Но ты отвёл меня в сторону и сказал: «Ты должна знать Так не будет всегда И, если отпустишь, тебе станет легче» Я по-прежнему храню в себе эти слова Ведь кто с этим справится, если не мы?
Marie Key — "Uden Forsvar"
Итак, у них остаются всего сутки, чтобы отойти от поездки в Таиланд, прежде чем наступит день их первого выступления — начало первых за два года гастролей. Это, может, и не очень умно, но Луи бы ни на что на свете не променял это путешествие, даже несмотря на проблемы с джетлагом. Кроме того, первый день всегда заряжен энергией до отказа, что можно вдыхать адреналин вместо воздуха. Так что, может, Луи и убийственно измотан сейчас, но наверняка, проснувшись завтрашним утром, он будет более чем готов с шиком открыть их мировое турне. Под весом Гарри проваливается кровать, когда тот на неё забирается, подползая к подушкам и обнимая сзади Луи. Он зевает последнему в волосы, целует в затылок, и тот уже собирается пожелать ему доброй ночи, когда Гарри говорит: — Кажется, я хочу сделать татуировку. Луи издаёт сонный смешок, ведь Гарри говорит это так, будто его желание могло показаться непредсказуемым, тогда как гораздо больше удивляет тот факт, что у него заняло столько времени определиться с чем-то новым. — Да? — переспрашивает он вместо того, чтобы озвучить свои мысли, в ожидании больших подробностей. — Да… ну да. Да. Эм, только пока не знаю что именно. Что-нибудь маленькое, я думаю. Какую-нибудь мелочь. — М-м, — Луи уклончиво мычит, зарываясь лицом глубже в подушку, пока внезапно не вспоминает кое-что, о чём прочитал вчера в Твиттере. — Вообще-то, — он немного колеблется, но всё-таки продолжает, — эм, вчера я наткнулся на один твит, в котором фанаты задавались вопросом, почему мы не сделали ни одной парной татуировки, с тех пор как раскрылись… — он замолкает и ждёт реакции Гарри, не зная как продолжить. — Да? — спрашивает тот спустя пару мгновений молчания. — Да, то есть как бы… мы не обязаны ничего такого делать, но как бы… Может, какая-нибудь мелочь пришлась бы кстати? По-дружески. Просто что-нибудь платоническое, им даже не обязательно иметь что-то общее, нужно только, чтобы все так решили, и… — Лу, — Гарри перебивает его своим смехом. — Луи. Я с радостью, правда. — Он немного крепче прижимает к себе Луи, так что становится почти больно, но в самом приятном смысле. — Плюс отпадает проблема с выбором татуировки. Луи кивает — вряд ли Гарри заметен этот жест в темноте спальни, но он хотя бы должен был услышать шелест их простыней. Его рука спускается к запястью второго парня на его животе и проводит большим пальцем по вытатуированным в прошлый раз в том месте словам, задерживаясь на трёх точках, сделанных им самим, и слабо на них надавливая. — Хотя, знаешь, — произносит Гарри, растягивая слова и разговаривая ещё медленнее, чем обычно, — я тут подумал, м-м. Мы же говорим о маленьких татуировках, да? Поэтому, э-э, может, мы могли бы как бы сами нарисовать их друг другу? Что-нибудь маленькое, всего-то. Что-нибудь про нас, понимаешь? — Что именно ты имеешь в виду? — уточняет Луи. — Ну, что, если ты набросаешь небольшой рисунок, который будет напоминать мне о тебе, я сделаю то же самое, а потом мы используем их как эскизы? У Луи не выходит сдержать улыбку, расползающуюся по его лицу. — Ты же понимаешь, что я ни черта не умею рисовать, да? Гарри шлёпает его по плечу с преувеличенным раздражением. — Это не главное, Луи. Я же не прошу Зейна — я прошу тебя, конечно, я понимаю, что мне не светит долбаный шедевр Пикассо… — Друг, ты видел картины Пикассо? Как бы парень он неплохой, ладно, но тебе не захочется лицезреть такое на своём теле, поверь мне. Гарри фыркает слегка раздражённо, убирая с плеча Луи свою руку. — Мог бы просто сказать, что это плохая идея, я бы… — Эй, нет, — Луи опять его перебивает, хватая за руку. — Нет, Эйч, мне кажется, это замечательная идея. До тех пор, пока у тебя нет завышенных ожиданий относительно моих художественных способностей. На лице Гарри расцветает застенчивая улыбка, когда он переплетает вместе их пальцы. — Хорошо. Может, тогда завтра? После первого выступления? — После первого выступления? — Луи хмурит брови. — А что-то ещё будет открыто в такое время? — Откроются ради нас. — И тогда же предпочтут превратить наш визит в экскурсию для прессы, ты же понимаешь это, да? — Пресса бы, наверное, всё равно там была, — Гарри пожимает плечами — что ж, он нисколько не ошибается. — Да… Хотя у нас остаётся меньше одного дня на продумывание дизайна. — Струсил? Луи почти фыркает — ох, игра началась. — Увидишь, Стайлс, я утру нос всем твоим татуировкам! — Он неосознанно поглаживает большим пальцем ту, что была сделана самой последней, на запястье Гарри, очерчивая «I just want it to be you and I forever…», и Гарри прижимается крепче, зарываясь головой в районе его грудной клетки. — Даже не сомневаюсь. Их сделка оказывается довольно полезной, потому что брошенный вызов занимает всё свободное время Луи в первый день тура. К счастью, он проходит в Лондоне, так что поездки у них не предусмотрены, однако остаётся ещё куча времени в перерывах между утренним пробуждением и саундчеком, между причёсками, мейкапом, гардеробом, пока они, наконец, не выйдут на сцену. Ему вполне хватит времени, чтобы определиться с дизайном татуировки, нарисовать её (фу, ничем хорошим это не кончится) и морально подготовиться к произведению искусства в исполнении Гарри. Зная его, скорее всего, это будет котёнок или нечто похожее. По крайней мере, это будет уместно. По окончании саундтчека Луи сидит в месте, где должно будет состояться их первое выступление, решив не ехать домой до финала концерта и ломая голову над дизайном татуировки, которая бы его как-то охарактеризовала. Время уже на исходе, а ему ещё предстоит это нарисовать, хотя наверняка у него получится какая-нибудь фигня — Гарри такой засранец, что дал ему так мало времени. Просто… что-то, что будет напоминать о Луи. Что-то о Луи. Что это вообще значит? Что-то маленькое и дружеское… вряд ли Гарри хочет набить себе на спине его физиономию, даже если бы художественные способности Луи были на высшем уровне. Итак, что же именно о Луи? Что-то, что с первого взгляда напомнит Гарри о нём, что-то, что… Ну конечно же. Идея озаряет Луи неожиданно, как гром среди ясного неба, — ну конечно же. Это ведь настолько очевидно — сложно поверить, что это заняло у него так много времени. Он резко вскакивает с дивана, обыскивая комнату в поисках ручки с листочком, и начинает делать набросок. Десятью минутами позже Луи приходит к выводу, что нарисовать футбольный мяч, наверное, просто лишь на словах. На лежащем напротив него листке бумаги можно наблюдать его несколько жалких попыток, и все они похожи на уродливые круглые кляксы с чёрными пятнами. Луи в самом деле дерьмово рисует. Вытянув из кармана свой сотовый, он набирает единственному человеку, который в данной ситуации в силах ему помочь, и в ожидании ответа нетерпеливо стучит ручкой по листку бумаги перед собой. Спустя нескольких коротких гудков: — Алло? — на звонок отвечает женский голос, и всего на пару секунд Луи озадачивается, пока до него не доходит. — Привет, Пез, — говорит он с улыбкой. — Послушай, милая, мы уже сотню лет не болтали, и надо будет обязательно это как-то исправить — поужинать, например, вчетвером, — но сейчас у меня туго со временем, поэтому не могла бы ты позвать Зейна, пожалуйста? Перри смеётся, звонко и радостно, как только Луи заканчивает тараторить. — Само собой, Лу. Он в соседней комнате, повиси минутку, — на том конце провода слышится какое-то шуршание и её приглушённое: «Зейн!», прежде чем она возвращается. — Хорошо, передаю ему трубку. Удачи тебе сегодня, с нетерпением жду нашей встречи. Он выпаливает: «Пока, милая!», после чего его приветствует голос Зейна. — Что такое, Лу? — Мне нужна твоя помощь, — заявляет он, решая перейти