Включена ПБ
Окружавшее Томаса пространство двигалось со странной скоростью, по странной траектории и со странной логикой. Юноша то открывал, то закрывал глаза, благодаря неведомое существо со странным именем «Создатель», которое все так почитали в Новом Мире, за то, что в его глаза по крайней мере не бил резкий свет. Исповедник испытывал подозрения, что в этом, в действительности, не было ничего хорошего, но пока единственной действительно нужной ему вещью был покой. Мир начал замедляться: то ли у самого бытия иссяк запас сил, и ему вновь пришлось принять статичное положение, то ли разум Томаса наконец начал приближаться к своему исходному состоянию. Он вновь закрыл и открыл глаза, улавливая едва заметную разницу в насыщенности цветов того, что представало перед его взором. Завеса век все еще была непреодолимо черной, как и всегда, но только она приоткрывалась — и перед Исповедником уже представало что-то серое, покрытое правильным геометрическим рисунком. Даже не пытаясь мотнуть головой, чтобы получить лучший обзор, он сошелся со своим подсознанием во мнении, что это был всего лишь каменный пол. Если между полом и потолком еще существовала разница и если он чувствовал, как затекла его шея, значит, все уже было не так плохо: он был жив. Более того, он лежал на чем-то мягком, пусть и колючем, и покалывание, доходившее до его кожи даже через одежду, заставляло его приходить в себя еще быстрее. Что еще имело значение? Без излишней предосторожности, даже не пытаясь понять, был ли он один, Томас перевернулся на бок, при этом почувствовав, как каждый мускул в его теле заныл от этого действия. Он сел, набрал воздух в грудь и предпринял попытку подняться, непослушными руками упираясь в холодный пол. Рывок — и он стоял на ногах, оглядывая комнату и при этом стараясь не потерять равновесие. Юноше пришлось опереться на каменную стену, чтобы не упасть. Теперь Исповедник в полной мере осознал, где он находился. Четыре каменные стены без намека на окно, соломенный тюфяк возле его ног, железная цепь, намертво прикованная к кольцу на его щиколотке и что-то холодное на шее. Пальцы Томаса мгновенно прошлись от его подбородка и до ключиц, и где-то в середине он ощутил ледяное прикосновение гладкого металла. Когда он провел рукой вдоль странного предмета, ему пришлось сделать неутешительный вывод, что это металлическое нечто было составлено из одного куска, без единого сочленения, даже без единого намека на него. Он не мог знать, чем именно был этот ошейник и с какой целью его нацепили на него (быть может, просто ради потехи), но ясно было одно: он подавлял его магию, одним лишь этим делая его абсолютно безвольным. Томасу почудилось, что что-то пришло в движение слева от него. Пусть его глаза уже успели немного приспособиться к темноте, он не сразу смог разобрать, кто или что это было. Спустя несколько мгновений, когда живая сущность этих движений стала для него абсолютно ясна, он увидел белесый силуэт, с течением секунд приобретавший вполне отчетливые очертания женского тела. Юноша застыл, поняв, что это была она — Мать-Исповедница. Когда она оказалась достаточно близко к нему, ему понадобилось собрать все свои эмоции в один единый сгусток энергии где-то в глубине собственного тела, чтобы не позволить ее проницательному взгляду рассмотреть даже малейший признак эмоций на его лице. Несколько мгновений ее взгляд испытывал его, и было видно, что она ничуть не боялась смотреть прямо в его глаза. Пусть снизу-вверх, пусть его практически ничто не удерживало от того, чтобы, например, задушить ее на этом же месте, — он ничуть не пугал ее, скорее даже наоборот. Томас был в ее власти — не она в его. — Рада вновь видеть тебя в Народном Дворце, — ирония была настолько очевидна, что не было никакой нужды в ее поиске. — Боюсь, что не могу ответить тем же, — холодно ответил он, отмечая, каким низким сейчас казался его голос и как гулко он раздавался в этом