Нелюбимая жена

Там солнце, на улице, и оно скоро доберется до меня. Горящий желтым пламенем прямоугольник медленно подползает из дальнего угла комнаты. Как затаившаяся кошка, готовится запрыгнуть на постель, укусить пальцы ног. Я лежу, не шевелясь. Я тоже веду охоту, а потому не хочу вспугнуть солнечное пятно. Этот хищник еще не знает, но я давно жду его нападения. Потому что хочется оказаться на ярком солнечном свете, втянуть носом запах нагретых чистых простыней, ощутить кожей первые теплые порывы ветра. Хочется почувствовать весну, теплую, нежную, цветущую весну. А потому я лежу и жду, когда горящий пламенем прямоугольник вцепится в мою ногу. Лежу, хоть уже давным-давно проснулась. Тело болит, словно я снова побывала в Мордоре. Только на этот раз по-настоящему, физически. Сильнее всего чувствую мышцы живота, боков, спины. Их сильно сводило судорогой накануне. Все от твоей хандры, Лютиэн. Давно бы начала тренироваться, подготовила себя к чему-нибудь подобному, и не было бы сейчас ощущения, что вся закаменела. Во рту еще этот отвратительный железный привкус. Раскусала вчера губы и стоит лишь немного их напрячь - снова кровит. Много раз божок заставлял меня пить чье-то красное, но я так и не поняла, в чем удовольствие. Хотя, скорее всего, никакого удовольствия не предполагалось вовсе. Интересно, сколько он вчера крови вылакал, сколько душ на радостях замучил... Сложно представить, какая вакханалия творилась в темной крепости. Праздник. Маленький семейный праздник, одновременно с днем рождения сына. От воспоминаний снова кривится рот и - снова - липнет к кровавым губам простыня. Испортила. Испортила ему очередной день рождения. Может быть, последний из нормальных, что выпали на его долю. Кто теперь знает, как оно, через год будет. Солнечное пятно запрыгнуло на кровать, расположилось. Я трясу ногой, пытаясь откинуть ненужное одеяло, но оно обвилось вокруг ступни, не распутаешь. Будто вся жизнь в этом проклятом луче, который обязан к коже прикоснуться. Я мычу разочарованно. Ну разве это справедливо? С пола, оттуда, откуда солнце примчалось, поднимается рука, светлая макушка, зеленый глаз. Он берет несмело покрывало, освобождает меня из него на волю и снова опускается на пол. Неужели всю ночь здесь просидел? - Что... - спотыкаюсь я своим хрипом, приходится откашливаться. - Что ты здесь делаешь, малыш? - Я не малыш, мам. Губы растягивает непроизвольная улыбка, снова разрывая чуть поджившие трещинки. Конечно, нет. Уже нет. - Как ты себя чувствуешь? - Отлично, сынок. Просто отлично. Макушка с глазом снова выныривает над уровнем кровати, смотрит недоверчиво. Не понимает, насколько счастливой меня делает. - Не похоже... Ты напугала меня вчера. - Извини, милый. Я не хотела. - Не извиняйся. Я знаю, что это не твоя вина. Застывшее тело стонет от движения, но все равно. Я поднимаюсь на локте, сажусь на своей кровати. - Что ты знаешь, сын? - Я знаю, почему тебе стало плохо. Из-за Саурона. Он узнал, где спрятано кольцо. В приятную пустоту, которая все утро звенела в голове, снова потекли злость и раздражение. - Тебе отец рассказал? - Да... Но ты часто вчера повторяла это. Я б и так догадался. Я, правда, уже не маленький. - Что именно рассказал тебе отец?.. Иди сюда, не сиди на полу. Эстелион как-то неуверенно поднимается с насиженного места, стягивает сапоги. Смотрит на мою постель в нерешительности, но все-таки забирается на самый край, подбирая под себя ноги. - Так что тебе папа рассказал? - раздражение понемногу прячется. Не надо ведь пугать своего ребенка. - Я знаю, что он наш предок. Твой и мой. И что ты его как-то чувствуешь. Поэтому в последние годы тебе