сразу к делу. — Мы… э-э, мы с Гарри вроде как договорились нарисовать друг другу татуировки, но я грёбаный ноль в художке, и мне катастрофически нужна твоя помощь. Прямо сейчас. До начала концерта, — он колеблется пару секунд, а затем добавляет на всякий случай, — пожалуйста. Луи практически слышит сквозь телефон, как Зейн качает своей головой с ласковым раздражением. — Хорошо, ладно, Лу. Но сначала я поужинаю с Пеззой. Это займёт часа два или около того. У нас будет ещё час до сборов к концерту, договорились? Луи почти вздыхает вслух с облегчением и широко улыбается. — Отлично, Зи. Спасибо огромное, увидимся, Перри ещё раз привет от меня! Зейн что-то ворчит в своё согласие, и Луи клянется, что чётко слышит, как тот бормочет что-то похожее на «кто-то под каблуком…», но он проявит великодушие и пропустит это мимо ушей. Ну что ж, это оставляет Луи наедине с необходимостью убить как-то пару часов и полным отсутствием идей, чем бы ему заняться. Теперь его разрывает на части, когда он начинает осознавать, что его ждёт, разрывает от переизбытка энергии, потому что совсем скоро начнётся их тур, начнётся их первое за несколько лет выступление перед тысячами людей. Это ужасает, поражает и вместе с тем завораживает. Всего на три секунды Луи в голову приходит идея позвонить Гарри, чтобы узнать, чем тот занимается, пока он не понимает, что это его единственная возможность немного поспать перед концертом, и, как бы его сейчас не переполняла энергия, наверное, вздремнуть было бы очень кстати. К тому же у него в распоряжении есть целый диван, и довольно удобный, так что было бы полнейшим издевательством не воспользоваться такой возможностью. Кроме того, Гарри дома наверняка и сам себе тихонько посапывает, значит, звонить ему, только чтобы разбудить, будет бессмысленно. Нет, сон — это прекрасно. Сон — это очень прекрасно. Сон — наше всё. Луи будит прикосновение к его губам чьих-то губ, и от паники его останавливает лишь стопроцентная уверенность в том, что они принадлежат Гарри. А такое вообще бывает? Когда узнаёшь чьи-то губы с закрытыми глазами и неразберихой в сонном мозгу? Очевидно, с Луи бывает. Он отвечает на поцелуй, по-прежнему не открывая глаза, пока Гарри не начинает улыбаться ему в губы, когда понимает, что Луи проснулся. — М-м, — Луи сонно стонет ему в рот, открывая глаза. Его встречает зелёный взгляд Гарри, очень-очень близко, яркого, изумительного оттенка, и ему кажется, что он мог бы смотреть в них, наверное, целую вечность. — Какой приятный способ пробуждения. Улыбка Гарри становится шире, и он наклоняется, чтобы в последний раз чмокнуть Луи в губы, прежде чем полностью отстраниться. — Тебя ищет Зейн. — Ну, — Луи улыбается, проводя рукой вниз по его груди, — может, я бы лучше провёл время с тобой. Улыбка Гарри не исчезает, расползаясь по его лицу практически до неприличия, и начинает казаться почти болезненной. Он очарователен. — Так мало времени, — начинает напевать Гарри, рукой поглаживая бедро Луи. — Так много нужно сделать¹. Луи издаёт смешок и потягивается всем телом, пытаясь избавиться от последних следов тяжести после сна. — Мне и правда нужно найти Зейна. Надо нарисовать татуировку и всё такое. — Э-эй, — возмущённо протягивает Гарри, поглаживая большим пальцем внутренний шов на джинсах Луи. И это ни капли не отвлекает. Совсем. — Я думал, ты сам её нарисуешь. Луи инстинктивно наклоняется за ещё одним поцелуем. — Так и есть. Не волнуйся, родной. Кажется, эти слова рассеивают беспокойство Гарри, и он подаётся вперёд, чтобы вновь чмокнуть Луи в губы, прежде чем отодвинуться и позволить ему скинуть ноги с кровати. — Эй, — бросает он напоследок, когда Луи почти выходит из комнаты, — не заходи в Твиттер, пока мы не сделаем татуировки, ладно? Луи хмурит в замешательстве лоб, но в конце концов лишь коротко пожимает плечами, сочтя это чересчур незначительным, чтобы удостоиться чести его размышлений. — Как скажешь, родной. Увидимся позже? Гарри кивает с небольшой улыбкой, занимая на диване место Луи. — Да, — отвечает он, а затем добавляет: — Ах да, кстати, Зейн ждёт тебя в костюмерной. Ещё там есть ужин, поешь чего-нибудь. Луи кивает, прежде чем помахать ему на прощание с небольшой улыбкой. Он добирается до костюмерной всего в паре дверей от той комнаты, где он отдыхал, и находит там Зейна, беседующего с Кэролайн, которую им удалось снова привлечь к подбору их гардероба. У них сложилось общее мнение, что есть некий комфорт в том, чтобы находиться в окружении полюбившейся ими команды. — Привет, Зи, — здоровается он, падая на диван рядом с Зейном, — привет, Кэролайн. — Луи, — Кэролайн отвечает ему с улыбкой, прежде чем подняться с дивана. — Я, пожалуй, оставлю вас, мальчики, чем бы вы тут не планировали заниматься. Как только она уходит, над ними виснет молчание и не нарушается, пока Зейн не вскидывает свою бровь. — Итак, — говорит он, откидываясь на спинку дивана, — что именно мы рисуем? — Футбольный мяч. Зейн фыркает и качает своей головой. — Ты не можешь нарисовать мяч? — Нет, — Луи ухмыляется, стараясь не выглядеть чересчур оскорблённым. — Так, — Зейн кивает в сторону лежащих на столе блокнота и ручки. — Ладно тогда. Всё равно попробуй. Покажи, с чем мне придётся работать. Подбирая со стола блокнот, Луи принимается рисовать. Они тратят на это битый час, количество скомканных бумажек вокруг мусорного ведра, куда бросался ими Луи, когда не был удовлетворён результатом своей попытки, достигло нелепых масштабов, а мяч по-прежнему — полный отстой. Пару раз он подумывал позволить Зейну нарисовать этот проклятый мяч, но его всегда что-то да останавливало. Будем честны, скорее всего, это осознание, что Гарри бы предпочёл дерьмовый мяч в исполнении Луи, чем идеальный, нарисованный Зейном. Наверняка, да. Время сходится так удачно, словно было отрепетировано: Луи прячет лучшую версию своего мяча в карман как раз, когда Гарри заходит в костюмерную с Найлом; Лиам приехал около получаса назад. Гарри движется напрямую к Луи, протискиваясь рядом с ним на диван и утыкаясь носом ему в шею. — Привет, — бормочет он нежно, всё ещё сонный, податливый и очень красивый. — Привет, малыш, — Луи вздыхает и поворачивает голову, чтобы поцеловать его в висок. — Нарисовал татуировку? Луи согласно мычит. — Вышло паршиво, так что я пойму, если тебе не понравится, но да, она готова. — Мне понравится. Луи качает головой с ласковым раздражением. — Ты ещё ничего не видел, милый. — Какая разница, — Гарри качает головой, поглаживая большим пальцем верёвку на запястье Луи. — Её нарисовал ты, значит, мне понравится. — Ладно, — мягко отвечает Луи, когда Кэролайн зовёт их переодеваться в сценические костюмы. Они втискиваются в узкие джинсы, когда в комнату входит Лу, бросая взгляд на растрёпанные после сна кудри Гарри и спешит её снова покинуть. Через несколько минут она возвращается с флаконом в руке и начинает их чем-то обрызгивать — должно быть, водой. Когда волосы становятся достаточно влажными, она зачёсывает их назад, потому что, очевидно, это должно как-то помочь. Луи без понятия. Вокруг них мелькает стажёр, делающий снимки для их аккаунта в Твиттере, чтобы задокументировать этапы подготовки перед выходом на сцену для привлечения внимания со стороны поклонников. Он подходит к Гарри, фотографируя его, пока тот стоит посреди комнаты с обнаженным торсом, фланелевой рубашкой в руке и задумчивым выражением лица, как будто не уверен, что хочет её надеть. Гарри кивает стажёру, прежде чем схватить Луи за руку и потянуть в свою сторону. — Идём сюда, — он широко улыбается, — вместе? Луи невольно улыбается и целует его в висок. — Конечно, малыш. Он хватается за один конец рубашки в руках Гарри, поднимая её над их лицами. До последнего быстро доходит, и он сразу же поднимает второй конец так, чтобы оставались видны лишь глаза и верхняя часть головы. Луи вскидывает свои брови, позируя на