помещении. Мать-Исповедница ответила на это лишь долгим взглядом, и Томас отметил, насколько сильно переменилось ее отношение к нему с момента их последней встречи. Тогда между ними мелькнуло что-то, чему было практически невозможно подобрать логическое объяснение. Он знал, что это испытал не он один — ведь она не отшатнулась от него, когда их руки соприкоснулись, не приказала своей морд-сит начать пытать его, не заточила в темницу. И пусть в тот момент Томас руководствовался странным инстинктом, который вел его к возвращению его сил, неведомым образом связанных именно с личностью Кэлен Амнелл, в их встрече было что-то личное. Что-то, что он не чувствовал ни с одной другой женщиной. — Ты пришла потешиться над беспомощностью человека, принесшего так много зла твоим людям? Она никак не отреагировала на столь фамильярное обращение, а лишь отвернулась, параллельно с этим скрещивая руки на груди. Когда их взгляды вновь пересеклись, Томас увидел в ее глазах молчаливое напряжение, по мощности сопоставимое с разрядом молнии. Будь он уязвим для ее сил, этот взгляд вызвал бы у него дрожь. Но нет. Он не собирался уступать ей даже в своих мыслях. — По большей мере, нет, — твердым голосом ответила она, отметая любой признак подобной человеческой слабости. — И именно поэтому ты не видишь здесь ни одной морд-сит. — Тогда зачем? — он вдруг ухмыльнулся. — Я думал, подобные кровавые и унизительные зрелища доставляют особое удовольствие всему Дому Ралов. — В тебе все еще есть что-то, что, боюсь, может пропасть под приступом боли от эйджила. Я не хотела бы говорить с полубессознательным телом, — на ее губах не было и следа улыбки, но Томас чувствовал, как в его собственной груди нарастал вал жуткого смеха. Он вполне осознавал, что это вряд ли был защитный инстинкт, а скорее нечто другое, поднимавшееся из темных глубин его души. Он осклабился. — Полагаю, я должен быть благодарен за это, — Исповедница склонила голову набок, с интересом наблюдая за сменой эмоций на его лице. — Так о чем же мы будем говорить? — О тебе, — она подошла к нему на шаг ближе, беззастенчиво смотря в его глаза из-под густых ресниц, и в груди у Томаса стало тесно от того, как сильно были нарушены границы его личного пространства. Их разделяла всего пара футов. — Но не о том, кто ты такой: после встречи с морд-сит ты будешь умолять их о том, чтобы они позволили тебе рассказать все, что только они пожелают, — она сделала паузу, и с губ Томаса сбежал дерзкий смешок. Кэлен снисходительно улыбнулась в ответ на его наивность. — Лично я хочу знать, зачем тебе понадобилось совершать столько убийств: ради чего? — Я верноподданный Императора Джеганя, и готов выполнить все, что он потребует от меня. Мать-Исповедница улыбнулась на его глупую, абсолютно безликую ложь. Томас сжал руку в кулак, но затем быстро расслабил пальцы, понимая, что она не поверит в подобные россказни. — Исповедники — и мужчины, и женщины, — умеют видеть ложь в других людях, но не умеют лгать сами. Я никогда не поверю, что ты — марионетка Джеганя. — Полагаю, мне стоит расценить это как комплимент. — Ты и сам знаешь, что это правда, и мне нет нужды обосновывать свое мнение. Еще во время нашей первой встречи я увидела, что ты не тот, кто готов легко лишить человека жизни. И поэтому, когда я узнала, что ты сбежал и убил около десятка солдат, признаюсь, я… — … была разочарована? — он вновь нахально ухмыльнулся, понимая, что встреча с ним задела что-то внутри нее. Но было наивно полагать, что это случилось только с ней. Она сделала один шаг назад, увеличивая дистанцию между ними и ставя на свое прежнее место лишь поток холодного воздуха. Она на миг, ровно на неподвластный человеческим глазам миг, поджала нижнюю губу, этим выдавая свое понимание его слов. Его ухмылка, очевидно, выбила ее из колеи. — Что ты имеешь ввиду? — ее взгляд похолодел, вызывая у Томаса вполне ощутимую дрожь. — То, что ты неравнодушна ко мне, Мать-Исповедница, — он