***
Не знаю, сколько прошло времени с тех пор, как я отключилась, но внезапно сквозь прикрытые веки проник свет — яркий, не резкий и тёплый. Едва-едва расклеив слипающиеся зенки, смотрю в окно без стекла, обвитое проволокой — прямо за тюремной картиной, нежнея жёлто-розовым, лениво подползает знаменательное утро. Сообразив что к чему, резко сажусь и быстро потираю лицо, пытаясь смахнуть остатки сна и слюни. Нервно провожу рукой по волосам, проверяя, в каком они состоянии — кудри, собранные в хвост, оказываются более-менее невредимыми. В общем, делаю вывод, что я в хорошей форме, особенно для пережившей столь беспокойную ночь. Всё ещё немного щурясь от рези в глазах, появившейся после неожиданного пробуждения, осматриваюсь и понимаю, что Хорхе нигде нет. Тело моё сразу напрягается, в горле пересыхает. Быстро сползаю с тюфяка, добираюсь до ванной комнаты, нетвёрдо держась на ногах, и робко стучу стиснутыми пальцами в дверь. — Хорхе, ты там? — скриплю в образовавшуюся щёлочку. Оставшись без ответа, толкаю створку и суюсь в комнатёнку, чуть не клюнув спросонья носом косяк. Бывшего вожака, как и предполагалось в моих беспокойных мыслях, там не оказывается. Он ушёл! Снова… От проступившей страшной догадки у меня перехватывает дыхание и подкашиваются колени. Разом вспотев, ухаюсь на край тюфяка и хватаюсь за голову. Чёрт, чёрт, чёрт! Массируя виски, перебираю возможные варианты. Честно сказать, я готова принять любую версию, кроме подозрения, возникающего исподволь: Хорхе просто бросил меня. Наверное, он пожалел, что взялся рассказать мне про Лекарство и вызвался сопровождать парней-шизиков, решил, что это для него слишком, плюнул на всё и умотал в одиночку. От волнения мысли сбиваются, и в голове назойливо крутится зацикленная картина, как Хорхе, посмеиваясь, уходит далеко-далеко. Не-ет, он не мог так поступить… Или мог? Слышу, как на первом этаже топают, шарят и переговариваются. Сбрендив от нервозности, вскакиваю на ноги и, не придумав ничего лучше, метаюсь к дыре в полу. Бухнувшись на коленки, подползаю к зубчатой прорве, собирая по пути пыль. Заглядываю вниз. В темноте, едва разбавляемой пламенем погибающей свечи, различаю двоих — долговязого воришку и проницательного красавчика. Они сгорбились над всякими вещицами и упоённо перебирают их, выискивая что-то. — Эй… — окликаю парней. Получается слишком резко, слишком нервно. Чувствую, как к горлу подкатывает комок, а сердцебиение учащается, когда на меня уставляются две пары глаз — васильковые и кофейно-карие. Сглотнув, произношу: — А где Хорхе? — Ушёл вместе с Минхо посмотреть чем можно разжиться в соседних домах. Минут двадцать назад, — подаёт голос блондин. Я смотрю на него с недоверием, на сердце у меня беспокойно. Проигнорировав чужие слова, всё равно высматриваю мексиканца. Может, он сидит на горе из тряпья, затачивая ржавое лезвие и выковыривая запёкшуюся кровь с ручки мачете перед выходом в большой мир? Оглядываюсь. Нет, никого. Тяжко вздыхаю. С бывшим вожаком всё ясно. Но куда мог поплестись тот азиат, такой-то покалеченный? Неужто доверился моему предложению и счёл посильным добраться до таблеток? Если так, то он ещё куда больший безумец, чем я предполагала. А ещё недостаёт чернокожего юноши, заикнувшегося как-то о своих страхах перед неизведанным. Все куда-то разом расползлись, подозрительно умолчав о своём отбытии. — Да ты не бойся, скоро вернутся, — подбадривает меня синеглазый парень с добродушной улыбкой. — Ага, — только и отвечаю я, поскорее шмыгая к своей норке. — Кстати, — доносится снизу. Заинтигованая, настороженно вытягиваю