***
Ночная прохлада Замка Волшебника сменилась удушающей духотой. Когда Никки достигла покоев Матери-Исповедницы, ее кожа была покрыта липкой испариной. Она едва выхватывала из воздуха то, что было необходимо для дыхания, стараясь не завязнуть в тяжелой, влажной атмосфере, и ее удушье лишь усугублялось комом, стоявшим в ее горле. Она шла, не разбирая дороги и позволяя дыре в ее сердце высасывать все силы из ее сознания и ее тела. Перед ее глазами все еще стояла тьма, которая поглотила Ричарда и Томаса, и Никки старалась не думать о том, что она собственноручно отправила их туда, в полную неизвестность. Они с Томасом не сказали друг другу на прощание ни единого слова, хотя у них была возможность обсудить очень многое — вообще-то, в их распоряжении было около полутора часов до восхода солнца, но Никки установила строгий запрет на разговоры. Она знала, что ни одно слово не исправит то, что должно было случиться, что ни одно слово не успокоит ее, когда он уйдет. Она ненавидела это чувство подавляющего и болезненного бессилия, которое пришло в ее жизнь вместе с зависимостью от него, и если это и была та самая пресловутая любовь, то она не желала иметь с ней ничего общего. Она поправила ворот платья, ненароком коснувшись маленького красно-фиолетового следа, оставленного под ее ключицей губами Томаса — лишнего подтверждения того, что иногда слова значили слишком мало, чтобы доверять им свои чувства. Это и была та сторона любви, которую Никки знала — хотела знать. Колдунья толкнула дверь. Когда она подошла к Кэлен и посмотрела на ее лицо после получаса отсутствия, то увидела капельки пота на ее лбу. Только вот, тому виной была не только духота и тяжелый воздух. Несмотря на то, что Мать-Исповедница все еще была на ногах, силы ее были на исходе. За окном раздался оглушительный удар грома. Кровавая луна была скрыта за тяжелыми облаками, которые полосовали разряды молний, но, даже не видя ее, можно было понять, что причиной всему была она. — Никки, что происходит? — не своим от волнения и измождения голосом спросила Мать-Исповедница. Внезапная перемена погоды точно не осталась без ее внимания. — Гроза — знак того, что Ричард и Томас уже попали в Храм Ветров. Кэлен прикрыла глаза, тяжело дыша. Она не знала, стоило ли радоваться этому. Никки же поймала себя на мысли, что, даже если бы источником этих молний был Кон-Дар Исповедницы, а не сила Ветров, она не чувствовала бы такой тревоги.***
Храм Ветров поражал своей тишиной и пустотой. Его стены протянулись вперед на многие мили, заканчиваясь где-то далеко за призрачным горизонтом. Арочный потолок, уравновешивая пропорции этого неподвластного человеческому воображению здания, висел настолько высоко над их головами, что, будь он в мире живых, он мог бы даже возвышаться над пиком гор Ранг-Шада. Когда Ричард и Томас ступили на пол, мрамор которого был будто соткан из световых пучков, они не ощутили никаких перемен. Если чума уже покинула этот мир, они не могли знать об этом. Быть может, неугомонные духи полагали, будто они сами вернут ее сюда? — Зал Предателя — лишь половина пути, — напомнил Ричард Томасу, будто завороженному этим местом. — Теперь мы должны понять, как нам выбраться отсюда и попасть в Долину Заблудших. «Зал Предателя» слетел с его языка, отдавшись неприятной горечью. Ричард чувствовал себя так, будто уже принадлежал этому месту и телом, и сознанием, но вряд ли это было ему по душе. — У меня такое ощущение, будто только здесь мой дар начал полностью подчиняться мне, — удивленно проговорил Томас, не услышав слова Ричарда. Искатель вдруг осознал, что чувствовал то же: только сейчас его магия ощущалась им подобно потоку стремительной и бурной реки, текущей вместе с его кровью через все его существо. То, что он чувствовал раньше — жалкий мелкий ручеек, который пробуждался лишь в минуты крайней нужды — в сравнении