камеру, как раз когда стажер нажимает на кнопку затвора. Оставшаяся часть времени перед началом концерта пролетает в мгновение ока. Они одеваются, когда в комнате появляется Лу во всеоружии, размахивая фенами и расчёсками, распыляя лак для волос и распределяя по каждому капельку воска, пока не убеждается в их презентабельности. И, не успевают они опомниться, как к ним подходит Пол, сообщая, что до выхода на сцену остаётся всего две минуты. Две минуты. Гадство. Это событие планировалось месяцами, и вот долгожданный момент настал. Так долго всё это казалось какой-то абстракцией — уму непостижимо, как быстро пролетело время, ведь теперь они всего в шаге от своего возвращения. Они дружно обнимаются, потеснее прижимаясь друг к другу; Гарри совсем рядом, опускает руку ему на плечо и поглаживает большим пальцем затылок, словно пытаясь успокоить Луи напоминанием о своём присутствии. А затем наступает его очередь — очередь Луи проявить инициативу, оказать моральную поддержку, подбодрить, потому что он всегда в какой-то степени считался негласным лидером группы, и даже сейчас, пока они стоят здесь все вместе, в роли уже опытных исполнителей и в свои двадцать с небольшим, четыре пары глаз направлены прямо на него в ожидании предстоящей речи. — Мы делали это тысячу раз, — говорит он в следующую минуту, потому что вскоре их снова охватит рутина, по мере продвижения тура им станет достаточно банальных речовок, но пока это их первый концерт, первый за целую вечность, и всё, что им сейчас нужно услышать, — что они справятся. Они точно справятся. — Мы это умеем, и мы разнесём этот концерт в щепки, да, ребята? Мы разнесём его в ебучие щепки! — вокруг поднимается гул голосов в знак согласия, а затем Найл яростно выкрикивает: «У-у-у» и «ЧЁРТ ВОЗЬМИ, ДА!», и как будто всё напряжение их вмиг покидает, сменяясь сочащимся по венам чистым адреналином. Живые выступления приносят им самый нереальный кайф. Незаметно его речь завершается групповым объятием, когда Луи вытягивает руку и хватает ближайшего к себе члена их группы, притягивая к себе поближе и крепко сжимая. — Ладно-ладно, расходимся, парни, — доносится голос Пола минутой спустя. — Пора вставать по позициям: выход на сцену меньше чем через минуту. Луи кивает в знак благодарности и отстраняется от остальных. Он уже собирается направиться к месту, откуда им предстоит выйти на сцену, но внезапно чувствует, как его предплечье сжимает чья-то рука и прокручивает его вполоборота. У него едва ли хватает времени понять, что это Гарри, прежде чем тот наклоняется и крепко его целует, удерживая в ладонях его лицо. Поцелуй выходит грубым и быстрым, Гарри отстраняется, слегка задыхаясь, и заглядывает Луи в глаза с яростным выражением на лице, которому Луи не может найти объяснение. — Удачи там, ладно? — наконец выговаривает Гарри, делая шаг назад, и несколько мгновений у Луи выходит лишь ошеломлённо на него смотреть, пока Пол позади них не выкрикивает: «Двадцать секунд!». — Тебе тоже, — тихо произносит он, быстрым движением пробегаясь большим пальцем по запястью Гарри, прежде чем развернуться и морально подготовить себя к тому, что ему предстоит. — Десять секунд, — снова слышится голос Пола, заставивший сердцебиение Луи отдавать громким стуком в ушах. — Восемь, семь, шесть. — Начинают проигрываться вступительные аккорды из песни «Never Changed» — очевидный выбор для их премьерного выступления — потому что она быстрая, живая, веселая — и прекрасный способ задать начало их путешествию. — Пять, четыре. — До них доносятся крики фанатов, которым сейчас наверняка показывают монтаж из видеороликов, отснятых много лет назад и недавно — с парнями, какие они сейчас, показывают, как Гарри с Луи обнимаются лёжа в кровати, когда врывается Зейн, чтобы утащить их за собой (Луи без труда может представить себе эту картину — разве что фанаты могут кричать чуточку громче, увидев, как выползает из постели полуголый Гарри), и, наконец, всё это собирается в одно целое, символизирующее их пребывание в закулисье. — Три, два, один! Как только Пол заканчивает свой отсчёт, они начинают. Появление на сцене провоцирует всплеск удивительнейших эмоций, и вскоре Луи понимает, что, несмотря на свою предполагаемую организованность, несмотря на память о чувствах, вызванных пребыванием на сцене, никакое количество тренировок не подготовило бы его к ощущениям, распространившимся внутри, как только они здесь оказались. Толпа не прекращает вопить с самого момента их выхода — первым появляется Лиам, затем Зейн, Найл, и напоследок остаются Гарри с Луи. Возможно, это лишь плод его больного воображения, но кажется, что последняя пара вызывает у всех ещё более бурную реакцию. Его лицом овладевает огромнейшая улыбка, и, честно говоря, ему неподвластен контроль над ней — что бы она ни значила. Луи бы не перестал улыбаться, даже если бы захотел. Поймав на себе взгляд Гарри, он замечает, как его лицо отзеркаливает широкую улыбку с искрящимися в предвкушении глазами. Ему так весело, как не было уже многие-многие годы. Ему так весело, как не было, наверное, ни на одном из концертов. Есть что-то особенное в свободе не цензурировать каждый свой шаг, и, даже если ему приходится играть свою привязанность к Гарри, это не похоже на принуждение. Всё выходит само собой, без притворства, без сложностей или напряжения. Всё именно так, как должно было быть с самого начала на каждом из их концертов. Так что Луи выкладывается на полную: он хватает Гарри за руку, пока они дефилируют по сцене во время своего дуэта в «Little Black Dress», улыбается, как полный идиот, когда Гарри шлёпает себя по бедру и танцует шимми на строчке «I wanna see the way you move for me baby»², беззастенчиво таращится на него на протяжении «Strong» и, наконец, выполняет их постановку под конец «Something Great». Публика сходит с ума, когда он садится за фортепьяно, а Гарри объявляет песню, рассказывая о том, что мечтать о больших и лучших вещах нормально, ведь однажды они могут ворваться в твою жизнь, и заканчивая откровенно очевидным взглядом, направленным на Луи. Последний ему улыбается, позволяя пальцам скользить вдоль клавиш, пока Лиам начинает петь. Он испытывает куда большее облегчение, чем следовало бы, когда добирается до конца песни, не напортачив ни с одной нотой. После исполнения Гарри последней строчки «is it too much to ask for something great?»³ Луи убирает руки от фортепьяно, чтобы повторить то, что было обговорено на репетиции, и спеть а капелла. А затем происходит самое странное: когда он открывает рот, чтобы начать петь, по щелчку пальцев они как будто вновь оказываются в Японии, над целой ареной нависает абсолютно мёртвая тишина — или такая тишина, которую может себе позволить многотысячная толпа, собранная в одном помещении, — и кажется, что все разом затаили дыхание и слушают, как он поёт, не отводя взгляда с глаз Гарри. — Ты всё, чего я желаю так сильно, что становится больно. — И, как только с его губ слетает последнее слово, Гарри оказывается перед Луи на коленях, обхватывая руками его лицо и нежно целуя. Эффект следует моментальный. В ту самую секунду, как только Луи прекращает петь и его губ касаются губы Гарри, у целой арены напрочь слетает крыша. Луи никогда не испытывал ничего подобного, он улыбается широкой улыбкой, выпуская смешок Гарри в рот, пока тот оборачивает вокруг него свои руки и крепко обнимает. Он чувствует себя любимым. Очень-очень любимым. Абсолютно каждым человеком под этой крышей, его парнями — и это удивительно. Он ощущает себя здесь своим, он понимает, что эти люди, выбравшие потратить деньги ради встречи с ними, принимают его, он понимает, что на момент оформления покупки им было известно о нём с Гарри, понимает, что они здесь, чтобы увидеть их, увидеть их вместе. От этого перехватывает дыхание. Концерт продолжается, проигрывая плавно программу и переходя от