сделал шаг навстречу ей, абсолютно беззастенчиво разглядывая ее лицо, каждую малейшую его черту. Она стояла на месте, ревностно охраняя свои позиции и понимая, что еще один шаг назад, и она проиграет, — и именно поэтому ты пришла сюда. Дело не в том, что ты не понимаешь моих поступков, а в том, что ты ищешь оправдание не только им, но и мне самому, даже после всего, что я сделал, — он сделал паузу. — Правда в том, что я действительно исполнял приказ Джеганя — но по собственной воле. Кэлен молча смотрела на него, вздернув подбородок. Она видела, как в его глазах начали свой темный танец какие-то неведомые ей силы. Все это вместе с его изможденным видом, беспорядочными вьющимися волосами, которые во мраке камеры казались еще темнее, чем они были на самом деле, создавало почти демоническое впечатление. Она с показной легкостью переносила его близость, которой он пытался подавить ее, не обращала внимание и на то, как его фигура нависла над ее в доминирующем жесте. Она лишь ждала продолжение его монолога, понимая, что это не мог быть его конец. — Я не помню многое из того, что происходило со мной раньше, и единственное отчетливое воспоминание — это ощущение ненависти к людям, лиц которых я даже не помню. И именно она привела меня сюда — ненависть. Но ты не имеешь права винить меня: и ты, и твой муж убили не меньшее количество людей, чем я сам. Его рука легла на ее плечо, затем быстро скользнула вверх по шее и, наконец, оказалась на ее щеке. Кэлен внутренне сжалась, но сохранила внешнее самообладание. Она понимала, что Нида была неподалеку от входа в камеру, но, даже при всем желании, она бы не успела появиться вовремя, если бы Томас решил причинить ей вред. И уже в следующее мгновение он схватил Кэлен за локти и повернулся на месте, меняя их местами, так, что он преграждал ей путь к выходу. Пара шагов, и женщина оказалась прижата к стене сильным телом юноши. Резкое столкновение с твердой поверхностью выбило весь воздух из ее легких, а глаза широко раскрылись в удивлении, когда его губы вдруг накрыли ее в жесте, лишь отдаленно напоминавшем поцелуй. Он требовательно смял ее губы, настолько властно и грубо, что Мать-Исповедница едва не задохнулась от подавлявшей ее силы. Это не был простой акт доминирования или подавления, не внезапная проверка на трусость. Это было что-то, в основе чего лежал не разум, а нечто более глубокое, эмоциональное. Более темное. Женщина постаралась оттолкнуть его руками, но он лишь сильнее вдавил ее в стену своим телом. Его руки крепко обхватили ее талию, а пальцы впились в ребра, вызывая боль. Кэлен сжала губы и отвернула голову, хватаясь за его предплечья и оставляя кровавые полосы своими ногтями, но не смогла пробить себе путь к свободе. Тогда она яростно обернулась в его сторону, гневно сверкая зелеными глазами. Он поймал ее взгляд, и они долго и неотрывно смотрели в лица друг другу, словно два каменных изваяния. Исповедница упрямо сжала челюсти, чувствуя, как его ладонь почти по хозяйски легла на ее бедро, с силой впиваясь в него, а в ее горле застыл немой крик. К ее счастью (или несчастью?) она не задержалась там, а вместо этого поднялась к ее плечам, затем к открытой шее, такой беззащитной в его руках. В конце этого маневра, во время которого дыхание женщины стало совсем неуловимым для чужого взгляда, его рука легла на ее живот, и теперь Кэлен напряглась, словно натянутая струна. В ее взгляде проскользнул страх, который Исповедник совершенно не ожидал увидеть, и это явно обескуражило его. Томас остановился, как вдруг на его лице выросла ухмылка. Исповедница почувствовала, что ее гнев, подогреваемый бессилием, достиг своего пика. В этот миг она действительно была готова убить его. Она резко схватила его за шею, и улыбка Томаса превратилась в оскал. — Хочешь исповедать меня? Пальцы Кэлен сжались на его горле еще сильнее. Она холодно отметила, как быстро под ними пульсировала артерия. Пусть он мог