с этой мощью был лишь ничтожным подобием настоящей магии. Томас простер руку вперед в порыве любопытства, и с его пальцев сорвались и взвились под потолок несколько тонких, шипящих молний — смесь магии Приращения и Ущерба, усиленная даром исповеди. Томас посмотрел на них почти что зачарованно, и Ричард понял, что, в отличие от всех остальных попыток создать нечто подобное, сейчас ему потребовалось лишь одно несущественное усилие воли, чтобы обуздать собственную силу. Искатель заставил себя отстраниться от мыслей о своей магии, какими бы прельщающими и приятными они ни были, и обратил внимание на горы магических артефактов и книг, лежавших в нишах боковых стен. Казалось, он мог узнать назначение каждого еще до того, как приблизится к ним. Это место определенно было местом силы для таких, как Томас и он. Храм Ветров был создан людьми, обладавшими обеими сторонами дара, и только здесь можно было понять истинную сущность силы боевых чародеев. Ричард хотел вызволить всю мощь своей магии и впервые в жизни почувствовать ее так, как чувствовали ее другие одаренные — это было дурманящее, отупляющее желание, которое усиливалось с каждой секундой, что он провел здесь. Великих усилий стоило ему отвлечься от силы этого места и вспомнить о доме — о том, кому прямо сейчас была нужна его помощь. — Надо сосредоточиться на том, как найти выход отсюда, — повторил Ричард с явным трудом и обернулся к обсидиановым воротам. Теперь Томас услышал его. — Верно. Но сначала я хочу уничтожить вход в этот зал. Ричард разделял его желание. Он понимал, что никто в мире не должен был получить ту власть над человеческими судьбами, которую однажды забрал себе Джегань. Искатель направил объединенный поток магии Ущерба и Приращения на эти ворота, и уже через секунду в него вплелась и магия Томаса. Извиваясь, шипя и искрясь, их объединенная сила, подобно световому потоку, ударила по единственному черному объекту в этом зале, чтобы навсегда уничтожить вход в Храм Ветров. Дороги назад уже нет. — Если духи смогли вернуть нас в мир живых в прошлые разы, то и мы сможем переместиться, куда захотим, — Томас помедлил, — мне кажется, что сейчас мне хватило бы сил даже на то, чтобы вернуть Храм в мир живых, если бы я захотел. Ричард кивнул. — Давай посмотрим, что есть в этих книгах. Уверен, они смогут помочь нам достичь Долины. Томас мрачно усмехнулся: он был давно готов к отправлению туда и даже знал, как именно он встретит Сноходца, и теперь ему оставалось лишь убедиться в том, что это сработает.***
— Сосредоточься! Дитя мое, ты не можешь просто уснуть здесь! Как тогда появится на свет твой ребенок? Кэлен с трудом удерживала глаза открытыми, упираясь взглядом в каменный потолок. Мир вокруг ходил ходуном, сотрясаемый грозой. Ей было душно, ужасно душно; влажные волосы липли к лицу, мешая дышать. Она сделала вдох и застонала, когда низ живота и поясницу в очередной раз сковала тяжелая, давящая боль, которую не могли смягчить ни подушки, ни одеяло, на которых она лежала. Чья-то заботливая рука протерла ее лицо холодной влажной тряпицей. Она лишь заметила красный кожаный всполох, промелькнувший в сантиметрах от ее глаз, и кончик светлой косы, упавший с женского плеча. Это могла быть лишь Кара. — Умоляю, Кара, отойди, — прошептала Кэлен, чувствуя, что с трудом контролирует свои силы. Она боялась, что, если она совершенно утратит контроль над магией, она погубит бесстрашную морд-сит. — Надо найти Рада-Хан, — где-то неподалеку послышался голос Никки, вслед за которым прозвучали шаги и хлопок дверью. Кара, упрямая, как и всегда, все еще была рядом с ней, значит, комнату покинула Бердина, устремившаяся сделать то, о чем сказала бывшая Сестра Тьмы. Кэлен успешно выясняла, что происходит, даже прикрыв глаза, но она чувствовала, что скоро не сможет и такую малость. Когда она старалась присмотреться к чему-то, она