Чем ты готова пожертвовать ради правды?

      Вновь белые коридоры, вновь белые халаты кругом… Только вот сейчас я была не на своей работе, к большому сожалению. И здесь было совершенно по-другому, даже враждебно для меня. Люди носились из палаты в палату, вокруг была полная суматоха, неотъемлемой частью которой была я, галопом идущая за медсестрой вперёд. Я видела только её белую шапочку и рыжую косу, торчащую из-под неё, а остальной мир сливался в непонятную смесь оттенков, движений и звуков. Я смотрела на этот мир как в перемотке, пролистывала ненужные и неважные для меня детали. Но вот, после десятка поворотов и лестничных площадок, девушка остановилась перед какой-то дверью и обернулась, дабы убедиться в том, что я всё это время следовала за ней. Да как уж тут быть в этом ещё неуверенной, ведь на моих ногах были до жути шумные бахилы, а сама я уже запыхалась так скакать. После она кивнула и, будто бы боясь чего-то спугнуть, плавно открыла дверь внутрь. Мне ненароком передалось подобное настроение, ещё больше увеличив мою панику и волнение. Я и так неслась под сотку на машине срочно в город, так тут ещё и эта дамочка с печальной моськой меня не сразу пускала к нему. Что могло быть там, за дверью? Я уже была готова ко всему (кроме расчлененки), прокрутила в голове все возможные исходы, сцены, несколько раз репетировала, как буду с ним здороваться, с чего начну диалог. Но когда миленькая медсестра впустила меня внутрь, прикрыв за мной дверь, и я увидела его… Все мысли растворились в непонятном и неизвестном мне тумане, который захватил мой разум. Жуткий и нелюбимый мной больничный аромат, всегда преследующий его, сейчас казался намного сильнее и неестественнее. А в палате была тишина, нарушаемая периодическим тихим пищанием приборов, наставленных рядом с его койкой. А он лежал там, среди всего белого, среди каких-то непонятным мне вещей, лежал с бледным лицом. Словно не живой, хотя приборы говорили совершенно об ином. Сначала меня пробила дрожь, я совершенно остолбенела, замерев на входе как статуя. Было совершенно непривычно находиться здесь и видеть подобную картину. Да сейчас всё было жутко непривычно. Постепенно враждебная атмосфера рассеивалась, как и моё оцепенение, я сделала лишь один короткий шаг ближе. И вот уже резкий шум бахил разрывал покой и тишину, выводя из равновесие эту комнату. А ведь в ней образовался уже свой мир со своей правдой, со своими грезами и со своей жизнью…       Я сделала более глубокий вздох, как бы решаясь на что-то страшное и преступное, а после пошла вперёд, к нему. Рядом с его койкой стоял деревянный стул, который я попыталась сдвинуть максимально тихо. Не знаю, как у других людей, но я ненавидела нарушать существующий вакуум тишины. Это будто бы разрывало что-то во мне, может, даже внутреннего перфекциониста, бушующего в данный момент в истерике и рвущего волосы на своей голове. Аккуратно поправив накинутый больничный халат, я села рядом, как неуверенная школьница, ожидающая выговора в кабинете наедине с учителем. Всё казалось диким, неловким и ненужным. Но я знала, что никуда сейчас не уйду, какие бы обстоятельства не настигли меня. Внутри всё горело и содрогалось, обжигалось холодом и застывало от жара. Как можно объяснить или передать свои чувства в этот момент? С одной стороны ты боишься даже шелохнуться, но с другой — готовы разрыдаться и кинуться к этому человеку, крепко обняв его. Только вот в людях всегда превозмогала одна из сторон, и в моём случае это была первая. Я смотрела, как он дышал — нервно, неровно, надрывисто и слабо — изучала каждую складку и каждую царапину, которые вылазили из-под бинта. Я могла так долго сидеть, боясь потревожить его, но и в то же время мне не хотелось этого.       — Эй, какая к чёрту авария, — шёпотом, как бы шутя, сказала я. Наверное, надеялась, что всё же он не услышит мой голос и продолжит спать дальше, а я со спокойной душой, что всё же пыталась, буду так ещё сидеть хоть несколько часов. Но вдруг его лицо немного исказилось, он зажмурился, а после его глаза слабо открылись. Я никогда не видела на его лице такой измученный и уставший взгляд, всегда он выглядел моложе своего возраста, но теперь он выглядел будто бы старше ещё на десять лет.       — Элизабет…- его губы еле шевелились, но имя слышалось отчетливо. После они немного растянулись, как бы подражая улыбке, а глаза будто бы посветлели.       — Конечно я… кто же ещё… что же ты так меня пугаешь, — на глазах наворачивались слёзы, но на лице сияла улыбка. Пожалуй, я и сама редко когда вижу от себя настолько искренние эмоции… И такую настоящую радость. Его правая рука на краю кровати зашевелилась, как бы в попытках пошевелиться, я нежно положила свою руку на неё, а после подняла, согнув в локте. Мне жутко хотелось взять его за руку… Я обхватила её двумя руками, после прижав её к своей щеке, не водя взгляд с его лица. Он опять улыбнулся, от чего я тоже заулыбалась, роняя несколько слез со своих щёк.       — Как же тебя так, а, Еврей… — только и выдавила я ему. Хотелось столько всего сказать, столько важных слов произнести. Успеть произнести…       — Что-то замотался…устал…вот и вышло так… — ему было ещё трудно и тяжело говорить. Ну, это было совершенно не удивительно, напротив, даже ожидаемо. Хотя, я боялась, что вообще не очнется или же не узнает меня.       — И как чувствуешь себя… — его рука была теплой, но ужасно слабой. Она будто бы таяла в моих сильных руках, а ведь совсем недавно всё было наоборот.       — Паршиво… — он усмехнулся. Да, дурной вопрос я задала, — и в то же время лучше всех… Что говорят врачи?       — И ты сейчас об этом беспокоишься? Вот, дурной… — я засмеялась, — всё хорошо, всего лишь переломы, сотрясение и многое другое из стандартного набора. Но жить будешь точно.       Опять он улыбнулся. И я вторила его улыбке. Всё было позади, незачем было уже о чем-то сожалеть, по чему-то плакать.       — Мне, наверное, нужно сказать тебе кое-что, Эллис…       — Не говори. Ты успеешь мне ещё сказать… Ещё многое сказать, — а сейчас я чувствовала себя паршиво, потому что что-то внутри мне подсказывало, что я лгала ему.       — Но это очень важно… для нас… — он не успокаивался. Но я опять улыбнулась, понимая его мысли.       — Не говори сейчас… Просто отдыхай…       Он замолчал, смирившись с моей упорностью. А я…       Я любила этого человека, очень сильно любила. Но любила не так, как любят друг друга влюбленные… Это было что-то другое, не поддаваемое общим понятиям. Он был мне больше друга, возможно, он был тот, с кем я бы хотела разделить свою жизнь до самого конца, но… Но не тот, с кем разделила бы постель, не тот, от кого бы вынашивала ребёнка… Это было слишком пошло нас… для меня… Казалось, что подобное отношение, что подобная связь была ниже, а я не могла уже так опуститься, хоть в этом и был смысл любви. Но тогда для меня он не подходил. Я любила его как сестра любит своего брата, как тело свою душу. Мы не были друзьями, но мы и не были влюблены. Пожалуй, это было слишком сложно для нас двоих, а может, только для него, но ещё труднее это принять и… отказаться. Но так было правильно, так было нужно…       — Слушай, обещай мне, что как только ты выздоровеешь, или даже раньше, ты уволишься из больницы, — прошептала я. Он удивленно посмотрел на меня, насколько ему позволяли силы.       — Почему?       — Тебе незачем оставаться там, в этом проклятом месте. И незачем тратить на это свою жизнь. Есть вещи куда поважнее…       — А ты? Ты же останешься там? Как я уйду, ведь…       — Я тоже уйду. Вот вернусь туда и сразу напишу заявление. Это не то место, где следует тратить большую часть своего времени… — я вновь лгала. Но эта ложь была во имя блага. Ему не нужно было быть там, быть рядом, иначе это его погубит. А я боялась за него, я бы не пережила бы этого.       — Хорошо, я обещаю Эллис, — одобрительно согласился он. И это прекрасно.       Послушался легкий скрип и в палату ворвались чуждые для этой тишины звуки. Я краем глаза увидела, кто должен был зайти в эту палату. И почувствовала облегчение, как будто с моей души сняли связывающие её оковы.       — Мне пора…       — Стой, — он сжал свою руку насколько, насколько ему позволяли его силы, — я хочу… я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной… не уходи, — в его глазах читался какой-то испуг. Боялся ли он остаться один в этой палате или один в этой жизни? Или боялся что-то потерять?       — Не я должна быть здесь, не я должна сидеть рядом с тобой…       — Но я же…       — Прощай…       Я с силой сжала его руку, а после поцеловала её, уронив на неё пару солёных капель. Это наша последняя встреча, но не хотелось так ужасно разрывать её, хотелось многое сказать, но эти слова были бы лишними. И они бы ранили, они бы разрушили и так неустойчивый фундамент. Но здесь и сейчас мы просто друзья. Мы должны расстаться такими.       — Эллис… — но я уже не слышала его и направилась к выходу. А там на входе стояла женщина, чей приход я ждала. Я даже боялась, что она не придёт, но она была здесь. Она была невысокой, с растрепанными короткими волосами, с уставшим и напуганным видом. Мы пересеклись на входе с ней взглядами, но на этот раз в нём не читалась какая-то злость и недовольство, как это бывало раньше, а лишь испуг и понимание. Она поняла меня, ту, кого ненавидела и винила во всех своих бедствиях. И лишь кивнула мне перед тем, как я закрыла дверь и ушла из палаты.       Это была его жена. Та, с которой он уже развелся, но она стояла здесь и сейчас перед своим мужем, которому кричала, что ненавидит его и не хочет больше жить с ним и растить их детей. Она стояла, потому что боялась за него, потому что каждой клеточкой переживала за него. Потому что любила… И именно на такой любви стоилась семейная жизнь, именно из-за такой любви люди возвращались домой, где их ждали. Да, она не была такой яркой и красочной, как многие годы назад, но была крепкой и искренней. Когда-то я думала о чем-то большем чем дружба между мной и Евреем, даже лелеяла иногда о наших чувствах, но сейчас, когда это было так близко и так легко забрать, я не смогла. Я поняла, что это не то, что я не смогу ему дать того, что называется семья. И что это наша последняя встреча. Нужно принять это и уйти. Если ты любишь человека, то отпусти, ведь так? Поэтому так и должно было быть…       Я почувствовала облегчение от всего этого, я наконец-то решила нерешаемый вопрос, скинула эту тяжёлую ношу со своего сердца. Мне было легко и хорошо. Но как только я села обратно в машину, на меня нахлынуло жуткое осознание, как последствия. И ведь сейчас я видела его в самый последний раз… И больше никогда не встречусь с ним, потому что иначе всё будет зря… Я отпустила человека, которого любила, но боль от потери разрывала мне душу. И я зарыдала, как никогда раньше, крича во всё горло. В машине было душно, но вне её было ещё больнее. И я осталась наедине с собой, разгрызая собственное сердце.       Я ведь сделала всё правильно, так почему мне так тяжело и больно?       Не скоро я смогла успокоиться и прийти в себя. Было такое чувство, будто бы я оторвала что-то от себя, что-то дорогое и теплое. А теперь заместо этого кусочка пришёл лишь холод и тоска. Никогда бы не подумала, что всё так вот обернется. Но, сколько бы я не жалела о своём поступке и о своём решении, это было к лучшему. Мне стоило давно покинуть чужую жизнь, в которую я замешалась и которую я портила. Теперь осталось только бросить всё и начать свою жизнь заново, без всех прежних привычек, без прежних привязанностей. Но… смогу ли я? Или я всё же уже не способна спасти себя? И мне остается только поддаться течению, которое ведёт меня в никуда.       На экране моего телефона опять появилось окошко из знакомого приложения «заметки». И вновь три адреса. Два из них были уже покорены мной. Да, стоило отвлечься от личных проблем, а заняться лучше делом. Но ждало ли меня открытие по этому третьему адресу? Или это вновь пустая трата времени, которого у меня и так уже немного осталось? Казалось, что голодный змей уже навис надо мной, лишь ожидая, как я оступлюсь и стану легкой добычей. Но мне не хотелось такого конца, не хотелось проигрывать в этой игре. Странной и опасной игре.       Я ещё раз глянула на светящийся экран. Адрес мне не внушал доверия. Он был в заброшенной части города — в этом районе многие здания признали непригодными для жизни, и жители просто бросили свои квартиры. Там остались только бедные семьи, бомжи и наркоманы. Конечно, может в нём и кроется сама суть, но по опыту прошлых раз, я готова предположить о смерти и третьих родителей. Как минимум, это были не те люди, в подвале которых мы и нашли Ника. А если они мертвы, то нужно обращаться к родственникам или соседям… А там точно долго люди не живут.       