контролировать свое лицо и свой голос, с сердцем все не могло быть так просто. — Убери руку, иначе я разорву тебе глотку, — почти прошипела она. Прошла одна тяжелая минута, две. К ее удивлению, он повиновался. Кэлен смогла сделать поверхностный вдох, когда рядом с ней возникло свободное пространство. — Что ты пытался доказать этим, Владетель тебя побери? — разочарованно воскликнула она, с силой ударяя его в плечо кулаком и покидая плен его рук, при этом даже не пытаясь скрыть свое презрение. Когда между ними был десяток футов, она обернулась, напоследок окидывая взглядом его фигуру. Он стоял, отвернувшись от нее, опираясь рукой об стену, абсолютно неподвижный. Он не стал спрашивать, что будет с ним дальше. А она решила оставить его в неведении, убивавшем не хуже самой опытной морд-сит. Когда она вышла из камеры, на ходу кивая Ниде, надежда на лучшее в этом человеке, Исповеднике, погибла. То предчувствие, что связывало ее с ним, утратило значение. Он уже был мертв, пусть и в ее мыслях.***
Только Кэлен оказалась в своих покоях, она сразу же попросила служанку наполнить для нее теплую ванну. Исповедница села на кровать, молчаливо ожидая того момента, когда она будет готова, и только сейчас поняла, что на улице вновь бушевал дождь, крупные капли которого бились о стекло словно в апогее отчаяния. Она тяжело вздохнула, понимая, что такая погода могла сильно задержать Ричарда, Никки и Бердину на их пути домой. Когда служанка окликнула Мать-Исповедницу, говоря, что все было готово, она поблагодарила ее и, взяв в руки первое попавшееся полотенце, прошла в ванную комнату. Только выскользнув из платья, женщина поежилась под неприятным касанием холодного воздуха, и вся ее кожа покрылась мурашками. Она как можно скорее шагнула в теплую, почти горячую воду. Кэлен села, подогнув под себя ноги, и взяла ленточку, лежавшую на столике, с ее помощью кое-как собирая волосы негнущимися пальцами. Закончив с этим, Исповедница подняла с того же столика флакон с лавандовым маслом и недолго повертела его в руках, наблюдая за движением фиолетовой жидкости в окружавшей ее стеклянной клетке. Она капнула несколько капель масла в воду, надеясь, что это поможет ей немного расслабиться, и только после этого смогла лечь в ванной, закрывая глаза. Она погрузилась в собственные мысли, думая о том, что произошло в камере Томаса буквально полчаса назад. Она нещадно бранила себя за то, что поддалась эмоциям и позволила себе подобную оплошность, придя к нему без сопровождения Кары или даже Ниды, глупо полагая, что он не посмеет причинить ей вред. Она ведь даже не подумала о том, что сказал бы ей Ричард. Если бы ее муж узнал о том, что сделала Кэлен, он бы, без сомнения, был разгневан. Если бы он узнал о том, что сделал Томас, он бы, без сомнения, убил его, невзирая даже на слова Никки. Лицо Исповедника не покидало ее сознание. Раз от раза она все больше убеждалась в том, что оно казалось ей знакомым, но сейчас, именно в эту секунду, всем, к чему сводились ее мысли, были его унизительные прикосновения, которые сами по себе были олицетворением предательства Кэлен. Воспоминания о них вызвали у нее судорожный вдох. Она страшно хотела стереть с себя следы его пальцев, его губ, а потому бездумно схватила со столика губку и принялась яростно тереть свое тело, словно это могло помочь ей избавиться от призрака его прикосновений, исключить его из своих мыслей. Она допустила ошибку. Это все была ошибка. Она вспомнила, какое оцепенение напало на нее, когда он коснулся ее живота. В тот миг ей было по-настоящему страшно, но не за себя. Одна лишь мысль о том, что он мог навредить их с Ричардом ребенку, подействовала на нее подобно разряду молнии. Это был почти животный инстинкт, совершенно неосознанный — во что бы то ни стало защитить драгоценную жизнь внутри нее. Сейчас, когда исчезли боль и слабость, сопровождавшие Кэлен практически всю ее беременность, она успела почти забыть о своем