так плохо... Но прежде, чем ты начнешь ругать отца, - поднимает он руку, - хочу заметить, что подобные вещи скрывать нечестно, и что - вообще-то - я бы предпочел узнать раньше. - А когда ты узнал? Он вздыхает, отводит взгляд куда-то влево. Врать собрался. - Недавно. - Ты просто отвратительно лжешь, сын. Это, конечно, неплохо само по себе. Но давай начистоту. Когда? - Папа просил тебе об этом не говорить... - Ты не находишь, что подобные вещи скрывать тоже нечестно? - папа его просил. - Ладно, - вздыхает он после секундной паузы. - У меня тоже... есть способности. Как у тебя. Они проявились после того, как ты Дружка... После того, как он на меня напал. Я тогда был расстроен. Зол. Ну, когда хоронил. И... ну, отцу досталось немного. Моя бровь, кажется, сама вопросительно взлетает вверх. - Я... Давай опустим часть про то, как я злился на тебя? Я злился. Он взял меня за руку, чтобы успокоить, ну и... почувствовал. Он поднял голос, я ответил... потом ударить попытался... - Ударить?! Отца?! - Да все нормально, - затараторил сын. - Мы же с ним часто деремся. Ну, упражняемся. И это ж давно было, я тогда еще ни разу его не победил. Сейчас, в общем-то, тоже. Но теперь я могу до него дотянуться, особенно в кулачном бою... В общем, когда я успокоился, он мне рассказал. Чтобы я учился себя контролировать. - И как? Получается контролировать? - Да... - Сын. - Почти всегда. - Радость, - вдруг доходит до меня. - Вчера, когда мы с тобой танцевали, это была твоя радость? - Ты просто такая грустная, и вы спорили с отцом, я лишь хотел немного отвлечь. - Ох, милый... - боль как-то сама уходит из тела, я подползаю к сыну, обнимая, кажется, впервые с тех пор, как он был совсем малышом. Его руки тоже ложатся мне на спину. Счастье не умещается в груди, вытекает слезами. Не знаю, сколько так сижу, пока вдруг не вспоминаю, что он и, правда, уже не ребенок. - Извини, - отстраняюсь. - Я тебя задушила, наверное. - Да ничего. Я... я по тебе скучал, - бьют его слова, бьют пощечиной, напоминая: я его бросила. - Только очень прошу, не ссорься с отцом из-за того, что я тебе рассказал. Он же тоже о тебе беспокоился. - Беспокоился? - Я думаю, он не хотел тебя расстраивать. Ну, что я искажен или еще что. Глупо, конечно. Это же просто преимущество, ну, как талант... Расскажи мне, я так давно хотел об этом поговорить. Я снова отползаю к своему краю кровати. Когда-то я была такой же и думала так же. Не так давно, в общем-то. Но никаких преимуществ не оказалось. Нужно ему это объяснить. Нужно. - Эстелион, наше истинное наследие - не крупица магии. Наше наследие - это позор. Позор за то, что это животное делало и сейчас делает. А еще искушение. Поверь мне, сын. Эти силы можно использовать во благо, но... Меня прерывает звук кашля. Я поднимаю глаза к двери, точно зная, кого там увижу. Сколько там стоит? - Но для этого нужно много тренироваться. Обед внизу. После - охота. - Я хотел еще побыть с мамой. - Побудешь вечером. Иди. Сын закатывает глаза, явно недовольный таким решением. Ему, наверное, и в правду хотелось побольше узнать о себе, о своих способностях. О Сауроне и кольце... Да, муж прав. Я бы наболтала лишнего сейчас. - Я никуда не денусь, милый. И от кролика на ужин не откажусь. Эстелион кидает на отца странный взгляд. Упрекающий, что ли... - Будет тебе кролик, - бурчит он, уже натягивая сапоги. Бочком обходит Трандуила, стараясь его не задеть. Провинился же, рассказал. Но тот никак не выдает разочарования, ждет, пока Эстелион уйдет. - Вижу, тебе лучше, - начинает он, когда дверь закрывается. - Лучше, - киваю. - Почему ты мне не рассказал? - Эстелион все верно объяснил. - Думаешь, если