Очередной обреченный взгляд на адрес. И я листаю окошко в сторону, открывая другой лист. На нём был выписан чей-то сотовый номер телефона. Когда я была в приюте, та девушка, что разговаривала со мной (не помню уже её имени), сунула на прощание мне бумажку с телефоном, сказав, что это номер прошлой управляющей. Сейчас она должна была быть на пенсии. Конечно, не факт, что она была в городе в данный момент, да и не факт, что она сама жива, но… Возможно, с неё удалось бы получить больше информации, как минимум от того, что она жива. Ну, есть шанс. Да и вряд ли у неё на опыте так много детей, которых возвращали обратно по три раза. А так же Ник не знает, что я располагаю такой возможностью, ведь бумажку я ту сразу же выбросила за ненадобностью. Может, он так спокойно относится к моим предпринятым мерам лишь потому, что уверен в их неэффективности? Тогда этот ход он не ожидает от меня. Всё, решено, я должна с ней встретиться.       После я закрыла «заметки» и набрала телефон.

***

      Было пусто и безлюдно. А так же уже близился вечер, но было до сих пор светло — лишь похолодало по сравнению с несколькими часами ранее. Проходясь между рядами, я заметила вдалеке статную фигуру. Этот некто стоял достаточно гордо и твердо, но в фигуре читались некоторые привычные черты неминуемости старости. Да, это была она. Всё же достаточно странное место для встречи — кладбище. Да, с одной стороны нам никто не помешает, но всё равно жутковато ходить среди пускай и ухоженных, но всё же могил. А женщина так и стояла возле одного памятника, придерживая трость в руках. До того, как поравнялась с ней, я успела разглядеть её неприметную внешность сбоку: длинная старческая юбка в самый пол едва открывала вид на темные замшевые ботинки, сверху было накинуто черное простенькое пальто, а под ним виднелась бордовая выцветшая кофточка. Да, вид у неё стандартной бабушки. Только вот милая фетровая шапочка, из-под которой наружу выскальзывали серебристые локоны, явно уложенные в укладку, да кожаные перчатки и трость с рукоятью из слоновой кости (на фоне черного дерева было отчетливо заметно) сильно выделялись из образа простенькой женщины на пенсии.       — Здравствуйте, — да, было немного даже стыдно за свой вид, потому что с прошлого адреса я ещё не переоделась, а на деловые встречи так не принято выходить. Но я уже ничего не могла с этим поделать.       — Это вы, мисс Элизабет? — она немного подождала, а после томно повернулась в мою сторону, как истинная аристократка. Только вот теперь я поняла, что за свой внешний вид мне не стоило так сильно волноваться — на мне остановился её пустой серебряный взгляд. Она была слепа. Точнее, она посмотрела куда-то в мою сторону, но не угадала с моим расположением, смотря совершенно сквозь меня. Так отрешенно… Когда на меня смотрел Ник даже незрячими глазами, в них читался хоть какой-то интерес, какое-то желание увидеть. Но эта женщина совершенно не хотела смотреть и, казалось, что будь у неё возможность совершенно избавиться от этих ненужных ей вещей на лице, так она бы сразу бы согласилась. Неужели, она устала смотреть на этот мир? Что могло произойти с человеком, чтобы он дошёл до такого.       — Да, это я вам звонила, — её лицо было изрезано морщинами, а дряблая пигментированная кожа в каких-то местах свисала уродливыми складками. Но даже так её лицо выглядело не страшным, а просто уставшим. Возможно, с такой работой и с такими интригами у неё на работе, она спокойно могла дойти до такого состояния. Как только я ей ответила, она вновь отвела свой взгляд куда-то вдаль, гордо подняв свой подбородок и лишь сильнее сжав свою трость. Для пожилого человека у неё была прекрасная осанка и хорошая тонкая фигура. Хотя, я не могу знать, что у неё под низом одежды. Точнее, не хотела бы знать.       — Вы хотели у меня что-то спросить по поводу моей работы, так ведь, мисс? — голос гордый, но затухающий. Я очнулась и собралась с мыслями.       — Да… Но почему именно здесь?       — На кладбище? — уточнила пожилая женщина, — знаете, здесь намного больше близких и знакомых людей, нежели вы думаете. Мне среди них спокойно… Да и должен же их кто-нибудь навещать? — да, забавная логика. Почему бы всем нам не ходить на кладбище по вторникам и четвергам, чтобы трупам было весело. Я точно её не понимаю…       — Скажите, когда вы работали в приюте… У вас были там странные дети? — я не хотела бить информацией прямо в лоб. Даже не знаю почему. Может, такой важный и аристократичный вид её заставлял прибегать к манерам ведения речи? Всё возможно.       — Странные дети? — томный и медленный голос, каким рассказывают сказки перед сном, им заслушаться можно, но обычно эти сказки являются ужасами с плохой концовкой, — Их было слишком много, мисс Элизабет. Все дети…покинутые дети… Они все странные, мисс Элизабет. И девочек с вашим именем у меня тоже было много…       — Но всё же есть отличающиеся? — она явно страху нагоняла на меня. Конечно, сначала кладбище, потом ещё этот тон. Я бы в детстве её ведьмой назвала, вот точно. Старой и дряблой ведьмой, которая отнимает игрушки и не даёт развлекаться.       — Конечно, есть… Но всех не припомню… Больше всего поражают мальчишки — от них чаще отказываются. Бывали просто буйные, бывали странные… Вас интересует кто-то конкретно? Так говорите, — она вновь повернулась в мою сторону, но будто перехотела показывать мне своё лицо, вернулась обратно к вдумчивому взгляду в пустоту.       — Да… Меня конкретно интересует Верлони, — я замялась, говоря это. Мне казалось, что она меня за что-то выругает, даже не знаю почему. Женщина задумалась, несколько раз тяжело вздохнув. Похоже, ей не так легко давались мыслительные процессы в её возрасте. Ну, что уж тут сказать — старость…       — Верлони… Да, вы правильно подметили о странных детях. Этот ребёнок неприменно относился к ним, — она вновь затормозила, будто бы не желая выдавать что-то лишнее.       — А что конкретно выделялось?       — Не сказать, что это буйный, что это странный экземпляр. Это… своеобразный ребёнок, с трагичной историей, большую часть которой даже я не знала. И всегда было трудно найти подход. Вы же знаете, что больше всего трагизма скрыто в наших душах? Со своими демонами в душе… Но она была красивым ребёнком…       — Подождите, она? — мне показалось, что я ослышалась. В каком это смысле?       — Как же? — женщина даже повернулась в мою сторону, но взгляд её, как и выражение лица, совершенно не изменилось в эмоциях, — Вы не знали? В моём приюте был лишь один ребёнок с фамилией Верлони. Ника Верлони…       — Подождите, но как же… — я повысила свой голос. В моей голове со всех полочек, на которых были выложены стопки информации, всё слетело в одну кучу, перемешавшись и устроив полный хаос. Мне непонятны были до конца её слова.       На секунду лицо женщины содрогнулось, выразив какую-то неясную для меня эмоцию. После она резко развернулась и направилась дальше от меня, кинув мне своим старческим голосом:       — Боюсь, более не смогу помочь вам, мисс Элизабет. Собирается дождь, а мне не хотелось бы промокнуть до нитки. Прощайте, — несмотря на свой возраст, она достаточно быстро отдалялась от меня. А я не стала догонять её, потому что понимала, что теперь это бесполезно. Неужели… Всё это время я шла по ложному следу? С самого начала? Изначально это была игра, в которой я проиграю, потому что шла в совершенно другом направлении. Может быть, поэтому Ник уничтожил Сэма, потому что тот разоблачил обман? Да и Ник ли это? Во что мне стоит теперь верить? Всё это время я расследовала дело совершенно другого человека… Я сталкивалась с совершенно ненужными и чужими мне людьми…       У меня не было сил сдвинуться с места — я была слишком сильно поражена всем этим. Всё это время я лишь оттягивала время своего проигрыша, чтобы это произошло именно так?       Капля. За ней другая. Потом третья. Несколько секунд, и с небес обрушился ливень. А я продолжала стоять под этим дождем, пытаясь собрать разбитые пазлы на свои места, но это было обречено на крах. На секунду мой взгляд задержался на мемориальной табличке памятника, возле которого стояла женщина. Это же…       «Ника Верлони»       Она умерла двенадцать лет назад. Я гонялась за призраком. И так закончится моя история? Почему…       Минут десять или пятнадцать я просто стояла, подставив лицо проливному дождю. Вся моя одежда промокла насквозь, но разве сейчас меня это беспокоило? У меня нет ничего и… Что вообще считается правдой? А что можно считать реальностью?       Это конец, не так ли?

