***
— Леса?! Как это понимать — в леса?! — едва ли не взвизгнул мужчина, стоявший лицом к лицу с одним из д’харианцев, наводнивших город в этом году. Сегодня этот самый каноничный д’харианец, как и во все остальные дни, выглядел подобно легенде, сошедшей со страниц какой-нибудь древней книги с ссохшимися желтоватыми страницами: облаченный в свои внушительные доспехи, высокий мужчина с короткими волосами, шрамом поперек щеки и тяжелым мечом наперевес, он вызывал благоговейный страх у каждого, кто смотрел на него. У каждого, кроме другого мужчины, стоявшего напротив него — купца, если точнее, которому крайне не хотелось покидать свою обустроенную лавку прямо в Королевском ряду, в самом центре Эйдиндрила. Лавочка эта, надо сказать, соседствовала с одним из самых роскошных дворцов, который раннее принадлежал принцу Файрону, а ныне — королю Галеи и его жене. Дворец этот пустовал уже больше полугода, но, тем не менее, это никак не уменьшало гордость купца. Чувство собственного достоинства было раздуто в нем настолько, что он буквально остался последним, кто еще не покинул площадь, тогда как все его богатые клиенты и клиентки давно позволили отвести их в безопасное место. — Я не могу оставить лавку! Кто знает, что эти имперские мародеры сделают с ней! — его пухлые щеки тряслись от гнева. — И что же, ты предлагаешь нам вывезти отсюда все имущество? — стоявшая за ним женщина, его жена, облаченная в роскошное платье из темно-фиолетового шелка, устало вздохнула, качая головой. Ребенок лет восьми переводил взгляд с одного родителя на другого и, к своему же счастью, не очень-то понимал, что происходит. За купеческой четой выстроилась целая толпа слуг и рабочих, которых было не меньше десятка, и у всех на лице было написано лишь одно слово: утомление. Как заметил сержант, все это время бдительно следивший за ситуацией, толпа эта, в отличие от семьи, с которой их связывали трудовые обязательства, вполне осознавала, что надо было покидать город как можно скорее. — Да, именно это я и предлагаю! — гаркнул он на жену и вновь обернулся к сержанту, стоявшему перед ним. — Немедленно передайте своему капитану, как там его — Мафферту? — чтобы он нашел для этого соответствующий транспорт! Не забудьте уточнить, что именно моя семья практически на протяжении века снабжает Дворец Исповедниц сырами и винами прямо из Тамаранга! Жена лавочника прикрыла лоб рукой и пробубнила что-то вроде «о, милостивый Создатель», а восьмилетка потянул отца за широкий рукав, как бы намекая, что ему это все надоело. Толпа за их спинами выглядела все более и более нетерпеливой. Зажиточный мужчина обладал просто титаническим терпением и таких же размеров наглостью. Сержант выдержал достаточно долгий взгляд, как того требовали приличия, и у лавочника даже создалось впечатление, что д’харианец уже продумывал, как он обратится к капитану с просьбой от столь значительного человека. Ощущения, впрочем, бывают достаточно обманчивыми. — Если вы решите, что жизнь вам дороже, приходите к южному мосту, как и все остальные, — с этими словами сержант откланялся и отправился дальше, чтобы помочь тем, кто действительно нуждался в помощи, чтобы покинуть дом. У купца-лавочника едва не отпала челюсть: то ли от того, что с ним так жестоко обошлись, то ли от того, что дикари-д’харианцы умеют кланяться.***
Они стремительно приближались к кромке леса, и Ричард различал темные силуэты, маячившие под сенью деревьев. — Приготовьтесь! — выкрикнул он, и воздух прорезал металлический звон оружия, покинувшего ножны. Они влетели в лабиринт деревьев подобно духам погибели, вырвавшимся из-за завесы. В руках Ричарда и Томаса уже были мечи, а с запястья морд-сит свисало ее аккуратное, но смертоносное оружие. Кони, управляемые одной рукой, неслись прямо и преодолевали все корни, попадавшиеся им на пути, чудом не спотыкаясь о них. Далекие силуэты становились все более и более похожими на людей — на диковатых, вооруженных и кровожадных людей. Ричард кожей ощутил, как поблизости от них пролетела стрела, рассекая воздух с очевидно громким для его сознания звуком. Первая стрела не достигла своей цели, но Искатель понял, что целью был не он. Это так же был не Томас. Второй стреле тоже было не суждено достигнуть цели. Ричард резко выбросил правую руку вбок и отбил ее на ходу, настолько быстро и ловко, что морд-сит вряд ли даже успела понять, что та метила в нее. Пешие солдаты были готовы к их приближению: они выстроились стеной и только и ждали того, чтобы пустить оружие в ход. Очевидно, имперцы думали, что кони не пойдут на толпу вооруженных людей. Они самоуверенно полагали, что пики и щиты тоже им не понадобятся. Но, даже со стороны, три мчащихся на них всадника не выглядели как те, кто был с ними согласен. Конь Ричарда предпочел эффектность эффективности, а потому первым делом он легко, без лишних усилий перемахнул через ряд стоявших солдат, и, приземлившись, отбил задними ногами, разбив череп одному из них. Следовавшие за вороным кобыла и жеребец действовали менее