я не знаю, то и проблемы не существует? - Нет, так я не думаю, - Трандуил, наконец, сходит со своего места, будто статуя внезапно ожила. Идет к кровати... Как в прошлой жизни подсовывает по-хозяйски теплую руку мне под бок, отодвигает немного, садится. Я морщусь от нового эха боли в мышцах. - Полечить? - Само пройдет. Насколько он силен? - Не слишком, до тебя далеко. - И поэтому ты решил, что мне лучше не знать? - Я уже ответил на этот вопрос. Нет, не ответил. Я уже собираюсь открыть рот, но ловлю на себе его пристальный взгляд. Пристальный и неуютный. Я ведь уже давно прячусь от его глаз. Потому что стыдно, постоянно стыдно. И даже тот факт, что этим утром ему тоже есть за что быть виноватым, не помогает. Я отворачиваюсь к окну, не зная, что теперь сказать, не ожидая ответа. Упреки, недовольство - бессмысленны. Ясно же, что беспокойство о моем душевном равновесии здесь было ни при чем. Он мне не доверяет. А сын все-таки похож на меня. Как Саурон и предупреждал. Тогда. "Я чувствую в нем свою кровь", - так он сказал. А что если он и его себе заберет? Туда, в этот красный душный ад?! - Твой страх можно пощупать сейчас. От него я хотел тебя уберечь, - Трандуил вырывает меня из зарождающейся паники. - Ничего страшного не произошло. Пока... Что сейчас будет делать Саурон? - Он мне не докладывает. - Тогда что было вчера? Я поворачиваюсь к нему, уже собираясь выплюнуть очередную колкость, но глаза... столько в них... вины? - Он праздновал, - мы никогда не говорили о том, как я "чувствую" Саурона, о том, что эта связь вообще есть. Я просила кольцо от сновидений, и Трандуил догадался, наверное, зачем оно мне нужно. Это было очевидно. Самое логичное объяснение. Но он никогда не спрашивал, что происходит - там, в моих снах. Как часто это происходит. Помогает ли кольцо. Что я делаю, если не помогает. Какое же завидное безразличие... Я устало тру лицо руками, но снова задеваю раны на губах, будь они прокляты. - Ладно, вот это можешь залечить. - Хороший выбор, - Трандуил улыбается уголком рта, наклоняется, заправляя прядь себе за ухо. Он все жжет этим своим испытующим взглядом, лишь переводит его на мои искусанные губы, начинает тихо шептать в них заклинания. От этой близости, как всегда - как каждый чертов раз после моего первого возвращения из Лотлориэна - сбивается дыхание. Я не хочу сдаваться, не хочу таять, как наивная девчонка. Я зла и мне больно. Но он так близко, что можно почувствовать, как от кожи идет тепло, можно втянуть носом его запах. Можно поднять руки, обнять, притянуть. Он ведь поцелует сейчас, привычно забирая раны. И тогда я утяну его к себе, почувствую снова тяжесть этого тела. Скользну рукой под расшитый шелк и снова пробегусь пальцами по его гладкой белоснежной коже. Нет, даже не так. Оглажу его бедра, спущусь руками ниже, где раньше ласкать его не смела. Снова возьму в плен правое ухо, то самое, с маленьким шрамом. И, наверняка, услышу низкий стон... Уши ведь у него - слабое место, если дышать горячим, вылизывая мочку... Я все еще злюсь, но меня ведет, будто кто-то в кулак внутренности взял. Пальцы невольно сгибаются, как от щекотки. Она судорогой добегает до сосков... Чтоб тебя, Трандуил... Так близко. Обхвачу тебя своими ногами, и в пекло, что больно! Буду извиваться под тобой, буду выстанывать твое имя, а не очередные черные проклятья Саурону, буду слушать твое сбитое дыхание, а не холодный голос, который опять будет описывать, как он имеет грязную, мерзкую, падшую внучку! - Ты бы видела сейчас свои глаза, - вплетаются в заклинание знакомые слова, и Трандуил накрывает губы своими. Он сам целует - не лечит. Целует грязь, даже не зная об