Нелюбимая жена

A perfect circle Annihilation Уже почти утро, когда я возвращаюсь обратно во дворец. Дорога ведет через сырой лес. Страшный, наверное. Но я сейчас сама кого хочешь напугаю. Так что нет мне нужды ни в фонарях, ни в факелах. Стоило принять решение, и в абсолютно черном мире будто огненной чертой тропу провели. Прямой путь - в комнату, туда, где шкаф и мое собственное кольцо. Забавно. Одной дорогой прошла я сегодня в две стороны. До могилы – с трупом в охапку, слабая и сломленная. И обратно – сама уже не жива, зато… Зато не за что больше цепляться, не за чем больше защищать остатки внутреннего света. К чему? Для кого? Трандуил мертв, моя дорога с собственным сыном - разошлась. Вот теперь, кажется, действительно время говорить на равных, как прадедушка и обещал. О, ты мне поверишь, Саурон, еще как поверишь. Ведь я не буду тебе врать. Видел бы кто сейчас овдовевшую королеву Лихолесья? Получилось ведь. У великого майа получилось воспитать себе достойную наследницу. Сам увидит – насколько достойную. - Мрааааазь!!! – голос рвется криком, который я так долго пыталась проглотить. Но деревьям все равно. Это во снах они танцуют и слушают. А здесь – судьба и живых, и мертвых им так же безразлична, как камням на склонах Мордора. Вот я и кричу, плохо отдавая себе отчет в том, зачем это делаю. Но голос срывается на визг, на хрип, на вой… Хорошо. Это хорошо. Я вытираю грязными руками раскрасневшееся лицо, стираю злые слезы и, кажется, уже навеки застывшее выражение боли. Но я его уберу. Теперь точно все. Можно идти дальше – на встречу, которую я слишком долго откладывала. Преступно долго. Во дворе снова сборы, снова людно и шумно. Хоть уже и не так, как было всего три недели назад. Перемена грубая, режет взгляд, и дело даже не в количестве мужчин, которые снова уходят на войну. Отряд из нескольких десятков эльфов грузят на лошадей походные торбы, проверяют подпруги. Это тот самый отряд, что привез мне… это воины Глорфиндела. И этот недостаточно мертвый вояка стоит здесь недалеко, раздавая указания и что-то тихо говоря моему сыну. Нолдо первым замечает меня и замолкает, сверля своими серыми ледышками. Смотри, Глорфиндел, смотри. Делай все, что хочешь, если выполнишь свое обещание. - Привет, - поворачивается ко мне Эстелион. - Здравствуй, - в неясном свете весенних утренних сумерек и нескольких факелов, облаченный в доспехи… нужно усилие воли, чтобы вспомнить: это – не Трандуил, это – наш сын. – А мы… Мы готовы. Я ждал только тебя. Хотел попрощаться нормально. Он подходит за напутствием, наклоняется, и я послушно целую его лоб, как того и требует обычай. Но моя истинная помощь будет не здесь, не в этом бесполезном жесте. Он ведь не спас отца, не спасет и сына. Эстелион обнимает меня, снова на мгновение становясь всего лишь ребенком. Ребенком, который на целых полголовы меня выше, ведь ему уже… Я с ужасом прижимаю его к себе, стоит только вспомнить: ведь вчера был девятнадцатый день рождения. Праздник, который мой сын, очевидно уже никогда не будет отмечать. Мы так, наверное, долго стоим. Но, выдохнув, Эстелион высвобождается из объятий. Все равно еще мальчик, хоть и слишком боится это показать. Он идет к своему коню, резво взлетает в седло. Его примеру следуют и остальные. Несколько минут занимает у отряда, чтобы окончательно построиться к выходу. Осталось последнее дело. Я подхожу к Глорфинделу, который будто только этого и ждет. Склоняется сам, подставляя свой бесполезный лоб. - Если с моим сыном что-нибудь случится, первую смерть будешь вспоминать с наслаждением, - тихо говорю, даря свое ненужное благословение. - Я выполняю свои обещания, - выпрямляется он. - Это – я выполню тоже. В каком бы мире ни была. Ледышки, кажется, впервые