изящно, но ничуть не менее эффективно: они, словно две иглы, прошили ряд солдат, словно тот был куском ткани, и сзади Ричарда брызнул фонтан крови, когда Томас снес голову другому бедолаге, ничуть не сбавив ход. Морд-сит же хватило одного точного удара эйджилом, чтобы подкосить третьего и заставить его вопить от внезапной боли, вызванной маленьким, даже ничтожным с виду оружием. Ричард быстро оценил ситуацию и понял, что это было далеко не все. Помимо той угрозы, что они уже преодолели, впереди их ожидало едва ли не в два раза больше имперцев, с мечами, луками и арбалетами наготове. Искатель понимал, что простые солдаты не могли вызвать трещину в земле, как бы они того ни хотели, а потому он стремился выудить из этой толпы кого-нибудь, кто мог обладать даром. Пока что тщетно. Сестра Тьмы или волшебник — кем бы этот одаренный ни был, он не решался вступать в схватку, пока морд-сит была так близко, да еще и на ногах. И Ричард прекрасно понимал это, в отличие от Бердины, которая уже спрыгнула со своей лошади и ринулась в гущу боя.***
— Владетель бы меня… Этот жмот-лавочник все же оставил свое барахло! — Добрые Духи, заткнуться бы тебе хоть раз! — девчонка с короткими рыжими волосами огрела своего спутника, который был старше нее всего на год или два, прямо по губам, и шикнула на него. — Не буди лихо, пока оно тихо — тебе такого никогда не говорили? Пусть Королевский Ряд и казался пустым, здесь все еще могли сновать солдаты — хорошо знакомые галеанцы в тяжелых доспехах или эти д’харианцы с блестящими шипастыми браслетами на предплечьях и каменными лицами. Рыжеволосая вдруг задумалась, могли ли эти браслеты быть из серебра? Она шмыгнула веснушчатым носом и решила, что вряд ли. В конце концов, они сражаются с людьми, а не со всякими чудовищами из сказок, для которых Создатель и придумал серебро. Ну, впрочем, не только для этого. Серебряные безделушки еще и можно было дорого продать, чтобы потом целый месяц не есть на обед голубей. — Что ты такая напряженная? — парень сел на корточки и достал кусочек проволоки. Он начал копаться в дверном замке. — Это еще не мародерство. — Верно, это всего лишь грабеж, — фыркнула рыжая. — Если ты будешь копаться, то для нас разницы уже не будет. — Сама бы попробовала, — пробурчал он. Несмотря на все его усилия, замок не хотел открываться, и девчонка успела подумать, что она сама смогла бы справиться гораздо лучше. Она отошла в сторону и подобрала массивный камень, взвешивая его в руке. Пойдет. Затем выбрала окно — пошире, чтобы ее спутник тоже смог пролезть, и швырнула камень со всей своей девичьей силой, которой оказалось достаточно, чтобы разбить окно. Цветастое витражное окно, ранее изображавшее какого-то царька с подпитым и довольным лицом, теперь разлетелось вдребезги. Признаться, так ему было гораздо лучше. — Ну да, ну да, это-то Когорту не привлечет, — фыркнул парень, влезая в окно вслед за ней. — Чего набычился? Кто-то же должен иногда бесить тебя, чтобы ты не расслаблялся. А теперь давай просто унесем отсюда все, что поместится в карманы, и смоемся. Чем быстрее, тем лучше. Мне надо еще найти своих, да и тебе тоже. Оба своевременно пожалели, что кармана у них было всего четыре на каждого: два — в широких залатанных штанах, столько же — в поношенных куртках с дырками на локтях. Впрочем, надо было всего лишь знать, что искать, и каких оно должно быть размеров. Лавочник беспокоился не только из-за дорогих сыров и вин: ассортимент его товаров был настолько велик, что охватывал все, от еды и до доспехов времен войны магов, которые были больше похожи на обычные, просто паршиво сделанные доспехи, состряпанные пару месяцев назад криворукими кузнецами. Парочка рванула в главный торговый зал на втором этаже и быстро зачистила все ценное, что только можно было выудить оттуда. К счастью, по их душу так никто и не пришел, поэтому они позволили себе подняться и на третий, и на четвертый этаж, а там уже высунуться на балкон, чтобы оценить ситуацию. Дома в Королевском Ряду были самыми высокими во всем городе, исключая лишь Дворец Исповедниц и Замок Волшебника, поэтому с четвертого этажа парню и девушке было замечательно видно, что происходило во всем городе. Улицы были пусты, а если где и прошмыгнет тень, то можно сказать практически наверняка: эта тень тоже пришла взломать чей-то замок или выбить чье-то окно. В последние полчаса в сердце города было трудно найти даже одного солдата. На окраинах города, наоборот, кипела жизнь. Конечно, с такого расстояния рыжая не смогла бы высмотреть своих младших братьев и сестер, даже зная, что соседка повела их к южному мосту вместе со своей семьей. Мост просто был слишком далеко, чтобы различить на нем отдельных людей. Гораздо лучше был виден другой мост, одним концом прилегавший к площади вблизи Дворца Исповедниц, а другим — к Замку Волшебника. Туда текли тонкие струйки людей — гораздо более тонкие, чем на юге города, но им еще было суждено стать толще, в то время как толпа на юге начинала потихоньку исчезать в окрестных