шею, — Хорхе велел тебе собираться. Велел. Как будто его вожатский наказ всё ещё имел вес и силу. Я усмехаюсь, вцепляясь в это слово и разжёвывая его, как жвачку. Смешно, что сам Хорхе, забросив пост лидера, не сумел позабыть старые привычки. На самом деле, с распоряжением или без, мне бы все равно пришлось собирать свои пожитки, подготавливаясь к отправке. Входная дверь на первом этаже заходится протяжным скрипом (я давно не слышала этого звука, но узнаю его сразу), выводя меня из задумчивого транса. Тряхнув головой, подрываюсь с пола, решив незамедлительно начать сборы. Я только успеваю вытащить рюкзак, плюхнуть его на ящик да выудить ещё не ношенную футболку и банку с кукурузой, как улавливаю спешные шаги. Кто-то поднимается по лестнице и встаёт у меня за спиной. — Так быстро смотался туда и обратно? — спрашиваю, не поворачивая головы. — Да я, вообще-то, никуда и не уходил, — с изумлением отзвывается парень. Я подскакиваю от неожиданности и поворачиваюсь. Посетителем оказывается один из чудаковатых знакомых Хорхе. Ой, промашечка вышла. — Прости, я тебя с кем-то другим перепутала, — рессеянно бормочу, бегло оглядывая гостя от самой макушки до пыльных сапог. — С кем-то другим по имени Хорхе? — насмешливо интересуется он. Ни капли не раздосадованная подковыркой, сдерживаю ответную улыбку, несмотря на уж очень доброе и располагающее лицо парня. — Так ты Эл? — спрашивает он, подкрадываясь ко мне размеренными шагами. Побоявшись приближения чужака, сажусь на футболку, заслоняя спиной жестянку с кукурузой. Устроив рюкзак на коленях, под пристальным наблюдением безымянного шизика застёгиваю молнию. — Эл — только для Хорхе, — сдержанно проговариваю я наконец. Шатен стоит неподвижно, склонив голову и выжидающе подняв глаза. Похоже, ждёт продолжения. — Я Хелен, — выдаю, чуть не подавившись именем (стала забывать как оно звучит полным). — А ты?.. — Арис, — представляется парень, делая ещё шаг ко мне. — Я Хелен, — зачем-то повторяю, побледнев. Смущенная собственной глупостью, резко мотаю головой, желая, чтобы кровь прилила обратно к щекам. Кусаю губу, собираясь с духом. Оглядываю стены, потолок, пол и, совершенно нежданно, натыкаюсь на пристальный взор. По правде говоря, это немного пугает. Его взгляд будто проникает в моё затуманенное усталостью сознание, и я вдруг понимаю, что тоже внимательно изучаю его. Удивившись, отворачиваюсь. Арис, замешкавшись, скребёт ногтем переносицу, покачиваясь на пятках. Пауза затягивается, мне становится неуютно. Внизу хлопает дверь. Я, дёрнувшись вперёд, с надеждой гляжу на первый этаж. От чужих синих глаз это, конечно, не укрывается. — Это Фрай вернулся, — констатирует Арис, разрушая все мои туманные мечты на появление Хорхе. — Искал бутылки под воду. — Не стоит сейчас выходить на улицу, — советую, крепче обнимая ненаглядный толстопузый ранец. — особенно в одиночку и без оружия. — За нас не беспокойся… — И сюда тоже не нужно подниматься, — придушенно бормочу, мусоля в пальцах приплюснутый бегунок. — А я не просто так пришёл, — говорит Арис с напускным оживлением, — Минхо кое-что тебе передал. — А-а, благодарности и мазь? — соображаю я. — Только мазь. — улыбается он, вынув из оттянутого кармана замызганных грязью джинс знакомую банку. Я успеваю немного порассматривать жестянку, зажатую в белых и длинных пальцах, как слышу предупреждающе-бодрящее: — Лови! Банка описывает дугу, я прослеживаю эту траекторию, желтоватым хвостом мчащуюся прямо мне в ладони. Секунда — и лекарство перекачёвывает по воздуху из чужих рук в мои. Удачно словив блямбу, удивляюсь своей спохвадчивости. — Ещё увидимся, — бросает Арис. Даже не глянув на него, угадываю в словах очередную обоятельную улыбку. Ёрзая на тюфяке, с боязливостью отворачиваю крышку и шепчу скомканное «спасибо», едва ли самостоятельно осознавая, кому именно адресована благодарность — Арису ли, за помощь в возвращении мази, или Минхо, за его бережливость. Однако, это уже не важно, потому что Арис, похоже, даже не услышав моей тихой признательности, шагает к лестнице, сунув руки в карманы, больше не проронив ни слова.***