меняют свое выражение. Еще немного и подумаю, что приветливы. Воины ценят воинское. Ограниченные ценности. Златый тоже садится на своего коня и трогает его к воротам. А я в последний раз смотрю на сына. Он улыбается мне через силу. Думает, что должен. Но врать Эстелион не умел никогда, а чар его отца больше нет, чтобы помогать скрывать то, что я знать якобы не должна… Мимо едут прочие воины, склоняя головы. Все они скрываются вслед за нолдо и сыном в сером и промозглом утреннем лесу, почти сразу переходят на рысь. Всего минута, и двор снова почти пуст. Болезненно, отвратительно пуст. Эльфийки, что помогали собирать провизию воинам, расходятся по своим углам, кидая косые взгляды. Оставшийся страж закрывает тяжелые ворота, и звук огромных петель – это все, что режет гулкую тишину моего разоренного дома. Дома, где теперь действительно почти никого, как и обещали собственные видения. Ненавижу сны! Чьи-то шаги, крик птицы, перестала лаять на конюшне собака. Такие простые звуки для такой непростой ситуации. - Госпожа, вам нужно отдохнуть, - это голос Иримэ за спиной. - Да, - соглашаюсь я, и, кажется, к такой сговорчивости ни она, ни Салвэль совсем не готовы. - Мы… мы поможем, - первой спохватывается вторая служанка. – Вам бы ванну горячую принять и поесть. Сейчас все принесем. - Не стоит, - оборачиваюсь к ним. – Я слишком устала и засну еще до того, как вы нагреете воду. Оставим это на вечер. Или – еще лучше - на завтра. Идите поспите тоже, пока есть такая возможность. Наверняка же всю ночь помогали тут. Девушки кивают мне, явно хотят сказать что-то еще. Но нужных слов так и не находят. - Все в порядке. А от горя вы меня не излечите, даже если весь день будете заставлять есть, - кажется, у меня получилось улыбнуться. Кажется, это их успокоило. Пора. В свои покои я иду по черной лестнице, по длинному пути. Проходить мимо комнаты, откуда только вчера вынесли Трандуила – выше всяких сил. Просто знаю, что снова упаду, снова буду прижимать к лицу еще не до конца потерявшие его запах вещи… Так что окольными путями и запасными ходами. С другой стороны – в свои покои. Первым делом взять меч. Так и не пригодился ни разу. Кто бы сказал – не мучила бы ни себя, ни Тауриэль. Роль у этого закаленного куска мифрила донельзя банальная. Кузнец, ковавший его, наверное, обиделся бы на меня за такое. Я иду обратно к створчатым дверям, и сую его в ажурные ручки, накручиваю на них кожаные ремешки ножен. Так себе защита, если кто-то все-таки решит выбить двери, но на какое-то время это задержит. Хорошо. Теперь в дальнюю комнату. Эту легкую дверь я закрою тоже, но ее запечатаю получше. Второго клинка у меня нет, зато есть дары от самого сильного майа. Слова – черные и едва знакомые – льются ровно и легко, скручивая воздух у входа в спальню. Никто не войдет. Никто и не выйдет. Если не снять заклинание. Но что-то мне подсказывает, что никто, кроме меня, тут, в Лихолесье, прикоснуться к этому проклятью не рискнет. Кольцо я слышу даже отсюда, поет, перебивая мои слова на черном наречии. И горит. Стоит развернуть тряпицу, в которую я его спрятала год назад, и комната будто озаряется. Ждет меня. Как есть – в грязном платье, заляпанном землей с могилы мужа – могила мужа, могила! мужа! – я иду к кровати. Когда-то, уходя в Мордор впервые, я так тщательно готовилась. Раздевалась, снимала украшения… Смешно. Это было смешно. Я ложусь на свою кровать. Понимаю, что простыни должны холодить голые запястья, что мягкие перины должны обнимать и дарить хоть какие-то приятные чувства. Но все, что я на самом деле ощущаю, это жар в собственной руке, которая сжимает кольцо с опалом. И терпеть это почти невозможно. То ли чувствовали сыны Феанора, которые