лесах. Прошла пара минут, когда очередная порция жителей Эйдиндрила окончательно скрылась в густом подлеске. Издалека рыжеволосая увидела облаченное в белое фигуру Матери-Исповедницы и алые фигуры морд-сит вокруг нее. Такая компания просто не могла не привлечь к себе внимание, даже с такого расстояния. Она испытала благоговейный трепет от одной мысли, что ей придется оказаться рядом с ними, если они не успеют к южным воротам. — Ты только посмотри, — паренек тронул ее за плечо и заставил ее вновь обратить внимание на юг. — Что там? — Там… люди. — Ну, удивил! — Ты присмотрись! И она присмотрелась, пусть и не без едкой усмешки на потрескавшихся губах. То, что она увидела, ей вовсе не понравилось. — Провалиться мне прямо на этом месте, если это те, о ком я думаю. — Как-то рано они, нет? — Уже закат, так что не рано. Мать-Исповедница так и сказала: они явятся ночью, чтобы надрать нам задницы и подпалить пятки во сне. — Ага, так она и сказала. Но, кажется, нам в любом случае пора сматывать удочки. — Придержи свой пиратский жаргон до лучших времен и полезай за мной, — раздражительная девчонка перебросила ногу через перила балкона и повисла на его краю, чтобы затем, хорошо раскачавшись, перекинуться на стену здания, прямо в полете ухватиться за оконную раму и начать спускаться уже по фасаду. — Рыбацкий, неугомонный рыжик, рыбацкий… — опять пробормотал он, следуя за ней. Мать-Исповедница причудливо выделялась на фоне суетливой волны покидавших Эйдиндрил горожан, но не только из-за стены морд-сит и солдат вокруг нее, но и из-за своего извечно чистого, белоснежного платья. В той ситуации, в которой они сейчас находились, любой дорожный костюм был бы гораздо более полезен, но Кэлен не могла предать то, что олицетворял белый цвет в этой ситуации. Она утверждалась в правильности своего решения каждый раз, когда ловила на себе взгляды отдельных людей, искавших в ней поддержку и защиту, и прямо сейчас она была только Матерью-Исповедницей, и никем другим. Все личные интересы отошли для нее на второй план. Эйдиндрил пустел с каждым часом. Войска вывели большую часть города, и, к счастью, каждый полчаса Кэлен получала отчеты о том, что люди уже находятся в безопасности. Она стояла на возвышении у моста, ведущего в Замок Волшебника, издалека наблюдая за действиями солдат. До этого момента горожане были не в восторге от присутствия д’харианцев в столице Срединных Земель, но прямо сейчас эти самые д’харианцы были их единственным спасением. Мать-Исповедница понимала их чувства, ведь для нее самой слишком многое зависело именно от них — д’харианцев, которые отправились на поиски своего лорда Рала. Она была готова приказать капитану отправить на поиски Ричарда еще нескольких солдат, но знала, что это было неразумно. Она знала, что Ричард был в порядке — она чувствовала искру его дара, действовавшую подобно свету маяка, направлявшему ее мысли, и пока морд-сит, стоявшие рядом с ней и мерно постукивавшие эйджилами по ладоням, тоже ощущали свою связь с ним через их собственную боль от этого оружия, у нее не было права поддаваться панике. Она верила, что скоро он вернется. Верила, что он успеет. Гарольд покинул город около получаса назад, взяв с собой значительную часть своих людей. Он решил, что не станет отсиживаться в Замке Волшебника, а вместо этого обеспечит защиту горожанам, пока возвращение в Эйдиндрил не станет возможным. Кэлен не стала его отговаривать, потому что осознавала правильность его решения и полностью поддерживала его. Пусть Ричард, Томас и Бердина все еще отсутствовали, с Кэлен, по крайней мере, была Кара, Никки, Зедд и Бенджамин, и Гарольд знал, что рядом с ними она будет в безопасности даже в отсутствие Ричарда. Мать-Исповедница молча наблюдала за проходившими мимо нее людьми, стараясь сохранять на своем лице спокойное, непоколебимое выражение, но при этом не напускать на себя излишне суровый вид. Мимо нее со скоростью стрелы просвистела довольно примечательная пара: девушка лет шестнадцати с короткими рыжими волосами, которая тащила под руку парня того же возраста. Кэлен подметила заплаты на ветхих курточках и потертости на слишком уж коротких и широких штанах девчонки, но, что действительно привлекло ее внимание — так это металлическое позвякивание в карманах у обоих, которое совсем не вязалось с их образом. Морд-сит тоже это заметили, но никто из всей четверки не стал реагировать, видя молчание Кэлен. Мародерство не входило в спектр их интересов, пока оно не начинало интересовать саму Мать-Исповедницу. Кэлен в очередной раз мысленно прокляла Джеганя и посулила ему вечные мучения в Подземном Мире. Она знала, что люди становятся полуголодными сиротами не по доброй воле.***