Ванная — маленький тёмный закуток, отгороженный от зала обшарпанной кривой дверью. Это замерший мирок, прибывание в котором смахивает на заточение. Здесь в воздухе витает запах плесени, исходящий откуда-то из глубин здания, а в углах без конца скребутся когтистыми лапками крысы. Сердце тут замирает, а страхи, обступая со всех сторон, припирают к стенке. Наверное, я слишком много времени провела в одиночестве и на одном месте… Ногти царапают белый обмылок, оставляя на нём бороздки. Умываюсь холодной водой с пахучим мылом, яростно оттирая щеки. После — надраиваю зубы. Хотя, наверное, это бесполезно — мне уже давно стало казаться, что я никогда не отмоюсь. Отыскиваю на полке гребешок и принимаюсь так отчаянно расчёсывать волосы, что в них электричество потрескивает. Старательно распутываю колтуны. Мои кудри торчат, как лепестки у цветка — ни дать не взять маргаритка, только очумелая. Собираю высокий хвост и, завернув всклоченный кончик в жгут, убираю его под резинку. Смотрю в зеркало. Выискиваю на лице признаки страха, волнения, сомнения перед тем, что собираюсь совершить. Но мои глаза пусты, а подбородок неподвижен и решителен. Делаю глубокий вдох, чтобы сказать: — Я сделаю это. Я найду Лекарство!***
Как только высовываюсь из ванной, вижу незаметно вернувшегося с вылазки Хорхе. Обложившись, как минимум, десятком пустующих бутылок, он склонился над проржавевшей бочкой с водой, намереваясь, похоже, наполнить каждую из них. Что ж, в пустыне водица точно лишней не будет. Будто почувствовав мой напряжённый взгляд, уткнувшийся ему в спину, не оборачиваясь, бывший вожак хвастливо произносит: — Гляди, сколько всего нашли, — и тычет в свой трещащий по швам от теснящихся внутри вещиц рюкзак, устроенный на стуле. — Выбирай, что хочешь, пока другие не расхватали. Соображаю, что такое щедрое предложение парня спровоцировано моим гостеприимством и скупым ужином, выданным ему лично ещё вчера. Игнорируя явно последний в моей жизни милосердный презент от бывшего вожака, произношу: — Геройствуем, да? — и посматриваю на него откровенно скептически. Хорхе ставит очередную, до горлышка наполненную бутыль на узенький подоконник. Сцепив пальцы на затылке и выгнув спину, он потягивается, разминая спину, и разворачивается ко мне. Полы его куртки расползаются в стороны — на серой футболке, прямо на боку, влажно блестит яркая красная клякса. — У тебя кровь? — встревоженно произношу я, порывисто шагнув вперёд. — Вот чёрт, — выдаёт мексиканец, осмотрев алое пятно. — Напоролся на шиза, — поясняет он, задирая край майки. Но мне его объяснения не требуются, я и без того прекрасно понимаю какими методами и способами бывший вожак добывает еду. Посмотрев на кровь и полный ранец, несложно догадаться, что численность населения Топки этим утром поредела. — И не страшно тебе убивать, зная, что есть Лекарство? Раньше можно было оправдаться, что они и так трупы, а теперь?.. На коже парня, как оказалось, тоже отпечаталась кровь. Мексиканец быстро стирает её влажной ладонью и демонстрирует мне нетронутый хищными когтями да зубами участок притягательно-рельефного