дорвались до своих сильмариллов? Ха! Что ж, если план мой так и не удастся... Обязательно скоро спрошу. Вдох-выдох. Кольцо легко скользит по пальцу, обжигая фалангу за фалангой. Темная комната плывет, теряясь где-то на грани сознания. На самом деле, все, что я могу видеть, - это разгорающейся на пальце костер. Жжет! Жжет и тянет! Тудаааа… Вдох. Не забывай. И выдох. Сделай. Вдох. Сделай, даже если не хочешь, даже если нутро обжигает сухой красный воздух. Пять лет ведь. Пять почти спокойных лет я его не пробовала на вкус. И сейчас эти последние годы без Мордора вдруг кажутся почти наслаждением. Немыслимым, невообразимым проклятущим счастьем! Я открываю глаза, которые почему-то закрыты, и с каким-то плохо сдерживаемым ужасом смотрю на такие знакомые стены, жаровни, балкон и вечно хмурое небо за ним и клокочущую, едва не извергающую огненное нутро гору. Смотрю. А потом я слышу. - Пришлааа, - хрипит знакомый голос, шаркают по полу кожаные подошвы. – Пришлааа! Оборачиваться – страшно. Страшно – снова его видеть. И противно. Но хватит себя жалеть. План. Есть более-менее понятный план. Ему и следуй. - Не к тебе, - я поворачиваюсь к Ломилинду и... не могу сдержать крика отвращения. Словно человеческий прокаженный этот некогда прекрасный эльф. Волосы повылезали клочьями, глубоко запали когда-то зеленые глаза. Теперь они мутно смотрят на меня сплошным бельмом. По подбородку – смесь слюны и крови. И сгорблена спина. Тяжело. Тяжело ему носить выросшего силой духа. - Где он? Я буду говорить с ним, а не с тобой. Я даже рада, что мои слова обижают и задевают его. Может, отойдет. Может, хотя бы отвратительная улыбка погаснет и перестанет обнажать прогнившие зубы. - Думаешь, он захочет говорить? – выдыхает Ломилинд, слава Эру, останавливаясь, прекращая подбираться ко мне. – Ты предала нас. И теперь приползла побитой собакой. - Не более побитой, чем ты. - Это временно, - разводит он в стороны руки. Эру, спрячься, забейся в какой-нибудь темный угол! – Когда кольцо окажется здесь, он сможет излечить мое тело. Ведь я верен ему. - Избавь меня от проповедей и своих неоправданных надежд. Зови. - А как же радостная встреча? - снова начинает расползаться эта ужасная улыбка по извращенным чертам. – Обними дедушку, я же так давно тебя не видел. Плечи сотрясает судорога отвращения, я даже не в силах сдержать этот порыв. Другие, впрочем, тоже. Уворачиваясь от страшного гнилого родича, я чуть ли не бегу к балкону. Сложно не сорваться, не стянуть с пальца кольцо, в конце концов… Но это ничего, привыкну. Я привыкну. Выхожу на открытую площадку, задирая голову. Там он, наверху. Огненное Око горит всего в какой-то сотне ярдов надо мной. Простирается на половину неба. Огромное, великое… и становится, наконец, понятно, чье пламя и жар отражает мое кольцо. - Саурон! Но меня не слышно. Слишком сух здесь воздух. Слишком мала я и слаб мой голос. Он теряется в бесконечной набитой армиями красной пустыне, не долетает до этого огненно-черного солнца. - Глууупенькая, - тянет развалина, снова шаркая ко мне. – Только я. Только я могу. Только ко мне приходит. Я смотрю на то, что осталось от моего предка, и вдруг понимаю, что он имеет в виду. Но Ломилинд не прав. Он – не единственный. Таких, как он, много. Мы ведь все – его дети. - Отец! – я снова задираю голову, срывая голос, выплевывая это неестественное слово. Всего лишь еще одно предательство. Одним больше, одним меньше. У того, кто на самом деле был мне отцом, дай Эру уже перестала болеть душа за пропавшую дочь. – Спустись ко мне, отец! Секунда – ужасно долга. За эту секунду я успеваю испугаться, что он и правда не будет со мной говорить. Что наказание последует незамедлительно, и я не успею выполнить то, что