Пока что три человека вполне успешно справлялись с несколькими десятками вооруженных до зубов солдат, но, хотя меч Ричарда был уже по рукоять в крови, противников будто и не становилось меньше. Краем глаза Искатель всегда наблюдал за действиями Бердины и Томаса, и однажды это чуть не привело стрелу прямо в его плечо. Он уже допускал столь досадную ошибку, и в прошлый раз это не доставило ему никакого удовольствия. Меч Ричарда встретил сердце очередного нападавшего, после чего Рал одним ударом ноги высвободил лезвие из его груди. Не очень изящно, зато быстро. В тот момент, когда он почти восстановил равновесие, начался очередной катаклизм — землетрясение. Кто бы ни был на стороне Имперского Ордена, ему было не слишком принципиально, что станет с солдатами-дикарями. Когда волна тряскости едва не сбила Ричарда с ног, где-то за ним послышался крик Томаса, только что всадившего меч в живот имперцу, не удержавшемуся на ногах. У Исповедника было несколько секунд, чтобы закричать во все легкие, обращаясь к морд-сит, которая сражалась с ним бок о бок: — Захвати магию! — Не могу! — заорала в ответ морд-сит, навалившаяся на грузного воина со спины и воткнувшая эйджил в основание его черепа. Собственная масса никак не помогла ему избежать мгновенной смерти. — Я не понимаю, где ее источник! К морд-сит уже мчался другой воин, занесший боевой топор прямо над бритой головой, и женщина-воин не успела бы даже развернуться, прежде чем тот раскроил бы ее череп. Ричард был слишком далеко, и, даже метни он меч, он бы не успел настигнуть ее противника вовремя. К счастью, кинжал Томаса, неизменно занимавший свое место в ножнах на его бедре, сделал свое дело. Когда острие пронзило шею нападавшего насквозь, он начал стремительно падать, и, что неудивительно, падал он именно в направлении Бердины. Но ловкая морд-сит быстро скатилась с трупа, на котором сидела сама, и, прямо во время этого действия, вытащила кинжал из его шеи и оказала ответную услугу Исповеднику, к которому сзади подбирались сразу четверо. Один из них быстро нашел свою смерть в их нескончаемом водовороте, который бушевал уже порядка получаса и, кажется, не собирался прекращаться. Ричард видел, что все силы имперцев были направлены на Томаса и Бердину, а его самого скорее пытались оттеснить, чтобы получить к ним доступ. Поэтому все его усилия были направлены на то, чтобы пробиться к ним и исправить ошибку, которую он допустил в самом начале, отделившись от них. Слух Ричарда прорезал тонкий, стремительный звук, мчавшийся мимо левого уха Искателя прямо в сторону Исповедника. У мужчины оставались доли секунды, чтобы выкрикнуть спасительное предупреждение. — Томас! — закричал он со всей силой своих легких в перерыве между предыдущим и последующим ударом. Юноша мгновенно отреагировал, но ситуация не оставила ему выбора: оказавшись в кольце из трех атаковавших имперцев, он не мог увернуться. Бердина, в свойственной морд-сит манере, оказалась сильнее обстоятельств и значительно быстрее них. Но это не помогло ей, когда она, расчистив себе дорогу несколькими точными ударами эйджила, налетела на Исповедника сзади и заставила его пригнуться. Вместо того, чтобы пронзить грудь Томаса, стрела пронзила грудь морд-сит. Ричард закричал в неудержимой ярости, видя, как на раненую, но все еще стоявшую прямо морд-сит обрушился град ударов. Крик Томаса, снесшего голову тому, кто позволил себе ударить морд-сит гардой меча в висок, вторил его собственному крику. Когда колени медленно падавшей морд-сит соприкоснулись с землей, Ричард крайне неизящно, по-мясницки, перерубил шею стрелку, совершившему злосчастный выстрел. Это действие отняло слишком много энергии и слишком много сил, но Искатель уже впал в неистовство и, в действительности, даже не подумал об этом. В этот же самый момент лесной воздух, впитавший в себя запах крови, пронзил беззвучный гром. Ричард слишком хорошо знал этот звук, поэтому сразу понял, что произошло, и ничуть не удивился, когда безопасное пространство рядом с полубессознательной морд-сит стали создавать взмахи сразу двух клинков. Искатель все еще был слишком далеко, но теперь путь ему преграждали не десятки, а единицы. Он позаботился о том, чтобы и эти единицы больше не мешали ему и, наконец, оказался рядом с Томасом и Бердиной. К этому моменту все поле вокруг усеивали одни лишь трупы, а лесная подстилка утратила свой насыщенный зеленый, уступив яркому багровому, кое-где приобретшему более темный оттенок. Ричард опустился на колени рядом с Бердиной и взял ее лицо в свои руки. Где-то за его спиной уже звучал диалог Томаса и исповеданного имперца, который Искатель поспешил прервать, не отрываясь, впрочем, от изучения состояния Бердины: — Ты слишком рано исповедал его. Твоя сила пригодилась бы при встрече с тем, кто учинил землетрясение и разрыв в земле. — Я быстро восстанавливаю силы, — отмахнулся он и продолжил допрашивать человека, теперь стоявшего перед ним на коленях и принявшего раболепный вид, поняв, какое беспокойство он принес своему хозяину. Ричард выдохнул, поняв, что стрела прошла в паре сантиметров от сердца, но не задела его. Помимо этого, у морд-сит был раскроен висок, и поэтому она слабо контролировала свое положение в пространстве. Поддерживая ее за плечи, Ричард подошел к ней со спины и отломал наконечник стрелы, намереваясь вытащить ее из тела