пресса. Почувствовав, как краска заливает всё моё лицо, поднимаясь от подбородка, отворачиваюсь, дабы не смущаться ещё больше. — Тот совсем гнилой был. Видела таких? По-любому видела. Тогда, на складе, сама такого же пришила. Я мрачнею, сердясь на Хорхе за неосторожное напоминание о прошлом. Сам того не понимая, он принёс с благими вестями ещё и пережитые, успевшие подзабыться за время страхи. — Месяц прошёл, а ты все вспоминаешь, — упрекаю его, кроша подошвой мягкий кусочек осыпавшейся штукатурки. — Вспоминаю на досуге. — без тени смущения признаётся Хорхе. — А ты что, нет? — Нет. — Зря. Может сейчас не хранила бы пули от глока, а шпиговала ими шизов. Я обидчиво фыркаю, сложив руки на груди. — Ты бредишь всё интереснее и интереснее. Крутанувшись на пятках, невольно натыкаюсь взглядом на распираемый всячиной рюкзак. Там, заманчиво громоздясь на прочей ерунде, красуются пачка батареек, серебристая фляжка и какие-то привлекательные на вид консервы. — Я возьму это, — заявляю, крутя в пальцах ловко выуженную жестянку с пастой в соусе, — и батарейки для фонарика. Хорхе, оценив выбранные мной вещицы, кивает и советует поторапливаться с завтраком и сборами. Так, под наставлениями бывшего вожака и общей спешкой, я незаметно сметаю содержимое банки. С горем пополам запихиваю в рюкзак всякие необходимости для предстоящего похода, пока Хорхе милосердно распределяет найденный провиант между парнями-шизиками. Разобравшись с отрядом пластиковых бутылок, да в дополнение наполнив ещё обнаруженные одним из гостей ёмкости, он делит и их, при этом обмениваясь со мной нравоучительными фразочками. — Мы в одной лодке, Эл, — наставнически говорит он, объясняя жертву в виде содержимого своего некогда полного рюкзака в угоду, кажется, совсем беспомощных реханутых парней. — Надо как-то выживать. — Да, в одной, — соглашаюсь. — но наша сторона просто лучше других. Вскрываю ножом упаковку пальчиковых батареек. На цементном полу лежат три фонарика — наш мини-арсенал для борьбы с темнотой. Один за другим проверяю их, направляя луч себе на ладонь и заменяю старые батарейки на новые, словно перезаряжая ружья. — Ну что, теперь идём за Лекарством? — вопрошаю, когда сборы наконец заканчиваются и Хорхе поднимается ко мне, оставляя парней внизу, давая им время перекусить перед дорогой. — Не совсем, — трясёт мексиканец лохматой головой. — Нужно найти кое-кого. Я, удивленно встрепенувшись, вопрошаю: — Прости, что? — и испуганно смотрю на него, чуя новые, далеко не благостные новости. — Нам надо разыскать Томаса и Бренду. Опять двадцать пять?! Не до конца соображая, что творю, делаю быстрый и широкий шаг. Чуть не налетев на бывшего вожака, грожу ему пальцем, едва не ткнув им в лицо: — Снова недомолвки? Мы так не договаривались! Какого чёрта мы вообще должны кого-то искать? Ты же сам никого не хотел брать. Говорил про ограниченное число мест. Или забыл уже?! Хорхе отталкивает мой палец. Совершенно несправедливо! Его беспечность и немота в важных вопросах начинают бесить меня куда пуще обычного. — Почему у тебя вечно какие-то чёртовы тайны от меня, а? — Я подступаю ближе, чтобы заглянуть ему в глаза. В моём голосе сквозят жалобные, детские нотки. — Ты же обещал мне рассказать всё, что знаешь! — Это и есть вся история, — сдержанно изрекает Хорхе и поджимает губы. Смотрит на меня свысока, скрестив на груди мощные руки. — Серьёзно? Ну-ка, прикинем. — Я начинаю загибать пальцы. — Ты ни слова не говоришь об этих парнях: кто они такие, откуда взялись, почему им можно доверять. Ты умалчиваешь о точном местоположении Лекарства, отговариваясь, будто