должна. Успеваю снова уловить мерзкий запах разлагающейся плоти Ломилинда, который все-таки подполз ко мне слишком близко. Успеваю даже подумать о расстоянии, что отделяет балкон от земли, и о том, успею ли столкнуть этот ходячий труп. Но секунда проходит, и око обращается ко мне. Огромное, застилающее почти все, обжигающее и палящее – ко мне. Так ярко, что в глазах темнеет… - А как же твой дорогой благоверный? – снова бархатный обволакивающий голос. Разгоняя черноту и щурясь, чтобы разобрать хотя бы очертания, я замечаю склоняющуюся над собой фигуру. Статную, высокую, исполненную – силой. Зрение медленно возвращается ко мне, и вот я уже различаю преобразившееся лицо. Такое болезненно знакомое, что хочется зажмуриться опять. Красив. Хоть и с поредевшими волосами и прочими следами своего недуга. Одно его портит, кроме огненных глаз, конечно. Притворное участие, еле сдерживаемый и рвущийся наружу хохот. О, нет в нем никакой злости, которой я так боялась. Слишком близка его победа. Слишком нравится делать больно, разворачивать пальцем только что нанесенную рану. - Так что же ты одна? Что же не приведешь никак своего распрекрасного синду познакомиться? Хочет слез, ему всегда их мало. Но я поднимаю глаза, и сама встаю с пола. Обойдется. - Трандуил давно искал смерти. Ты оказал ему услугу, исполнив это желание. И я даже не уверена в том, что вру. Тонкие губы искривляются в какой-то судороге, словно речная плотина трескается под напором бурлящего потока. Миг - и смывает. Остовы, препятствия, сам воздух вокруг. Он ржет, как проклятый. Заходится от мелодичного баритона до своего собственного, каркающего, скрипучего недоголоса. - А я ведь поверил в ваши поцелуйчики на опушке и нежные перешептывания в осанвэ. Смех, смех, смех. Я стою, мне теперь - не торопиться, не прятаться. - Обманул - меня. Потрясающе, - он притворным жестом стирает веселую слезу из мутного глаза. - Потрясающий персонаж. Даже жаль теперь, что убил. Жаль. Ему жаль. Все смеется и смеется, утирая выступающие слезы, надрывая живот. Как пьяный. Это близость кольца и победы его пьянит. Снова игривый, снова будто не пустой. Заполняет остов его холодной ненависти... предвкушение. Кажется, вечность проходит, прежде, чем он себя останавливает: - Надо было лично познакомиться, а не тебе оставлять, - огненные вертикальные зрачки снова на меня, снова жестоки. - Но оплачем потерю прекрасного эльфа позже. Давай-ка решим, что нам делать с тобой. Ты ведь за этим пришла? - Я пришла к тебе. Бороться мне больше не за что. Теперь - твоя. - Думаешь - нужна? - Думаю. Он облокачивается локтями на высокий парапет, смотрит, снова не в силах сдерживать свою сумасшедшую жестокую улыбку. - А сыночек как же? Не будем больше его защищать от плохого и злого дяди Саурона? - иголкой под ногти. Не показывать. Ничего не показывать. - Он оплакивает отца, как умеет. Поймет позже. Позже придет. - Откуда? – и снова ни намека на веселье, только жестокость в этом темном божестве. - С того боя, где строит из себя светлого короля в сияющих доспехах? Не думай, что это все для меня секрет – был или есть. Я не люблю детей, родная. Так что же мне мешает и его приказать убить? - Я. Выпрямляется медленно, страшно: - Зачем ты мне теперь, опальная бывшая королева? Тебя в собственном дворце сжечь еще не хотят? Я бы лично так и сделал, знаешь. Так зачем мне такая? Бесполезная, с кучей условий и уже раз не оправдавшая моих ожиданий? – Саурон хватает меня за волосы, резким броском кидает на пол. Но когда я поднимаю глаза, на нем опять маска самого добродушного на свете чудовища. Он присаживается на корточки, поглаживая мою щеку вонючими пальцами. - Оставить тебя прямо вот так я не могу. Без наказания за предательство