***
Никки молча шагала рядом с ним, пока они прогуливались по пустынным галереям Замка. Конечно, аскетичные грубо обтесанные гранитные стены не имели ничего общего с лоском Дворца Исповедниц, но прямо сейчас Томас не мог вообразить другое место, в котором он мог бы чувствовать себя столь защищенным. Пусть рана на его плече все еще ныла, требуя перевязки, сейчас все было в порядке. Он помнил дыхание Замка на своем лице, прикосновение своих пальцев к каменным стенам, помнил стук своих ботинок по его высоким ступеням, помнил большую обеденную залу и запах пряного супа. Размытые образы становились все более и более точными, и иногда, смотря перед собой, младший Рал видел не то, что было в действительности, а то, что приходило в этот мир из его воспоминаний. — Ты расскажешь мне, что происходит, или так и будешь пялиться на стены? — невозмутимым тоном обратилась к нему бывшая Сестра Тьмы. Кажется, она была сильно уязвлена тем, что Ричард не обмолвился с ней и единым словом по возвращении в Эйдиндрил, но, если раньше Томас увидел бы в этом признак ревности к Матери-Исповеднице, то теперь он знал: она ненавидела быть неосведомленной. Если так, он не собирался молчать. — Ко мне вернулись воспоминания, — вот так, без обиняков, он вызвал у нее полнейший ступор. Признаться, зрелище было просто незабываемым: отпавшая челюсть, расширенные глаза, и без того бледная кожа стала еще бледнее… Но Никки не была бы самой собой, если бы не восстановила самообладание в следующее же мгновение. — Как? — только и спросила она. — Твоя бывшая сестра по ордену, Мерисса, повстречала меня за полчаса до своей смерти, и, до того, как я заставил ее совершить самоубийство, она любезно вернула мне память, заодно показав, как именно меня лишали ее. — Тварь, — практически выплюнула Никки. Прямо сейчас один ее взгляд мог заморозить кого угодно. — Ты зря убил ее — она могла бы отлично прислуживать тебе до скончания веков. — Если бы вынес вид ее поганого лица. Но я привел тебя сюда не для того, чтобы жаловаться на обидевшую меня колдунью, — обезоруживающе улыбнулся Томас. Удивительно, но он был в хорошем настроении. — Вообще-то… Он мог бы продолжить предложение, если бы его мысли были не такими громоздкими, словно канаты из двух прочно сплетенных нитей — нитей прошлого и будущего. Возможно, было бы лучше, если бы он не запнулся, но ему помешал Ричард, появившийся в коридоре далеко впереди и, вне сомнений, направлявшийся в их сторону. Несмотря на все испытания, которые обрушились на них троих, он все еще казался достаточно бодрым. Юноша даже подивился тому, что плащ, развевавшийся за его спиной, все еще сохранил свой ослепительный золотой цвет после того ливня крови, под который они попали, добираясь сюда. Загадочное действие магии боевого чародея, не иначе. Сколько он помнил себя, этот плащ всегда был именно такого цвета. И его отец всегда был таким: не показывающим признаков усталости, уверенным. Обычно это придавало сил и ему, Томасу. Юноша стряхнул наваждение, покачав головой. Он отказывался поддаваться новым эмоциям. Уже многие месяцы он полагался лишь на себя, и даже тот факт, что Искатель был его отцом, вовсе не означал, что теперь он бросится ему на шею. Он, Томас — не Эддард — был тем, кто исповедал десятки людей — людей, с которыми разделял одно происхождение, а теперь еще и одни убеждения; он все еще был тем, кто принес огромную боль своей матери и тем, кто чуть не исповедал своего отца. Это была часть его личности, которую уже не стереть из его памяти и которую он больше не мог ненавидеть, и именно эта часть его личности была его внутренним стержнем. — Ты позволишь мне поговорить с ним наедине, Никки? — на ходу обратился к ней лорд Рал. Блондинка окинула Томаса оценивающим взглядом, впрочем, не принимая во внимание его реакцию. Она пожала плечами, давая понять, что его «вообще-то» ее совершенно не волновало. — Я бы хотел, чтобы ты навестила Бердину и убедилась, что ее залатанное легкое все еще исправно работает. Колдунья скрестила руки на груди, выразительно выгибая бровь. — Даже не расскажешь, по какому поводу вы решили залатать его? — Ты имеешь ввиду, до того, как я вернул ее из Подземного Мира чудесным поцелуем? — с ноткой сарказма ответил ей Искатель, делая вид, что задумался над ее вопросом. Надо сказать, его тон ничуть не отличался от ее. — Позволь Бердине поведать об этом. Уверен, она справится не хуже меня. Никки молча развернулась, поднимая руки в воздух, чтобы обозначить свой проигрыш в их тренировочной словесной перепалке. Еще меньше, чем она хотела вступать в полемику с Ричардом, она хотела продолжать диалог с Исповедником. Да, ровно с того их разговора, который состоялся месяц назад, она так и не взрастила в себе желание разговаривать с ним. Его признание, высказанное минуту назад, ничуть не облегчило ее старания. Когда лорд Рал встал на место колдуньи, то есть на расстояние вытянутой руки от Исповедника, Томас опередил все, что тот только мог сказать ему, одной заранее заготовленной фразой: — Прости меня за все, что я натворил, — судя по тому, что слова покинули его так легко, Исповедник был готов сказать это довольно давно, просто не решался. — Кажется, это было нелегко — не придушить меня, узнав, кто я такой. Удивительно, но Исповедник не сомневался, что Рал знал обо всем, и уже успел смириться с этим. Ричард слишком агрессивно защищал его перед Мериссой, и сковавший его ужас, когда Сестра Тьмы произнесла те самые слова про отца и сына, оказался слишком явным. И все же, старший Рал опешил от услышанного, и морщины, образовавшиеся на его лбу из-за задумчивости, резко разгладились. Он пришел сюда далеко не за этим — не за извинениями, а потому даже и не подумал, что мог услышать подобное. «В тот момент мне захотелось задушить себя», — подумал Ричард, а вслух сказал: — Нет необходимости извиняться, — Искатель сжал его плечо. Этот жест мог бы даже выйти успокаивающим — если бы не оказался таким неловким. — Как ты себя чувствуешь? — спросил, наконец, Ричард, даже не скрывая своей обеспокоенности. Прямо сейчас на него давила тонна различных мыслей, и ему отчаянно