And Then a Bit

В следующий раз Луи просыпается один в постели и значительно позже. До него доносится слабый шум льющейся в душе воды, и с убийственной головной болью и отвращением к себе он одобряет решение Гарри. С трудом поднявшись с кровати, он хватает свою одежду и направляется к гостевой ванной. К счастью, благодаря настоянию своей матери все ванные комнаты в доме он снарядил предметами первой необходимости, так что принять душ для него не станет проблемой. Прокрутив кран, он ждет немного, пока вода достигнет подходящей температуры, а затем залезает под душ, позволяя горячей воде успокоить изнурённое тело. Очень хотелось бы знать причину возникшей в его мышцах боли: вчерашние танцы или секс — неизвестно, когда последний раз у него вообще что-то болело, но вот оно. Горячая вода немного снимает с него напряжение и раздражающую головную боль, причиной которой стало слишком большое количество выпитых вчера шотов. Господи, что вообще вчера было? Каким образом празднование выхода нового альбома они с Гарри перенесли сначала в клуб, а потом домой? Пиздец какой-то (потенциально катастрофический). Луи проводит в душе чуть больше времени, чем обычно — потому что здесь, оказывается, неплохо думается, — и собирает свои мысли в кучу, пытаясь понять, какого хрена они натворили, потому что им нельзя так лажать. Нельзя. Да ладно, это ведь неудивительно, что они оказались в постели друг с другом, да? В смысле они близки, оба хороши собой, они всё время проводят вместе и вынуждены притворяться любовниками. Они буквально спят вместе в обнимку, кожа к коже. Будучи охрененно неудовлетворенными, им долго приходилось искать отдушину только в своих руках. Оглядываясь назад, их можно было назвать бомбой замедленного действия, так что это был лишь вопрос времени — когда произойдёт неизбежное. И этот момент настал. Луи понятия не имеет, что их теперь ждёт. Наконец, он выходит из душа, скидывает с себя полотенце и одевается в максимально комфортную одежду (и, если так вышло, что владельцем свитера оказался Гарри, это ничего не значит. Ничего). Затем он проходит на кухню за таблеткой аспирина, чашкой чая (желательно в той же последовательности) и, возможно — если его просьба не окажется слишком обременительной, — кусочком тоста. Но чем ближе он подходит к кухне, тем отчетливее его нос начинает щекотать восхитительный запах бекона, и Луи всерьёз кажется, что он мог бы всё бросить и выйти за Гарри, потому что нельзя упускать человека, который после пьяной вечеринки встает с утра пораньше, чтобы приготовить полноценный завтрак. Пару месяцев назад Луи бы не нашёл в своём холодильнике ни бекона, ни яиц, но с момента переезда Гарри многое изменилось. Даже если это временный переезд, он продлится еще следующие шесть или около того месяцев, и для всех их гостей этот дом визуально должен принадлежать Гарри не меньше Луи. Это их дом. Для Луи было очень-очень важно, чтобы Гарри понял, что это и его дом тоже, чтобы он не чувствовал себя здесь гостем. Когда он добирается до кухни, ему открывается вид на стоящего у плиты Гарри и шипящие на сковороде бекон с яйцами напротив него. На фоне слышится негромкое радио и подпевание под музыку. Он не сразу распознаёт появление Луи, поэтому последний подходит ближе и облокачивается о столешницу. — Доброе, — оповещает он о своем присутствии негромким, чтобы не напугать Гарри, голосом. Тот живо оборачивается: очевидно, он был глубоко погружен в свои мысли. На его лице появляется неуверенная улыбка, как только он понимает, что это всего лишь Луи пришёл помешать его готовке. — Доброе утро, — бормочет он, кивая головой в сторону барной стойки напротив него. — Там есть аспирин, если голова болит. А она болит, собственно говоря, поэтому Луи, нацепив благодарную улыбку, идет за стаканом воды и пачкой таблеток, которые оставил для него Гарри. — Спасибо, милый, — говорит он, проглотив лекарство, прежде чем подойти сзади и через его плечо заглянуть в сковородку. Похоже на настоящий английский завтрак. Вряд ли Луи любил кого-то сильнее Гарри. Он инстинктивно опускает руку на талию Гарри с небольшим колебанием, когда