и нарушение нашего договора будет несерьезно. Я тебя, конечно, нежно люблю, но сама понимаешь. Другие детки будут ревновать. Лыбится, скалится, пялится. - Свое наказание я получила… отец, - я убью его! честное слово, убью! - Или ты уже забыл, что приказал сделать с моим мужем? Может, тебе не передали? Не описали достаточно красочно? Так я расскажу. Как отрубили пальцы, вывернули внутренности, сломали кости, как оставили нетронутым лицо - в качестве насмешки. Думали, наверное, что красивое лицо у развороченного тела будет смотреться смешнее. Но твои орки не знали, что у него давно нет красивого лица. Улыбка сползает, обнажая настоящее нутро: - Я предупреждал. Но ты - меня – не послушала. И не говори, что это было не твое решение. Мне все равно, чьим оно было. Я столько видел таких дур, как ты… сотни, тысячи, - пальцы снова притворно нежны, и глаза его гаснут, будто эта нечисть и правда погружается в собственные воспоминания, будто выпускает Ломилинда на свободу из себя. Но это недолго длится. Он встает, но мне такой милости не оказано. Его сапог оказывается на моем горле, нажимая так, что воздух едва прорывается внутрь. - Не думай, что твой спокойный тон меня обманет. Ты - не твой муж. Не мечтай, что ты - сложная загадка. Убить, отомстить, ублюдка своего выторговать - вот чего ты хочешь. И почему-то думаешь, что сможешь. Удар по скуле приходится ровно в тот момент, когда сознание почти гаснет. Твердая подошва рассекла бы кожу, будь здесь мое тело, не только дух. Но фантомная боль все равно пронзает. Как и всегда здесь. Как и всегда. Но Саурон не из тех, кто зря разыгрывает спектакль. Он слушает, а, значит, догадка моя была правильной. В Мордор он меня не за развлечениями притащил. Не ради неразговорчивого узника - пытал. Нет, нет, нет. От меня ему только одно всегда было нужно... - Конечно, я этого хочу, погань, - вставать почему-то удивительно легко. - Но ты ведь сам просил сопротивляться подольше. А еще обещал разговор на равных, когда закончится мое самопожертвование. Вот. Наслаждайся. Я здесь, чтобы себя спасти. В Мандос мне, как несложно догадаться, не хочется. Ты ведь так великодушно помог Трандуилу воссоединиться со своей первой женой, что других вариантов мне не оставил! В этой войне мне нужно выжить. Он молчит, склоняя на бок голову. Оценивай, щупай, проверяй. За последние годы я редко была настолько откровенной, как сейчас. А слова льются. Правдивые – с одной стороны. - Я не твоя подданная и не твоя почитательница. Но теперь мне больше нигде нет места, кроме как здесь. Давай на чистоту. Я на тебя похожа больше, чем все остальные твои дети вместе взятые. Может, даже больше, чем ты сам сейчас. Конечно, я бы предпочла, чтоб ты сдох, наконец. Но я не дура. Я вижу, что ты уже победил... Только… если уж совсем откровенно, кольцо что, правда вылечит это гнилое тело? Или поможет сотворить новое? Улыбка ползет по его лицу червем: от центра к уху. Медленный, толстый розовый червяк. Вот мы наконец-то друг друга и поняли. Я столько лет этого боялась. Но он только откладывал это событие до нужного момента. - И что ты мне предлагаешь? - Хочешь новое красивое тело, придется сделать его по старинке. Если во мне и есть какой-то талант от тебя, то это способность делать детей без особой любви. - Как цинично, - притворно липнут к коже его улыбки, его сострадание. Мерзкий холодный ум. Для этого ведь все с самого начала было… только признаваться он даже и сейчас не будет. - Есть парочка существенных "но", моя дорогая. Ты забыла притащить сюда свое физическое тело. И - извини, если стану первым, кто просветит на сей счет, - утроба твоя на ближайшее время уже занята. И не мной. Какое-то время его слова еще складываются в моей