тебе это неизвестно. Хотя, клянусь, ты здесь знаешь больше всех! И ты только сейчас сообщаешь мне о том, что хочешь прихватить с собой ещё больше шизиков, будто этой оравы недостаточно! Вся история, значит? Никаких секретов? Хорхе почёсывает в затылке — видно, сам осознаёт, что сведений, разболтанных мне перед походом, и впрямь маловато. — Я пообещал им, — роняет он, уже не так безразлично, как предыдущую фразу. С твёрдость, благородством и ноткой раздражения. Похоже, потихоньку начинает звереть от моих приставаний. Я тоже на пределе. О-ох… Эти его общие, загадочные реплики. Короткие, как выстрелы. Ёмкие и бессмысленные. Меня от них порядочно клинит. И это — последняя капля. Всё-таки не стерпев, вскрикиваю, вспыхнув жгучей обидой: — А я — нет. Я ни хрена никому ничего не обещала! Извини, но меня это уже достало! Вытягиваю из тебя каждое слово, будто клещами! Разве тебе самому нра… — не договорив, резко затихаю на полуслове и вжимаю голову в плечи, испугавшись злобного лица Хорхе, оказавшегося вдруг рядом с моим. Он, грозно нависнув, смотрит на меня в упор. Под его могучей фигурой начинаю казаться себе ещё меньше, чем я есть. — Хелен, прослушай меня, — рычит мексиканец. — Без них нет смысла переться дальше. Особенно без Томаса. Он должен нам Лекарство. — Хорхе склоняется ещё ниже и просит, поубавив тон: — Так что потерпи, ладно? И особо не возникай. Это мне очень поможет. Отшатнувшись к ближайшей стенке, с раздражением вопрошаю: — С чего вдруг? — С того. — Хорхе выпрямляется и старается говорить непринужденно, но я слышу напряжение в его голосе. Я и мои страхи достали его. — Потому что я тебя прошу. Приехали. Гррр. Я закатываю глаза. Потом мотаю головой — пожалуй, слишком энергично, потому что сразу чувствую, как с волос сползает заколка. Меня колотит от бесчестности. Изо всех сил стараюсь показать ему, что не собираюсь поддаваться. Расправляю плечи, скрещиваю руки на груди и хмурюсь. Запрещаю себе говорить «да». Готовлюсь было уйти в отказ, но бывший вожак, почуяв предстоящий протест, продолжает наседать: — Сама знаешь, я бы не просил просто так. Но те парни, они как слепые щенята, ей богу — не ориентируются в Топке вообще. Только с проводником. Согласишься провести их, поможешь найти Томаса и Бренду — и получишь золотой билет к Лекарству. А там не придётся ни о чём беспокоится, лишь спокойно жить. — Всё это я уже слышала. Хорхе подходит слишком близко. Я различаю подзаживший рубец на его скуле и чувствую тёплое дыхание. — Пойми, они оба нужны нам. А ты нужна мне. Он смотрит на меня с прошением и совершенной неумолимостью. Нужна мне. Ложь! Враньё! Очевидное. Мерзкое. Выскользнувшее у него изо рта, как сломанный зуб, но всё равно кажущееся мне сладким, вдохновляющим и сердечным. Хорхе обманщик. Умело обводит меня вокруг пальца не первый и не последний раз. Я бы не хотела вестись на это, но выдумка о моей значимости — лучшая. Совершенная в своей лаконичности. За такую изящную сказку можно зацепиться и я удачно попадаюсь на крючок. — Через шесть дней всё будет по-другому. Всё будет в порядке. Вот увидишь, — уверяет он. Смотрю на него. Делаю глубокий вдох и выдох для успокоения. Я знаю, чем это закончится, Знаю, чем моё согласие может обернуться. Но вот он, ответ, крутящийся на кончике языка, жалящий, просящий вырваться. Сжимаю зубы, сопротивляясь. Нет, Хорхе. Это не сработает. Где-то в глубине нутра просыпается девочка. Тихая, покладистая, на стыдящаяся своего послушания на уровне дрессуры. Она видит напряжённые плечи вожака и слышит просьбу — первую, долгожданную. Такую, с какой она