оживлённых поп-песен к проникновенным балладам и рок-гимнам. Они миксуют старую классику с большинством песен из своего нового альбома, и людям всё это нравится — от сидящего за фортепьяно Луи во время «Little Things» до Гарри, с неприкрытым энтузиазмом исполняющего «Happily» (или любую другую песню, раз уж на то пошло). И, даже если Гарри, может быть, и поёт «Lou and I»… ну что ж, не похоже, что кто-то собирается его за это поругать. Во время вопросов из Твиттера, которые они решили не исключать из сет-листа, их спрашивают о самом любимом фильме, и Луи отвечает: «Бриолин», потому что ну… потому что это правда и потому что таков был его ответ по умолчанию с восемнадцати лет. Гарри смеётся и начинает петь «You’re the One That I Want», а в следующее мгновение Луи уже идёт позади него и поёт вместе с остальными парнями. Толпа сходит с ума, и Луи так чертовски счастлив, что мог бы взлететь на месте и унестись оттуда на крыльях. Ближе к окончанию шоу, когда остаётся исполнить всего несколько песен, Луи поёт свою партию из одной из песен, написанных Гарри для их альбома, — «So Far Away». На другом конце сцены он замечает сидящего к нему спиной младшего парня, и его охватывает приступ чего-то незнакомого. Какой-то тоски, но это кажется огромной нелепостью, ведь Гарри прямо здесь. How don’t you know, Как можешь ты не знать, How I feel about you, Что я чувствую к тебе? It’s so hard to understand, Такое слишком трудно осознать, When it’s all that I am. Когда всё сердце переполняет лишь любовь к тебе. How can’t you see, Как можешь ты не видеть, That you’re everything to me, Что для меня ты всё? It tears me apart, Как разрывает душу на осколки, You’re right here and yet so far away. Когда ты рядом, но всё ещё так далеко. Гарри оборачивается и поднимает глаза, как только заканчивается последняя строчка, мгновенно натыкаясь на взгляд Луи, а затем со смешной в какой-то мере улыбкой поднимает руку и выставляет вверх большой палец, как они делали очень давно. Луи тяжело выдыхает и отвечает взаимностью. Тот максимум чувств, что переживает Луи, когда они уходят со сцены, исполнив напоследок «Don’t Forget Where You Belong» в качестве завершающей песни, как будто за гранью понимания этого ничтожного мира. Это не похоже ни на что, что он испытывал прежде, даже когда им приходилось выступать перед блядскими стадионами. Всё его тело бурлит от энергии, конечности беспокойны и не прекращают подёргиваться, даже когда они с Гарри забираются вместе в машину, отметив успешное окончание первого концерта с другими парнями и их командой. Пока мотор автомобиля с рёвом заводится, нога Луи подпрыгивают вверх и вниз, пытаясь хоть как-то дать выход излишней энергии. Рука Гарри опускается ему на колено, вычерчивая небольшие узоры во внутренней части бедра, и да, это нисколько не помогает. — Эй, — зовёт он, наклоняясь к Луи и утыкаясь носом в линию его щетинистой скулы. — В чём дело? Луи отрицательно качает головой. — Ни в чём. Адреналин, наверное? Просто перевозбудился немного. Он чувствует, как Гарри кивает ему в шею, а затем начинает оставлять дорожку из поцелуев вдоль нижней челюсти. — Я тоже, — говорит он, заканчивая предложение нежным укусом в шею. В противовес своим словам Гарри вовсе не выглядит нервным, и если он не прекратит эту прелюдию сейчас же, то Луи придётся красоваться перед столпившимися у входа в тату-салон папарацци с самым очевидным стояком в штанах. Гарри отстраняется, словно прочитав мысли у него в голове, и оставляет на шее последний поцелуй. — Мы с пользой потратим эту энергию, когда вернёмся домой, да? Татуировки маленькие — не должны занять много времени. Луи кивает и машинально теребит в кармане клочок бумаги с будущей татуировкой Гарри. — С таким планом я соглашусь, малыш. — Думаешь, сейчас уже можно показывать? То, что мы нарисовали? Луи пожимает плечами, сердце резко начинает биться со скоростью мили в минуту: чёрт, что, если Гарри совсем не понравится? Блять-блять-блять. Он изо всех сил старается держаться непринуждённо, отвечая ему устойчивым голосом: — Почему нет. Я дам тебе пару минут хорошенько проплакаться после того, как ты убедишься в безнадёжности моих художественных навыков. — Лу, — произносит Гарри с улыбкой, к счастью, приняв заявление Луи за шутку, а не оскорбление в свою сторону, чем это было на самом деле. — Кто сказал, что плакать буду я? Я сам умею рисовать только человечков из палочек, помнишь? Луи пожимает плечами с улыбкой. — У меня уже есть такая. Что, нарисовал мне ещё одну, да? Гарри смеётся и толкает его своим плечом. — Ладно-ладно. Хочешь показать первым или сначала я? — Давай одновременно. — Хорошо, — он легко соглашается, одновременно с Луи доставая из кармана листочек бумажки. Минуту они просто друг на друга смотрят, надёжно сжимая в руке каждый по своему рисунку. — Хорошо, — повторяет Гарри, — на счёт три? Луи делает глубокий вдох, так нелепо переживая об этом, и кивает. — Один, — он начинает отсчёт, пока хватка на листке немного ослабевает, — два. — Но это ведь не так уж и абсурдно, правда? Как бы, что бы не показал ему Гарри, Луи навсегда вытатуирует это на своём теле, и… — Три. Они одновременно протягивают друг другу листочки, и Луи забирает у Гарри рисунок, вместе с тем выпуская из рук свой собственный. Всего на долю секунды они ловят взгляды друг друга, прежде чем опустить глаза на клочки бумаги в своих руках. Луи делает ещё один глубокий вдох и разворачивает его. Это занимает всего три секунды, а затем он проникается приступом внезапного смеха, хохот начинает изливаться у него изо рта безо всякого ведома. Это банан. Спустя минуту Луи переводит взгляд на Гарри, когда понимает, что тот до сих пор не сказал ни слова, и натыкается лишь на макушку опущенной вниз головы, скрывающей от Луи истинное выражение лица. — Гарри? — спрашивает он тихо, осторожно. — Всё… всё правда так плохо? Прости, боже, прости-прости. Я пытался тебя предупредить, пытался, я говорил, что ужасно рисую, прости. Ещё не поздно всё отменить, всё хорошо, всё в порядке, придумаем что-то другое, не обязательно же… — Луи, — Гарри перебивает его сиплым голосом. — Нет-нет-нет, Луи. Я… я просто… это просто так… просто это так похоже. На. Луи. Луи ни черта не догоняет: что именно Гарри имеет в виду? Это значит: «Вау, мне нравится» или «Вау, ничего хуже не видел, это отстой»? — Луи, — повторяет Гарри на этот раз тише. — Малыш, мне нравится. Правда. Очень-очень нравится. Просто я… Я не… Чёрт. Я не ожидал увидеть в нём так много тебя. Но увидел. Это ведь ты, да? И мне безумно нравится. В груди разливается что-то тёплое, и Луи вскидывает брови, поглядывая на Гарри. — Я — коряво нарисованный футбольный мяч? Это упрёк в сторону моих навыков в футболе? Или в сторону моего внешнего вида? Гарри издаёт внезапный смешок, любимейший вид смеха у Луи — тот самый, который извергается без всякого предупреждения — громко и беззастенчиво — и так бесконтрольно, что Гарри почти всегда приходится прислонить руку ко рту в попытке сдержаться. Луи распирает необъяснимая гордость, когда ему удаётся стать главной причиной такого смеха. — Нет, — Гарри широко улыбается, возвращая контроль над своим хохотом. — Нет. Вовсе нет. Он просто совершенство. Ты совершенство. Это футбольный мяч, малость неаккуратный, но всё равно классный, он просто прелесть, и он олицетворяет тебя, и я в полном восторге! — он слегка выдыхается к тому моменту, как произносит последнее слово, тараторя быстрее, чем Луи приходилось услышать, наверное, за всё время их знакомства. Когда Луи собирается что-то ответить, машина останавливается, и они обмениваются короткими взглядами, после чего Гарри с шумом выдыхает воздух из лёгких и открывает дверь. В ту же секунду они сталкиваются с потоком слепящих вспышек, а пространство вокруг заливается звуком визжащих девчонок. Луи выбирается из салона следом за Гарри, захлопывая