хотелось, чтобы у него было достаточно времени, чтобы разобраться с вернувшейся памятью Томаса. Но, к сожалению, сейчас время было непозволительной роскошью. — Неплохо: у меня не разрывается голова, как раньше, и я не хочу вытащить свой мозг через уши. Если ты, конечно, имел ввиду именно это, — голос Исповедника звучал, как всегда, беспечно. Но Искатель видел: юноша был более закрытым, сосредоточенным на своих чувствах и эмоциях. Прямо сейчас он вел себя так, чтобы защитить свое сознание от вторжения извне, и даже Ричард мог представлять для него опасность, соразмерную вмешательству Мериссы. — Рад слышать, — слабо улыбнулся мужчина. Он мог лишь представлять, что испытывал Томас. И вряд ли мог помочь теперь, когда все его усилия оказались сведены на нет. — Что именно ты вспомнил? — Искатель задал очередной вопрос. Теперь, когда им не приходилось выпытывать друг у друга правду с мечами в руках, еще и следуя определенным правилам, все выходило как-то… быстрее. И проще. — Отчетливее всего я помню сравнительно недавние события: как меня лишали памяти и пытали. Все остальное по-прежнему расплывчатое, хотя и проясняется с каждой минутой. Ричард лишь кивнул в ответ. Он мог бы попросить его рассказать, чем было это «все остальное», но знал, что это было не в его полномочиях. Он боялся вмешиваться в дела будущего даже сейчас, когда это было проще простого — ему стоило лишь попросить. Но, кто знает, к чему могло привести это вмешательство? Вместо этого Искатель перешел к более насущной теме: — Я буду откровенен: меня тревожит то, что Мерисса нарушила стерильное поле. Я старался сохранить его, чтобы не причинить вреда твоему рассудку, но теперь, когда пути обратно уже нет, я могу лишь попросить тебя, чтобы ты не скрывал от меня ничего, что может беспокоить тебя, будь то боль в виске или вопросы вселенского масштаба. Хорошо? Томас кивнул. — Когда она говорила о том, что вы с Никки поработали над моей памятью, что она имела ввиду? — лицо Исповедника приобрело задумчивый вид, как вдруг по нему пробежала вспышка боли. Недавние воспоминания явно не приносили ему радости. — Мы создали иллюзию, — просто заявил Ричард, словно в этом не было ничего экстраординарного. Он и сам хотел убедить себя в этом. — После того, как ты сказал ей, что к тебе вернулось одно из воспоминаний и что ты намерен найти своих родителей, мы убедили тебя, что они погибли. — То есть вы создали… все то, что я увидел? То кладбище и девушку, которая привела меня на него? — Не мы — ты сам. Мы просто вынудили тебя поверить в то, что твои родители мертвы, а твое сознание само решило, каким образом это должно произойти. — Ричард привалился боком к оконной раме и скрестил руки на груди. Он старался не выдать то, насколько напряженным сделала его эта тема. И, о духи, он не имел ни малейшего понятия о том, какую девушку юноша имел ввиду. Исповедник удивленно моргнул, не зная, как реагировать на это заявление. То, о чем говорил Искатель, казалось ему невероятным. — То есть, Никки все знала обо мне с самого начала? Потому и спасала мою жизнь? Ричард кивнул. На момент он отвел взгляд, чтобы затем сказать то, что Томасу следовало узнать: — Она помогала Джеганю в разработке его плана, но потом, когда она встала на мою сторону, именно она защищала тебя. И, несмотря ни на что, без нее план Джеганя бы удался: мы бы растерзали друг друга задолго до того, как его солдаты покинули лагерь и направились в Эйдиндрил. Заявив об этом, Ричард почувствовал себя самым паршивым отцом во вселенной, но он не привык скрываться от правды. Между ними долгое время были напряженные отношения, но, благодаря вмешательству Никки — и тому, что Кэлен прислушивалась к ее мнению и отстаивала его в глазах своего мужа — они смогли переступить через это. Если бы Мерисса не вернула ему память, их отношения даже могли бы походить на дружеские. Но теперь… Мужчина не представлял, как ему следовало вести себя со своим взрослым сыном, который мог трезво оценивать не только свои, но и его, Ричарда, поступки. Томас беспокойно перенес вес с ноги на ногу и перевел взгляд на окно. Ричард мог лишь догадываться, о чем он думал, глядя на то, как за мутным стеклом заходило солнце. В конце концов, он крепко сжал плечо Искателя и, сказав, что прямо сейчас ему надо было срочно с кем-то поговорить, пообещал встретиться с ним позднее. Что значило это «позднее» Ричард даже не подозревал, особенно учитывая то, что время близилось к полуночи. Впрочем, если в его мыслях и имели место мечты о тривиальном и банальном сне, они рухнули в тот момент, когда к нему прибежала запыхавшаяся Кара, которая чудом связала в осмысленное предложение всего четыре слова: «красная луна», «Мать-Исповедница» и «схватки».***
Несвязный рапорт Кары оказался крайне точным: когда лорд Рал вернулся в покои, в которых его ждала его жена, оказалось, что схватки, названные ею «тренировочными», начали усиливаться вместо того, чтобы прекратиться. Ни отдых, ни сон уже не могли помочь. Впрочем, и он, Ричард, которого она так отчаянно хотела видеть, тоже не знал, что он мог сделать для нее. Еще до возвращения Искателя, ровно в полночь, луна, висевшая на темном небосклоне во всей своей полноте, залилась кроваво-красным. Ричард мог лишь догадываться о том, какие эмоции испытала Кэлен, проснувшаяся от очередного приступа боли и подошедшая к окну, чтобы успокоиться, и вместо этого увидевшая в небе знак разрушения всех ее надежд. Она провела в объятиях старого волшебника, заменившего ей родного деда, все то время, которое ей пришлось ждать своего мужа. Первые десять минут она боролась с подступавшими к ее горлу рыданиями, следующие двадцать — просто старалась прийти в себя, позволяя себе быть отвлеченной тем, как ласковые пальцы волшебника гладили ее по голове, словно напуганного грозой ребенка. Зедд оставил их наедине около получаса назад, чтобы не лишать личного пространства, но, кажется, даже если бы в этой комнате была вся Первая Когорта, Мать-Исповедница бы не заметила ее. Теперь она выглядела отрешенной и погруженной в себя — в то, что прямо сейчас происходило с ее телом. Должно