морд-сит. Когда он сделал это, рука Бердины соскользнула с ее колена, и она уперлась в землю, чтобы удержать себя в сидячем положении. Другой рукой она обхватила торчащее из ее груди древко стрелы и собственноручно вырвала ее из собственной груди, чтобы затем закрыть рану рукой в бесполезной попытке заглушить боль и вернуть самосознание. Лорд Рал знал, какую невообразимую боль могли вытерпеть морд-сит, но боль от этой раны во много раз превосходила боль от эйджила. Ричард знал это по собственному опыту. — Ай, Владетель, — глухо прорычала она, пытаясь выпрямиться, но Ричард быстро вразумил ее. — Чем больше ты скажешь, тем быстрее посинеешь от недостатка воздуха. У тебя пробито легкое, поэтому хотя бы раз заставь себя посидеть на месте и дай мне помочь тебе. Морд-сит не стала отвечать, этим выдав, что у нее, кажется, не было сил перечить. Он воспользовался этим и пустил поток магии в ее голову, чтобы немного облегчить ее боль и позволить ее сознанию отпустить ее в пучину глубокого сна. За спиной Ричарда Томас продолжал допрос своей ручной зверушки и, достигнув самой интересной его точки, он почувствовал, как закипают его внутренности и тает все самообладание. — Где эта подстилка Владетеля, Мерисса? Ты сказал, что она была с вами! — Да, господин, но, когда все началось, она ушла глубже в лес! Я не знаю, где именно она находится! — Зачем вы вообще напали на нас? — Мы не спрашиваем, господин, — практически заскулил он, осознавая всю свою никчемность, — нам просто приказали и отдали пленника. И приставили ведьму. — О каком пленнике ты говоришь? — решил отклониться от темы Томас. — О д’харианском разведчике, которого мы поймали сегодня утром, господин. Он привел нас к лорду Ралу и вам, господин. — Вы вообще не можете без пленников, псы владетелевы? — выругался он, но на этом спешно прекратил спонтанное гневоизлияние, поняв, что Ралу было нужно сосредоточение, пока он занимался лечением Бердины. Исповеданный жалобно заскулил, видя, что он разгневал своего хозяина, поэтому Томас решил немедленно спровадить его: — Тогда найди эту ведьму и пленника. Томас хорошо умел отстраняться от своих эмоций, когда того требовал случай, но сейчас в его безразличном голосе звучало нечто воистину зловещее. Исповеданный бешено закивал, почувствовав воодушевление от того, что ему, наконец, дали указание. Это, кажется, особенно радовало его в свете того, что, будучи связанным волей Исповедника, он был необыкновенно восприимчив к его эмоциям, и поэтому знал, что его бесполезность ставила его на грань жизни и смерти. Радость исповеданного имперца просто лилась через край, когда Сестра Тьмы сама нашла их, выйдя со стороны лесной опушки. Раньше всех ее увидел Ричард, который вскочил на ноги, становясь перед бессознательным телом морд-сит и, тем самым, закрывая ее собой. Было ясно, что Рал не успел закончить, и поэтому жизнь Бердины все еще была в большой опасности, лишь усугубленной тем, что процесс лечения был прерван. Томас встал бок о бок с Ричардом, встречаясь лицом к лицу с той, кто каждый день терзал его память, чтобы услужить Джеганю. Одного этого было достаточно, чтобы разорвать ее на части прямо здесь, а об остальном не стоило и говорить. — Отец, сын и друг семьи на грани смерти. Давно я не видела таких эмоциональных и искренних картин, — темные холодные глаза опасно сощурились, словно от любопытства. На что было направлено это любопытство, Исповедник боялся даже думать. Ричард, стоявший по правую руку от Томаса, застыл как вкопанный. В этот момент его лицо казалось еще более бледным, чем белесая кожа Бердины, чье хриплое дыхание тихо раздавалось за их спинами. Мерисса была одна, но только дурак мог подумать, что она была беззащитна. Томас помнил ее, как помнил и все их встречи. Она была одной из тех, кто приходил проверять его самочувствие каждый день, пока он находился под присмотром Джеганя. И, судя по тому, как напряглась челюсть стоявшего рядом Искателя, он тоже был хорошо знаком с ней. Быть может, не так хорошо, как с Никки… Томас резко одернул себя. Владетель его побери, перед ним стояла достаточно значительная проблема — и это была даже не единственная проблема, а он продолжал думать об этой блондинке! Она наградила обоих мужчин снисходительным взглядом, который могла изобразить только чрезмерно самоуверенная женщина, за которой бегали сотни безвольных мужчин. Золотое кольцо в ее губе, которое Исповедник отчетливо запомнил со времен жизни в лагере, немного качнулось, когда она скривила свои губы, и выглядело это так, будто она знала каждую их мысль. Томас был готов исповедать ее хотя бы за эту мерзкую улыбку, которую он так часто видел на ее лице и которая каждый раз заставляла его чувствовать мурашки, бегущие по спине. Он был готов исповедать ее за это мерзкое кольцо в ее губе. Он был готов исповедать ее хотя бы за то, что она служила Джеганю и каждый день навещала его в той чертовой камере, и никакие метафоры про «отца и сына» не смогли бы отвлечь его внимание от этой цели. Он бы сделал это… если