And Then a Bit

Наступает утро того самого дня, когда пора возвращаться в тур, как вдруг Луи слышит исходящее с первого этажа копошение. Он с довольно неплохим успехом выполнял данное себе обещание оставаться в постели, с самого начала пересматривая «Во все тяжкие» и ни разу не отвлекаясь на телефон или компьютер. Затея оказалась терапевтической и контрпродуктивной одновременно. Первое, что с незамедлительной скоростью приходит ему на ум, — что, возможно, это Гарри наконец вернулся домой, но проходит всего пара секунд, и до Луи доносится, как Зейн снизу выкрикивает его имя. Он стонет в свою подушку, неготовый столкнуться лицом абсолютно ни с кем и отчаянно нуждаясь в душе. — Луи, — повторяет Зейн, его голос становится громче, пока он, вероятнее всего, взбирается вверх по лестнице. — Луи, ты до… — предложение обрывается на полуслове, когда он приоткрывает дверь в спальню и замечает лишь выглядывающую из-под одеяла макушку Луи. — Луи, — он вздыхает, проходит глубже в комнату и открывает жалюзи, позволяя естественному свету просочиться в тусклое пространство. Несколько минут над комнатой нависает полнейшая тишина, пока Зейн не вздыхает в очередной раз и не подходит к кровати, устраиваясь прямо на одеялах рядом с Луи. — Ты не отвечал на мои звонки, приятель, — заявляет он, выжидающе глядя на друга. — Телефон вырубился, — объясняет Луи, его голос почти огрубел от непривычки. — Хм, — хмыкает Зейн, — я вроде как волновался за тебя, и, знаешь, учитывая, что Гарри сейчас в ЛА, и ваше странное поведение, и всё такое… — он замолкает, но становится ясно, что они приближаются к сути, не болтаясь вокруг да около. Когда минуту спустя Луи не отвечает, Зейн продолжает. — Когда у меня не вышло до тебя дозвониться, я набрал Гарри и попросил объяснить, что за фигня происходит… ну знаешь, рассказал ему, что последние несколько дней у меня не получалось с тобой связаться, спросил, какого чёрта он забыл в Лос-Анджелесе… Он вновь замолкает, и Луи подталкивает его продолжить своим приглушённым на выдохе: «Оу», признавая жалость к себе и желая услышать, что на это мог ответить Гарри. — Да, он посоветовал мне кончать валять дурака и съездить убедиться, что с тобой всё в порядке. Звучало так, будто он беспокоился, Лу. Луи довольно непривлекательно прыскает и чувствует, как к глазам в очередной раз подступают колючие слёзы. Значит, Гарри не прочь посоветовать Зейну его проведать, но… — Видимо, недостаточно сильно, чтобы позвонить самому. На это Зейн только молчит, позволяя последним словам Луи повиснуть в воздухе, заполняющем пространство между ними. У него почти получается разглядеть, как они тянутся одной линией, окрашивая воздух тяжелыми чёрными буквами. — Готов поведать мне, что стряслось у вас с Гарри? — он наконец спрашивает, поворачиваясь боком, чтобы должным образом взглянуть на Луи. Что-то в выражении его лица кажется весьма странным. Поэтому Луи спрашивает: — О чём ты? — Милые бранятся? — уточняет Зейн, играя бровями. Луи в растерянности нахмуривается, не уловив сути его намёков. — Неприятности в раю? Вы… — Зейн, — Луи перебивает его, медленно проговаривая каждое слово, — ты же знаешь, что мы на самом деле не вместе, мы с Гарри. Несколько мгновений молчания тянется между ними. Видимо, Зейну не было это известно. Поэтому. Нельзя с уверенностью утверждать, кто из них пребывает в большем шоке от своего персонального открытия. Потому что. Что ж, какого хрена?! Зейну. Очевидно, что из всех людей именно Зейну взбрело в голову, что они были вместе. Просто. Нет, правда, что за херня? — Вы не… — Зейн, кажется, пытается уложить в голове полученную только что информацию. — Вы не вместе? — Нет, — отвечает Луи, его голос делается высоким и срывается в почти что истерике. — Нет, всё это грёбаный рекламный трюк, ты же в курсе! — Но вы живёте вместе? — Для видимости. — Вы трахаетесь, и даже не пытайся отрицать, это слишком очевидно. — У нас есть потребности. Гарри хороший любовник. Это же не… мы не… мы же по-дружески, без обязательств… — Луи, назови