быть, полное отсутствие эмоций было ее способом сэкономить то ничтожное количество энергии, которое осталось у нее к полуночи этого бесконечно долгого дня. Ричард понимал, что лучшее, что он мог сделать для нее — это просто быть рядом. Хотя, по правде говоря, ему было очень сложно на расстоянии наблюдать за тем, как она вразвалочку ходит из одного угла комнаты в другой, чтобы, как она сказала, немного ослабить боль, которая буквально не позволяла ей стоять на месте или сидеть. К счастью, после сна ее щеки вернули свой обычный румянец, но это не меняло того, что прямо сейчас она казалась своему мужу самым беззащитным и хрупким созданием во всем мире. Он испытывал обжигающую потребность спрятать ее ото всех несчастий и бед, пусть даже для этого пришлось бы создать новый мир, в которым не было бы ни Имперского Ордена, ни Храма Ветров, ни бесконечной борьбы за существование. Он просто отчаянно хотел защитить ее, но прямо сейчас это было не в его власти. Внезапно, она остановилась и обхватила ладонью деревянное изножье кровати. Рука, монотонно гладившая верх живота, застыла, а та, которая сжимала изножье, выпрямилась и напряглась. — Что дальше, Ричард? — ее беспокойный голос прорезал тишину, заставив его вздрогнуть. — Как вы попадете в Храм Ветров, если мост разрушен? — У меня уже есть идея. Прошу, не беспокойся о том, о чем должен заботиться я. — Тогда я буду беспокоиться о том, что наш сын может погибнуть, не успев прожить и часа, просто потому что еще слишком рано, — последние три слова были произнесены с явным нажимом, который, к тому же, заставил ее разделить их на три отдельных отрывка. Все это время Ричард думал о том же, но его признание не смогло бы облегчить ее страшные терзания. — Ты думаешь о проблеме, а не о решении. — Если бы его жизнь зависела только от меня, а не от воли добрых духов и еще кого-то столь же безразличного… — от него не укрылась агония, лишь на миг промелькнувшая в ее взгляде. Она ненавидела быть бессильной, тем более когда речь шла о драгоценной жизни, которую она носила под сердцем и которую, Ричард знал, она уже любила больше своей собственной. — Не забывай, что этот замок полон людей, которые готовы отдать свою жизнь за жизнь нашего сына, если понадобится, и они точно не оставят тебя. Ричард отошел от окна и направился к Кэлен. Подойдя, он отвел черную прядь за ухо и нежно провел пальцами по ее щеке. Когда она поджала нижнюю губу, совершенно измученная сомнениями и тревогой, он пробежался подушечкой пальца вдоль ее носа, от переносицы и до его кончика, призывая ее расслабиться. Она, наконец, подняла взгляд — сконцентрированный на ее чувствах и оттого будто затуманенный, но все такой же знакомый и до боли родной, просто чтобы показать, что она еще была рядом с ним. Что она все еще нуждалась в нем. — Я так не хочу, чтобы ты уезжал сейчас, — призналась она на одном дыхании, словно боясь показаться эгоистичной и словно не она была центром его вселенной и ее главным светилом. — Ты знаешь, что и я не хочу этого. Но, обещаю, пока у меня есть возможность быть рядом, я не отойду от тебя ни на шаг. — Спасибо. Она встала к нему боком, чтобы избежать давления на живот, и, повернув голову, уперлась лбом в его грудь, прикрывая глаза. Мужчина так и не понял, был ли это признак ее усталости или благодарности за его присутствие. Ее плечи судорожно вздрогнули, и она рвано выдохнула, хватаясь за его широкое запястье своими тонкими, длинными пальцами. Не стоило труда понять, что так она отреагировала на очередной приступ боли. — Прости, я не контролирую себя, — прошептала она, но хватка ее пальцев на его запястье ничуть не ослабла. С такой силой сжатия она вполне могла оставить на нем синяки. — Подумать только, пару часов назад ты хотела убить меня. Но, знаешь, я бы не возразил, даже если бы ты сломала мне руку, — он едва не сказал «вырвала», но тогда она вряд ли восприняла бы его серьезно. В конце концов, он ведь хотел, чтобы она поверила ему. Свободной рукой он разделил ее вьющиеся черные локоны на две половины и перекинул обе через ее плечи, приоткрывая ее шею, затем начал водить пальцами свободной руки вдоль центра, чтобы немного ослабить ее боль. Ее пальцы немного, совсем немного разжались, когда она почувствовала тепло его магии, бегущее по ее венам. За окном была глубокая ночь, и в каменном Замке Волшебника было достаточно прохладно, а Кэлен была одета лишь в ночную рубашку, поэтому Ричард беспрестанно удивлялся тому, что она еще не высказала ни одной жалобы. Удивительно, но только сейчас, почувствовав его тепло, она поняла, как сильно замерзла. Он не мог использовать свою магию ни для чего другого, просто потому что сейчас, впервые за все это время, Ричард не имел ни малейшего понятия, как он мог помочь ей. Он боялся, что любое его вмешательство могло лишь усугубить ситуацию и нарушить естественный ход вещей, о которых он, боевой чародей, не имел ни малейшего понятия. Ему оставалось лишь убеждать себя, что то, что происходило с ней, не было чем-то экстраординарным. Впрочем, каждый раз, когда она судорожно вдыхала, сцепив зубы в бесполезной попытке задушить боль, это становилось очень сложно. — Я не хочу, чтобы кто-то отдавал свою жизнь, чтобы спасти его, — призналась она, возвращаясь к его недавним словам. Очевидно, мысль об этом беспрестанно терзала ее. — К счастью, это и не обязательно, потому что сегодня Бердина уже рассчиталась за нас всех. Надеюсь, духи смогут пожить без жертвоприношений хотя бы до его совершеннолетия — по крайней мере, я был бы им очень признателен. Когда Кэлен издала сдавленный смешок, Ричард понял, что ему все же удалось заставить себя произнести это более или менее шутливым тоном. Правда, воспоминания о том, как он вытаскивал морд-сит из цепких объятий смерти, будут преследовать его еще долго. Дверь за спиной Кэлен распахнулась, являя двум правителям повитуху, за которой полчаса назад была послана Кара. Кажется, ее было не так уж и просто найти, судя по тому, какое облегчение выражалось на лице морд-сит, теперь стоявшей в дверном проеме. Выглядела она так, словно вернулась с невыполнимой миссии. Разыскиваемой