бы смог двинуться с места. Его ноги были прикованы к месту, как и ноги Ричарда. Мышцы Исповедника напряглись, когда он попытался преодолеть невидимую преграду и сделать шаг вперед, но его конечности отдались страшной, обжигающей болью. Он стиснул зубы и понял, что, кажется, все, что он мог делать — это контролировать мышцы своего лица и немного вращать голову. Справа от него Ричард сделал то же открытие и, должно быть, тем же самым путем, судя по тому, как он клацнул зубами. — Я достаточно хорошо знаю вас обоих, так что, думаю, вы простите мне эту предосторожность. К счастью, после этих слов ее лицо осталось спокойным, как водная гладь. Томас не был уверен, что еще одна ухмылка на этом красивом личике не вызвала бы у него позыв надорвать собственные мышцы, но добраться до нее и собственными руками разорвать это змееподобное существо. — Ты ведь не думаешь, что твоя сеть будет удерживать нас вечно? — хладнокровно обратился к ней Ричард. — Вечно — нет, но час или два — вполне. Лично я не нуждаюсь в большем, а этой морд-сит хватит и получаса, чтобы умереть без вашей помощи. Темноволосая Сестра Тьмы подошла к Искателю и провела кончиком указательного пальца по его щеке. Мышцы на шее мужчины напряглись так, словно он и правда ожидал, что эта гадюка в следующую же секунду вонзит в него свои клыки. Но, кажется, Мерисса достаточно симпатизировала ему, чтобы позволить себе насладиться его неподвижностью. Она вздернула подбородок и заставила Ричарда опустить голову, чтобы он смотрел на нее, а не за ее спину. Если бы он не наклонил голову, ей пришлось бы подпрыгнуть или встать на носочки, чтобы заглянуть ему в глаза. Томас прыснул от одной мысли об этом. — Пока он ехидничает, в Эйдиндрил идут несколько тысяч солдат, — она протянула это тихим, гипнотизирующим голосом, все так же смотря Искателю в глаза, — и твою горячо любимую жену скоро ждет встреча с ними. Я бы хотела посмотреть на это. А ты? Только представь себе: ее, беззащитную, столь ранимую, зовущую тебя и молящую прийти на помощь… в этой сцене есть что-то завораживающее. Но еще больше меня прельщает лишь мысль о том, что в реальности, спустя каких-то несколько часов, когда этот барьер исчезнет, ты вернешься в столицу Срединных Земель и увидишь лишь руины — и горстку пепла, символизирующую то, что когда-то было твоей семьей. — Ты говоришь об этом, чтобы увидеть мою реакцию? Спешу разочаровать тебя: я слышал и более изощренные угрозы. Голос лорда Рала оставался спокойным, и Томас не смог не подивиться его выдержке. Он знал — даже видел, что любая угроза в адрес Матери-Исповедницы не могла пройти безнаказанной, но, должно быть, сейчас ситуация была слишком серьезной, чтобы тратить время на пустые демонстрации эмоций. Что бы Мерисса ни задумала, они не могли позволить себе запутаться в ее сетях. — Я могу подобрать более красочные эпитеты, если ты так этого хочешь. Впереди у нас еще несколько свободных часов. — Не думал, что ты увлекаешься риторикой. Натан бы оценил. — Решил заговорить мне зубы, пока пытаешься преодолеть барьер? Что ж, я не против — продолжай в том же духе, потому что твоя попытка будет длиться пару часов, а я не терплю молчания. — О, мы заметили, — заверил ее Исповедник, который, по правде говоря, занялся тем же, что и Искатель. Ему было досадно осознавать, что Сестра Тьмы, кажется, была права: нечто, что удерживало их в одном положении, не поддавалось законам логики и точно не соответствовало тому, чему учили учебники по магии. Она явно хорошо поработала головой, прежде чем занялась созданием этого заклинания. — Признаться, я удивлена, что вместо допроса ты предпочел начать с обмен любезностями, Ричард. Это не в твоем духе, — она умело игнорировала Томаса, и, честно говоря, это его не огорчало. Скорее наоборот. — Удивлен, что ты не убила нас при первой возможности. — Я не могла отказать себе в приятной беседе. Тем более, мне было любопытно узнать, каким ты стал после побега из Дворца Пророков, и я не разочарована, — она многозначительно провела рукой по его мощным плечам. — Уверен, это не единственная причина, благодаря которой мы оба все еще живы, — тон Ричарда ничуть не изменился. — В этом ты прав, — она изобразила разочарование. — Дело в том, что Джегань запретил мне убивать вас, ведь, если это произойдет, он уже не сможет встретиться с вами лично в Долине Заблудших, а он очень ждет этой встречи. Конечно, то же самое он испытывает и по отношению к Матери-Исповеднице, но, боюсь, ей все же не суждено дожить до конца этого дня. Лорд Рал предпочел наградить Сестру Тьмы красноречивым молчанием, сказавшим даже больше, чем могли бы выразить слова. — Знакомое ощущение, Эддард? Ты ведь уже испытывал его, — теперь все внимание Мериссы переключилось на Исповедника. Томас замер, услышав свое настоящее имя, произнесенное ее бархатистым голосом, но быстро образумил себя: в этом не было ничего необычного. Гораздо больше его озадачило то, что она сказала правду. Каждый раз, когда Исповедник пытался пошевелить чем-нибудь, кроме