мне хотя бы одно различие между вашими отношениями и тем, если бы вы реально встречались, — Зейн наконец произносит это, когда проходит пара минут, с контролируемым спокойствием в голосе, как у человека, который говорит с непоседливым ребёнком. Луи кажется, что такое сравнение весьма обосновано. И ох. Просто… ох. Потому что. Блять. Потому что у Луи не получается, теперь, когда он задумался над этим всерьёз. Они практически встречаются? Даже несмотря на то, что ни один из них не додумался принять это во внимание. Даже несмотря на то, что они сами себе не признавали, что каким-то образом им удалось проскочить через рутину в отношениях, вплоть до ночного секса по средам. Даже когда они были наедине. Даже когда не для кого было разыгрывать весь этот спектакль. Они были словно актёры в пьесе, но никогда не выходили из своих ролей и адаптировались, пока сами не стали ролью, пока не стёрлась грань между реальностью и фантазией. Вот только это была не роль. Всё это время. У него не получается разделить вещи на реальные и нереальные, потому что всё было реально. Всё между ними было искренне и по-настоящему, и… Он влюблён в Гарри. Блять. Блять, он влюблён в Гарри. Может, всегда был влюблён. Нет, не может. Скорее всего. Точно. Дерьмо, это чувство всегда в нём сидело? Всегда, пульсируя по телу, точно второе сердцебиение. Неотъемлемая часть Луи, в которую он никогда и не думал углубляться, потому что всегда можно было спихнуть всё на дружескую любовь, потому что Гарри попросту был и до сих пор остаётся самым важным человеком в его жизни, и… блять, он в самом деле всё это время был влюблён? Каждая эмоция, когда-либо прожитая им, внезапно обретает в десятки раз больше смысла — чувства, которые он испытывал, когда Гарри приходилось выгуливать очередную из своих многочисленных пассий, значили нечто большее, чем просто гнев из-за того, во что его ввязывали. Это была самая настоящая ревность, даже если тогда Луи не хотелось этого признавать. Всё могло сложиться удивительным образом. Всё могло сложиться чудеснейшим образом. Это могло стать началом настоящих отношений, началом их настоящего общего будущего. Могло перерасти в брак, детей и счастье до гроба. Это могло стать всем. Если бы Гарри чувствовал то же самое. Теперь Луи видит, с той же ясностью, с которой он осознал собственную любовь, Луи видит, что Гарри не чувствует того же. А как иначе? Он ведь Гарри Стайлс, самый красивый, самый чудесный, самый фантастический парень на свете — как внутри, так и снаружи. Он заслуживает гораздо, гораздо больше того, что Луи может предложить ему лишь в своих надеждах. Он влюблён в Гарри. Не выходит даже представить период времени, когда бы это было не так. Он влюблён в Гарри. Но Гарри никогда его так не полюбит. И Луи никак не может понять, как он мог быть так слеп, как мог не заметить этого раньше. Любовь к Гарри будто въедается в его плоть, впивается в кожу, точно парфюм, так отчётливо витает в воздухе, что можно ощутить её привкус на языке. Всё это время, всё это время она была прямо тут, была частью Луи, такой же родной, как правая рука, и, чёрт возьми, наверное, он самый слепой человек на планете. Теперь всё становится таким очевидным; тот факт, что он так долго не признавал своих собственных чувств, кажется ему до жути нелепым. И Луи — он просто… он просто ломается. Разбивается на миллионы мельчайших осколков, как брошенный на пол изящный хрусталь. Он рассыпается, в буквальном смысле, съёживается и обхватывает тело руками, как будто пытается собрать себя воедино. Слёзы текут по его тусклым щекам. Они превращаются в беспрерывный поток, словно остановка не входит в их планы — до тех пор, пока Луи не иссохнет, пока каждая капля жидкости в его теле не испарится. Он начинает рыдать. Бесконтрольные всхлипы разносятся по его телу, как маленькие землетрясения с эпицентром у него в животе. Он всхлипывает, тонет в слезах и совсем забывает про Зейна, который прижимает его крепко к себе, потому что внезапно Луи начинает осознавать. Осознавать