тот моментально замирает от прикосновения. Но Луи не отступает, отказываясь, абсолютно отказываясь позволять прошлой ночи превратить их стандартное поведение в неловкость. Может быть, если он будет вести себя как обычно, тогда ничего не покажется странным, ничего не изменится. Да, Луи бы этого хотелось. Проходит некоторое время, но Гарри все же откидывается назад, ненадолго задержавшись в таком положении, прежде чем отстраниться, выключить конфорку и развернуться лицом к Луи. — Мы поговорим об этом? Луи вздыхает, ненадолго закрывая глаза, прежде чем открыть их и поймать на себе взгляд Гарри. — Да. — Лу, — произносит он, но прерывается, когда Луи начинает качать головой. — Давай сначала позавтракаем. — Луи, — предупреждающе повторяет он. — Тогда пока будем завтракать, — всё-таки Луи уступает, пытаясь подавить в животе тошнотворное чувство. Вряд ли он сейчас сможет съесть хоть что-нибудь. Гарри вздыхает, опускает глаза и возвращается к возне со сковородкой. У Луи сжимается сердце, как будто его раздавили, разорвали, третировали. Они не в порядке. Как ему могло прийти в голову, что всё будет в порядке после того, что они натворили? Как ему могло прийти в голову, что всё просто станет как прежде? Боже, Луи идиот. Полнейший. Это все изменило. Само собой, это все изменило. Разве могло быть иначе? Он делает шаг назад, предоставляя Гарри больше свободного места, чтобы разместить на столе сковороду, тарелки и столовые приборы. Луи следовало бы помочь, но он точно застыл на одном месте. Гарри снова проходит мимо него за чайником с чаем, который он уже успел заварить, потому что является не чем иным, как совершенством, и, когда он оказывается почти за пределами досягаемости, Луи не может ничего с собой поделать и тянется к нему, сжимая в руке запястье и останавливая посреди кухни. — Гарри, — он тяжело выдыхает надломленным шёпотом, как будто одно это слово царапает его горло, оставляя за собой лишь клочки и лохмотья. Что он собирается сказать? Что он может сказать? Как ему всё исправить? Починить обратно? Если бы он только мог повернуть время вспять. — Гарри, мне… — Нет, — перебивает он, мотая головой, болезненное выражение застывает на его лице. — Не говори, что тебе жаль. Пожалуйста. Луи делает глубокий вдох, но легкие кажутся слишком маленькими, чтобы удержать в себе достаточно воздуха. — Мне не жаль, — честно отвечает Луи. — Не потому что мы переспали. Мне жаль из-за того, в какой ситуации мы теперь оказались. Я никогда не хотел… Я бы никогда не… Я ненавижу себя за то, что так просто мог поставить нас под угрозу… В следующую секунду Гарри обнимает его, притягивая к себе так близко, что ни один волосок не пройдёт между ними, а Луи становится трудно дышать. — Не нужно, не нужно, — бормочет Гарри ему в волосы. — Не нужно. Я рядом, всегда рядом. — Он слегка отстраняется, чтобы можно было заглянуть Луи в глаза. — Нам нужно поговорить, Лу, но я все еще рядом. И всегда буду. Ничто не изменится сильнее, чем мы сами позволим. — Я не знаю, что сказать, — признается Луи, утыкаясь лбом ему в плечи. Его массивная рука движется вверх и вниз по позвоночнику Луи, а всё, о чем тот сейчас может думать, — как эти самые руки скользили по его голой коже, ну сука. — У нас был секс, — утверждает Гарри, вызывая смех удивления у Луи, который не ожидал от него такой прямолинейности. — Был, — подтверждает Луи, прекращая смеяться. — Еще мы были жутко пьяные. Гарри кивает. — Верно. Но секс был хорош. — Да, хорош, — соглашается Луи, потому что уж в этом Гарри прав, как ни в чем другом: секс был потрясающим, лучшим за последние много лет, и это учитывая их опьянение, в котором они едва могли здраво соображать. О том, что они могут сотворить друг с другом в трезвом состоянии, лучше не думать. — Вообще-то стоило ожидать, что рано или поздно это случится, нет? Гарри молчит какое-то время, прежде чем отстраниться от Луи и облокотиться о столешницу, создавая между ними дистанцию. — Что ты имеешь в виду? — Ну, мы вместе живём, целуемся чаще, чем не целуемся, спим полуголыми в одной постели. Мы оба дьявольски хороши, и нам недоступен секс с другими