видела лишь расплывчатые силуэты, поэтому ей было проще экономить силы, вовсе отказавшись от зрения. — Помоги ей, — обратилась к кому-то повитуха, которую она не видела из-за темной завесы век. Губами она ощутила холодное прикосновение стеклянного флакона, и в следующее же мгновение на ее языке очутилась какая-то горькая жидкость. — Надо остановить кровотечение, — выпалила Никки. Кэлен внутренне сжалась, поняв, что она еще ни разу не слышала ее голос таким: одновременно и обеспокоенным, и напряженным. Кровотечение? Кэлен с неприятным удивлением отметила, что, если на внутренней стороне ее бедер и правда была кровь, то она уже не чувствовала ее. — Я только что дала ей настойку таволги, — спокойно ответила ей травница, — но, пока она не начнет действовать, ты должна сделать так, чтобы она не потеряла слишком много крови. Кэлен даже не вздрогнула, когда рука старушки ненароком коснулась ее согнутого колена: она поняла, что, кажется, ей было больше нечего скрывать от этого мира, учитывая то, что ее, измученную и лежащую на постели с широко разведенными ногами, видело в таком виде сразу четыре женщины. «Четыре женщины — не пятьсот галеанцев», — напомнила она себе. Но, по правде говоря, то, как она выглядела сейчас, ее вовсе не волновало. Гораздо больше беспокоило ее то, что голоса окружавших ее женщин звучали чересчур взволнованно, и говорили они так, словно она, Кэлен, их уже и не слышала. Кэлен почувствовала, что морд-сит встала с постели, и, приоткрыв глаза, увидела, что ее место заняла Никки. Одна аккуратная ладонь легла на плечо Матери-Исповедницы, выпуская успокаивающий поток, а другая — поверх ее живота. Кэлен почувствовала, как по ее телу начало распространяться тепло. — Что происходит? — едва слышно прошептала она, почувствовав небольшой прилив сил от магии Никки. — Ничего, о чем тебе стоило бы волноваться, — заверила ее другая женщина. С каких пор эта колдунья разучилась врать? — Я не смогу, — Кэлен едва не задохнулась, не успев договорить фразу. В уголках ее глаз стояли слезы, но она говорила вовсе не о родовой боли: она с трудом сдерживала собственные силы сейчас, когда ее тело отказывалось слушаться ее, и с каждой секундой она становилась все ближе к тому, чтобы утратить контроль. Опустошить себя и высвободить магию исповеди — это казалось таким заманчивым, тем более сейчас, когда все остатки ее сил уходили именно на это. Кэлен знала: если это случится, она попросту впадет в бессознательность, не говоря уже о последствиях для окружающих ее женщин. Более страшный поворот событий трудно было даже представить. — Ну же, Мать-Исповедница! Хватит недооценивать себя! — до нее донесся голос бодрившейся Кары. Рука морд-сит, которая стояла слева от Кэлен, привалившись к изголовью кровати, легла на ее щеку в мягком, поддерживающем жесте. Она не сразу заметила, что сейчас она была без своих кожаных перчаток. Что она могла успеть сделать, чтобы предупредить их? Закричать изо всех сил и окончательно потерять контроль? Отдернуться от руки Кары, отползти от Никки? Так и не приняв решение, она протяжно застонала: и от боли, и от отчаяния.***
Время в Храме Ветров текло неощутимо и будто в стороне от тех, кто в нем находился. Ричард не имел ни малейшего понятия, сколько секунд, минут или часов прошло в мире живых, пока они с Томасом искали способ выбраться отсюда. Они бегло листали все попадавшиеся им под руку книги, практически мгновенно усваивая те знания, что находились на их ветхих страницах. Эти знания были опасны для мира живых в неправильных руках, и Ричард понимал, почему волшебники древности спрятали Храм где-то между двумя мирами, но для них, боевых чародеев, они не были опасны точно так же, как для птицы — полет. Ричард чувствовал себя глупцом. Даже после многих лет, во время которых он старался перенимать все возможные знания у своего отца и деда, как и