за собой дверь, и берёт его за руку. Может быть, наверное, им стоило взять с собой телохранителя. Может быть, наверное, определённо. До входной двери им удаётся добраться без приключений, но, как только они входят внутрь, Гарри слегка спотыкается, и Луи машинально протягивает свою свободную руку, чтобы удержать его в равновесии. Гарри благодарит его улыбкой и поцелуем в висок. Ничего необычного. Первым под иглу подставляется Гарри, это решение они приняли быстро, поэтому, пока они с тату-мастером заканчивают подготовку, Луи решает пролистать Твиттер. Первым делом он проверяет официальный аккаунт их группы, удивляясь наткнуться там на фото с ними, сделанное ранее этим же днём. http://i.imgur.com/4kGQOPN.png Голубки готовятся к первому концерту — А ВЫ ГОТОВЫ? http://i.imgur.com/CkPvLOI.jpg Количество ретвитов и добавлений в избранное немного сбивает с толку: их с Гарри приняли просто потрясно. Ожидания Луи относительно их успеха жалко волочатся далеко позади, даже не верится, что это правда работает. Он встряхивает головой и заходит на профиль Гарри, чтобы своими глазами увидеть, на что ему запрещено было смотреть. http://i.imgur.com/jm019hH.png Рисую бананы перед концертом. http://i.imgur.com/eBMt3QA.jpg И. Ох. Просто ох. Как бы, если подумать, то это просто блестяще. Не только потому что по счастливой случайности их выбор пал именно на те два предмета, которыми они записаны друг у друга в списке контактов — что уже наводит на мысль о парности татуировок, — но Гарри ещё и непреднамеренно подтвердил, что они нарисовали их своими руками. Нет ни единого шанса, что люди не додумаются связать Луи с корявым футбольным мячом. — А ты тот ещё проныра, ха? — он широко улыбается Гарри, в голосе можно расслышать смешинку, когда он проводит рукой по вьющимся волосам парня. — М-м? — переспрашивает тот с изумлением. — Твит, фото, — уточняет Луи. — Очень умно. Гарри смотрит на него с широкой ленивой улыбкой. — Я очень умный человек. Луи хмыкает в согласие, а затем усаживается рядом с креслом, где откинувшись на спинку примостился Гарри, и роняет телефон на колени. — Где ты её набьёшь? — спрашивает он, медленно опускаясь ладонью по груди Гарри и останавливаясь у самого низа его живота. Гарри поднимает над головой левую руку, демонстрируя внутреннюю сторону своего предплечья. — Здесь, — отвечает он, проводя большим пальцем вдоль почти полностью выцветшей строчки «won’t stop ‘till we surrender». Рука Луи невольно к ней устремляется и смахивающими движениями проходится по мягкой коже. Тот факт, что скоро на теле Гарри появится что-то, нарисованное его руками, кажется каким-то сюрреалистичным, но это нелепо, ведь на нём уже отпечатаны первые слова Луи, написанные его почерком, и ощущения вроде должны быть теми же… но они не те же. Абсолютно не те же. Гарри был прав: татуировки довольно маленькие, поэтому долго им ждать не приходится. Всего через четверть часа тату-мастер заканчивает с Гарри, и, как только его забинтовывают, они с Луи меняются местами. Процесс не занимает много времени, и вскоре изображение банана присоединяется к коллекции каракулей на его предплечье. Кажется, они едва ли успели войти внутрь, как уже благодарят тату-мастера, пожимая ему руку с улыбками на лицах, а затем преодолевают сборище людей снаружи салона. Довольно скоро им без особых усилий удаётся забраться в машину, к счастью, имея в распоряжении ожидающего их водителя. Устроившись на сиденье рядом с Гарри, Луи начинает чувствовать, как возвращается к нему излишек энергии, которая, казалось бы, впала в спячку на время тату-сеанса. Она возвращается в полной мере точно с целью напомнить Луи о недавнем выступлении перед тысячами людей и о том, что визит в тату-салон не самый адекватный выход скопившемуся в крови адреналину. — Ты всё ещё настроен потратить энергию, когда вернёмся домой? — интересуется Гарри, его большая рука медленно движется вдоль бедра Луи, которое снова беспокойно подскакивает. — Боже, да, — Луи гулко выдыхает, не в силах отыскать ни одного более предпочтительного им занятия или придумать способ, который вымотал бы его эффективнее, чем секс с Гарри. — М-м, — Гарри постанывает, обводя пальцами внутренний шов у Луи на джинсах и щекоча носом кожу вдоль его щеки. — Я хочу, чтобы ты меня трахнул, — горячий воздух обдувает ухо Луи, голос Гарри немного хриплый, но в остальном совершенно обыкновенный, будто для него привычное явление — обсуждать непристойности, которые Луи позволено с ним совершать. — Я хочу, чтобы ты контролировал меня и пользовался мной, как захочешь. Я хочу, чтобы ты держал меня, пока вколачиваешься внутрь своим безупречным членом. Он такой замечательный, Луи, милый. Самый прекрасный, самый любимый. Большой, идеальный. И ты умеешь им пользоваться. Всегда знаешь, как меня завести, как сделать мне чертовски приятно, благодаря тебе я кончаю так сильно, что у меня мутнеет перед глазами. С тобой у меня лучший секс в жизни, ты самый лучший. Такой красивый, и добрый, и милый, и такой сексуальный. А вся эта энергия. Вся эта энергия, от которой ты становишься таким дёрганным, — я хочу, чтобы ты выплеснул её на мне, я… Луи грубо хватает его за подбородок, затыкая своими губами. Возбуждение ото всех этих слов так сильно врезается ему в джинсы, что он готов кончить хоть здесь и сейчас, не замолчи Гарри сиюсекундно. Это побило бы все рекорды неловкости, так что да, лучше избегать таких ситуаций. Он проталкивает свой язык Гарри в рот, в его технике нет изящества или мягкости, лишь первобытное желание, столкновения зубами и жадные покусывания. Ремень безопасности — единственное, что не даёт взобраться Луи к нему на колени, хотя, честно признаться, безопасность вовсе не то, что у него сейчас в приоритете, и он бы с лёгкостью на неё забил, если бы инцидент в стиле принцессы Дианы с двумя поп-звёздами, чересчур возбужденными, чтобы усидеть на месте, не оказался бы слишком скандальным. Кроме того, он предпочёл бы не умирать. И он бы очень-очень предпочёл не дать умереть Гарри. Ладонь Луи накрывает промежность парня, сильно сжимая её вместе с тканью от джинсов и заставляя того толкнуться навстречу прикосновению. Он возбуждён по крайней мере не меньше Луи, и есть в этом некое чувство комфорта — знать, что он не единственный здесь находится под воздействием второго. — Кажется, мне рады? — шепчет он прямо в рот, его голос низкий, хриплый и уже такой разгоряченный, несмотря на то что ему не досталось ничего больше голоса Гарри и парочки поцелуев. Рука Луи всё ещё лежит у него на члене, скрываемом под одеждой, и он чувствует орган своего лучшего друга, когда тот дёргается в штанах в ответ на его слова. — Черт, — ругается Гарри, и кажется, как будто навык формирования слов стоит ему огромных усилий. — Друг, я начал возбуждаться ещё в салоне. — Хм-м, — Луи отзывается и, припадая губами к его шее, принимается покусывать мягкую кожу, пока продолжает. — Нравится, когда делают больно, да? Гарри сдавленно стонет, поднимая руки, чтобы крепко ухватиться за бицепс Луи. — Лу… — Тебе нравится, когда я оставляю на тебе свои метки? — беспечно продолжает Луи, засасывая кожу на шее. — Нравится, когда все видят, что ты занят? Что ты мой? — Он берёт в руки оба запястья Гарри и прижимает их к сиденью автомобиля, слегка отстранившись, чтобы заглянуть ему в глаза. — Нравится, когда я удерживаю тебя? — Он наклоняет голову набок, с любопытством наблюдая за Гарри, пока тот смотрит на него затуманенными глазами, с нижней губой, покрасневшей и припухшей от постоянных покусываний в попытке заглушить тихие стоны. Они меняются ролями, и эта Луи однозначно нравится больше. — Нравится, когда я вжимаю тебя в матрас, и ты не можешь пошевелиться, пока я вдалбливаюсь в тебя снова и снова? — Боже, — выпаливает Гарри с тяжёлым дыханием. — Боже, да. Прошу, Луи… Пожалуйста. Он нежно касается губ Гарри своими собственными