людьми. Мы люди… Гарри прыскает. — Мы люди? — Это весомый аргумент, разве нет? — Луи пожимает плечами, делая шаг назад и прислоняясь к стойке напротив Гарри. — Допустим. Так к чему ты ведешь? Луи снова пожимает плечами. — Наше воздержание превысило максимум, так что подобный исход был ожидаем. — И что теперь? — спрашивает Гарри, проводя рукой через свои полувлажные кудри. — Ну, ты же сам сказал, нет? «Ничто не изменится сильнее, чем мы сами позволим». Мы оба понимаем, что это было, так что спасибо и давай лучше оставим все в прошлом? Ты потрясающий любовник, Гарри, но еще ты мой лучший друг и человек, которого я люблю, наверное, больше всего на этой ничтожной планете, поэтому мне правда не хотелось бы, чтобы одноночная оплошность разрушила шесть лет нашей дружбы. Гарри кивает спустя какое-то время, прежде чем отойти от стойки и повернуться к Луи спиной, скрывая своё лицо. Он снова берёт заварник там, где оставил его, до того как броситься Луи в объятия, и направляется в столовую. — Ты прав, — слышится его голос из другой комнаты. — Мы, э… мы оба понимаем, что это было. Нет смысла искать сложности там… ну знаешь, мм, где мы сходимся во мнениях. Вот и всё. Оставшуюся часть дня Гарри отсутствует. Вообще это неудивительно, содеянное уже изменило что-то в их отношениях. Как могло быть иначе? Было бы глупо верить, что в мгновение ока всё вдруг встанет на свои места. Наверное, время — единственное, что им сейчас нужно, да? Немножко времени, чтобы вернуться к своим обычным заботам, привычкам. Да. Вот и всё. Но, с другой стороны, наверное, не мешало бы сделать для Гарри что-то приятное. Например… Ну, он ушел чуть позже завтрака, сейчас бегает по каким-то делам и, должно быть, вернётся к ужину. Честно говоря, это даже смешно, потому что они могли бы передраться насмерть и до глубины души друг друга возненавидеть, но Гарри все равно бы вернулся домой вовремя, чтобы приготовить Луи ужин. Он слишком хорош. Он делает всё, буквально. Он готовит, стирает, убирает и никогда не жалуется. То есть Луи, конечно, стриг газон и делал прочую фигню, но от других обязанностей он увиливал, и по отношению к Гарри это жутко несправедливо. Он же практически святой, и ему нужен выходной, очень-очень нужен. Загвоздка в том, что Луи безнадежен на кухне. Как бы непоправимо безнадежен. Даже если наступит апокалипсис и для спасения Земли нужно будет приготовить для зомби тарелочку аппетитных спагетти «Болоньезе», он с позором провалится. То, что Луи готов попытаться, уже говорит о многом касательно значимости Гарри в его жизни. Он старается не зацикливаться на этой мысли. Каким-то образом ему удаётся сходить в магазин за ингредиентами для ужина, постирать испачканное с прошлой ночи постельное белье, пропылесосить, убраться и накрыть на стол, как раз к тому времени как к половине седьмого домой возвращается Гарри, несколько не в настроении. — Лу, — выкрикивает он, переступая через порог. Луи на кухне открывает бутылку вина — последний штрих, и его ужин для Гарри будет готов. — Лу, — повторяет он снова, его голос слышится ближе. — Ты достал рагу из морозилки, как я просил? Или нам снова придется заказывать еду на вынос, потому что я не… — его голос затихает, вероятно, потому что он дошёл до столовой и увидел уже накрытый стол. — Луи? — снова звучит его голос, ещё более неуверенный, когда он приближается к кухне. — Здесь, — наконец отвечает Луи, чудом ухитряясь открыть бутылку. — Что это всё? — спрашивает он. Лёгкая улыбка играет у него на губах, когда он замечает Луи с зажатой между ног и теперь уже открытой бутылкой вина. Луи в ответ пожимает плечами. — Всё свалилось на твои плечи с тех пор, как ты сюда переехал, за что, знаешь, прости меня. Я захотел сделать для тебя что-то приятное и приготовил тебе ужин. Гарри поднимает одну бровь, все еще улыбаясь. — И под «приготовил мне ужин» ты подразумеваешь, что заказал еды на вынос, да? Луи широко улыбается и качает головой. — Веришь или нет, но жизнь в одиночестве научила меня паре вещей. Давай, присядь, я всё принесу. — Тебе нужна моя помощь или… Луи качает головой. — Нет, нет. Просто отдохни. Вот, — он