всё за прошедшие шесть лет. И от этого ему больно. Луи сломлен — сломлен и, похоже, не подлежит восстановлению, потому что самый большой осколок — осколок, выпавший прямиком у него из сердца, осколок под названием Гарри — никогда не получится склеить обратно. Со временем он сможет себя починить, Луи уверен, но это всегда будет дешёвая имитация его прежнего, того, кем он мог бы стать в идеальном для него мире, как китайская ваза со следами от клея и большим недостающим куском. Красивая, но разбитая. Склеенная, но с изъяном. Лишённая возможности вернуть своё былое изящество. Тень, бледная копия человека, которым он мог бы быть. Кажется, что нечто тяжёлое засело в его груди и, не переставая, давит на лёгкие; кажется, что гортань перекрыли, будто кто-то обхватил его руками за горло и просто сжимает, сжимает, сжимает. Сжимает. Луи не может дышать. Он не может дышать. В голове на секунду мелькает мысль о том, похоже ли это на паническую атаку или на инфаркт, блять, такое чувство, что он умирает. Вполне возможно. Сука. Он чувствует, что должен дышать, ему отчаянно нужен глоток воздуха. Внутри всё горит, тело обдаёт странными ощущениями, и… Он. Не. Может. Вдохнуть. — Луи, — голос Зейна прорезает дымку у него в сознании острым, как кинжал, лезвием, парень держит лицо Луи в своих руках, когда тот наконец устанавливает с ним зрительный контакт. — Лу, дыши. Он делает вдох. Делает вдох, и воздух вливается ему в лёгкие, заполняя их, пока он снова не начинает чувствовать себя человеком. Это похоже на первые лучи солнца после долгой зимы. Луи дышит, и дышит вполне нормально, и будь он в чуть более здравом уме, то, скорее всего, заметил бы облегчение на лице Зейна. — Луи, — Зейн повторяет, и Луи наклоняет голову, чтобы посмотреть на него, слёзы продолжают стекать у него по щекам, и он не в силах их контролировать, не в силах контролировать их абсолютно. У него бы не вышло остановиться, даже если бы хватало вменяемости. — Я влюблён в Гарри, — шепчет он, так тихо, что Зейну едва ли удаётся услышать. Так странно произносить это вслух. Очень странно, но вместе с тем никогда в жизни он ещё не был ни в чём так уверен. Он безумно, безумно влюблён в Гарри… и что за чертовщина творилась эти пять месяцев? Гарри знает? Знает, что они вообще-то были самой настоящей парой? Знал всё это время? Так вот в чём дело? Гарри всё это осточертело? Осточертело, что Луи умудрился втянуть его во что-то, на что он никогда не подписывался? Чёрт, всё так запутано, Луи так запутался, и он просто… Он безумно влюблён в Гарри, и ему сложно уместить в своей голове что-то ещё: это откровение поглощает его, захватывает каждый кусочек доступного в нём пространства. Что ему теперь делать? Как проводить всё своё время с Гарри, осознавая тот больной факт, что он влюблён в него? Как смотреть на Гарри, который каждый день будет его избегать, как смотреть на него и не иметь возможности даже поговорить? Боже, каким же дураком он был все эти месяцы. Каким же слепцом. Как же смешно теперь оттого, что он не смог распознать своих собственных чувств. Это заставляет поставить под сомнение абсолютно всё, что произошло между ними, заставляет задуматься над тем, что изменилось, а что нет. Какие моменты внезапно приобрели новый смысл? Все вещи, которые делал для него Гарри… когда он понял? Когда он понял, как безнадёжно Луи влюблён в него? Когда секс ради забавы успел перерасти для Гарри в «блин-мой-лучший-друг-в-меня-влюбился»? Почему он ничего не сказал? Хотя бы простое «эй, приятель, мне вообще-то не очень комфортны твои не особо платонические чувства ко мне»? Нет, нет — для Луи это как неожиданный удар в спину, — ни за что, не могло быть другого сценария, нет никакой альтернативной вселенной, где всё не кончилось бы разрухой, при любых обстоятельствах результатом было бы разбитое сердце. Что есть, то есть. Чёрт, ни одна из мыслей Луи не имеет смысла. Он вообще не в состоянии трезво думать. Зейн остаётся. После признания они разговаривают не то чтобы много, но