после многих месяцев во Дворце Пророков, он оставался полным невеждой в вопросах магии. Полученного им образования хватало лишь для того, чтобы сейчас его дар не уничтожал его, посылая смертельные головные боли. Теперь он понимал, что, как и сказал однажды Зедд, избыточные знания мешали ему действовать. Он неправильно трактовал то, чему его учили, всегда примеряя это на себя, хотя и не имел права делать это — его магия не подходила под установившиеся за несколько тысячелетий стандарты и не подчинялась большинству магических законов. Таким образом он сам заковал себя в цепи немощности. Сейчас, отдав все, что у него было, он обрел необходимые ему знания, и ему стоило титанических усилий убедить себя в том, что было еще не слишком поздно применить их. Один Создатель ведал, как больно ему было осознавать, что, случись это раньше, он смог бы предотвратить и эпидемию, и исчезновение его сына из своего времени. Впрочем, это уже не имело значения. Он должен заплатить за свои ошибки, но только после того, как обеспечит безопасность Нового Мира. Сейчас было важно лишь то, что они смогли узнать, как попасть в Долину Заблудших, и теперь подобное перемещение казалось не более сложным, чем, например, путешествие в Сильфиде, и, к тому же, в десятки раз более быстрым. Когда Ричард был готов вызвать молнию, которая вернула бы их в мир живых, Томас сделал то же самое, игнорируя тот факт, что они могли переместиться вместе. Это насторожило Искателя. — Что ты делаешь? — То же, что и ты, — вскользь ответил Томас, даже не поворачивая голову в сторону Ричарда. С языка Искателя был готов слететь следующий вопрос, как вдруг они увидели перед собой одинокого духа. Его — вернее, ее переливающийся и светящийся силуэт обрисовывал золотой каскад волос, белые ниспадающие одежды, а ее вечные, нестареющие глаза, все еще сохраняли задорные отголоски, свойственные им при жизни. Ее появление магическим образом заставило Искателя забыть о беспокоящем его факте. — Цирилла? Ричард не мог не узнать ее. — Я была бы рада видеть вас при других обстоятельствах, но, к сожалению, это — единственное, что остается, когда твой дом — Подземный Мир, — ее губы изогнулись в печальной улыбке. Она перевела свой взгляд на Томаса. — Я — Цирилла Амнелл, сестра твоей матери. Все еще любимая сестра, я полагаю. Томас кивнул, показывая, что он узнал ее. В этом не было ничего удивительного: Цирилла была необыкновенно красива и при жизни, поэтому в королевском дворце в Эбиниссии все еще висело множество ее портретов. Портреты были единственным, что не тронули солдаты Джеганя во время своего вторжения в столицу Галеи — просто потому, что без массивных позолоченных рам, снятых и спрятанных жителями королевского дворца в первую очередь, они уже ничего не стоили. — Что бы ты ни собиралась сказать, я рад тебе, — искренне улыбнулся Искатель в ответ, хотя и знал, что она не пришла просто так. В этом месте ничто не происходило просто так, в конце концов. — Как и в прошлый раз, я пришла, чтобы предупредить вас. Несмотря на то, что я умерла уже после того, как ветры были осквернены, мне, единственной из многих, позволено посещать Храм. В этот раз духи отправили меня предостеречь вас обоих, чтобы вы не нарушали данные вами клятвы. Несмотря на то, что Чума покинула мир живых в тот момент, когда вы вошли в Зал Предателя, она все еще может вернуться туда. И, Ричард, ты должен знать, что твой сын умрет и в настоящем, и в будущем — будет стерт из жизни, если ты не выполнишь свою часть договора. — Двери в Зал Предателя запечатаны, — Томас скрестил руки на груди, как бы игнорируя последнее предупреждение. — Запечатаны для людей, норовящих пробраться сюда, но не для магии, принадлежащей Подземному Миру. Она не нуждается в дверях, — печально, но в то же время предельно серьезно промолвила она. Искатель и Исповедник переглянулись. — Я знаю, как