положении, и единственным напоминанием о нем было лишь множество новых платьев, которые не должны были подчеркивать ее фигуру. Но она понимала, что с ней произошло что-то, что затрагивало не только ее тело. Что-то гораздо большее. Она обхватила себя руками под водой, кончиками пальцев касаясь своего округлившегося живота. Только сейчас Исповедница поняла, насколько сильно она успела полюбить ее, эту хрупкую жизнь, что она несла, даже несмотря на то, как сложно ей было примириться с ее существованием с самого начала. Кэлен склонила голову набок, слегка улыбаясь. Возможно, она все же была обязана Томасу за столь важное осознание. Она лежала в том же положении, обняв себя руками, когда в соседней комнате за кем-то тихо закрылась дверь. Кэлен немного напряглась, выжидая мгновение и прислушиваясь к звуку шагов. Ей не составило труда понять, что эти шаги, абсолютно спокойные, были слышны лишь благодаря усталости человека, которому они принадлежали, и они не могли быть вестниками чего-то плохого. Более того: она точно знала, кому они принадлежали. Кэлен аккуратно встала, придерживаясь за бортик ванной, чтобы не упасть, и быстро обернулась в предварительно подготовленное большое полотенце. Она мгновенно вдела ноги в мягкие домашние туфли и пошла к двери, ведущей в спальню. Ричард не успел даже опомниться, как вдруг руки его жены обвились вокруг его шеи, и она приподнялась на носочках, чтобы их лица оказались на одном уровне. Кэлен запустила руки в его влажные после дождя волосы, притягивая к себе и порывисто целуя в губы, словно сейчас одно лишь это действие отделяло ее от безграничного счастья. И пусть поцелуй длился лишь несколько секунд, мужчине показалось, что именно ради них ему стоило пережить этот день. Ричард обнял ее в ответ и одной рукой прикоснулся к волосам, все еще собранным атласной лентой. Когда он слегка потянул за нее, вьющиеся локоны рассыпались по ее плечам и спине темным каскадом, и мужчина запустил в них свои пальцы, перебирая мягкие пряди. Она положила голову на его плечо, и ему показалось, что его жена вот-вот начнет мурлыкать от удовольствия. Рал слегка усмехнулся и оставил долгий поцелуй на ее шее. — Я тоже рад тебя видеть. Он почувствовал, как ее губы изогнулись в мечтательной улыбке. Через несколько минут она отстранилась от него, но только для того, чтобы внимательно оглядеть его. — Ты мокрый насквозь, — наконец заметила она. — Ты тоже, — шутливо возразил он. Кэлен слегка усмехнулась, понимая, что в его словах крылся явный намек. Несколькими ловкими движениями она отстегнула его плащ и закинула на изножье кровати, которое, к счастью, находилось совсем недалеко, а затем обеими руками выпустила рубашку из его штанов. Ричард поднял руки, позволяя ей снять ее с себя. Когда взору Кэлен стала доступна вся верхняя часть его тела, мужчина увидел, как ее взгляд сфокусировался на ране, отчетливо видной на его боку. За время, проведенное в пути, он успел привыкнуть к той боли, которой она отдавала. Когда Кэлен оказалась рядом, все произошедшее до этого стало и вовсе неважно. — Ричард, — она взяла его за локоть и посадила на постель, заставляя отвести правую руку. Наклонившись, она начала осматривать ранение, при этом все еще придерживая полотенце на своей груди, — почему ты не сказал, что тебя ранили? Кэлен показала чудеса ловкости, когда, еще не закончив говорить, начала стаскивать с него сапоги, и при этом то одной, то другой рукой она периодически поддерживала сползавшее с нее полотенце. В конце концов, она просто швырнула снятые сапоги куда-то под стол. Теперь на нем из одежды были только штаны, а его босые ноги касались мягкого ковра. Если так она хотела пресечь любую попытку к бегству, то она, определенно, выбрала правильную тактику. — Это пустяк. Я успел забыть о ней. Кэлен склонила голову, своим выразительным взглядом давая понять, что она не была согласна с ним. Рана была не слишком обширной, но достаточно