голове в осмысленное предложение. Пока истина слов не оказывается очевидной. Рука непроизвольно тянется к собственному животу. Жестоко... - У меня не было времени на увлекательное путешествие до твоей крепости, там война, - начинаю с самого простого вопроса. - Что касается ребенка, ты и сам говорил, что годы - не то время, которое ты ощущаешь. Разве один год вообще стоит внимания? - Чтобы ты доносила очередное отродье своего хитрого эльфика? Может, и не стоит, - пожимает он плечами. - Но в любом случае свою преданность надо доказать, малыш. Я бы и рад тебе поверить, но сама понимаешь. Обстоятельства не в твою пользу. - Все, что нужно. - Что, согласишься, даже если заставлю убить своего сыночка? - снова хохочет, и одну слезу я все-таки не удерживаю. - Только не сын... Кого угодно, любого. Только не мой сын... - Что ж ты раньше не была так сговорчива? - ржет, закинув голову. - Мы бы гораздо интереснее время проводили. Он хватает меня за руку, заламывает, разворачивает к огромной пустыне. Долго я пыталась забыть этот вид. Но он уже и не тот, что я помнила. - Смотри! – облизывает ухо. - Смотри, эльдиэ, как будет рушиться твой мир и строится новый - мой. На что здесь смотреть? Все уже предрешено, и Саурон это прекрасно знает. В этот раз он не проиграет, и это доказывает каждая пядь выжженной земли, что простирается под нами. Все черно у врат Мордора. Черно от тысяч воинов, что пришли сюда умирать. Там ли маленькое существо, что несет сюда колечко? Как надеется сюда пробраться через всех - всееееех - бесчисленных орков, гоблинов, псов, чернолицых людей? Гул боевых кричалок, топот ног, лязг железа - за многие километры, но слышно. Разносится по пустому воздуху над мертвой пустыней. - Смотри. Там, за Вратами, человек, который осмелился забрать себе мое кольцо. И даже немножко научился им пользоваться. Призвал себе на помощь армию мертвых. Представляешь, каков хитрец? - почти добродушно качает головой. Как настоящий отец, который грозит заигравшимся детям, но лишь внешне строг. - Не он твоя жертва, сразу говорю. С этим юным дарованием я разберусь сам... Что он сказал? Человек забрал себе кольцо? Всеми силами я стараюсь не выдать удивления. Как он может не знать о хоббите? Или это мои сведения слишком стары? Так, наверное, и есть. Впрочем, неважно. Это неважно... - Что нам намного более интересно, там и первенец твоего прекрасного во всех отношениях муженька. Заметь, я настолько великодушен, что прислушался к твоей мольбе и выбрал не твоего сына. А его - синды! Правда же я лучший на свете дедушка?.. Убей! Убей этого эльфийского выродка. - Леголас, - шепчу я. - Мне безразлично его имя. Голову. Хочу видеть его отрезанную остроухую голову в твоих прекрасных ручках. Тогда я, может быть, поверю, что ты выбрала мою сторону, а не сторону своего мертвяка. Меня бы трясло, будь здесь мое бесполезное тело... Но чего я хотела? Это его мир, здесь не бывает по-другому, здесь все самые страшные кошмары - реальны... - Я не воин. Я королева, - подобием улыбки слова Глорфиндела всплывают в памяти. - Приведи его сюда. И я это сделаю. Он снова дергает волосы, задирает мне голову. Нависает, впиваясь глазами - вглубь. Выжигает до мертва. Но там уже ведь. Уже все выжжено. Фамильная черта – сумасшедшая пустая улыбка – проступает и на моем лице. Угодила. Саурон отстегивает со своего пояса небольшой кинжал. Хороший мой знакомый. Им я когда-то первого орка здесь убила. Им я потом еще многое делала. Он вкладывает знакомую рукоять мне в руку, и я сама сжимаю кулак. - Что ж, считай это своим последним шансом, - кусает губы, пуская кровь. Стал сильнее, голоднее. Невыносимо. Но Эстелиона не тронут, пока он играет со мной в свои любимые. А это - все, что нужно.