по всему замку женщиной оказалась старушка с редкими седыми волосами, собранными на затылке в аккуратный пучок. Несмотря на то, что не так давно время перевалило за полночь, она все еще была одета в аккуратное бежевое платье, а на ее талии висел поясок, из которого торчали поражающего разнообразия травы. Старушка ничуть не смутилась, застав саму Мать-Исповедницу в объятиях ее мужа, но Кэлен отстранилась бы в любом случае, вне зависимости от ее реакции. Кара, увидевшая это, закатила глаза и слабо всплеснула руками. Морд-сит искренне считала, что прямо сейчас ее подруга могла позволить себе абсолютно все. Старушке было чуждо подобострастие, и, к счастью для Ричарда и Кэлен, оказалось, что она не испытывала излишнего благоговения к Исповедницам и их магии, поэтому, безо всякого стеснения, она схватила Мать-Исповедницу за руку и усадила на край кровати, одним лишь жестом давая ей понять, что она должна лечь. Кэлен беспрекословно подчинилась ей. Удивительно, но скрывавшая все эмоции маска, обычно не покидавшая ее лицо в присутствии посторонних людей, была забыта. Прямо сейчас мало кто мог увидеть в ней ту самую Мать-Исповедницу, которой до дрожи в коленях боялась одна половина Срединных Земель, а другая — безгранично уважала, и которая уничтожила несколько сотен солдат Джеганя буквально несколько часов назад. Ричард же, который не спускал с нее глаз, готовый немедленно выполнить любую ее просьбу, вел себя как обычный волнующийся отец. Это выглядело настолько естественно, насколько и необычно. — Вы, должно быть, не из Эйдиндрила, — обратился к ней Ричард, даже не скрывавший, насколько оригинальным ему казалось ее поведение. Кара тоже казалась ошеломленной, но не стала перечить, зная, что именно от этой старушки сейчас зависело благополучие наследника дома Ралов. — А вы проницательны, лорд Рал. Я из Никобариса, — она улыбнулась, как могла бы улыбнуться его бабушка, будь она жива. Несмотря на немалый возраст, в ее глазах отражался неподвластный годам острый ум. — Я уехала оттуда не из-за недостатка клиенток — даже наоборот, ведь у нас магию не шибко любят, — Ричард мысленно выругался, вспомнив Маркуса Нибрауда, предательство которого подкосило веру лидеров стран Срединных Земель в честные намерения Д’Харианской Империи. Очевидно, в этой стране магию ненавидели только напоказ. — Потому-то у нас нет ни одной ведьмы, к которой можно обратиться, если захочешь избавиться от ребенка и заодно наложить проклятие на мужчину, заделавшего этого самого ребенка, так что всем приходится рожать, — Кара, прикрывшая за собой дверь, едва заметно усмехнулась, удивив этим даже саму себя. — Вообще-то, я приехала сюда, чтобы навестить свою дочь, а тут — ваш Имперский Орден с их орущими дикарями. Темные руки с узловатыми пальцами легли на живот Кэлен, начав ощупывать его со всех возможных сторон прямо через ткань ночной рубашки. Она делала это отточенными, даже механическими движениями, хотя и очень аккуратно. Ричард неотрывно наблюдал за ее действиями, прислонившись бедром к высокому резному изножью кровати. Он всеми силами старался не излучать нервозность, но, кажется, воздух был готов заискриться от напряжения, даже несмотря на все его усилия. Хотя, по правде говоря, в говоре этой старушки было нечто успокаивающее. Даже взгляд Кэлен прояснился, когда она начала прислушиваться к чужой речи, сдобренной типичным для Никобариса грубым акцентом. — Где сейчас ваша дочь? — задала вопрос Исповедница, чтобы немного отвлечься от боли и заодно разрядить обстановку. Она прекрасно могла чувствовать настроение Ричарда. — Она успела покинуть город со своей семьей задолго до заката, благодаря усилиям ваших солдат, — успокоила ее повитуха. — Так что я обязана ответить вам честной работой хотя бы за то, что мои близкие сейчас в безопасности. Было очевидно, почему она не присоединилась к своим родным: несмотря на то, что сейчас в Эйдиндриле было сразу четыре одаренных — Зедд, Никки, Ричард и Томас — никто из них не имел ни малейшего понятия о том, как принимать роды. Именно поэтому решение Никки и Зедда позвать одну-единственную на весь город повитуху в замок на время осады было достаточно логичным, несмотря даже на то, что до этого вечера Кэлен даже не подозревала, что рождение ее ребенка было настолько близко. — Как часто приходят схватки? Кэлен покачала головой, силясь разобраться в столь маленьких промежутках времени. Она едва следила за бегом часов, так что можно было сказать об абсолютно неподвластных ей минутах? — Раз в пять минут. Или около того, — ответил вместо нее Ричард. Он прекрасно понимал, когда они приходили, просто увидев выражение ее лица. — Значит, воды еще не отошли, — Кэлен кивнула в ответ. — Как давно начались схватки? — Четыре часа назад. Или около того, — Мать-Исповедница и сама не заметила, как проговорила это в той же неуверенной манере, что и ее муж. — Все идет как надо, и ребенок уже лежит правильно, так что проблем быть не должно, — заключила она, выпрямляя спину и упирая руки в бока. — Если бы он не поторопился с тем, чтобы перевернуться, твоему мужу пришлось бы стоять перед тобой на коленях и умолять об этом твой живот. Иногда только это и помогает, но кто же поверит умудренной опытом старухе? Кэлен казалась успокоенной ее словами, и она даже отреагировала слабой улыбкой. Представить подобное было не так уж и сложно, и Кара лишь подтвердила это, сказав, что лорда Рала не пришлось бы долго уговаривать. Удивительно, что морд-сит позволила себе такое высказывание в сторону Магистра при постороннем человеке, но в этой комнате действовали свои особенные силы: казалось, что все, что было произнесено в ней, не должно было быть вынесено за ее пределы. И, как ни удивительно, пока Ричард был рядом с Кэлен, именно этой комнатой ограничивался весь его мир. — Живот слишком маленький, вот что беспокоит меня, дитя мое, — обратилась к Кэлен повитуха, пересаживаясь в прикроватное кресло и скрещивая ноги. В этом массивном резном предмете мебели она казалась просто крохотной. — Она только на восьмом месяце, — вырвалось у Ричарда еще до того, как об этом успела сказать