вручает Гарри бутылку вина, — поставь на стол. И воду из холодильника тоже, пожалуйста: не думаю, что смогу особо налегать на вино. Гарри кивает и молча выполняет указания Луи. Проходит всего пара минут, прежде чем последний перетаскивает всё за стол и оба усаживаются напротив друг друга. Вино на столе остаётся нетронутым, потому что ни один из них не настроен на спиртное после вчерашнего. Гарри начинает возиться со своим телефоном, наверняка фотографируя еду, и Луи бы удивило не наткнуться после ужина на очередной его твит. И это странно, потому что всё абсолютно как раньше: то, как они едят, пьют, смеются и шутят. Всё как прежде, за исключением кое-чего, что засело поглубже. Между ними наросло высокое напряжение, и Луи не имеет понятия, как от него избавиться, наверняка это затронуло и Гарри. Переспав друг с другом, они как будто открыли ящик Пандоры и не в силах придумать, как закрыть его обратно. И Луи не может перестать задаваться вопросом: «А хочется ли ему этого?» Дело в том, что им под силу держать ситуацию под контролем. Они лучшие друзья, они притворяются любовниками, плюс они, как оказалось, сексуально совместимы, так почему бы не извлечь из этого выгоду? Почему бы не использовать друг друга, пока им не позволено быть с кем-то ещё? Ведь если быть откровенными друг с другом, проблемы не возникнут? Бесконтрольная похоть привела их к совершенной прошлой ночью ошибке и сексу без заботы о долгосрочной перспективе. Но если они всё сначала обсудят, если вместе установят границы, если удостоверятся в схожих мнениях, может быть, тогда не случится ничего плохого? Наверняка для них обоих это будет взаимовыгодно? Начало положено, и пути назад нет. Теперь им известно, каково это — прикасаться к обнаженным телам друг друга, Луи знает, каково быть внутри Гарри, а Гарри знает, каково это — когда Луи заполняет его настолько, что от ощущений можно взорваться. Теперь им знакомы все эти чувства, знакомы сейчас и будут знакомы всегда. Ведь назад ничего не вернёшь. Луи обдумывает это всю оставшуюся ночь, не в силах прийти к выводу самостоятельно. И, когда Гарри чистит в ванной зубы, а Луи возится в телефоне, уже устроившись на кровати, ему приходит в голову затронуть этот вопрос. Но сначала он решает заглянуть в Твиттер, чтобы удостовериться, что Гарри действительно твитил за ужином, и все-таки натыкается на невиданную ранее публикацию. http://i.imgur.com/AtRvNCa.png Домашняя еда. Вкуснятина! http://i.imgur.com/yM8LT7w.jpg — Эй, Лу, — выкрикивает Гарри из ванной, отвлекая Луи от изучения новостной ленты. Между фанатами возникло некое разногласие: одни верят, что ужин приготовил Гарри, другие же уверены, что приготовлением занимался Луи. И последние побеждают, что даже неудивительно, поскольку история этого блюда стала практически легендарной. — Ты еще не проверял iTunes? Или читал что-нибудь из рецензий? Луи качает головой, прежде чем вспомнить, что Гарри в другой комнате и не может его увидеть. — Нет, я… мм, вообще-то малость забыл про это в суматохе. — Что звучит крайне нелепо: как он мог забыть о выпуске их альбома — альбома, над которым они так долго и упорно трудились, альбома, который либо обеспечит им беззаботную жизнь, либо разрушит карьеру? Что Гарри с ним вытворяет, ну правда. — Но Найл сегодня утром сказал, что дела обстоят довольно неплохо. Ты сам не смотрел? — Нет, — отвечает Гарри, появляясь в спальне только в паре боксеров. И как прикажете теперь Луи контактировать с ним полуголым, когда он уже касался руками его обнаженной кожи, скользил по ней своими губами? Как ему делать это сейчас, если он и раньше едва справлялся с этой задачей? Блин, лучше бы им что-то придумать, иначе Луи будет вынужден ввести политику ношения в спальне очень строгих пижам. Возомнив, что прошлая ночь помогла утолить их желание и пережить временные трудности, пока они не станут свободны и смогут трахаться с кем захотят, они жестоко ошиблись. Секс с Гарри лишь усилил его влечение, лишь убедил в том, что он может возиметь. Это решение, наверное, вошло в топ-3 самых худших в его жизни. — Может, сейчас посмотрим? — продолжает