в сладком целомудренном поцелуе. — Пожалуйста, что, милый? — спрашивает он мягким голосом, когда выпускает запястья и переплетает вместе их пальцы. — Я хочу этого, — Гарри задыхается, сильнее стискивая его руки. — Очень сильно. Хочу всё это. Хочу тебя. Очень сильно хочу тебя. — Хочешь, чтобы я позаботился о тебе? — ласково спрашивает Луи, оставляя поцелуи вдоль его подбородка. — Хочешь, чтобы сделал тебе приятно? — Да, — голос Гарри кажется сломленным, и это моментально отзывается у Луи в паху. — Пожалуйста. — Я сделаю тебе очень приятно, родной, — обещает Луи. — Я позабочусь о тебе. — Позаботишься, Лу, — произносит Гарри, поднося к губам одну из пар сцепленных ими рук и целуя костяшки пальцев Луи. — Всегда заботишься. Остальная часть поездки проходит за поцелуями, но то, как из разгоряченных, озабоченных и грязных им в две секунды удаётся превратиться в слащавых и заботливых, всё ещё остаётся для Луи загадкой, и, возможно, это прозвучит как жалкая отговорка, но с Гарри удивительно буквально всё. Непостоянство может сносить крышу, оттого как им удаётся сначала шептать друг другу пошлости на ушко, а потом сладко целоваться, и в обоих случаях чувства одинаково захватывающи и чудесны. У Луи ни разу такого не было, никогда он не представлял, что однажды ему это станет доступно. Теперь он не знает, как сможет с этим проститься. Они вваливаются к себе домой, а затем и в спальню, как можно быстрее раздеваясь до боксеров и лаская друг друга; Гарри сверху Луи, накрывает его всем своим телом. В этом ощущается что-то безопасное и уютное — когда Гарри нависает над ним, что-то, отчего Луи чувствует заботу и защищённость, и это прекрасное чувство, чудесное, но сейчас ему нужно другое. Сейчас он хочет быть тем, кто будет держать ситуацию под контролем, кто позаботится о Гарри. В конце концов, он дал обещание. Луи надавливает ему на грудь, переворачивая их таким образом, чтобы он теперь возвышался над парнем, седлая его бёдра. Гарри не сопротивляется. — Привет, — говорит Луи со слабой улыбкой, отползая немного назад, чтобы усесться на его ляжках. Он позволяет себе небольшую паузу, чтобы обдумать дальнейшие действия и то, как именно он хочет взять Гарри, и это практически вгоняет его в бредовое состояние — власть, бесчисленное количество возможностей с телом под ним, тот факт, что лишь ему дозволено выбирать, и уверенность, что Гарри сделает всё в точности, как скажет Луи. Много всего. — Упс, — Гарри нахально ему улыбается, потирая руками обнажённые бёдра Луи. Тот фыркает, не в силах сдержаться, и качает головой с картинным смущением. — Ты ужасен, — заявляет он, но в ответ получает лишь набирающие обороты улыбку. Луи сползает полностью с его ног, не обращая внимания на протестное «Эй!» в свой адрес, и направляется к тумбочке, где хранится смазка с презервативами. — Перевернись, — рассеянно приказывает он, всё ещё стоя к Гарри спиной, потому что доверяет ему и знает, что тот сделает, как ему велено. Взяв полупустой бутылёк смазки и один презерватив из ящика, он снова разворачивается лицом к кровати. Перед ним открывается вид на распластавшегося на животе, как ему и приказали, Гарри, его взгляд направлен на Луи и наблюдает за ним с едва скрытой в глазах похотью. — Давай, малыш, — произносит Гарри спустя несколько мгновений молчания, протягивая к нему руку. Тёплое чувство к парню в его постели — в их постели — распускается у Луи в груди, и он бы не смог избавиться от улыбки, завладевшей его лицом, даже если бы сильно хотел. Он спешно кивает и стаскивает с себя одной рукой трусы, обделяя вниманием шлепок, с которым его твёрдый член ударяется по животу с мольбой о прикосновении, и забираясь на кровать; смазка с презервативами находят своё место на уровне плеч Гарри. Луи снова его седлает и проскальзывает пальцами под резинку на нижнем белье, стягивая его с наглой маленькой задницы. Бёдра Гарри приподнимаются над матрасом, позволяя Луи полностью избавить его одежды, и тот скидывает её с края кровати и возвращает внимание к теперь уже голому парню. Он расползается по всему телу Гарри, пока не накрывает его целиком, пенис удобно устраивается в межъягодичье, и уж с этим он точно собирается что-нибудь сделать, но всё по порядку… — Удобно? — Луи шевелит губами, прижатыми к уху Гарри, прежде чем оставить дорожку из поцелуев от скулы до уголка его рта. — Господи, да, — Гарри нетерпеливо кивает, слегка поворачивая голову набок, чтобы вовлечь губы Луи в очередной поцелуй под неудобным для него углом. — Просто продолжай, ладно? Прошу. — Какой властный, — дразнит Луи, прежде чем поцеловать его в последний раз и отодвинуться. Он берет в руки презерватив, избавляет его от обёртки и раскатывает по члену. Ему спокойно сейчас, он больше не в отчаянии и не на грани, как сразу после шоу или в тату-салоне, словно осознание того, что должно произойти, служит ему некоторым умиротворением. Он быстро смазывает свой член и, убедившись, что использованного количества смазки достаточно, устраивается у входа в Гарри. Сейчас кажется, что они готовились к этому кучу грёбаных лет, как будто у них нет ни капли времени на прелюдию теперь, оказавшись в постели, как будто несколько последних часов были прелюдией. Луи проникает головкой в пучину пламени, и там оказывается теснее, чем когда он затрачивает время на растягивание пальцами, но наверняка терпимо. Он думает, что человеческое тело способно вытворять невероятные вещи, и, как только Гарри полностью расслабляется, ему удаётся протолкнуться глубже, прежде чем ненадолго выйти, а затем войти ещё дальше с новым толчком. Те же действия повторяются снова и снова, пока он не оказывается внутри Гарри полностью, распластавшись на нём всем своим телом и накрывая по возможности каждый его участок, пока они всё ещё связаны. — Этого ты хотел? — Луи выдыхает ему на ухо и накрывает ладонями его руки, сжатые в кулаки, прижимая к матрасу. — Да, — Гарри шипит, сжимаясь вокруг его члена и пытаясь заставить Луи двигаться. — Боже, как это приятно, Лу. Ты даже не представляешь. Лу… Низким рычанием Луи прерывает неоконченное предложение, когда выходит из Гарри — практически полностью, — прежде чем вновь резко толкнуться внутрь. Гарри вскрикивает и утыкается головой в подушки, хватаясь своими руками за руки Луи под откровенно неудобным для его запястий углом, но тот не привередлив к их прикосновениям. Гарри трётся о простыни в коротких хаотичных движениях, совершенно несогласованных с толчками Луи, но сейчас это не имеет значения: единственная цель — довести его до оргазма, доставить ему удовольствие. Луи чуть смещает угол проникновения, пытаясь коснуться простаты, и в следующую секунду знает, что отыскал её, потому что всё тело Гарри покрывается мелкой дрожью. Оба напрочь лишены всяких слов, один дышит с трудом и бросается этими крохотными стонами, которые просто действуют каким-то образом на Луи, пока сам он тонет в воплях и завываниях, как грёбаный троглодит. Он продолжает входить под тем же углом, с каждым новым толчком врезаясь точно в простату, и проходит совсем немного времени, прежде чем ему становится ясно, что второй парень уже очень близок к разрядке. Это читается в его движениях, в том, как они пропитываются отчаянием, теряя малейший намёк на согласованность, и всё вокруг становится таким первобытным, обретающим смысл лишь в элементарной потребности, что Гарри не смог бы себя контролировать, даже если бы об этом его попросил Луи. Все свои силы Луи сосредотачивает на удовлетворении Гарри, и, крепче обхватив его руки, он вжимает их глубоко в матрас и набирает скорость. Толчки становятся быстрыми и результативными, с каждым разом завершаясь ударом в простату. Луи поворачивает голову, чтобы прижаться ртом к коже между плечом и шеей, оставляя засос и кусая её зубами. Очередной толчок слегка выводит его из равновесия, и зубы впиваются в Гарри сильнее, чем