сама Кэлен, сейчас находившаяся в замешательстве. Ричард, который не мог не заметить это, сел на освободившийся край кровати, поближе к своей жене. Она протянула руку, сжимая его ладонь. — О, я знаю — в конце концов, в этой комнате именно я — повитуха, — старушка одарила мужчину взглядом, говорившим, что прямо сейчас ему следовало беспокоиться не о родах своей жены, а о том, чтобы не мешать человеку, который будет их принимать. — Но даже для этого срока живот слишком маленький. — И что это значит? Кажется, сейчас она была готова стукнуть Ричарда по лбу за его нетерпеливость. Кэлен переводила взгляд со своего мужа на сидевшую рядом с ней пожилую женщину, и, казалось, была готова сделать то же самое, но им обоим. Кара, что удивительно, молча наблюдала в сторонке. — Возможно, дело размерах вашей жены — я предполагаю, что и до беременности она не отличалась пышными формами, — она пожала плечами, в этот раз обращаясь непосредственно к Ричарду, — но может статься, что ребенку понадобится много внимания после рождения, чтобы он просто набрал вес. Кэлен сжала челюсти и отвела взгляд, смотря в окно, за которым небесная синева почти перешла в глубокий фиолетовый. Предположение старой женщины вызвало у нее прилив малоприятных эмоций, быстро переродившихся в волнение. Он чувствовал это по тому, как сильно сжались ее пальцы и как напряглась ее челюсть. Должно быть, тот же эмоциональный спектр отразился и на его лице, раз повитуха обратилась к ним обоим: — Говорю же, «может статься», — она махнула на них рукой, словно на малых детей. — Если вы оба начнете переживать из-за неподвластных вам вещей, то в комнате станет сразу на двух разумных людей меньше. И что тогда прикажете делать? Вокруг твоего мужа, Мать-Исповедница, воздух и так искрит уже с десяток минут. — Я помогу привести их в чувство, если понадобится. У меня большой опыт, — заявила Кара. Можно было подумать, что эта ситуация ничуть не трогала ее, но и Ричард, и Кэлен знали: прямо сейчас она волновалась за Мать-Исповедницу не меньше, чем волновалась бы на поле боя. — Он исправится, — пообещала Кэлен, переплетая свои пальцы с пальцами Ричарда. — Тебе повезло, дитя, что он не из тех, кто переживает только за то, в каком состоянии выйдет его наследник. Такое редко встречается среди людей вашего положения, — улыбнулась повитуха, поднимаясь с кресла. Это прозвучало несколько грубо, но, надо сказать, правдиво. — Я буду в соседней комнате. Пошлите за мной, как только схватки усилятся и участятся. — Когда это может произойти? — Ричард заставил себя говорить спокойным тоном, чтобы не обесценивать обещание его жены. Он — невротик? Только не сейчас. — Через пару-тройку часов, — старушка сделала неопределенный жест. Кэлен немного помолчала, а затем тихо вздохнула одновременно с Ричардом. Кара привалилась к дверному косяку. Очевидно, впереди их ждала долгая ночь.***
Silver eyes Hoping for paradise I've seen it a million times Cry
Никки даже не удивилась, когда Томас навестил ее, чтобы продолжить неожиданно прерванный Ричардом диалог. В прошлый раз, когда он вот так ввалился в ее покои, она отреагировала довольно сдержанно. Сейчас же в ее чертах читалось раздражение. Причиной этому, во-первых, было то, что он явился как раз в тот момент, когда она еще не закончила обесцвечивать свою ночную рубашку. Конечно, она не могла требовать, чтобы в Замок принесли сундук вещей черного цвета — в конце концов, для этого не было ни времени, ни разумных (а именно — отличных от эгоистичных) причин, но ведь никто не запрещал ей ненавидеть розовый цвет? Когда Томас протиснулся своей широкоплечей фигурой в узкие двери ее каморки, чудом не снеся дверной проем своим лбом, ей пришлось прервать свое занятие, оставив один из рукавов нетронутым. Во-вторых, она хотела бы знать, почему его всегда приносило к ней на пороге ночи? В-третьих, как он вообще узнал, где в Замке была ее комната? Мрачный каменный потолок нависал над головой Исповедника в жалком десятке сантиметров. В этой комнате младший Рал казался просто исполином, и это ощущение лишь усилилось, когда он скрестил могучие руки на груди. Хотя позади него и был тяжелейший день, на его лице все еще было то самое по-детски игривое выражение, которое не смогло стереть даже присутствие Никки. — Бердина сказала, где тебя искать, — ответил он на ее невысказанный вопрос после того, как постоял, молча нависая над ней, около десяти секунд. Это несколько раздражило ее. — Я зашел к ней, надеясь встретить там и тебя, но, как понимаешь, не преуспел. «Предательница», — Никки послала морд-сит мысленную благодарность. — Вы с Ричардом постарались на славу, так что я не задержалась у нее, — бесстрастным тоном ответила она. Это была правда: магия каждого из Ралов была очень сильна, но, когда они действовали вместе, было даже сложно догадываться, где наступал предел ее мощи. После их лечения Бердина уж точно не нуждалась в чужой помощи, и Ричард знал об этом. Колдунья же великодушно воспользовалась предлогом Искателя, чтобы дать ему время поговорить с сыном и чтобы самой избежать столь нежелательного диалога, ну и, конечно, для того, чтобы услышать полную историю от морд-сит. Бердина, в отличие от Томаса и Ричарда, никогда не скупилась на красочные эпитеты, так что Никки не пожалела о своем решении. — Неплохой был цвет, — Исповедник кивнул на девственно-розовый рукав. Никки нервно смяла столь раздражающую ее ночную рубашку и кинула ее в открытый сундук. Скорее всего, этот предмет одежды мог и вовсе не понадобиться ей сегодня, тем более в свете последних событий. — Не в моем вкусе. Теперь, раз уж ты не хочешь оставить меня в одиночестве, давай вернемся к твоему «вообще-то», — она поднялась с постели и мужественно подошла, становясь напротив Исповедника. Для этого понадобилось всего три шага, поскольку комнатка и правда была крохотной. Никки, обычно не нуждавшаяся в большем, пожалела об этом разве что сейчас, когда ей было так сложно оставаться на удалении от Томаса. Их разделяло безопасное расстояние вытянутой руки, но колдунье казалось, что и это было слишком близко. Он тоже заметил ее