестра Тьмы подняла руки, собираясь остановить его. Но ничто не появилось из ее открытых поднятых ладоней: ни огненного шара, ни грома, ни молний. Она была не глупа и сама понимала, что исповедь действует гораздо быстрее, чем даже сила ее темного дара.       Томас взглянул на Ричарда Рала снизу вверх, и в его взгляде читалось торжество. Рука, сжимавшая горло, слегка ослабила свою хватку, но продолжала касаться кожи, а Исповедник поддался искушению и все же позволил и себе получить самоудовлетворение в чужой слабости. Он уверенно взглянул в лицо противнику, надеясь увидеть там страх, мольбу и ненависть, как вдруг застыл, пораженный.       Ричард Рал, хоть и стоявший на коленях, глядел прямо на Томаса, при этом не испытывая ни малейшего страха перед его силами или перед его преимуществом. В его взгляде, теперь не отягощенном магией Меча, все еще горело пламя, пусть и более хрупкое, теперь не магическое: это было пламя самой жизни, вечной и бессмертной свободы, пробившееся из самых глубин души этого человека именно сейчас, когда он был в шаге от потери собственного бессмертия — своей души. Но страх... его не было. Он был полностью выжжен в этот решающий момент.       Ноги Исповедника стали ватными от одного осознания, что подобное пламя могло погаснуть раз и навсегда. Но из-за кого? А самое главное: во имя чего? Ведь та же самая внутренняя сила, которую он чувствовал в себе все это время, которая была его голосом милосердия — свобода, которую Джегань пытался заточить в клетке, именно эта свобода, возможно, была тем, что роднило его с этим совершенно чужим человеком.       Пальцы Исповедника разжались, освобождая горло мужчины. Пусть свобода не могла жить вечно в одном человеке, но Томас не будет тем, кто сможет ее забрать. И вряд ли найдется кто-либо, кто сможет это сделать.       Он почувствовал, как камень ненависти, тянувший его вниз все это время, сорвался с края пропасти и освободил его. Не было больше Имперского Ордена. Не было больше Джеганя.       Не успел он отойти и на шаг от коленопреклоненного Ричарда, как вдруг в его глазах резко начало темнеть. Сделав полшага, он рухнул наземь, словно тряпичная кукла.       Не было больше Имперского Ордена, не было больше Джеганя. Было лишь забвение.