этом, понимаю вдруг. Я судорожно отворачиваюсь, разрывая этот ужас. - Так лучше, спасибо. Он еще дышит мне в щеку, прислонившись лбом к волосам. Будто не все равно. Если бы ты, король, интересовался мною побольше и узнал, что делали только что залеченные губы, отвернулся бы сам. - Не за что, - голос снова возвращается к привычной температуре, а сам Трандуил садится на кровати. - Хочешь мне еще что-то рассказать о вчерашнем? - Нет, - что тут еще рассказывать. То, что происходит в Мордоре, остается в Мордоре. - Но мы не договорили про сына. Я бы предпочла, чтобы он не знал, от кого ему достались силы. По крайней мере, пока он не вырастет. Воздух вокруг начинает позвякивать еще до того, как я договариваю. Муж встает с постели, порывисто и зло. Доходит до окна, разворачивается обратно. Я невольно подтягиваю к себе ноги, такой бури я не видела давно. И давно я не была в ее эпицентре. - Ты понимаешь, что твой сын тебя ненавидел? Это не преувеличение. Не метафора. Ненавидел. - Это... не страшно. - Не страшно? - голос льется ледяной водой. - То, что он чувствовал себя брошенным, ненужным, преданным - без причины - не страшно? - Я не об этом... - Об этом. Он уже достаточно взрослый, чтобы знать и понять правду. Чтобы не считать тебя чудовищем и не гонять тучи по дворцу. - Он и это делает? - стоном вырывается. Саурон заберет его. Наиграется с другими мальчиками и заберееет. - Делает. Буря в ночь, когда Глорфиндел приехал, помнишь? Сердился, что его не позвали на встречу с героем. - Надо было врать. Надо было. - Хватит в нашей семье обмана и недосказанности, Лютиэн. Сын в этом не виноват. Он разворачивается зло, выходит. А я так и сижу на кровати - он знает, что я ему вру. И теперь я знаю, что он врет мне. Но его не подловить, не уличить, не вывести на чистую воду. Он безупречен. Как всегда. Я крадусь к южным рубежам, когда прихожу в себя. На этот раз не беру провожатых, все равно они ему служат, не мне. Обхожу постовых, таясь в лесной тени. Но нет. Ничего нет. Дозорные, да котелки с похлебкой! Я хожу по дворцу, подслушивая разговоры слуг. Я слушаю-слушаю, пытаясь выудить хоть крупицу того, чего невозможно боюсь. Но эльфы говорят о весне, о припасах, о том, как королева потеряла сознание во время праздника - опять, значит, тьма наступает. Глупенькие. Она и не собиралась уходить. Я говорю с сыном. Осторожно взвешивая свои слова, чтобы не рассказать лишнего, но при этом вбить отвращение к Саурону. Нельзя, нельзя, чтобы мой сын повторил выбор Ломилинда. Я выспрашиваю у него, чем он занимается, куда ходит с отцом. Но сын лишь трясет головой, уверяя, что ничего интересного у них не происходит, и просит показать снова, как управлять даром. Я даже устроила слежку. Поймала в лесу сычика, подговорила, нашептала. Глазки у птицы зажглись красными огоньками, когда она полетела к Трандуилу. И это было даже хуже, чем убивать людей - исказить эту невинную душонку. Тем более, что жертва была напрасная. Сыч кружил над мужем неделю, но ничего так и не заметил. Обычные его королевские дела, тренировки с Эстелионом, разговоры с Тауриэль про дозоры и - внезапно - шахматы. Это, видимо, была давно начатая партия. Так давно, что доски с фигурами у них не было - запомнили, кто где стоит. Ход был за мужем, и Тауриэль подгоняла, говоря, что он слишком давно обдумывает ход. Тот лишь качал головой: - Я думал, жизнь уже научила тебя не торопиться. - Мой король, вы не можете откладывать это решение вечно. - Ждать иногда тяжелее всего, - он задумчиво повторил эту истину, которую когда-то открыл нашему сыну. - Скоро, Тауриэль. Теперь уже скоро. Вопреки моим опасениям и страхам весть о том, что