замешательство, но, как обычно, не поддался чувству такта, а вместо этого усмехнулся в каком-то искреннем порыве. — Я тебя веселю? — мрачно осведомилась Никки. Белая кожа, ледяные голубые глаза, черное платье… имперцы бледнели при одном ее виде, и, если бы их не прикончила Мать-Исповедница, это сделала бы она, Госпожа Смерть. А он, наглый Рал, ищет в ее личности повод улыбнуться? — Как всегда, — он пожал плечами. — Мое «вообще-то» все еще интересует тебя? — Чистая формальность. — Да-да. Ты ведь так подвержена формальностям, — протянул он, скрещивая руки на груди. Когда в его взгляде пробежала озорная искорка, Никки в очередной раз подумала о том, насколько он был похож на своего отца. — Ладно, если ты не против, я бы хотел покончить с обменом любезностями и перейти к делу. Никки выпрямила пальцы и пару раз покрутила кистью, как бы говоря, что он мог продолжать. Этот жест как-то не сильно вязался с ее искусственным безразличием, но Исповедника вряд ли можно было удивить таким ее поведением. — Я хотел поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня. Ричард рассказал мне, — сказал он, наконец. — Я просто исправляла свою ошибку, — теперь она пожала плечами. — Мне изначально не стоило помогать Джеганю в этой войне. Владетель бы побрал его всезнающую улыбку — показатель того, что он прекрасно понимал, что таковы были ее мысли в самом начале их знакомства. Но не потом — не когда они провели в дороге несколько месяцев и начали понимать друг друга с полуслова. — Знаешь, после того, как ты столь нелюбезно отвернулась от меня на вершине той башни, — он кивнул на окно за ее спиной, — я думал, что больше не смогу смотреть на тебя, но, как видишь, я здесь — я изменил свое мнение. А ты, кажется, все такая же упертая, замкнутая и жаждущая одиночества. И вместо того, чтобы прямо обсудить наши отношения теперь, когда ты можешь ничего от меня не утаивать, ты стоишь, скрестив руки на груди и притворившись, что терпеть не можешь мое присутствие. — Ты знаешь, притворяться — не в моих привычках, — осадила она его. — И это единственное, что задело тебя в моих словах? — он улыбнулся. Немного ошалело. — Хорошо. Ты не притворяешься — просто скрываешься от меня. Так лучше? — Томас, раз уж ты хочешь начать серьезный разговор, то я позволю — и даже поддержу его. И теперь, прежде чем нападать на меня, исполни мою следующую просьбу: просто задумайся, как я должна была вести себя, зная, кто ты такой и как ты здесь появился? Она умолкла и посмотрела в его грозовые серые глаза. Несмотря на то, что он действительно принял ее вопрос к осмыслению, это не изменило ровным счетом ничего. Она видела это. Успел ли он подумать о том, что в его будущем не могло быть места для нее? Возможно, он вспомнил, что судьба Рала и одного из последних обладателей магии исповеди не могла принадлежать ему одному. Никки даже не сомневалась, что в будущем все страны передерутся за то, чтобы подсунуть ему в постель одну из своих наследниц и заполучить одаренного ребенка, который обеспечит бесконечное финансирование всего двора. А потом он бы женился на той, что смогла бы обеспечить стабильность в Империи. И, возможно, теперь он вспомнил, кем была эта «та». Так какое значение могла иметь Никки, оставленная в двадцати годах позади? — Просьба выполнена. Теперь, наконец, ты дашь мне тебя поцеловать? Владетель… он точно в своем уме? — Томас, остановись, — ее тон повысился. — Ты должен понять — в твоем будущем для меня нет места, как и в моем будущем — для тебя. Где-то там тебя ждет женщина, которая, волей добрых духов или еще кого-то, обладающего отвратительным чувством юмора, станет твоей женой. — Да, и я даже знаю, что ее зовут «Лора». И я помню, что я любил ее — но это был не тот я, который встал на сторону Джеганя и сбежал из темниц Народного Дворца. Понимаешь, к чему я веду? Никки посмотрела на его молодое, не отягощенное годами заточения во Дворце Пророков лицо, и поняла, что все еще говорила с тем человеком, которого спасла из тюрьмы почти четыре месяца назад. Да, он был сыном Ричарда и Кэлен, и теперь это осознание было тем новым пониманием самого себя, что поблескивало за завесой его грозовых глаз. В остальном это был все тот же Томас с непослушными черными волосами, проницательным взглядом, вечно колючими скулами и манерой постоянно подначивать ее. — И как это убедит меня не выпроваживать тебя отсюда? — Разве ты не знала, что Ричард тоже не может быть твоим? Неужели это помешало вам во Дворце Пророков? Да и с каких пор ты стала такой моралисткой, Никки? Никки едва не взорвалась. Если она закричит, что к Ричарду она никогда не испытывала того, что испытывает к нему, как это позволит ей взять верх над ним? Разве она не признает свое абсолютное поражение, одержав победу в этой словесной схватке? — Послушай… меня не волнует будущее просто потому, что я не знаю, что случится со мной даже через два часа. Возможно, я умру этим утром и, по велению пророчества, перееду в могилу на холмах Эйдиндрила. — Не говори так, — она полоснула его лицо своим острым ледяным взглядом. Ее голос был той же температуры. — Почему? Разве ты можешь знать, что это не случится? Разве кто-нибудь из нас это знает? Все, что имеет значение — это настоящее. И единственная женщина, к которой я могу испытывать чувства сейчас — это ты, вне зависимости от твоих собственных чувств. Я пришел, чтобы сказать об этом, но не для того, чтобы настаивать. Поэтому, если ты скажешь, что я не нужен тебе — я уйду. — Так уходи, — в ее голосе послышалась сталь, когда она заявила об этом, не раздумывая ни секунды. Все сантименты она выплакала на плече у Ричарда тремя одинокими слезами в тот единственный раз, когда позволила себе поддаться чувствам, и теперь у нее не было на это права. Поэтому она заявила об этом так быстро. Так неправдоподобно. Несколько секунд он обдумывал услышанное, но в этот раз, когда она снова отвергла его, все было совершенно иначе. И, когда он улыбнулся победной и самодовольной улыбкой, она поняла, что не убедила не только саму себя, но и его тоже. Одним уверенным движением он обхватил пальцами ее челюсть и заставил поднять