глубокой, и Исповедница вздохнула с облегчением, понимая, что, окажись она немного левее, Ричард был бы в гораздо худшем положении. — Похожий «пустяк» чуть не убил того мальчика из лагеря. Я лучше позову Никки, — она выпрямилась, но Ричард остановил ее, беря за руку. — Нет нужды. — Но Ричард, она слишком глубокая, чтобы оставлять ее в таком виде, — возразила она, толком не понимая, почему он отказывался от помощи колдуньи. Впрочем, его жена знала, что, если он уже решил что-то для себя, его было практически невозможно переубедить, а потому она решила зайти с другой стороны: — Нужно, по крайней мере, наложить швы. Если ты не хочешь, чтобы этим занялась Никки, то как отнесешься к моей помощи? — Ты хочешь сказать, что ты умеешь накладывать швы? — теперь он явно подначивал ее. — Да, — она наклонилась к нему, кладя руки ему на плечи и уже не поддерживая ими полотенце, из-за чего материя немного сползла. Эта маленькая деталь не укрылась и от Ричарда, который все же старался игнорировать представшую перед ним картину, делая вид, что не сводит глаз с ее лица. Ему пришлось приложить довольно много усилий, чтобы не попытаться самостоятельно избавить ее тело от этой ненужной вещицы, — и если ты не будешь дразнить меня, я сделаю все аккуратно и быстро. Когда он кивнул, Кэлен направилась к прикроватному столику, отыскивая там иголку и нитку, а потом исчезла в коридоре, разделявшем спальню и кабинет. Через несколько минут она вернулась с кусочком ткани и бутылкой чего-то крепкого и, присев перед Ричардом, ловкими движениями начала промывать его рану. Как только она прикоснулась к ней, он был на грани того, чтобы зашипеть от объявшей его боли. — Я даже не буду спрашивать, что в бутылке, — глухо отозвался он. — Лучше не искушай себя, — она подмигнула ему. — В Народном Дворце нет плохого алкоголя. Он не успел опомниться, как она поставила бутылку на столик. Протерев иголку, чтобы обеззаразить ее, Мать-Исповедница ловко вдела в нее нитку и направилась обратно. Теперь она сидела рядом с ним на постели, внимательно оглядывая рану и пытаясь понять, где ей следовало начать. Процедура наложения швов была определенно не самой любимой из тех, через которые Ричарду случалось проходить, но мысль, что рядом с ним была Кэлен, а не кто-либо еще, действовала успокаивающе. Когда очередной стежок оказался больнее других, мужчина слегка поморщился, вызывая у нее виноватую улыбку. — Извини. Швейной иглой не очень удобно шить кожу. — Все в порядке, — он отвел свободной рукой прядь ее волос, перевалившуюся через плечо. — Лучше скажи, где ты научилась так умело делать это. Кэлен мягко улыбнулась, не отвлекаясь от своей работы. — В юности я много путешествовала по Срединным Землям, и почти все время со мной был приставленный ко мне волшебник, Гиллер. Он, хоть и казался серьезным с виду, на деле часто попадал в неприятные ситуации, — Исповедница выразительно посмотрела на Ричарда, этим взглядом давая понять, что он не сильно отличался от ее старого знакомого, — поскольку в пути с нами не было никого, кто мог бы позаботиться о подобных вещах, мне пришлось научиться этому самой. Поэтому, если ты когда-нибудь усомнишься в том, что я сумею зашить рану даже рыболовным крючком, я буду вынуждена огорчить тебя. — Хорошо, — он низко рассмеялся, — я вполне осознал, что мне не стоит тебя злить. Она уже заканчивала, и теперь ей осталось лишь связать и затянуть концы нитей, затем подрезать их. Сделав это, она отнесла все принадлежности обратно, предварительно промыв их и оставив сушиться на столе. Когда она вернулась к нему и села рядом, Ричард увидел, что она была чем-то встревожена. — Скажи, — неуверенно начала она, — эта рана… кто ее нанес? — Кажется, это была пролетавшая мимо стрела, — он пожал плечами, показывая то, насколько незначительным был этот факт. — Если ты подразумевала Томаса, то нет: он не имеет к ней никакого отношения. Этот юнец всего лишь пытался исповедать меня. Кэлен