вполне могла бы справится. Да! Скажи ему «да»! Скажи! Слова занудно крутятся в голове. Прикусываю язык до крови, чтобы не сорваться. Скажи или он уйдёт! Уйдёт без тебя и не вернётся! В груди что-то больно сковывает. Я больше не могу терпеть. В очередной раз ступая на зыбкую почву, говорю: — Ладно. В эту секунду камень на моем сердце обращается в пыль и улетучивается. Мексиканец, будто ошарашенный и одновременно успокоенный моим согласием, закрывает свои карие глаза, а вскоре снова открывает, чтобы сказать: — Спасибо. И я вновь удивляюсь. Хорхе явно не из тех людей, обладающих умением воздавать благодарность, но за сегодняшний день он уже два раза обошёл этот стереотип. Я даже начинаю бояться, что он однажды исчерпает свой лимит милосердия ко мне. Натянув лямки громадного рюкзака повыше на плечо, роняю: — Тебе спасибо. За то, что пришёл за мной. Он кивает, принимая мою робкую признательность и делает знак рукой в сторону лестницы, поздывая за собой: — Пойдём. И я послушно плетусь к выходу. Кто спорит с вожаком? Застываю на верхней ступеньке, искренне удивляясь увиденному. Комнату уже не узнать. Пол кое-где покрыт осколками. Смотрится довольно красиво: все эти переливы, отблески света в острых гранях стекла. На серых стенах — глубокие выемки в штукатурке, а в углах горой свалена битая мебель. В остальном помещение обнажено до пустой оболочки. Всё так, как и было, но теперь, смешиваясь с шёпотом шагов и голосами, в прежней обстановке чувствуется некий успокаивающий, до селе незнакомый флёр. Поразительно, как парни лишь своим присутствием вдохнули жизнь в эту конуру. Оборачиваюсь, чтобы в последний раз взглянуть на свою комнату. Теперь она кажется крошечной, захудалой и подавляющей, с решётками на окнах. Может, и хорошо, что я туда больше не вернусь. Спускаюсь ниже, прислонившись ладонью к стене — ищу в ней опору. На последнем выступе сидит Арис, накручивая на пластиковые зубья вилки длинные макаронины. Молча проскальзываю мимо него. Осматриваю прочих гостей. Блондин завтракает на ходу, расхаживая туда-сюда, иногда распахивая дверцы свёрнутого буфета, неизвестно на что надеясь, да сорит крошками сухого печенья. Чернокожий парень, притулившись в уголке, склонился над банкой с супом и ест так торопко, что едва успевает делать вдох между глотками. В тени замечаю ещё одного. Брюнета. Крепкого, ладносложенного. Лица, к сожалению, разглядеть не могу. Он складывает в большую полотняную сумку защитного цвета фасоль, кукурузу, бобы и крекеры. Его белая футболка вся в пятнах от пота и грязи. Начинаю понимать, что ранее с ним не сталкивалась и с подозрением думаю, что Хорхе привёл кого-то новенького, решив в очередной раз утаить новость. В последнее время он частит сменой компаньонов и недоговорками. Я уже напрягаюсь, готовясь вновь пободаться с вожаком за право быть оповещённой, но тут же сникаю, как только парень поворачивается ко мне. Минхо. Он, как и комната вокруг, почти неузнаваем. Выдают, пожалуй, только глаза, искрящиеся хорошей, молодецкой хитрецой. На висках и над губой поблёскивает испарина, выступившая от изнуряющей жары и утренней суматохи. Спина его, обтянутая футболкой без прошлоночных опалин, прямая и твёрдая. Плечи гордо расправлены. В больших ладонях болтается пушинкой грузная сумища. Азиат наталкивается на мой взгляд и приподнимает бровь. Я задаюсь немым вопросом: тот ли это парень, который ещё совсем недавно крючился на пыльном полу от боли? — Хорошую хрень ты мне вчера подсунула. И за воду благодарствую, — говорит он, приправляя признательность быстрой лукавой ухмылкой, дающей куда больше