он планировал. Но тот, кажется, вовсе не возражает, когда издаёт глубокий, гортанный стон, сжимаясь вокруг Луи, и кончает. Луи выходит из него осторожно, когда Гарри извергает остатки оргазма. — Лу, — произносит он, видимо, заметив, что тот до сих пор не кончил. Гарри пытается перевернуться, чтобы, очевидно, это как-то исправить, но Луи кладёт ему на спину свою уже свободную руку и прижимает обратно к кровати. — Хочу кое-что попробовать, — говорит он, стягивая презерватив со своего пульсирующего пениса, буквально умоляющего его о трении, хоть о чём-нибудь, и поднимает смазку. — Что угодно, — отвечает Гарри, его голос звучит абсолютно искренне, будто он и правда позволил бы сделать с собой что угодно. Скорее всего, так и есть. Но Луи всё равно успокаивающим жестом проводит рукой вниз по его спине. — Скажи, если захочется остановиться, — он говорит это, потому что хочет, чтобы Гарри знал, что у него есть такая возможность, и потому что он имеет это в виду, конечно же, но в секунду, когда озвучивается эта фраза, он знает, что Гарри не скажет ни слова. Хотя по большому счёту они занимались вещами куда извращённее. Он выливает себе на руку щедрое количество смазки и тщательно распределяет её по теперь уже голому члену, прежде чем провести склизкой от лубриканта ладонью между мягкими ляжками Гарри. Луи поднимает глаза и натыкается на его взгляд, голова повёрнута набок, прижавшись к кровати, в попытке проследить за действиями друга. — Сожми покрепче, милый, — ласково произносит Луи, у него в руке твёрдый, тяжелый член, с лиловой от длительной отсрочки оргазма головкой. Луи буквально улавливает момент, когда Гарри начинает осознавать суть его намерений, отчего его глаза расширяются почти комично, он молча сводит ноги вместе и переплетает лодыжки, чтобы как можно сильнее сжать свои бёдра. Размазав оставшуюся на руках смазку по ногам Гарри, Луи располагается поудобнее и вводит головку члена в почти несуществующий зазор между ними. Там оказывается не менее тесно, но ощущения слегка отличаются от тех, к которым он успел привыкнуть, трахая Гарри. Как-то мягче и намного прохладнее, что, скорее всего, изменится, как только он подберёт правильный ритм, образовав тепло своим трением. Луи придерживает себя на весу, опершись руками в кровать, и чувствует, как напрягаются его бицепсы, пока он наращивает ритм, голова запрокинута назад, а глаза прикрыты в попытке позволить ощущению собой овладеть, чтобы окунуться в нём с головой и раствориться. В их жизни столько всего находится под контролем других людей, столько всего, на что у них самих нет абсолютно никакого влияния, и порой от этого очень тоскливо, но здесь с Гарри, когда есть лишь они и всепоглощающее удовольствие, все проблемы — не важно, насколько великие они и существенные или же маленькие и ничтожные — словно бы просто уходят. Если бы была возможность жить в моменте, возможность жить в другом человеке, если бы можно было стать очень крохотным и, пробравшись внутрь Гарри, поселиться в нём на целую вечность, Луи бы того очень хотелось. Он уже так близок к оргазму, он знает, что не сможет оттянуть его надолго, и ему так хорошо. Так хорошо внутри Гарри. За его бёдра не жаль отдать жизни, а сам он выдыхает всё те же тихие стоны, которые эхом отдаются прямо у Луи в паху, как будто Гарри наслаждается процессом не меньше. Последний чуть приподнимает свой таз над матрасом, смещая угол так, что внезапно для себя Луи проскальзывает членом меж ягодиц Гарри и, вернув его в прежнее положение, чувствует на головке большой палец — младший парень просунул под себя руку, несмотря на слегка неудобную позицию. Подушечкой он надавливает на щёлку, и как раз этого хватает Луи, чтобы кончить. Ничто не предвещает его появления. Кажется, что это чувство выстраивалось внутри безнадёжно долго, вытягивая тугой узел внизу живота, подобно вулкану на грани внезапного извержения, и, когда тот наконец изливается, его сопровождает сила, способная стереть с лица земли маленькое поселение. У Луи перед глазами резко темнеет, и он валится тяжёлым грузом Гарри на спину, пока пенис выстреливает между его бёдер, пачкая спермой ладонь. Гарри разводит ноги, как только тяжёлое тело Луи внезапно на него обрушивается, и вытаскивает из-под себя покрытую семенем руку. На восстановление организменных функций, достаточных хотя бы для рассмотрения возможности отползти наконец-то от Гарри, уходит времени чуть больше обычного, но даже тогда Луи не в силах пошевелиться. — Не уверен, что смогу встать, — честно признаётся он, оставляя поцелуй на голом плече Гарри. — Тебе придётся, — Гарри шепчет, будто это секрет, о котором никто другой не должен узнать. — Я в прямом смысле слова весь в сперме. Мне нужно в душ. — Фу, — отвечает Луи, скатываясь с него, чтобы лечь рядом. — Знаешь, чего я хочу? Я бы сейчас с удовольствием поел печенья. Тёплого, свежеиспечённого, а потом сразу спать. Я мечтаю об этом, ты мечтаешь о душе. Но не всегда мы получаем желаемое, Стайлс. Глаза Луи закрыты, но, когда он чувствует на животе нечто липкое и холодное, они тут же распахиваются. Это Гарри, этот мелкий засранец, выводит узоры на коже Луи своей склизкой от спермы рукой. — Тебе бы тоже не мешало помыться, — говорит он, когда замечает выражение лица Луи, ничуть не проникшееся этой идеей. — Нет, — Гарри смеётся, придвигаясь поближе. — Нет. Дослушай сначала, давай. Тебе надо принять со мной душ, отмыться, а потом мы испечём печенье и ляжем спать. Луи поворачивает набок голову, чтобы посмотреть на Гарри, с выгнутой бровью. — Не смеши меня, Гарольд. Сейчас час ночи. Хотя Гарри это, кажется, ничуть не смущает. — Брось, Лу, — он улыбается во весь рот. — Быстренько в душ, а потом печенье. Свежее, с шоколадной крошкой, и можно ещё открыть то шампанское у нас в холодильнике, разве это звучит не заманчиво? Мы только что отыграли свой первый концерт, нужно отпраздновать, да? — на секунду он останавливается, и, прежде чем продолжает, его выражение лица заметно смягчается. — К тому же когда ещё нам печь печенье посреди ночи, если не в свои двадцать? Мы же поп-звёзды, Лу. Молодые горячие поп-звёзды не идут спать в час ночи. Молодые горячие поп-звёзды пекут посреди ночи печенье. Где твоя страсть к приключениям? Поддайся бунтарству вместе со мной! Луи сдаётся. Ну конечно же, он сдаётся, как он мог не сломаться? Хотелось бы ему встретиться с человеком, который способен отказать Гарри Стайлсу. — Ла-а-адно, — растягивает он как капризный ребёнок, хотя оба они прекрасно знают, что Луи ничуть не расстроен. Вообще-то даже наоборот. Печь ночью грёбанное печенье — только потому что он страстно его возжелал — это как проявление спонтанности, в которую он безумно влюблён (кроме того, это проявление спонтанности, которую он мог бы никогда не совершить без Гарри, потому что, как выяснилось за годы проживания в одиночестве, Луи не способен приготовить хоть что-нибудь, не спалив при этом всё напрочь). — Давай уже, ты как дитя малое, — Гарри смеётся, сползая с кровати и протягивая руку, чтобы Луи за ним повторил. Последний хватается за неё и позволяет поднять себя на ноги, лениво потягиваясь, как только он приходит в вертикальное положение. Они оба голые, и в этом по-прежнему нет неловкости, даже сейчас, когда обстановка весьма далека от интимной. Просто с Гарри всегда так комфортно, комфортно в абсолютно каждом аспекте жизни Луи. Он так органично во всё вписывается, как будто им суждено было стать совпавшими фрагментами пазла, и Луи старался избегать мыслей об этом, старался с визгом бежать в другом направлении всякий раз, как только его разум чересчур углублялся в соображениях об их соглашении, углублялся в соображениях обо всём, что произошло у них с Гарри. Ему страшно от того, что может всплыть на поверхность, когда он изучит всё досконально, когда позволит разуму свободно блуждать, ничего не фильтруя. Очень-очень