кольцо снова в руках у Саурона - не приходит. Я чувствую его растущее раздражение. Но закончилась весна, прошло лето, а все вокруг словно замерло в ожидании беды. Это так выматывает, что я уже сама хочу кинуть кольцо в Мордор. Лишь бы закончилась уже эта неопределенность. Ждать - действительно тяжело. Тяжело, потому что и вести не приносят долгожданного покоя. В середине октября к нам прилетает птица из Имладриса. Мы обедаем, когда в столовую забегает слуга, передавая Трандуилу небольшой листок. - Что там? - нетерпеливо спрашивает сын. Муж разворачивает записку и пробегает ее глазами. Еще раз. И еще. - Пап? Трандуил смотрит на меня и говорит таким спокойным голосом, что не остается никаких сомнений: он пытается скрыть свое волнение. - Кольцо решили уничтожить. Его понесли к горе. Леголас пошел с ними. - Нет, - рука сама тянется... куда-то в пространство, остановить, не знаю. Он же - из Лихолесья. И он - выступил против Саурона. Война. Началась война. - Здорово, - выдыхает сын. - Как же здорово! Вот брату повезло. - Отговори его, - я хочу говорить спокойно, но голос сам срывается на крик. - Отговори! Это самоубийство! - Это его решение, - качает Трандуил головой. - Он взял на себя ответственность, не мне ему мешать. - Ты его король. Отзови его домой! - Но, мам... - Не думай, что я не хочу этого сделать. - Так сделай! Мы жжем друг друга взглядом. Как никогда до этого я близка к тому, чтобы признаться, чтобы выплюнуть условия нашего постыдного мира. - Вы назвали меня сыном надежды, и она у меня есть, - вдруг говорит Эстелион. - А у них есть шанс. Этого достаточно. Мы оба поворачиваемся к сыну, только сейчас кажется поняв, что он все слышал. Наш почти взрослый сын. Надежда... Я видела Барад-Дур, видела эту забитую темными тварями пустыню. И я видела - Саурона. Чтобы он впустил к себе домой целый отряд? Нет, сынок. Надежда - это не по моей части. - Сколько их с Леголасом? - спрашиваю у мужа. - Девять. Люди, гном и хоббиты. - Хоббиты... - хочется плакать. Мне так хочется. Подсказчик в голове говорит, что это даже не самый плохой вариант. Ведь больше я ничего не могу сделать с этой ситуацией. Уже поздно. Но тот же подсказчик уже строчит складное объяснение для прадедушки на случай, если он придет сюда с очередными своими должками. Ни я, ни муж, ни сын - такое было условие нашего соглашения о ненападении. А Леголас - не мой сын. И я впервые этому рада. Идут дни, и братство - идет. Дважды Леголас присылает весточку. Пара слов, что жив. Лишь пара слов, которые разглаживают на какое-то количество часов складку между бровей Трандуила. Братство идет. И раздражение Саурона превращается в непроходящую злость. Я ее практически всегда чувствую, она и меня взвинчивает, накручивает. И одновременно - несказанно радует. Страдай. Страдай, мерзкое создание. С тебя причитается. Но я будто снова не здесь, как в те годы, когда Саурон забирал меня себе. Картинка замыливается, расплывается. Слишком много, наверное, сил уходит на ощущение этих не своих порывов. Только поэтому - другого оправдания мне нет - я не сразу замечаю произошедшие перемены. А они - огромны. Чем дальше идет время, чем более тревожные новости приносят с юга птицы, тем меньше я вижу вокруг эльфов. Дворец, который и так уже давно не многолюден, словно превращается в улей с невидимыми пчелами. Гул. Гул голосов, дыхания, шагов - полнит пустые коридоры, пустые комнаты. Или я совсем схожу с ума. Но слуг - едва с десяток, причем никто из них не может ответить на вопрос, куда делись остальные. "Мужчины в дозоре, - говорят мне. - Как всегда. А женщины просто в другой части дворца". В другой части. Я знаю все