Гарри, растирая по рукам крем. — Возьмешь iPad? Луи кивает и переворачивается, чтобы взять с тумбочки iPad, пока Гарри устраивается рядом с ним поближе, чтобы обоим было видно экран. Они изучают всё от обзоров до мнения поклонников и чарта в iTunes, и оказывается, что их дела обстоят лучше, чем в их самых смелых надеждах. Конечно, встречаются кое-где издания, которых не впечатлило их творчество, а также люди в интернете, которые не способны воспринимать персон их бой-бэнда дальше 2011-го года, но об остальном Луи мог только мечтать, и даже больше. Он поворачивает голову, чтобы взглянуть на Гарри, у которого на лице, оказавшемся ближе, чем ожидалось, играет небольшая улыбка. Луи тоже улыбается, широко и глупо, потому что, блин, всё, к чему они так долго стремились в своей жизни, уже так близко, и это настолько волнительно, что единственный, с кем ему хочется разделить это чувство, — Гарри. Взгляд Луи падает на его губы, потому что ну как иначе? Гарри — обладатель самых грешных губ в мире: они пухлые, мягкие, алого цвета, они безупречны. Он удивительно целуется, а Луи всего лишь обычный смертный. Как глупо было бы смотреть на Гарри, на его губы, когда они так близко, смотреть на Гарри, когда тот, наверное, самый красивый парень на свете, и не хотеть поцеловать его, не хотеть провести рукой по его подтянутой груди, оставляя на шее засосы, или обхватить губами головку его чертовски идеального члена и… Он с трудом замечает, что наклоняется ближе, как и Гарри, пока их губы не оказывается в миллиметре друг от друга. На мгновение в них возникает сомнение, их взгляды устремляются вверх, отыскивая друг друга, и какое-то время Луи молча всматривается в широко распахнутые глаза Гарри, в глянцевую зелень, обрамляющую его расширенные зрачки. У него самого красивого на свете цвета глаза, и, если сейчас попросить Луи назвать его любимый, он ответит: «Глаза Гарри». Они недолго рассматривают друг друга, а затем их губы встречаются посередине, когда оба одновременно подаются вперед, сокращая оставшееся расстояние. Поцелуи с Гарри всегда порождали в нём вспышки салютов и фейерверков, и другие стереотипные метафоры, и этот раз не исключение, но разница всё же есть. Сейчас он мягкий, спокойный, интимный и очень-очень нежный. Это тот поцелуй, что говорит о близости, тесной связи и доверии. За этим поцелуем не последует страстная ночь или неистовое желание, это поцелуй постоянства и вечности. Отчасти к ним это тоже относится, хоть и не совсем в том же смысле, так что Луи особо не паникует. Не позволяет себе паниковать. Он всецело отдается процессу и прижимается ближе, когда его ладонь ложится на щеку Гарри. Они целуются, и целуются, и целуются, пока внезапно Гарри не отстраняется, грубо разнимает их губы и отступает назад, создавая между ними нежеланное для Луи пространство. — Нет, — Гарри шумно выпускает из легких воздух, отчаянно мотая головой, словно одних слов недостаточно, чтобы вбить их значение в сознание Луи. — Нет, блять, Лу, нет. Что мы делаем? Луи подмывает ответить саркастическим: «А на что похоже то, что мы делаем?», однако интуиция всегда подсказывает ему, в какой ситуации остроумию нет места. Сейчас определённо не время. — Хаз, — вместо этого он глубоко выдыхает, тянется к Гарри, но тот вздрагивает и отступает ещё дальше — у Луи сжимается сердце. — Гарри, — повторяет он, на этот раз не двигаясь с места. — Нет, Луи, мы не можем просто. Трахаться. Чтобы сохранить нашу дружбу, нам нельзя спать друг с другом только потому, что у нас свербит в одном месте, надо перестать думать членами… — Но мы и не будем! — выпаливает Луи, прерывая Гарри на полуслове. Он делает глубокий вдох, прежде чем продолжить, уже значительно мягче: — Мы и не будем думать нашими членами, Гарри. Ну то есть, — он делает небольшое отступление, — не будем, если сначала всё обсудим. Ты прав, нельзя потакать причиндалам, но если мы вместе об этом поговорим, если набросаем какой-то свод правил, тогда не останется причин постоянно ходить озабоченными следующие шесть месяцев, верно?. Гарри хмурится и настороженно спрашивает, словно его пугает то, о чем