удивленно взглянула на его лицо, отмечая, что сказанные им слова ничуть не изменили выражение его лица. Для него это не было откровением. Ричарду стало понятно, что упоминание одного лишь имени Исповедника почему-то удручило Кэлен настолько, что следующие несколько минут она провела полностью погруженной в саму себя. Признаться, любая новая подробность, касавшаяся его личности, настраивала Рала на нарушение запрета Никки. — Хорошо, что он больше не на свободе, — только и сказала она, покинув свои мысли. Ричард лишь кивнул, запуская пятерню в волосы и взъерошивая их. Между ними повисло недолгое молчание, и теперь Кэлен решилась задать второй интересовавший ее вопрос. Рал понимал, что между ними стояло очень много вещей, которые они должны были обсудить, но для всего было необходимо свое время. — Почему ты был против того, чтобы Никки вылечила тебя? — она подсела ближе к нему и положила голову ему на плечо, кончиками пальцев водя по натруженным после недавнего боя мышцам. — Я бы предпочел, чтобы она не попадалась мне на глаза несколько дней, — его голос отдавал холодом. — Я зол на то, что она утаивает от нас — от меня — важные для твоей безопасности вещи. Кэлен кивнула, но не слишком уверенно. Ее сердце пронизало внезапное сочувствие к Никки. — Она не желает нам зла, Ричард. Тебе не стоит так реагировать на это. — Возможно, но о неприкосновенности этого ублюдка она могла сказать и раньше. Так или иначе, в ближайшее время ей стоит верно расставить приоритеты, и я не собираюсь мешать ей в этом. Исповедница не стала возражать ему, надеясь на то, что в скором времени он остынет и простит бывшую Сестру Тьмы. Кэлен неохотно поднялась с постели, собираясь направиться к шкафу, чтобы, наконец, одеться, но Ричард остановил ее одним легким движением, беря за руку. Он привлек ее к себе, и она оказалась стоящей между его ног, все еще прижимая давно высохшее полотенце к нагому телу. — Ты куда-то собралась? — он улыбнулся абсолютно обезоруживающе, глядя на нее снизу-вверх. Кэлен обхватила его лицо руками и, склонившись, быстро поцеловала его, но когда она вновь попыталась отстраниться, его руки легли на ее бедра, не позволяя сделать ни шага. — Мне нужно переодеться. — Я так не считаю. Кэлен усмехнулась, ловя его лукавый двусмысленный взгляд. — Ты не спал большую часть ночи, Ричард. Тебе необходимо отдохнуть. Мужчина кивнул, но вместо того, чтобы спокойно лечь на постель, он обхватил руками ее талию, и, притянув к себе, усадил на колени. Когда он зарылся лицом в сгиб ее шеи, она обвила его плечи одной рукой, а другую положила ему на голову, гладя по почти высохшим волосам. Прикосновения ее мужа не имели ничего общего с прикосновениями Томаса, и ее тело быстро покинуло первое оцепенение, когда она вновь почувствовала, вернее, в полной мере осознала это. На ее душе стало тепло, и сердце в груди начало биться медленно и мерно, словно самая древняя песня о любви. — Останься со мной, — глухо попросил он ее, не покидая своего убежища — ее объятий. Ему и правда хотелось спать: долгая, промозглая и холодная дорога, тяжелое сражение и риск быть исповеданным действительно выжали из него все силы. Но если сон означал отстранение Кэлен, он был готов вовсе отказаться от него. — Конечно. Внутри он знал: она осталась бы в любом случае. После месяцев разлуки у них обоих не было более сил держаться на расстоянии. Ричард опустился на свой здоровый бок, все так же держа ее в своих руках и не разбивая объятий. Впервые за весь день он с удовольствием протянул уставшие ноги. Только когда он понял, что Кэлен было так же удобно, как и ему, он расслабленно закрыл глаза. Уже в полусне он почувствовал, как она свободной рукой стянула с себя полотенце, и ощущение мягкости материи заменил бархат ее чистой кожи. В следующее же мгновение их обоих, словно защищая от внешнего мира, накрыло одеяло, и почти в материнском жесте Кэлен поцеловала его в макушку. Он провалился в сон.