голову, чтобы обрушиться на ее губы обжигающим поцелуем. Никки опустила руки на его грудь и попыталась оттолкнуть, но протесты не помогли ей, а скорее наоборот. Он перехватил ее руки и завел их за спину, скрещивая в районе круглых ягодиц, и Никки, отвечая на это грубое действие, укусила его за губу. Она ощутила вкус его крови на своем языке, когда провела им по его нижней губе. Его свободная рука, не удерживавшая ее запястья, легла на ее затылок, зарываясь в мягкие светлые волосы и не позволяя ей ускользнуть от него даже на единую секунду. В этом не было необходимости: она уже целовала его сама, без принуждения, хотя и проклинала себя при этом. Его язык беспардонно вторгся в ее рот, и она ответила на поцелуй так, словно это было сражение. Она норовила доказать ему, что, пусть он и лишил ее способности двигаться, она не была пассивным наблюдателем в этом действе. Он надавил на ее запястья, заставляя ее придвинуться к нему, и Никки, наконец, прижалась к нему всем телом, ощущая его возбуждение низом своего живота. Это заставило ее рвано выдохнуть, чувствуя, как между ее ног начало нарастать желание, разливавшееся теплом по напряженным мышцам. Томас коснулся губами уголка ее широко раскрытого рта, затем — линии острой выступающей скулы, низа челюсти. Он был неаккуратен, слишком опьянен ее видимой доступностью, и Никки пришлось напомнить ему, что, если бы она не сдалась своим порочным желаниям, он бы не приблизился к ней ни на шаг. С кончиков ее пальцев слетело несколько искр, побежавших прямо к его руке, уже оставившей красный след на ее запястьях. Он чертыхнулся и, сразу поняв, в чем — в ком — было дело, прикусил кожу на ее шее. Теперь усмехалась Никки, впившаяся ногтями в его плечи. В следующий же миг отдернутые им руки приподняли ее над полом одним резким движением, заставляя обвить стройные ноги вокруг его талии. — Еще раз сделаешь так, и я опять отпущу руку — вернее, обе, — предупредил он ее, сверкая своими помутненными похотью глазами. Его тон был серьезен, но Никки хотелось проверить, насколько. Она обхватила ладонью основание его затылка и шею, а затем послала дрожь вниз по его спине, которая отдалась вибрацией в ее скрещенных ногах. Он врал, а в ее ледяных глазах плясали огненные демоны. Он прижал ее спиной к стене буквально в единственном месте в этой каморке, где это было возможно, и, надо сказать, не очень нежно — воздух вылетел из ее легких после столкновения с ней со вздохом, имеющим слишком много общего со стоном. Его ловкие пальцы коснулись ее обнаженного колена, забираясь под черную ткань платья и находя ее обнаженные ягодицы. Будучи в плену ее сильных и стройных ног, он властно вжал ее в стену и подался бедрами вперед так, словно их тела уже не разъединяли два слоя одежды. Никки закусила губу, чувствуя, как низ ее живота налился отупляющей сознание тяжестью. Никки была жадной, требовательной, и поэтому его провокация сработала. Если бы не выбранная Томасом позиция, она бы уже сама развязала завязки на его штанах. Но, раз уж она хотела сражаться с ним и постоянно перечила, он должен был показать ей свое главенство — и заодно правоту. Он опустил ее на пол и развернул спиной к себе. Выбирая платье этим утром, Никки вряд ли подумала бы, что ткань на спине окажется разорванной аж до уровня ягодиц. В последний раз подобное позволяли себе только солдаты Джеганя, которым тот отдавал ее ради забавы, но, в отличие от них, Томас сделал это не ради похоти, а для того, чтобы поцеловать ее в обнаженные плечи, словно влюбленный глупец, боготворящий ее. Это было бы невыносимо приторно, если бы сразу после этого он не вошел в нее — до приятного просто и грубо, одной рукой прижимая ее плечи к стене, а другой оставляя красные следы на мягкой коже ее белых как снег бедер. Он самоуверенно полагал, что она уже была готова к нему, и был прав. Никки привстала на носочках, хотя бы немного сокращая их разницу в росте, и выгнула спину, чтобы позволить ему проникнуть в нее на полную длину и тем самым обеспечить себе удовольствие. Ее ладони, упиравшиеся в грубо обтесанные каменные плиты, начало саднить из-за того, что лишь они удерживали ее вес и мешали ее лицу уткнуться в стену каждый раз, когда Томас двигал бедрами навстречу ей. Игнорируя остатки разорванного платья, Томас накрыл округлую грудь Никки своей широкой ладонью, и его большой палец начал лениво поддразнивать ее и без того твердый сосок. Другой рукой он провел вдоль ее позвоночника, заставляя ее выгнуться в пояснице еще сильнее, и немного ускорил темп. Его и ее бедра быстро нашли единый ритм, но Никки знала — еще чуть-чуть, и он просто прижмет ее к стене всем телом, зажмет рот и начнет вколачиваться в нее словно в последнюю шлюху, как делали они все, без исключения. Она слишком хорошо помнила, каково это — с трудом ходить несколько дней, но, хотя боль никогда не была ее врагом, прямо сейчас она не хотела этого. Не с ним. У нее практически не было пространства для маневра, но, будучи изобретательной любовницей, Никки нашла способ поменять позицию. Выпрямив руки и не сказав ни слова, она выпятила зад и отодвинулась от стены, заставляя любовника немного отойти, чтобы затем прервать единение их тел и развернуться к нему лицом. Низ ее живота ныл каждую секунду, которую его член находился вне ее тела, но она знала, что эти несколько моментов, в которые она толкнула его на кровать, забралась сверху и, быстро стащив штаны, оседлала, были необходимы им обоим, как глоток свежего воздуха. Упираясь руками в его мощную грудь, она начала скользить вдоль всей длины его члена, привыкая к тому, что теперь власть над ним была в ее руках. Когда Томас попытался подняться ей навстречу, она положила ладони на его плечи и силой уложила обратно, нависая над ним. Она не могла оторвать глаз от его благородного и мужественного лица, от его серых глаз, подернутых дымкой неконтролируемого желания, от его приоткрытых губ. Еще никогда она не хотела никого так сильно, как хотела его, и даже его глубокий взгляд, в котором бушевала сила магии исповеди, не пугал ее, как пугал десятки других. Тех, что были до нее — безжизненных