Way to self-destruction

И кто потянул меня за мой длинный язык? Зачем я согласился помочь ему? Человеку со страшными глазами, которые, как всевидящее око сканируют меня насквозь. От них не убежать и не спрятаться, они повсюду в каждом сне и воспоминании. Так страшно, что нечем дышать. Огромный камень падает на меня и придавливает своим весом, и давит, давит, давит на меня, перекрывая доступ кислороду и логическим мыслям. Снова задыхаюсь, а легкие перехватывает так, словно нырнул в ледяную воду, и с каждым трепыханием в этой мерзлой пучине, погружаешься все глубже и глубже. Воспоминания накатывают на меня, я захлебываюсь в них, тону, отчаянно хватаюсь за реальность, но понимаю, что без моих разрушительных действий, без боли и таблеток мне не вынырнуть на поверхность. И только глаза, всевидящие и пытливые наблюдают за мной. Медленно продвигаюсь на кухню, вдоль стены, придерживаясь за нее. На кухне немного расслабленно выдыхаю, но перед глазами снова три цвета – белый снег, красная кровь и черные мантии этих людей. Шаг до шкафа – мои босые ступни погружаются в снег, еще один шаг и вокруг меня вырастают декорации из пустынной дороги, промозглый ветер снова опутывает меня своими нитями, больно врезающимися в обнаженную кожу. На щеках горят замерзшие слезы. Третий шаг – бледные руки хватаются за ручку шкафа. Дрожащие пальцы роняют упаковки с таблетками, а из горла вырывается хрип. Наконец-то, спустя несколько минут борьбы с тремором, глотаю по сухому таблетки, которые больно царапают стенки горла. Сейчас они подействуют, и мне станет полегче, но не надолго, потому что потом придут тени, пробужденные этими глазами. Постепенно дыхание выравнивается, но внутренняя борьба не спадает. Она звучит лейтмотивом в моей голове. От нее есть только одно средство. Такое же холодное, как то ощущения внутри меня. Острое, как память, что не хочет притупляться. Острая боль, лезвие плавно входит в мягкую плоть, как нож в талое масло. Отвратительный мерзкий звук хлюпающей крови, стекающей горячими ручьями по запястью, останавливаясь рубиновыми каплями на кончиках пальцев. И с каждым порезом все тише и тише голоса из прошлого. Они затухают, затихают, убаюкиваемые запахом железа и освобожденной плазмы. Цветные пятна начинают плясать перед глазами, а равномерное сердцебиение постепенно сбивается на рваный ритм, со скрипом открываются новые двери, ведущие ко мнимому спокойствию. Прихожу в себя через некоторое время, созерцая яркие, переливающиеся разными оттенками красного причудливые фигуры на единственном пятаке голого пола. Да, в этот раз я умнее, не пачкаю ковер, чтобы не осложнять себе жизнь его чисткой. Тяжелые веки все норовят закрыться обратно, но я упорно борюсь с собой. Достаю антисептик и бинты, перематываю руки, так как количество жалящих воспоминаний заставило меня сделать особенно глубокие порезы. Стакан воды и несколько рваных вздохов, затем стандартная процедура мытья полов, не оставлять разводов крови на единственном голом пятачке пола. Как только оканчиваю свои дела, раздается трель звонка, пускающего новую волну беспокойства. Что кому-то нужно от меня в девять часов вечера. Словно в тумане дохожу до входной двери. Опрометчивая беспечность открывать двери, не потрудившись спросить, кто там. К сожалению или к счастью, за дверью стоит этот мужчина – полицейский Фрэнк. И снова так не вовремя всплывает в памяти данное мной обещание. - Джерард? – его страшные глаза проходятся по мне, выжигая мои пороки и страхи. А в легкой ухмылке изогнутые губы выражают все презрение ко мне и моим тайнам. - Привет, - выдавливаю из себя, ощущая подступающую тошноту, а пятна, похожие на крылья жар-птицы мерцают перед глазами. - Джерард, что с тобой? – раздается вопрос. - Ты такой бледный. Странный он, я всегда бледный, потому что не люблю солнце, оно может вскрыть все мои секреты, как хирург вскрывает нарыв. Порой мне кажется, что так было бы лучше, но страх сковывает меня по рукам и ногам. Я широко распахиваю глаза, когда чувствую горячую ладонь на моей руке. - Не надо, - я дергаюсь в сторону, но голову от такого резкого маневра ведет еще сильнее, и мне грозит встреча с полом, но сильные руки подхватывают меня под спину, не давая упасть. - Джи, - практически шепот, тихий, на грани слышимости, а руки сжимают меня еще сильнее. И мне почему-то не хочется кричать и отталкивать чужие руки. Первый раз в жизни чужие сильные руки обнимают его, а чужой мускусный запах проникает в нос, прогоняя запах холода и страха. - Джерард, что с тобой? – раздается голос, кажется в моей голове. - Все хорошо, - выдавливаю