сложно это должно быть для вас обоих, но, Ричард, ты обязан выполнить свою часть договора, а ты, Эддард, не должен мешать ему в этом. Вы оба дали слово. Ричард и Томас пристыженно замолчали. Любой способ, которым они могли бы избежать точного выполнения своей части договора, сейчас был забыт ими, ведь, если Чума вернется, все их усилия окажутся бесполезны — если Томас умрет, усилия Ричарда окажутся бесполезны. Дух Цириллы беззвучно подплыл к Искателю, оказываясь с ним лицом к лицу. Она улыбнулась так, как улыбалась тогда, когда уводила разъяренную Кэлен из его кабинета в последний день перед их свадьбой: с сожалением и страхом, но при этом — как-то обнадеживающе, как будто она хотела вложить в свои слова даже больше, чем могла сказать. — Покуда твоя судьба все еще принадлежит тебе, ты сможешь найти выход, Ричард. Духи не отобрали главное: твою жизнь. Не теряй надежду — не теряйте ее оба, пока есть силы двигаться дальше, — она окинула их ободряющим взглядом. Нельзя сказать, что раньше Ричард не понимал, насколько крепкие узы связывали Кэлен и Цириллу, но сейчас он в полной мере осознал, как сильно они дорожили друг другом. После смерти Цириллы Ричард видел, что иногда Кэлен очень не хватало ее поддержки — поддержки другой женщины, ее сестры. — Спасибо, Цирилла. Искатель едва удержался от того, чтобы обнять ее в знак благодарности за ее визит. Он знал: они оба не почувствовали бы ровным счетом ничего. Хотя во сне дух его отца однажды обнял его, то был лишь сон, и тогда Ричард еще был в мире живых. — Мысль — тоже подарок, Ричард, — она улыбнулась, будто почувствовав его намерения. Выполнив свою миссию, она начала исчезать, растворяться в окружающем пространстве. После ее ухода Храм Ветров стал бы казаться еще более пустым, чем раньше, если бы не два шипящих портала, разверзнувшихся прямо посреди комнаты. Теперь Ричарду выпала возможность прямо спросить, зачем Томасу вдруг понадобился отдельный портал, и он воспользовался этим. — Ты планируешь отправиться подальше от войск, а я хотел бы навестить Джеганя. Не волнуйся: я догоню тебя, как только этот ублюдок перестанет дышать, — просто ответил Томас. Ричард поймал себя на том, что он неотрывно смотрит на него — даже пялится, вообще-то, — не до конца понимая, шутит ли он. — Что ты хотел бы? — Я исповедую его. Разве это проблема? — он пожал плечами, искренне не понимая, почему они вообще завели этот разговор. — Мы будем достаточно близко, чтобы подобраться к нему и я смог сделать это еще до того, как он опомнится. — Нет, — отчеканил Ричард. — Наша задача — возвести границу, а не пытаться пробиться через ряды его телохранителей. К тому же, ты не можешь быть уверен, что исповедь подействует на него. — Раньше я не был уверен, в этом ты прав. Джегань никогда не боялся меня, даже когда я свободно разгуливал без Рада-Хана, но это был показатель его самоуверенности, а не моего бессилия. И, позволь напомнить тебе, что магия исповеди была создана во времена Великой Войны именно для того, чтобы противостоять магии Сноходцев. Я видел здесь формулы и пометки тех, кто создавал ее, и не могу ошибаться: я способен исповедать Джеганя. К тому же, ты не можешь быть уверен, что он позволит нам просто так сделать то, что мы задумали. Не думаешь ли ты, что нам не придется, так или иначе, столкнуться с ним? — Конечно, я думал об этом! — Ричард, очевидно, терял терпение. — Так почему бы не сделать то, что я предлагаю, и застать его врасплох? — Потому, что я не позволю тебе совершить самоубийство, напав на Джеганя посреди его войск, — практически процедил лорд Рал. — Когда ты исповедаешь его, вокруг тебя будет еще, по меньшей мере, несколько десятков его телохранителей, которые, вне сомнения, постараются убить тебя, чтобы освободить Джеганя от исповеди. Томас застыл, упрямо глядя в сторону созданного им портала. — Даже зная, что он