страшно. У них договор. У них соглашение. Обоюдное. Оно работает, оно работает. Луи трясёт головой. Всему своё время и место, и точно так же, как он привык избегать этих мыслей, однажды наступит их час. Рано или поздно. Но не здесь и не сейчас. Вместе они принимают душ довольно быстро, в интимной, близкой, приятной обстановке. Как только они вытираются насухо, Луи натягивает на себя пару трусов и возвращается в спальню. — Если я поменяю простыни, ты начнёшь печь печенье? — спрашивает он с улыбкой, по-прежнему прекрасно осознавая, насколько глупо с их стороны заниматься среди ночи такими вещами. Но всё ещё без ума от затеи. Он поворачивается к кровати и начинает избавлять её от испачканных простыней, услышав в ответ согласие Гарри. Луи терпеть не может заправлять постель, но славное правило помогать друг другу содержать дом пригодным для проживания вошло у них в привычку. Готовит в основном Гарри, потому что ему это нравится и потому что получается у него гораздо лучше, чем у Луи, а последний больше по части мытья посуды. Уборка дома обычно превращается в своего рода забаву: они включают музыку до такой степени громко, что соседей бы это, наверное, жутко раздражало, если бы не тот факт, что участок земли Луи достаточно обширный, чтобы те находились от них на весьма большом расстоянии, а затем они просто танцуют по всему дому, размахивая пылесосом или тряпками. Это мило. Это почти весело, ну или весело настолько, насколько может быть весёлой уборка. С момента переезда Гарри Луи ни разу не посещала мысль нанять клининг, хотя они бы явно смогли себе это позволить. Очень приятно, что их дом — только их, что порог их маленького рая переступают лишь приглашённые ими гости. Закончив, Луи отправляется на кухню, и перед ним открывается вид на обнажённую задницу Гарри, пока тот, стоя к нему спиной, смешивает в миске ингредиенты. — Это вопиющая антисанитария, тебе так не кажется? — так он приветствует друга, прислонившись к холодильнику. Гарри оборачивается, чтобы взглянуть на Луи, в руках у него продолжает покоиться миска. — Не думаю, что есть какая-то разница, друг. Твой рот уже вылизал всего меня. Луи склоняет голову набок, его улыбка расползается шире. — Туше́. — К тому же, — продолжает Гарри, — разве ты не слышал, что печенье, если его готовить голышом, гораздо вкуснее, чем когда его готовят в одежде? — Это полнейшая чушь, приятель, — Луи фыркает и волочится к Гарри, запрыгивая на столешницу рядом с ним. В теле начинает селиться усталость, но в приятном медленном темпе, когда всё как будто движется в замедленной съёмке, когда каждая секунда длится чуточку дольше, когда мир как будто укрыт под мягким пуховым одеялом, и всё-всё на свете кажется таким чудесным. — Не-а, — Гарри качает головой, улыбаясь и выкладывая тесто из миски на противень. — Это научно доказанный факт, милый. Как и то, что печенье было бы вкуснее, если бы мы оставили тесто на пару дней в холодильнике. Луи качает отрицательно головой. — Ни у кого нет на это времени. — Ни у кого нет на это времени, — соглашается Гарри с улыбкой. — Отсюда и готовка нагишом. Надо же хоть как-то улучшать качество. — Брехня, ты просто ищешь предлог для обнажёнки. — Как будто с тобой мне нужен предлог, — дерзко и очень похоже на Гарри, и Луи просто качает головой с ласковым раздражением, пока тот ставит печенье в духовку. Пока готовится печенье, они открывают бутылку шампанского, которое стояло у них в холодильнике, и с восторгом обсуждают свой первый концерт. Если это хотя бы отдалённо свидетельствует о том, какими будут их следующие выступления, то, по мнению Луи, отпивающего пузырьки прямиком из бутылки, этот тур обещает оказаться лучше тех, которые у них были за последние годы. Он наверняка превзойдёт все предыдущие туры вместе взятые. Как только Гарри достаёт из духовки печенье, Луи махом спрыгивает со столешницы с готовностью разом схомячить всё лакомство, но Гарри обнимает его за талию и притягивает к себе. — Оно слишком горячее, Лу, — смеётся он, разворачивая Луи лицом к себе. — Ты обожжешься. Луи куксится и тихо стонет: — Ха-а-аз, да брось… — он пытается выбраться из объятий, но всё бесполезно. — Нет, — Гарри качает головой. — Пусть сначала немного остынут. — Луи снова пытается от него улизнуть, но Гарри прижимает его к столешнице, их тела плотно соприкасаются, и Луи отчётливо чувствует обнажённый, размякший член Гарри на своём, спрятанном под одеждой. Гарри наклоняется и вовлекает его губы в мягкий поцелуй, наверняка предназначенный для его отвлечения, Луи в этом уверен, и что ж, он был бы кошмарным лжецом, если бы сказал, что с ним это не сработало. Как долго они целуются, прижавшись к кухонной стойке, Луи не имеет ни малейшего понятия, но по ощущениям это длится одновременно и несколько тысячелетий, и всего лишь пару секунд. Спустя два часа, или две секунды, или, что звучит гораздо правдоподобнее, десять минут Гарри отстраняется, ласково улыбаясь ему сверху, и у Луи не получается удержаться и не провести большим пальцем по его нижней губе, заставляя улыбку Гарри стать шире. — Как насчёт того, что я выложу парочку штук на тарелку, — тихо бормочет он в палец Луи, — а потом мы съедим их прямо в кровати. Луи радостно мычит в ответ и убирает свой палец. — Звучит, как очень хорошая идея, — он улыбается. По всей кухне распространился аромат аппетитной сладости, и, если на вкус печенье окажется хотя бы наполовину таким же вкусным, как этот запах, Луи не уверен, что когда-нибудь захочет съесть что-то другое. Они возвращаются к себе в комнату сразу после того, как Гарри перекладывает парочку печенюшек на тарелку, а остальное оставляет на противне. Как только они оказываются под одеялом и Гарри кладёт тарелку себе на колени, Луи тянется за печеньем. Оно до сих пор тёплое и тягучее, с ещё растаявшим шоколадом, и такое вкусное, что по его лицу моментально расползается улыбка. Два часа ночи, он ест свежеприготовленное печенье у себя в постели вместе с Гарри. Ему не кажется, что в жизни может быть что-то лучше. Покончив с печеньем, они остаются в кровати, поленившись встать и почистить зубы. Это довольно мерзко, и утром они обязательно пожалеют, но сейчас они, в конце концов, слишком уставшие, чтобы их это заботило, и даже сахар не в силах поставить их на ноги. Насколько высок порыв адреналина, настолько и стремительно его последующее падение, как известно. Луи укутывает собой Гарри и утыкается носом в его обнаженную кожу. Он вдыхает слабый запах яблочного геля для душа, и навязчивая мысль приходит ему на ум: что, если через пять, семь, двенадцать, двадцать лет будет так же? Чёрт. Как же смешно. Как тупо. Всё это едва ли продлится до окончания тура, что говорить про два десятилетия, и Луи правда нужно поостеречься шампанского с сахаром. Хотя бы завязать со сладким перед сном. Оно творит абсурдные вещи с его головой. (И, засыпая, он изо всех сил старается не думать о том, как сильно ему хочется, чтобы спустя двадцать лет ничего не менялось.) Ему снится сон с Гарри и крошечным малышом с шоколадными завитушками на голове и голубыми глазами. Но, проснувшись, он вспоминает всего пару отрывков. Спустя несколько концертов, чуть позже, чем через неделю, ранним утром раздаётся гудок телефона, пока они тихо завтракают в номере отеля в Манчестере, на фоне по радио звучит утреннее шоу, а Гарри, сидя напротив, намазывает масло на тост. Луи поднимает трубку с быстрым: «Алло», прежде чем сделать глоток чая в ожидании ответа звонящего. — Здравствуйте, Мистер Томлинсом, это Аманда Картер, личный ассистент мистера Гриффитса. Я звоню, чтобы сообщить вам: на сегодня у вас с мистером Стайлсом назначена встреча в присутствии мистера Гриффитса, мистера Магги и мистера Джонса. Они встретятся с вами в четыре часа. Оу. Это… оу. Луи едва успевает произнести что-то в ответ, прежде чем девушка на другом конце вешает трубку.