головы, он испытывал нечто, похожее на удар тысяч маленьких молний, впившихся под кожу. Он не впервые испытывал этот вид боли, только раньше она была гораздо сильнее. И страдало не только его тело, но еще и его разум. — Вспомни, когда ты чувствовал нечто похожее, — можно было подумать, что она просит его об этом, но нет. Она сказала то, в чем не было необходимости, потому что она уже сделала достаточно. Он вспомнил. — Помнишь? Веревки, Рада-Хан, залитый кровью пол, — ее голос звучал так, будто это было ее самым приятным воспоминанием. Он вспомнил синяки от веревок, сдавливавших его запястья, и вспомнил то, как их заменили кандалы, когда он, наконец, разорвал их. Он вспомнил кусок холодного металла на своей шее. Он вспомнил пол палатки, утонувший в крови. Но в чьей крови? — Я думала, что у нас не получится стереть твои воспоминания, не убив тебя. Задолго до этого Никки говорила то же самое, но Джегань не послушал ее, потому что ты был слишком важен. Ты так противился, так не хотел пускать нас в свой разум! Это было достойно восхищения... пока ты не сломался. — Замолчи, Мерисса, — практически зарычал Искатель. Когда женщина, теперь походившая скорее на ястреба, пикировавшего на жертву, сделала несколько шагов к Исповеднику, Ричард был готов схватить ее за руку. Но он забыл про опутавшие его сети, и в следующий миг он закрыл глаза, едва сдержав крик. Он не смог остановить Мериссу, и теперь никто не смог бы. Томас не винил его. Сестра Тьмы прикоснулась пальцем к виску Исповедника, посылая в его мозг очередной залп электрических разрядов. Когда он отреагировал на это хриплым и судорожным вздохом, она решила воспользоваться его уязвимостью. Он почувствовал, как в его голову начали просачиваться щупальца чужеродной магии, исследуя, пробираясь внутрь, пожирая его мысли. — Вижу, над твоей памятью поработал кто-то еще, — она казалась удивленной, но не озадаченной. — Иначе ты бы уже сам вспомнил все. — Отойди от него, Мерисса, — голос Искателя звучал как никогда властно и, казалось, звенел от трудно скрываемой ярости. — Твой тон мог бы повергнуть в трепет сотни солдат, Магистр Рал, но прямо сейчас ты не имеешь никакой власти. Я почувствовала, что вы с Никки пытались спасти его — заставить забыть то, что он уже начал вспоминать. Но, знаешь что? Сейчас ты абсолютно бессилен, и ваш маленький трюк уже не поможет ему. Ее магия, сковавшая его разум, внезапно взорвалась тысячами острых игл в его голове, и Томас закричал долгим, несмолкаемым криком, выпуская из своих легких весь воздух, секунда за секундой наполняя их одной лишь пустотой. Его сознание растворилось в потоке агонии, разорвавшей его на две части. Одна из этих частей, голодная и исхудавшая, пожирала другую, частица за частицей, эмоция за эмоцией, воспоминание за воспоминанием, пока черный мир за его веками не сменился чередой ярких, почти бредовых картинок. Окровавленный пол. Разорванные веревки. Стертые запястья. Острая вспышка жара и света, пропоровшая плечо прямо до кости. Кровь. Вспышка. Кровь, вспышка, снова кровь. Блеск серебряных волос сменился чернотой прядей, слипшихся от крови, и разбитой губой, из которой выпало золотое кольцо. Потом — снова черные волосы, но теперь уложенные мягкими локонами, и зеленые глаза, наполненные страхом и ненавистью. Как тогда, в темнице. Заснеженная улица, крик его отца, смертельный ужас в глазах девушки с серебряными волосами. Вспышка света сменяется темнотой палатки. Его тело разрывается на части от страшной боли, и его голова готова взорваться, словно в ней засел сам Владетель. Снова ненавистная Мерисса. Ее кровь на полу, его пальцы сомкнуты на ее шее. Потом что-то врезается в его затылок, и мир под его веками темнеет, чтобы снова взорваться. — Они — зло. Его спина опирается о что-то твердое, на ногах — что-то холодное и тяжелое, и все тело ноет, требуя смены положения. Час, два, три… он слышит один и тот же бред чужого сознания, поглощенного лихорадкой. Он хрипло смеется, задыхается, закашливается. Еще никогда ему не пытались доказать более глупую вещь. Его родители — зло? Тогда кто он сам? Его руки скованы за его спиной, лицо разбито, запястья в фиолетовых синяках, а мысли пламенно пульсируют. Ее палец на его виске, и палатка сменяется полем, укрытым покрывалом трупов. Он — среди них, хотя живой. А там, далеко, окруженный сталью и красной кожей, стоит мужчина в золотом плаще, который сжимает рукоять окровавленного меча. В небо рвется крик сотен мужчин и женщин, обступивших своего героя: — Во славу единой Д’Харианской Империи! Во славу Магистра Рала! Из его груди рвется хриплый крик протеста, которому не суждено сорваться с его губ. Он закрывает глаза, но все еще видит перед собой остекленевший взгляд юнца, светлые волосы которого слиплись в одну окровавленную паклю. «Он убивал собственных людей, чтобы не потерять власть» Он моргает и видит над своей головой огненно-красное небо. «Он убил собственного отца» Тысячи маленьких молний под его кожей. «Он едва не убил тебя» Его сознание проваливается в