Зейн остаётся. Он в очередной раз пакует вещи Луи, заталкивает его в душ и готовит к поездке до отеля, в котором они остановятся на время следующего концерта. Луи помалкивает. Зейн их отвозит, дорога занимает пару часов, и всё это время Луи смотрит в окно, лишь единожды шевельнувшись, чтобы выключить радио, как только его слуха касаются вступительные аккорды их третьего сингла. Нет… просто нет. Его походка смахивает на зомби, он до сих пор утопает в своих размышлениях, поэтому Зейн провожает его прямо до номера, открывает дверь и заводит внутрь. Луи хотелось бы побыть одному, если честно. Должно быть, время уже после полудня, а вечером у них должен состояться концерт. Только сейчас до него вдруг доходит, что они наверняка пропустили саундчек, но его это мало волнует, расчёт остаётся на то, что Зейн урегулировал этот вопрос. Он задерживается в дверях, когда Луи проходит в номер со своей сумкой. Значит, Зейн не останется, и от этого Луи, честно признаться, испытывает странное облегчение. Он смотрит на Зейна в ожидании, пока тот наконец-то выскажет то, что ему явно не терпится озвучить. — Всё не так плохо, Лу, — бормочет он в конце концов с выражением на лице, которому Луи не может подобрать объяснение. — Не понимаю, почему вы видите эту ситуацию в таком свете, мистер. Теперь вы наконец-то можете обрести своё счастье. — Он задерживается ещё на пару мгновений, будто ожидая от Луи ответа, но тот не находит слов. И Зейн уходит. Его последние слова остаются с Луи, потому что… Теперь Луи наконец-то может обрести своё счастье? Чего? Ему хватало счастья до того, как это случилось, до того, как прямо на глазах начал рушиться весь его мир. Теперь? Да, не особо вообще-то. Если только… Если только под «вы» Зейн имел в виду не только Луи, а «Гарри и Луи», имел в виду их обоих. Имел в виду, что они вместе могли бы обрести своё счастье. Однако это бы значило… это бы значило, что Гарри чувствует то же самое. Эта мысль кажется ему такой посторонней, такой нелепой, но… возможно? Как бы то ни было, всё просто… ну, не похоже, что всё может стать ещё хуже, правда? Они и без того достигли самого дна. Гарри с ним не разговаривает, за пределами сцены, где им попросту приходится поддерживать видимость, они не взаимодействуют. При всём желании Луи не может представить себе сценария хуже, чем тот, через который они проходят. Ни разу за все семь лет, что они знают друг друга, ситуация не была такой удручающей. Ради всего святого, Гарри на него и не взглянет. И дело не в чёрной полосе в их отношениях, у них в буквальном смысле больше нет отношений. Он как пустое место для Гарри. Заслуживает внимания не больше, чем прохожий на улице. Так почему бы и нет? Почему бы не быть с ним честным? Если ничего не выйдет, то, по крайней мере, с плеч спадёт тяжкий груз. И Луи, чёрт бы его побрал, — Луи честно даже представления не имеет, что такого он мог натворить. Господи, всё очень-очень хреново. Ну и чего он может лишиться, если ситуация уже достигла критической точки? Ничего. Абсолютно ничего. Ноль, пшик. Значит, можно попытаться, верно? Может, есть хотя бы крошечный шанс, что всё сработает в его пользу… даже если это входит в наиболее маловероятный сценарий, но… вдруг. Просто вдруг. До того, как всё это произошло, до того, как всё полетело к чертям, Луи почти месяц не говорил Гарри, что любит его, даже по смс, даже в снапчате. Для них это не норма. Это самый длительный промежуток времени, за который Луи ни разу не сказал ему этих слов, с момента, когда он произнёс их впервые много лет назад. И проблема в том, что теперь Луи понимает, что уже тогда он не был уверен в том, какой смысл он вложил бы в эти слова, если бы их озвучил. Всё стало таким значимым, и важным, и сложным, так трудно разгребать всё по полочкам. Грань между лучшими друзьями, и чем-то большим, и грёбаной любовью всей его жизни была размыта до неузнаваемости. Но не теперь. Даже не близко. Теперь линии прочерчены на песке так чётко, что их без труда можно заметить с чёртовой Луны. Любовь