и бесконечно преданных. Дура. Полюбившая его дура. Ее левое колено опасно застыло возле края узкой скрипящей кровати, и каждый раз, когда она приподнималась, оно так и норовило соскочить с нее, но, честно говоря, ей было все равно. Она уже не чувствовала границ своего тела, но — даже удивительно — вдруг почувствовала, как изорванные останки ее платья покинули ее грудь, живот и верх бедер, а мощная рука легла на ее шею, чтобы затем, поднявшись, очертить линию ее искусанных губ. Она не спешила окончательно избавлять его от одежды: она запустила руки под его темно-синюю рубашку и начала обводить линии его мускулистого торса. Не пальцами — кончиками ногтей. Она слегка повернула голову, чтобы его палец оказался между ее губ без помощи ее занятых рук. Она поцеловала костяшки его указательного пальца, одну за одной, и коснулась его подушечки кончиком языка. Уже через несколько секунд его палец был у нее во рту, плотно обхваченный ее влажными губам, а ее язык ласкал его вдоль всей длины, пока он медленно двигался внутрь и наружу. Аналогия была слишком прямой, слишком удушающе-невозможной и желанной, и Томас, не выдержавший этой пытки, сжал ее бедро, навязывая ей более быстрый темп. Его бедра нетерпеливо поднимались навстречу каждому ее движению, вынуждая ее двигаться быстрее, быстрее, быстрее. Подняв руки повыше, она ощутила его прерывистое сердцебиение подушечками собственных пальцев. Он не стонал. Она — тоже. Но в их прерывистом и неглубоком дыхании, одном на двоих, было что-то гипнотическое, как и в хаотичном, неправильном и громком движении их тел. Ее левое колено все же соскочило с кровати, и, если бы не Томас, она бы рухнула с постели в одиночестве. Но благодаря его своевременному участию они упали вместе, и Никки оказалась снизу, подмятая его телом. Очевидно, это была часть его плана по возврату доминирования. Полированный камень под ней приятно охладил ее разгоряченное тело, но он совершенно не пощадил ее спину, когда Томас закинул ее ноги к себе на плечи. Она была настолько близка к пику, что смена позиции вызвала у нее бесстыдный вскрик. Она вцепилась в его предплечья, расположившиеся по обе стороны от ее головы, и выгнулась дугой. Ее ягодицы и затылок отдавались острой болью, но это значило ничтожно мало теперь, когда все ее существо превратилось в тугой узел, который ждал, когда его развяжут. Томас поцеловал ее изящную лодыжку и перенес вес на одну руку, чтобы другой приподнять ее бедра. Никки повернула голову и вцепилась зубами в его предплечье. Из ее горла рвался крик удовольствия, который она хотела заглушить, и она не желала думать ни о чем, что могло случиться, когда Томас выпустит свою силу. Ей было все равно. Ей было так, так, так все равно… По ее ногам бегала дрожь, и ее тело стонало, хныкало, изнывало от того, что с ним происходило. Оно отвыкло от удовольствия, которое мог дать мужчина. Ноги Никки спустились вниз по его плечам, заставляя его зашипеть, когда она случайно надавила на недавно полученную им рану, и она позволила ему опуститься на локти, практически лечь на нее. Она уткнулась в его ключицу, вгрызлась в нее зубами и впервые извинилась за свои действия, поцеловав в задетое ею место. Впрочем, и этот поцелуй, долгий, болезненный, должен был оставить на нем отметку, но никак не загладить вину. Никки, Владетель бы ее побрал, не умела извиняться. Она достигла пика раньше него, ознаменовав его долгим, протяжным криком. Она не прокричала его имя, но было очевидно, кому он был обязан своим звучанием. Ее мышцы расслабились, и она жестко опустилась на пол, чувствуя тяжелое дыхание Томаса на своем виске. Он в последний раз проник в нее, медленно, глубоко, и встретил разрядку с гортанным, звероподобным рыком. Комната взорвалась беззвучным громом, прошедшим через все тело Никки, поражая каждую ее клеточку. Он буквально рухнул на нее, прижимая к холодному полу. Всего лишь на десяток секунд, но она ощутила на себе вес всего его тела, который теперь не поддерживали его руки, и тогда Томас сорвал с ее губ последний стон, впиваясь в них поцелуем. Он слегка оттянул ее нижнюю губу, мягко провел по ней языком и перешел к верхней, уделяя ей не меньшее внимание и лаская ее своими губами. В том, как они лежали на этом полу, заключалось нечто такое, что Никки всегда упускала, когда речь шла об этой простой физиологической потребности. Она вдруг поняла, что, если бы не холод бездушного камня под ее спиной, она могла бы позволить им обоим пролежать так целую вечность: он, потерянный внутри нее и хрипло дышащий в сгиб ее шеи, и она, обвивающая его одновременно и ногами, и руками; буквально впечатанная в него. Но пол все еще был слишком холодным и жестким, а она все еще боялась привыкать к этому. Немыслимым образом ей удалось снять ноги с его плеч и вытянуть их, вызывая у Исповедника глухое ворчание. Она ткнула его в плечо и заставила перекатиться набок, чтобы, наконец, вылезти из-под него. Подойдя ближе к дверям, она открыла сундук с вещами и быстрым движением выудила оттуда недавнюю рубашку с единственным розовым рукавом. Она все еще ненавидела этот цвет, и ей все еще было не в чем спать. Именно поэтому она опустилась на крышку сундука и занялась тем делом, от которого ее недавно отвлек приход Исповедника, ничуть не стыдясь своей наготы: темных ореолов своих напряженных сосков, своих красных запястий и острых, покрытых синяками лопаток. И, что было самым смешным, она не собиралась стирать эти следы со своего тела с помощью магии. Томас, неотрывно наблюдавший за ее действиями, даже не стал спрашивать, подействовали ли на нее его силы. Женщина, сидевшая перед ним, без сомнения, все еще была Никки — закрытой и раздражительной ненавистницей розового цвета. Вместо этого он задал другой вопрос: — Я ждал, что ты остановишься, но, кажется, твоя душа не нужна даже моей жадной и неразборчивой магии, — ленивым тоном сказал он, поднимаясь с пола и натягивая штаны. У него даже не было сил на усмешку. — Или, может быть, ты просто любишь меня. Никки одарила его презрительным взглядом исподлобья, хмыкнула и продолжила заниматься обесцвечиванием ночной рубашки.