черноту, пока его не прорезает очередная вспышка агонии. Черное платье и волосы цвета воронова крыла, холодный зеленый взгляд. На вид ей не дашь больше шестнадцати, но в глазах слишком много презрения и ненависти. Перед ней на коленях стоит маленький мальчик, не старше пяти. Толпа требует оправдать вора, и он — на задворках этой толпы, немой наблюдатель. Страшно медленно до него доходит, что вор — это этот мальчик в оборванной одежде и с кровоподтеками на лице. «Она исповедала его и обрекла на медленную смерть» Беззвучный гром сотрясает площадь, и ребенок падает на колени. «Она убила и поработила сотни беззащитных людей» Мерисса вырывает его из страшного видения, и теперь он видит, как слова покидают ее красные губы: — Разве они стоят твоих мучений? Разве они стоят того, чтобы ты их защищал? Он молча смотрит на нее и все еще слышит скандирования толпы. Он все еще видит того парня со слипшимися от крови волосами и того мальчика, стоящего на коленях перед Исповедницей, но, к счастью, через несколько секунд уже не видит Мериссу. Она исчезает, как исчезает и темная палатка. Перед ним — дворик внутри Народного Дворца, и его отец поддается ему, когда они фехтуют на деревянных мечах. Перед ним — огромная зала, и его мать тихонько посмеивается, глядя на то, как он буравит взглядом девушку с серебряными волосами, танцующую с каким-то молодым лордом. Один миг — и он снова на той снежной улице, и она все так же стоит напротив него. Она никогда не приблизится, а ее глаза никогда не прольют слезы, скопившиеся в их уголках. Он знает. Он видел это десятки раз. Он падает, теряется, исчезает, и даже руки, стремящиеся вытащить его из пучины безвременья, не могу спасти его. Он падает, пока заметенный снегом камень под его ногами не уступает место земле. Его ноги по щиколотку в размытой ливнем трясине, а пальцы сжаты на горле его коленопреклоненного отца. Им принадлежит все вселенское время — ему принадлежит все вселенское время, но даже оно не способно дать избавление от того, что он видит в его глазах. Он видит жгучую ненависть. Презрение. Гнев. Его грудь разрывается на части, когда он понимает, что не может сделать ни единого вдоха. Боль громовых разрядов превращается в боль его собственной души, и теперь она раскалывает его на части. Он не может поверить, что снова видит это и что теперь он проклят пониманием того, кто когда-то был его злейшим врагом. Его легкие взрываются в диком вое — символе презрения к себе, к своему сломленному разуму и сломленной воле. На кончиках его пальцев пульсирует первозданная энергия, и под кожей течет уже не чужая магия, а его собственная. Мир снова взрывается, и его воспоминания рушатся, слой за слоем, крошась у его ног жалкими обломками. Его тело, как и поддельный мир, взрывается чистой энергией, чтобы дать долгожданное освобождение. Он открывает глаза там, где по-настоящему закрыл их в последний раз, и воздух сотрясает беззвучный гром. Мерисса падает на колени и ловит ртом воздух, круглыми и влажными от страха глазами смотря на Томаса. Он знал, что будет дальше: она начнет молить его о прощении и твердить, что будет верно служить ему, тем самым превращая себя в жалкое, раболепное создание, которым ей стоило стать еще во время их первой встречи, а, может быть, еще и задолго до нее. Но он не мог больше слышать ее — ни в своих воспоминаниях, ни в реальности. — Сними с нас барьер, а потом останови свое сердце. И, молю, больше ни единого слова, — ледяным голосом отчеканил он. Когда воздушный барьер перестал удерживать его, Томас не почувствовал ничего, кроме желания увязнуть в земле и больше никогда не выбраться из нее. Он закрыл глаза. Начал медленно считать, чтобы привести себя в чувство. Когда он мысленно произнес «четыре», он услышал, как ее тело глухим звуком соприкосновения с землей ознаменовало собственную кончину. Это принесло ему необыкновенное облегчение, которому, впрочем, было не суждено продлиться слишком долго. Он повернул голову вправо так медленно, словно его тело провело во сне долгие годы и было попросту не способно выполнять привычные движения. Он даже не заметил, как сзади к нему подбежал исповеданный солдат Имперского Ордена, который, должно быть, тоже попал в сети Мериссы, и теперь, словно верный пес, вернулся к ноге своего хозяина. И даже сейчас, будучи освобожденным, он все равно не посмел сказать ни слова, пока ему не дали разрешение. Томас не собирался смотреть на него, потому что все его внимание было поглощено Бердиной, так и не пришедшей в сознание, и Ричардом, склонившимся над ее телом. Усилием воли он сбросил с себя оцепенение, подошел к ним и опустился на колени рядом с другим мужчиной. Пальцами одной руки Ричард сжимал ее мраморно-белое запястье, исчерченное тонкими линиями вен, а другой — бурую кожаную перчатку. Судя по тому, каким отсутствующим был взгляд Искателя, и по тому, что грудь Бердины больше не вздымалась, а Томас уже не слышал ее хриплого дыхания, прогноз Мериссы сбылся. Проверять пульс не имело смысла — Бердина была мертва.