его жизни. Любовь всех его жизней, если верить в реинкарнацию. Только Гарри, Луи это видит, знает это, он без тени сомнения чувствует это глубоко в своём сердце, но… Гарри не говорил этого тоже. Он достаёт телефон, чтобы проверить, сколько сейчас времени. Зейн заставил его включить и позвонить маме после душа, но больше Луи в руках его не держал. Первое, что бросается ему в глаза, — Гарри твитнул что-то около часа назад. Правильно. Луи никогда не был силён в обуздании своего любопытства, так что быстрым движением большого пальца он делает свайп по экрану, чтобы узнать, о чём написал Гарри, и… http://i.imgur.com/cvSERhR.png Теперь я пытаюсь найти смысл в оставшихся мелочах¹. Чёрт. Что за чёрт? Блять, Луи не знает даже, на чём заострить внимание, ведь твит, сука, твит… что он вообще может значить? Это… нет, Луи офигеть как запутался, что Гарри задумал? Погодите. Это… это из песни The Script? Из «Breakeven», какого хрена? Луи знает эту песню, Луи любит эту песню, она… она про расставание, но они не… она не… Что Гарри задумал? Вокруг и так собралось столько слухов об их разрыве, потому что Луи знает фанатов, знает СМИ, к тому же всем предельно очевидно, что они не общались после последней встречи. Ещё и The Script, блять, Гарри. Никто не станет спорить, что это было косвенное обращение к Луи, и почему же? К чертям собачьим, Луи ничего больше не понимает. Ведь, возможно, Гарри хочется большего. Возможно. Но, какого хрена он себя так ведёт, не понятно, это не имеет ни малейшего смысла. И потом его новое фото в профиле. Нет-нет-нет-нет. На ней «Гарри Томлинсон», но Луи и его футболка с «Луи Стайлс» с оригинальной фотографии вырезаны. Блять, в распоряжении Гарри был такой большой выбор среди фотографий, у них так много милых совместных снимков, но он выбрал эту. Ту, на которой нет Луи. Ту, на которую он намеренно потратил время, чтобы обрезать Луи. Это не должно быть так важно, это не должно ничего значить, но для Луи, в данный момент, это значит всё. Как будто Гарри посылает ему сигналы. Или посылает сигналы кому-то другому. Какой чёрт разберёт, что творится в голове у Гарри Стайлса? Факт в том, что этой фотографии вполне достаточно, чтобы успокоить фанатов, в то время как она несёт в себе сообщение, что всё пошло по пизде. Луи должен это исправить. Какой бы финал их не ждал, его нужно исправить. Чёрт, эта строчка из песни явно должна иметь для него больший смысл, должна пробить громадную дыру в его сердце, правда должна. Ради всего святого, это же The Script. Это песня, в которой поётся «Что же мне делать, если ты всегда был лучшей частью меня?» и «Что же мне сказать, если меня душит изнутри, а ты в полном порядке?» (Луи совсем, совсем не в порядке), но в голове ничто не задерживается, кроме Гарри Томлинсон, Гарри Томлинсон, Гарри Томлинсон, потому что, чёрт, хочется ли ему когда-нибудь этого? Луи открывает пустую строку собственного твита ещё до того, как успевает отследить свои действия, и следующее, что ему становится известно, — он бездумно отбрасывает телефон на кровать, не заботясь о том, приземлится тот на неё или свалится на пол. После этого выходит за дверь, пока твит, несомненно, ещё высвечивается на экране его телефона. В ответ к фотографии Гарри, даже если никто никогда не поймёт, даже если все поймут совершенно неправильно. http://i.imgur.com/zCJ4drH.png Надеюсь на это Луи спускается по коридору отеля и практически врезается в Пола, замедляясь лишь за несколько секунд до того самого номера. Он быстро находит нужную дверь и нетерпеливо стучится, пока ему не открывает недовольный парень с торчащими в разные стороны волосами, очевидно, его только что разбудили. При любых других обстоятельствах Луи бы обязательно извинился за то, что потревожил чей-то сон, но на этот раз у него нет времени на сострадание и прочую ерунду. У него миссия. Луи делает глубокий вдох, прежде чем начать говорить, а сердце колотится со скоростью мили в минуту, грозя пробить собой грудную клетку. — Найл, мне нужна твоя помощь.