Ты принадлежишь мне!

Я — Савамура Эйдзюн, и я идиот. С момента, как Миюки перестал ко мне прикасаться, прошло две недели. Мы с ним за эти две недели и словом не обмолвились, только короткими взглядами обменивались и всё. А ведь именно сейчас он мне так нужен, ведь скоро пятое июня. Теперь я думаю о родителях больше, чем обычно, и это больно. Так всегда бывает, когда приближается этот день. Собрав мысли в кучу, я отправился на уроки. Время прошло незаметно, и вот я уже иду домой в полном одиночестве. Интересно, что бы сказали мама и папа, увидев как я сейчас живу? Живу в особняке, дерусь чаще, чем сплю, а ещё я влюблен в парня. Чёрт, как же тошно! Почему этот день наступает каждый год. И вот он наступил, самый ужасный день в году, пятое июня. Я решил, что с утра съезжу на могилы, а дальше, как пойдёт. И вот я лежу в кровати, на часах три ночи, и думаю — надо встать, всё равно не усну. И тут в комнату врывается Миюки с громкоговорителем в руке и на весь дом говорит: — САВАМУРА ЭЙДЗЮН, ВСТАВАЙ, ПОРА ЕХАТЬ! — КУДА ЕХАТЬ?! — так же громко говорю ему. — Как куда? На могилы твоих родителей, — уже без рупора, сказал он. Я застыл от удивления: он помнит, когда они умерли. Сам не заметил, как уже ехали в машине на кладбище. Мы ехали где-то полчаса и молчали, машин на дороге не было, естественно их не было в четыре часа утра. Добрались быстро. Могилку прибрали, цветы принесли, и я начал рассказ о жизни своей. Пока я всё это рассказывал, Миюки куда-то смылся. Час я сидел у могил, мне было приятно поговорить с ними, пусть и в одностороннем порядке. Я не заметил, как Миюки подошёл сзади, и, повернувшись, я оказался прямо перед его лицом, буквально в сантиметре от губ. Он подался вперед и легко поцеловал меня, как мне было приятно почувствовать на своих губах его губы. Две недели никаких прикосновений. Я не отстранился, а наоборот осторожно приоткрыл рот. Язык Миюки сразу же стал исследовать мой рот, сначала осторожно, как будто боясь обжечься, а потом уже решительней. Господи, как же это приятно, так умеет целовать только Миюки: властно и жёстко. Видимо, не я один скучал. Когда мы ощутили нехватку воздуха, пришлось оторваться друг от друга. Он, стараясь больше ко мне не прикасаться, отошёл и, подняв глаза, сказал: — Нам пора, идём, — точно, я же не разрешал к себе прикасаться. Он и об этом помнит. Чёрт, почему ты такой хороший, Миюки. И снова мы ехали в молчании. Снова мы вернулись к тому, с чего начали. Вот прошла неделя с того поцелуя. Теперь не было даже взглядов в мою сторону. И я решил, что с этим надо что-то делать. Я стал чаще попадаться Миюки на глаза, старался быть ближе, а он меня избегал. Сегодня вечером, вернувшись с задания, я обнаружил, что никого нет во всём доме. И, конечно же, последней комнатой, которую мне осталось проверить на наличие человека, оказалась комната Миюки. Постучавшись и услышав разрешение, я вошёл. — Миюки, а где все? — На заданиях, сегодня их больше, чем обычно. — Ясно, может, мне тоже уйти на задание? — Да нет, я уже всё раздал, да и ты только вернулся, — он поднял глаза и нервно выдохнул. Я и забыл, в каком растрепанном виде я к нему явился. Но так даже лучше, думаю самое время снять запрет. — Миюки, с тобой всё хорошо? Ты какой-то красный, — я подошёл и как бы невзначай приложил руку к его лбу. — Савамура, ты ведь понимаешь, какими последствиями тебе грозит, это прикосновение? — Знаю, я разрешаю тебе меня трогать. — Сам напросился, — и понеслась. В мгновение ока Миюки оказался рядом со мной и начал целовать меня, как изголодавшийся зверь. Не прошло и минуты, как я уже лежу на кровати, а Миюки целует мою шею и губы, забирается под майку руками. Я выгибаюсь, отвечая на его ласки стонами. Нам обоим не хватало этих ласк. — Ты и представить не можешь, как сильно мне приходилось сдерживаться всю эту неделю. До сих пор не понимаю, как я перед могилами твоих родителей тебя не изнасиловал, — между поцелуями сказал Миюки. Он целовал жадно, властно, со всей страстью. Миюки сосал и покусывал соски, потирая бугорок в моих штанах. Наконец мы оба избавились от штанов, и теперь Кадзую сосал мой член. Он медленно водил пальцем у входа в анус и в момент, когда я кончил, он ввёл сразу два. Я вскрикнул от боли, отвык за три недели-то. Миюки медленно растягивал меня, стараясь не доставлять мне больше боли. И когда он достал до простаты — это был верх удовольствия, я чуть не кончил снова. Наконец-то во мне не пальцы. Сначала медленные толчки приносили только боль, но как только темп ускорился, стало так хорошо, что невозможно описать словами. Как же я скучал по этим ощущениям, со мной определенно что-то не так. Продолжалось все это где-то два часа, ну я его понимаю, три недели голодовки не прошли даром, да и мне понравилось. — Больше не будешь меня отталкивать? — почти во сне спросил Миюки. — Нет, я больше не совершу такой ошибки, — снова глубокий поцелуй. Теперь придется задуматься, пятое июня — самый ужасный день в году?