говорит Луи: — Что ты предлагаешь, Луи? Луи говорит быстро, желая разделаться с этим прежде, чем он утратит последние капли самообладания. — Ну, что мешает нам заниматься сексом, Эйч? Я думал над этим целый день и, блять, не знаю насчет тебя, но мне очень грустно возвращаться к своей руке, когда я знаю, что теперь упускаю с тобой. В смысле ты же просто чёртов идеал, Хаз, ты очень красивый, нужно быть идиотом, чтобы этого не заметить. И, честно говоря, я уже и не помню, когда в последний раз у меня был настолько хороший секс, а я был в стельку, малыш, то есть я даже не… Я не… Я хочу сказать… Гарри. Здесь необязательно искать подвох, не обязательно всё должно быть так сложно. Мы — это мы, всего лишь мы. Почему бы нам не воспользоваться ситуацией, в которую мы были втянуты? Почему бы не извлечь из неё максимум выгоды? Это всего лишь секс, Гарри, просто секс. Несколько мгновений Гарри словно одолевают противоречивые чувства, и этого достаточно, чтобы поселить в голове Луи мысль о том, что он феерично облажался. Это длится так долго, очень-очень долго, и Луи уже миллион лет назад стоило бы что-то сказать, пойти на попятную, перевести всё в шутку, сделать долбаное что-то, кроме забытого богом молчания, которое над ними повисло, и, сука, Луи такой идиот, полнейший придурок, о чем он только думал, почему ему взбрело в голову, что эта затея может кончиться чем-то хорошим, грёбаные святые уг… Гарри устремляется вперед, своим весом толкая Луи к изголовью кровати, соединяя их губы в яростном поцелуе — полной противоположностью того, что было минутами раньше. Он грубый, и настоящий, и мокрый, такой, когда сталкиваются зубы, с укусами, когда ногти впиваются в мягкую кожу. Его губы терзают Луи, безжалостно, в попытке наказать, искалечить. Гарри целует его словно у него нет выбора, словно это необходимо для его выживания, словно не существует других вариантов. Луи не остается ничего, кроме как принимать каждый его поцелуй, каждое движение языка, каждый укус, приглашая Гарри, целуя в ответ, позволяя делать с собой всё, что ему вздумается. И как по щелчку пальцев всё вдруг меняется. За секунду поцелуй из практически зверского превращается в невыносимо-невыносимо мягкий. Гарри чуть отступает назад, их губы остаются связаны ещё ненадолго, прежде чем разомкнуться с характерным звуком, разносящимся эхом по немой комнате. — Хорошо, — Гарри тяжело дышит, глядя Луи прямо в глаза; его лицо очень-очень близко. — Хорошо. — Просто секс, — шепчет Луи, не решаясь говорить громче. Они словно дают друг другу обещание или заключают устное соглашение. Черт, неделю назад, да даже день назад, Луи бы ни за что не поверил, что сегодня они окажутся в такой ситуации, что они окажутся в такой ситуации вообще когда-нибудь. — Просто… — повторяет Гарри, кусая свои губы, его большие глаза блестят при тусклом освещении в комнате. Луи больше не знает, что ему со всем этим делать. — Просто, — это последнее, а затем Гарри снова срезает расстояние между ними. Не остаётся ни грубости, ни напористости, только жгучее чувство внизу живота. Всё очень размеренно. То, как губы Гарри движутся на его губах, как переплетаются их языки и руки бродят по телам друг друга. Это полная противоположность прошлой ночи, противоположность неистовому безумию и безрассудству. Словно теперь они ясно осознают, что делают это, что всё обсудили, что никто вдруг не одумается и не остановит происходящее. Они не спешат, ведь у них есть всё время в мире, так зачем торопиться? Гарри движется ртом вверх по его щетинистой щеке, пока губы не останавливаются наравне с его ухом, и мысли Луи заливаются звуком его дыхания. Оно точно музыка к самым прекрасным на свете словам. — Ты говоришь, я красивый, Лу, — шепчет Гарри, запуская стаю мурашек по коже Луи, — но ты понятия не имеешь, насколько идеален сам. Самый великолепный мужчина из всех, кого я когда-либо видел. Луи открывает рот, чтобы возразить, потому что где вообще Гарри берёт такие глупости, о чем он вообще говорит, чёртова бессмыслица, но затем прежде, чем он успевает произнести хоть слово, губы Гарри окутывают его вновь, наотрез отказываясь