понимания, нежели слова. — А что у нас на десерт? — невпопад вопрошает чернокожий парень. Давненько я не слыхивала подобных вопросов. Так уж повелось, что в этом доме никто не готовит, и если уж совсем отощал — добывай подножный корм самостоятельно. Минхо, отвлёкшись на своего изголодавшегося друга, поворачивается к нему, при этом блеснув потными щеками в свете растекающейся на шкафчике свечи. Сунувшись в мешок, он извлекает оттуда цветастую узкую коробку с надписью "froot loops". Смуглый юноша, брезгливо приняв двумя пальцами дырявый, изъеденный крысами картонный кулёк, потрясает им в воздухе, похоже проверяя количество оставшихся хлопьев. Там что-то глухо шебаршит, а на пол, вырвавших из крохотных прокусов, вылетает облачко разноцветной пыли и крошек. — А ничего получше не нашлось? — с гримасой отвращения на лице произносит он. — Не-а, — отвечает азиат. — Собрали всё, что успели, пока хряски не приковыляли. Как говориться, не до жиру, быть бы живу. — Да сойдет на десерт, — оптимистично заявляет Арис, перехватывая упаковку. И оказывается, что он не единственный приверженец такого мнения. Голодающих очухивается куда больше, чем предполагалось. Искоса наблюдая за всей этой идиллией, продираюсь поближе к Хорхе. — И откуда только такие недотёпы берутся? — насмешливым шёпотом интересуюсь я, пихнув мексиканца локтем под рёбра. — Из Лабиринта, — отвечает он с легкой ухмылкой. Кривовато улыбаюсь, не до конца понимая юмор. Но объяснять вожаку причину своей недалёкости в этом вопросе — постыдное дело. Наверняка эта шутка для каких-то узких кругов, в которые я, естественно, не вхожа. Несколько минут парни жуют и прихлёбывают из бутылок в угрюмом молчании, уничтожая содержимое коробки. Я позволяю себе взять всего пару химозно-цветастых колечек, и то, только потому, что Хорхе надоедливо пихает мне их в ладони. — Ладно, пошли, — торопит всех вожак, когда уже всё подъедено. — Нечего тут рассиживаться. Я с особой медлительностью поднимаюсь с колен, смахиваю со штанов крошки и пыль, застёгиваю ремешки рюкзака под грудью. Глок за спиной непривычно оттягивает ремень. Нож в кобуре держится крепко и удобно (я не выпущу его, куда бы не пошла). Осматриваюсь по сторонам и понимаю, что я — самая снаряжённая из всей компании. Даже у Хорхе один только заржавелый мачете. Я же, по меркам Топки, вооружена до зубов. Дверь захлопывается за первым из согруппников — нетерпеливый, он выползает на жару, оставив после себя пустую банку и помятый кулёк из-под хлопьев. За ним лениво тянутся остальные, отягощённые обрюзглыми рюкзаками и припасами с водой. Вздыхаю, осознавая, что настал день, когда риск остаться в этом доме в разы серьёзнее, чем риск уйти отсюда. Хорхе кладёт руку мне на плечо, направляя вперёд, к свободе. Пора идти. Пора уходить. Но я остаюсь. — Мне страшно, — по секрету шепчу ему, хотя в доме задержались лишь мы одни и подслушивать некому. — Я боюсь. — Оно и понятно. Вожак тянет меня вперёд и я делаю первый шажок к выходу. Ступаю медленно, едва запинаясь: шаг, ещё шаг и ещё один. Не успеваю опомниться, как Хорхе выталкивает меня за порог, и я ныряю в тёплый прозрачный воздух. Дверь захлопывается за мной с тоскливым скрипом. Щёлкает замок, мол, прощай. Коротко вздыхаю, будто выплыв из воды. Горьковатый воздух обжигает лёгкие. Смотрю вперёд. Туда, где порушенные дома вздымаются серыми гребнями волн, принимая мальчишек, стройным потоком вливающихся в их узкие, пока безлюдные улочки. — Ты справишься. — говорю себе, ступая вслед за ними. — Всегда справлялась. С этого момента всё заканчивается и начинается одновременно.