эти части, и нигде нет лесного народа в их полном составе. Есть только гул. Постоянный гул. А вести все хуже, все тревожнее. Саруман, что перешел на сторону божка. На мою, значит, сторону. Рохан, присоединившейся к Гондору. Человек из братства, который умер. Тот самый человек, что мальчишкой приходил на мою свадьбу. И братство. Распавшееся братство. Армия - стягивающаяся к вратам Мордора... Тысячи орков, разбежавшихся по Средиземью. Потому что Саурон - не врал. И он - хорошо подготовился к этой войне. А я - не готова к ней абсолютно. Хотя точно знаю - еще чуть-чуть, и она начнется и здесь, в моем доме. Знание почти абсолютное - что-то происходит здесь. Что-то, о чем все знают, а я - нет. Я ищу Тауриэль. Но когда мы все-таки встречаемся, она откровенно от меня убегает. - Что происходит? - спрашиваю я ее на исходе зимы, пытаясь догнать по длинным коридорам. - О чем ты, королева? - Не дури. Что происходит во дворце? Где все? Что делает мой муж? - надоели двойные игры. Надоели. - Спроси у него. - Я спрашиваю у тебя. Отвечай. Это приказ. Она останавливается, поворачивается и врет прямо мне в глаза. Зная, что врет. Зная, что я это вижу. - Ничего не происходит. Я не понимаю, что тебя волнует. Это последней каплей падает в переполненную чашу. Птицы, крысы, пауки - я всех принимаю на службу, всех отправляю в разведку по дворцу, по лесу, и они рыщут. Выискивают то, что от меня спрятано. Сверху - донизу. И еще ниже, ниже, Лютиэн. Ты же понимаешь. Через два дня я иду, бегу туда - в огромное королевское подземелье. Меня ведут быстрые паучьи лапы. Они не спускались. Они чувствуют вибрацию. Как я ее не чувствовала - вот в чем вопрос. Дверь закрыта. Запечатана заклинанием. Таким, что аж светится. Но не ему меня останавливать. Я срываю светлые нитки сплетенных старых слов. Мне не сложно, я их все разрываю. И хорошо смазанная дверь уходит внутрь, впуская на темную лестницу. Я добегаю до ближайшего факела. Зажигаю его трясущимися руками. И - вниз, вниз по бесконечной лестнице. Шаги опережают эхом. Но все равно. Здесь они. Я слышу. Я слышу гул, который сводил с ума, слышу, как он становится громче, четче. На середине встречаю первого постового. Он заслоняет мне путь к мужу, как когда-то. Но я уже - не та. - Прочь, - шипением. И уходит, отступает. И так же за ним отступают остальные. Лишь легкая перекличка опережает, перелетая от одного к другому. Туда, вниз. Когда моя нога ступает на темный каменный пол, уже все вокруг повторяют на один голос: "королева", "королева". Сотнями разных "королев" окружают меня эти голоса. Их хозяева сидят у стен, строятся в шеренги, сбиваются в кружки, опуская там свои мечи и глаза. Я иду сквозь них, невольно и зло считая, видя то справа, то слева всех, кто мне врал. Каждого, кто ходил сюда готовиться к войне. Здесь, не на южных границах собирал Трандуил свои войска. Здесь, под самым моим носом! Коридор извивается змеей, ведет, не кончается, пока я не дохожу до новой лестницы, теперь - наверх. Десять ступеней. Ровно десять - до просторной комнаты неизвестного мне назначения. Тогда - неизвестного, сейчас - понятного. Я толкаю очередную чертову дверь, заходя в ВОЕННУЮ СТАВКУ МУЖА. Он поворачивается. И я каким-то чудом замечаю тут сына, Филинира, трех незнакомых эльфов. Чудом - потому что почти все мое внимание сейчас сосредоточено на том, чтобы не убить. А тишина уже - мертвая. - Что ты наделал? - Свой ход. Мы присоединимся к войскам Лотлориэна и нападем на армию Саурона с двух сторон. Тишина - мертвая. Земля ухает из-под ног. Зря. Все было зря. Отговорить. Сейчас. Срочно. Как? - Я не думаю... - Хватит, Лютиэн. Твоему перемирию с ним - конец.