от любых возражений. Всё продолжается как началось: мягко, интимно, сообразно чувству владения всем в мире временем. Внезапно у них появляется шанс картографировать друг друга, изучить каждую морщинку, каждую родинку, каждый изгиб, каждый уголочек тела, при этом присутствует осознание, что это случится вновь, что это не на один раз. Всё должно быть страннее, может быть. Определённо. Гарри его лучший друг, а это явно не то, чем занимаются лучшие друзья, но. Они уже попробовали однажды, и у них всё по-прежнему хорошо. И ничто в мире сейчас не остановит его от прикосновений к Гарри, кроме конца света (и даже это вряд ли). Гарри вызывает у него привыкание, точно наркотик, и тяга к нему слишком очевидна, слишком велика, чтобы её игнорировать. И зачем ему это, когда над ним нависает тот самый, исследуя руками всё тело, и доставляет райское наслаждение, когда вычерчивает их скрытыми под одеждой возбужденными членами медленные, ритмичные круги. Примерно одновременно с тем, как Гарри через трусы накрывает своей рукой его член, Луи решается прекратить свой бесконечный анализ и отдаётся чувствам. Сквозь пелену удовольствия и Гарри, что заполонил его разум, они избавляются от одежды, и прежде, чем Луи успевает понять, в него входят длинные пальцы, растягивая его, чего никто, кроме него самого, не делал уже больше года. Но это не достойно даже сравнения. Он с трудом держится на плаву из-за невероятно восхитительного чувства, охватившего его, и почти взвывает, когда Гарри вынимает из него свои пальцы сразу после последнего толчка по простате, заставившего его прогнуться в спине, зарядив тело волной удовольствия. Едва ли существует время между тем, как его покидают пальцы Гарри и заполняет его твёрдый член, и, если бы Луи пришлось выбрать одно из двух, он предпочёл бы член. Луи облегченно вздыхает, когда Гарри входит на всю длину, прижимаясь тазом к его заднице и свободно оборачивая ноги вокруг своей талии. Они будто рождены ради этого. Всё продолжается в медленном темпе, Гарри движется в нём томными, размеренными толчками, которые с каждым разом бьют точно в простату. Всё очень-очень интимно, и, честно говоря, у Луи вряд ли уже когда-то такое было. Это сильно отличается от одноразового секса. Оргазм настигает его словно разбившаяся о берег волна, затопив всего целиком. Буквально каждый нерв в его теле трепещет, от корней волос и до кончиков пальцев. Луи сходит с ума от удовольствия несколько секунд — может быть, минут, часов, дней, месяцев или лет, кто знает, — в силах лишь ухватить Гарри за плечи, сильно впиваясь ногтями в кожу. Начиная приходить в себя, Луи ощущает лёгкий дискомфорт, когда Гарри покидает его тело, оставляя сфинктер сжиматься вокруг ничего, растянутый и опустошенный. Он встает с постели, очевидно, чтобы избавиться в ванной от презерватива, но Луи продолжает лежать на месте, сильно сомневаясь в том, что его тело еще способно функционировать. Как будто каждый мускул в его теле был превращен Гарри в жидкость. Невесомость до сих пор не покидает его. Словно он мог бы взлететь, и малейшее дуновение ветра унесло бы его вслед за собой. Глаза закрываются, и, почти задремав, он чувствует, как прохладная влажная ткань стирает с его живота сперму. Он слегка приоткрывает один глаз, сталкиваясь со взглядом нависшего над ним Гарри, голого, как в первый день его рождения, и с салфеткой в руке. Тот тщательно вытирает Луи, и на лице у него появляется нежная улыбка. Он намеревается подняться с постели, наверное, чтобы вернуть обратно салфетку, но, если честно, Луи не в восторге от этой идеи, поэтому он протягивает к нему руки, сжимая запястье и притягивая к себе. Улыбка Гарри становится шире, он бросает салфетку на пол (что совершенно не в его стиле) и забирается на постель поближе к Луи, накрывая их одеялом. Последний счастливо вздыхает Гарри в губы, пока тот целует его, прежде чем придвинуться ближе и снова переплести их конечности. И Луи накрывает легкость, сонливость и блаженство. Он засыпает в объятиях Гарри, как и в прошлые много-много-много ночей, но, наверное, это никогда еще не было так приятно, как сейчас.