я из себя. - Не ври мне, Джи, - я пропускаю мимо ушей его фамильярность, использования сокращенного имени. Перед глазами все темней и темней, в висках пульсирует горячая кровь, словно просится наружу, чтобы ее выпустили из томительного заточения в моем больном теле. Мысли, как изголодавшийся зверь рвется сквозь оболочку всего существа, крича, шипя, требуя, чтобы искушение – выпустить еще немного алой крови. Но я не могу, не сейчас, когда чужие руки так мягко сжимаются на моей спине, поддерживая от падения в глубокую-глубокую яму отчаяния, по сути, из которой я никогда и не выкарабкивался. - Пойдем, тебе следует прилечь, думаю, сегодня ты не в состоянии рассматривать снимки и выдвигать теории, - Фрэнк мягко подталкивает меня внутрь, закрывая дверь. - Сигнализация. - Я потом поставлю, когда ты скажешь мне код. Не знаю, почему я позволяю этому человеку с такими страшными проницательными глазами командовать в моем доме, давать мягкие, но приказы мне. И самое странное, что мое внутреннее исковерканное, искромсанное лезвием, самым темным страхом, я принимает его немного навязчивые действия. Это так странно, что кто-то чужой враждебный мне входит в мою жизнь с такой легкостью. Мои страхи и воспоминания отступают из-за него. Это устрашает, но я не могу противодействовать ему, во мне просто больше нет сил. Я закрываю глаза и откидываюсь на подушку, дыхание успокаивается, сердцебиение приходит в норму. Мне кажется, что я смогу заснуть просто так. Так спокойно, без сновидений, без моих тайн, ввергающих меня в тихий ужас с холодной испариной. - Джи, - снова сокращение, которое не режет слух, а наоборот. – Выпей это, - моего рта касается теплая керамика, и пазухи носа раздражаются приятным приторно-сладким ароматом чая с мятой. Но я послушно отпиваю глоток, даже немного наслаждаясь вкусом чая, в который он положил, наверное, пять ложек сахара. Спустя несколько минут и еще пару глотков, мое сознание окончательно проясняется. Я смотрю на этого странного человека, который не смотрит в ответ, но я все равно ощущаю его взгляд – прожигающий и обличающий меня в моих грехах. - Что? – он наконец-то переводит свой взгляд от папок с какими-то документами на меня. И снова моя паранойя охватывает меня. Фрэнк Айеро все видит и все знает, очень скоро он узнает о моих секретах и уйдет, но напоследок осудит меня, в нем проснется отвращение ко мне. Во всех просыпалось. Он не станет исключением. Никто не станет. - Джерард, ты точно в порядке? – повторяет свой вопрос. Настойчивый и надоедливый. Но Фрэнк Айеро не отстанет от него, пока не добьется своего. А я совсем не уверен, что это моя помощь. Этот человек здесь, чтобы пробраться в мои самые захламленные уголки разума. Достать оттуда весь мусор, все воспоминания, а потом ловко воспользуется ними для уничтожения меня. Я не верю людям, такие ошибки, как доверия и некие чувства могут лишь навредить, потому что все в этом мире очень тривиально и прагматично. - Я в порядке. Ты хотел моей помощи, говори, в чем она должна заключаться. - Вот так вот сразу, - на его немного пухлых губах появляется улыбка. – А может для начала, ты скажешь, что с тобой было? От чего ты едва не потерял сознание? – в его страшных глазах интерес, праздное любопытство. - Тебя это не касается, - злобно отвечаю ему. – Говори, что тебе от меня нужно. - Джерард, почему ты такой колючий? Я не думаю, что ты в состоянии сейчас мне помочь. Насколько я осведомлен, для этих ваших приемов нужны силы, а ты едва сидишь ровно. Так что, сегодня ты мне не поможешь. - Я хочу, как можно скорее покончить с этим, во мне нет ни капли желания общаться с тобой. - Эй, ты чего, - он встает с пола, чтобы пересесть на кровать, ближе ко мне. А мне снова хочется кричать и убежать от него, далеко, где он не сможет узнать всю правду. – Джерард? – он протягивает свою руку, дабы коснуться моего запястья. Данное действие вводит меня в состояние ужаса и паники. Я резко одергиваю от него руку, буравлю его взглядом, словно предупреждая не делать так более. - Прости, я забыл. Ты не любишь чужих прикосновений. Просто мне немного непонятно твое поведение. Ты согласился мне помочь, а теперь ведешь себя так, будто я заставил тебя. - Так и есть. - О чем ты? Я попросил, мне действительно нужна твоя помощь, Джи. Ты же не против, что я так тебя называю? - Даже, если и против, тебя же это не остановит, Фрэнк Айеро? – я смотрю на него в упор, но и он не отводит глаз, легкая улыбка скользит по его губам, заставляя теплые медовые глаза светиться изнутри. Интересно, мои глаза сияли ли так, как его. - Ага. Давай, займемся