останется верен мне после смерти? — Зная или не зная — не имеет значения, если им вздумается, что это единственный шанс освободить его. Но если они окажутся неправы, это не вернет тебя к жизни. Томас лишь хмыкнул. Ему вспомнились многие моменты из его прошлого, в которые ему приходилось отстаивать свою свободу принятия решения, только вот, труднее всего было разговаривать не с отцом, а с матерью. Оба, и Ричард и Кэлен, были на его стороне, когда он хотел проявить свою самостоятельность, будь то участие в походе с войсками, охота или заседание Совета, но именно Ричард был тем, кто всецело доверял своему сыну и позволял ему идти на осознанный риск, если в том была необходимость. Он знал, что приносил — вернее, еще принесет своим родителям много терзаний и беспокойства, и сейчас, смотря в лицо своему отцу, он осознал, сколь многое ему предстояло пережить, чтобы когда-нибудь позволить себе отпустить своего сына, задушив собственный страх. — И ты даже не попробуешь убить его сам, чтобы обезопасить всех, кого любишь? — спросил он. Ричард не ответил ровным счетом ничего, ведь его ответ был очевиден. Он попытался бы. Вне сомнений, он попытался бы. Исповедник почувствовал, как его внутренности начали вскипать от гнева и бессилия. Пусть он и знал, чем были обусловлены действия Искателя, он не мог смириться с тем, что у него отняли право голоса. Томас с досадой отметил, что, если бы Цирилла не сказала Ричарду о том, что его смерть была концом всего его существования, все могло бы быть гораздо проще. В ту минуту, когда Исповедник услышал условия, выставленные духами его отцу, и увидел его потухший взгляд, он уже знал, чем это обернется для него — и чем это обернется для Джеганя. Он просто не мог позволить кому-то другому убить Императора Древнего Мира — не после всего, что он сделал с ним и с теми, кто ему дорог и не для того, чтобы его отец отдал жизнь в акте отчаянного самопожертвования, погибнув вместе со своим заклятым врагом. Цирилла велела им не терять надежду, и Томас намеревался сделать все, чтобы Ричард принял это. — Твой отец был прав: мы действительно похожи. Хотя я младше тебя на четыре года, во мне, кажется, уже играет вся твоя упертость, — Исповедник усмехнулся, становясь боком к порталу и лицом — к Искателю. — Он был прав и в своем пророчестве. Не злись на меня, но, боюсь, я и правда не позволю тебе убить Джеганя собственными руками. Услышав его слова, Ричард попытался сомкнуть портал, вызванный Томасом, чтобы не оставить Исповеднику никаких шансов на самовольный уход. У Исповедника было не больше доли секунды, чтобы задержать свой взгляд на лице отца, прежде чем все его существо устремилось в стремительно сужающийся портал. За несколько секунд до того, как некогда пятифутовая светящаяся прореха, разделившая здание на две части, достигла ширины ниточки, все еще протянутой от пола до потолка, Томас шагнул в нее, полный решимости расквитаться со своим врагом.***
Бердина, как нельзя вовремя вбежавшая в комнату, успела застегнуть Рада-Хан на шее Матери-Исповедницы до того, как магия, клокотавшая внутри ее тела, успела вырваться наружу. Кэлен облегченно выдохнула, закрывая глаза. Темнота за ее веками была так же пуста, как и ее сознание, в котором больше не была места ее дару. И все же, теперь, когда ей не нужно было концентрироваться на том, чтобы сдерживать себя, она смогла выдохнуть более свободно и даже сосредоточиться на том, что говорила ей повитуха. Ее указания — неразрывный хоровод из слов «тужься», «напрягись», «дыши» и всех похожих по значению, что только могли прийти в голову в данный момент, гулко отдавались в сознании Кэлен. Она хотела сделать то, о чем ее просили, и сначала у нее даже получалось — ей стало немного легче переносить боль, когда каждая новая схватка стала не просто наказанием за то, что она осмелилась принести ребенка в этот мир, но