делом завтра, сегодня ты не в форме для этого, - удивительно, но в его голосе не звучит насмешка, скорее наоборот. Праздный интерес сменяется заботой? - Хорошо. Можешь оставить, что там у тебя, я посмотрю… потом. - Джи, без моей помощи ты вряд ли разберешься в этом дерьме, - Фрэнк Айеро вдруг сникает. Взгляд потухает, становится замкнутым и усталым. Я не знаю, сколько ему лет, но сейчас он выглядит особенно потрепанным жизнью. - Я справлюсь и разберусь. Ты должен был быть наслышан о моих методах. - Джи, я все хотел спросить. Тогда о моей смерти… ты это видел, правда? Он не верит. Действительно, никто не хочет верить в свою смерть. Люди кажутся себе если не бессмертными, то смертными когда-нибудь, не сейчас. И все упорно верят в то, что их не коснется ее холодное зловонное дыхание. Притворяются, будто она пройдет мимо и не заметит. Снисходительно относятся к чужой беде, закрывают глаза, когда думают, что их жизнь будет безоблачной и радостной всегда. А потом, оказавшись в патовой ситуации, начинают оглядываться и жадными глазами искать того, кто поможет. И очень повезет, если они найдут человека, настолько бескорыстного, готового помочь. Хотя… это случается крайне редко. Я не назову себя альтруистом, спешащим на помощь, как славно известные «Чип и Дейл». Но тогда, когда Фрэнк Айеро попросил помощи, я не смог отказать, несмотря на внутренний голос, кричащий не делать этого. И я не знаю, выйдет ли из этого что-то хорошее, скорее всего, нет, но назад пути нет. Идти вперед и не оглядываться. В очередной раз переступить через себя, сломать стену страха, наконец-то выйти из вакуума и вдохнуть свежий воздух. Пусть, повлечет много проблем, пусть принесет много боли, но мне ведь не привыкать, правда? - Джерард, ты слышишь меня? Тебе плохо? - Фрэнк выводит меня из моего транса. - Все в порядке, просто задумался. - Я пойду. Завтра увидимся. - Хорошо. И он уходит, я закрываю все двери, проверяю окна, выставляю сигнализацию. Меня снова поглощает темнота, а от неровных из-за мрака стен, отделяются тени, наступающие на меня. Они отличаются своей реалистичностью, но я знаю, что они нереальны, в отличии от нее. Выпиваю положенною дозу таблеток на ночь, и проваливаюсь в сон. С очередной слепой надеждой действительно выспаться, не мучаясь кошмарами и снами наяву, темными воспоминаниями из прошлого, что колючими лентами опутывают мой разум, сжимаясь и впиваясь острыми шипами в него. Наверное, в прошлой жизни я здорово набедокурил ибо, почему нынешняя жизнь так сурово относится ко мне? Карма, чтоб ее… Все-таки мой сон длится не очень долго. На смену провальной яме усталости приходит удушающее чувство страха. Я снова погружаюсь в амок воспоминаний. Холодный снег обжигает кожу ног, я погружаюсь в него все глубже и глубже. В голове бьется только одна мысль: «быстрей, нужно бежать быстрей». Я слышу голоса, они приближаются, пытаясь ухватить меня, но я скрываюсь, низко припадая к замерзшей земле. И странные тени проносятся мимо. А я снова начинаю бежать, до боли в легких, которые жадно хватают плотный морозный воздух. Глаза слезятся, а маленькие слезинки превращаются в замерзший лед на раскрасневшихся щеках. Впереди начинает маячить какое-то здание, а в голове бешено бьется мысль: «успеть, только бы успеть». И я успеваю. Мальчик-призрак, босой и полураздетый влетает в ярко освещенное помещения, падая на заляпанный потеками талого снега пол. И милостивая темнота забирает меня. Я просыпаюсь с полукриком от боли в груди, чувствую себя так, словно только что пробежал эти самые километры. Отвратное ощущение прилипшей футболки к спине заставляет поморщиться, а тягучий жаркий воздух затрудняет сбитое дыхание. Снова пульсирующая боль в висках, голову обтягивают металлическим жгутом. И с каждым сном жгут все туже и туже. Кажется, его цель заставить мой мозг взорваться на мелкие кусочки мерзкой, воняющей железом, плоти. Но я не сдамся так просто! Нужно кричать в темную тишину комнаты, нужно рвать на себе волосы, отдирать куски собственной кожи, хранящей печать воспоминаний. Сорвать ненавистный голос, обстричь волосы, выколоть глаза, чтобы больше некогда не видеть своего страшного омерзительного отражения. Но я не делаю этого, я только встаю с помятой постели, чуть открываю окно, впуская немного иной жизни. Сейчас я выпью еще несколько пилюль и успокоюсь, а после… после посмотрю те папки, принесенные Фрэнком Айеро. И в этот раз она отступает, но продолжает омерзительно хихикать, и в ее хихиканье мне чудятся слова, что не в этот раз, но позже, я обязательно доберусь до тебя, мой милый мальчик…