и сигналом к тому, чтобы она напрягла мышцы и, наконец, закончила то, что началось больше девяти часов назад. Ее сознание обожгла искра осознанности: она поняла, что именно сейчас она должна была отдать все силы, что у нее были, чтобы ее сын выжил. По истерзанному разуму прокатилась волна паники. Она все отчетливее осознавала, что оставшихся у нее ресурсов могло быть недостаточно. Ее горло сдавил безмолвный стон, а пальцы смяли одеяло до того сильно, что вверх по ее рукам начала подниматься боль, казавшаяся жалкой по сравнению со всем остальным, что сейчас происходило с ней. Она боялась, что не сможет преодолеть это в одиночку. — Еще немного, дитя мое, еще немного, — заверила ее старушка после того, как в очередной раз сказала свое заветное «тужься». Когда Кэлен, в конце концов, закричала от боли, и вместо того, чтобы сминать одеяло, отчаянно сжала запястье Никки своими пальцами, ей не осталось ничего другого, кроме как поверить ей на слово. Колдунья не возразила ни единым словом, стойко терпя боль, которую ей причиняла хватка другой женщины. Если бы Ричард был здесь… Кэлен тряхнула головой, избавляясь от этой мысли — ей хватало и физической боли. Она вспомнила то, как ощущалась пытка Джеганем, когда он сломал большинство костей в ее теле и едва не убил, и решила, что та боль, которую она испытывала сейчас, хотя бы имела смысл, а потому была терпима. Магия Никки, втекавшая в ее тело через запястье, теперь ощущалась немного болезненно — так, словно под ее кожей было много-много маленьких иголочек, обжигавших ее и поддерживавших в сознании. Она лишь слабо сжала пальцы, но ничего более, потому что в тот же момент ее разрывающееся на части тело в очередной раз потребовало от нее мобилизации всех оставшихся сил, намекая на это очередной схваткой. Осталось немного. Голова шла кругом от того, что в воздухе было слишком мало кислорода. Влага, скопившаяся в уголках ее глаз, прочертила дорожку вниз по ее щеке уже в виде слезы. — Ты почти сделала это, дитя мое! — заявила повитуха. — Еще немного, Мать-Исповедница! — поддержали ее морд-сит, которые, должно быть, не имели ни малейшего представления о реальном состоянии дел, но хотели придать ей немного сил. Никки просто крепко сжала ее руку, и Кэлен даже задалась вопросом, у кого из них кости треснут раньше. За окном прогремела гроза, и черное небо прорезала последняя за эту ночь молния. Последняя схватка оборвалась так же, как и крик Кэлен перед тем, как каждая мышца в ее теле предательски поддалась чувству усталости, опрокидывая ее на постель. Впервые за долгое время она почувствовала облегчение, но лишь телесное. Ее сознание было опустошено. Ее голова склонилась набок, прильнув к руке Кары, которая ни на секунду не оставляла ее на это время, иногда опускаясь на ее плечо, а затем возвращаясь к ее щеке. За опущенными веками бегал хоровод разноцветных огоньков, то приближаясь, то отдаляясь — ощущение, похожее на то, как если бы она с силой надавила пальцами на оба глаза. Только вот, руки Кэлен уже безвольно лежали вдоль ее боков, и вряд ли она сможет поднять их в ближайшее время. Несмотря на усилия Никки, голоса начинали звучать все более и более расплывчато. Кэлен едва разбирала отдельные слова, которые теперь слились для нее в один нескончаемый, неоформленный и бурлящий поток. Ее волновало лишь то, что среди этих звуков не было слышно одного, но самого важного для нее звука — крика ее новорожденного сына. Кэлен твердила себе, что была обязана узнать, все ли было в порядке, но темнота уже плотно вплелась в ее сознание, обвила своими щупальцами ее зрение и слух. Мой сын… Мысль о нем, одна единственная мысль отчаянно стучала на задворках ее сознания. — Мать-Исповедница! — окликнул ее голос обеих морд-сит. Она не смогла бы открыть глаза, даже если бы захотела — настолько тяжелыми были ее веки. У нее совершенно не было сил.