***

      Вдалеке вымокшая девушка села в автомобиль. Прошло ещё немного времени, и сквозь шум дождя прорвался звук запускающегося мотора, а после и брызг от колёс удаляющейся машины. Сквозь белую пелену дождя с трудом можно было различить габаритные огни автомобиля, исчезающего в водной стене. Женщина стояла, крепко держа одной рукой деревянную ручку черного зонта, а другой — сигарету. Она ещё раз кинула серебряный взгляд в сторону уходящих от неё звуков, а после вновь затянула едкий дым сигареты и закрыла глаза. Прошло немало времени, прежде чем она покинула это место…

***

      Когда я забежала в больницу, в конце моего этажа, а может быть, и на третьем этаже, был какой-то непонятный шум, но я не стала обращать на это внимание. Я ничего сейчас не хотела. Теперь меня настигла стадия гнева, когда лучше бы никто не попадался мне под руки. Как ураган ворвалась внутрь, и тут же первым ударом снесла все вещи с боковой полки над диванов. После этой же участи подверглись и все вещи на моём столе. Тут же тишину, вечно царствующую в моём кабинете, начал разрывать гулкий стук или звон стекла. Мне не хватало места! Было душно! Я яростно что-то рыча себе под нос, даже не разувшись и раздевшись после холодного душа с улицы, подбежала к шкафу и начала методично выкидывать все свои вещи с каждого ящика, с каждой полки, а если они находились в папке или в коробке, то ещё и вытормашивать их содержимое прям на пол. Так я тут же безжалостно топталась по ним, будто бы ничего из этого не несло никакую особую ценность для меня. Все дела, все документы, бухгалтерия… К чертям! Ничего, я ничего не оставлю! Только пусть посмеет! Только пусть возьмет! Меня переполняли силы, которых я в себе и не знала до этого, поэтому шкаф тоже полетел вниз — мне всё равно всегда не нравилась эта мебель. Всегда всё здесь совершенно не нравилось! Не нравились эти безделушки, эти шкафы, эти подушки! Всё здесь мне не нравилось! Я тут же подбежала к своему письменному столу, начиная выворачивать его изнутри, выгребая всё содержимое внутренних ящиков. Бумага, бумага, бумага! Зачем мне столько этой ненужной бумаги, если от неё никакого толка! Бумага, бумага, нож… Нож? Нож! Почему-то в этой комнате он не казался чужим, а будто бы являлся частью меня самой. Такой дорогой, с красивой исписанной узорами рукоятью. Я дрожащими то ли от холода, то ли от предвкушения руками аккуратно сняла футляр с лезвия и посмотрела в отражение металлической поверхности. И там, в этом отражении, было что-то страшное, мокрое и изуродованное. От испугу я кинула орудие куда-то в кучу мусора, не узнавая себя же в отражении. Неужели, я настолько ужасна? А кто же меня теперь полюбит? Кто же теперь вздумает крутить со мной романы? Да кому я нужна такая?       В куртке стало безумно жарко, поэтому я в спешке начала стаскивать её. Почему-то она не отпускала меня: то замок не открывался, из-за чего я начинала нервно его дергать, то руки не вытаскивались из рукавов. Разделавшись с ней, я скомкала её и кинула куда-то в угол, уже начиная разворачиваться в сторону ванны, чтобы привести себя в порядок, как взгляд мой уловил выглянувшие уголки бумаги из внутреннего кармана верхней одежды. Этот ком ткани был мне не интересен, но… что было внутри? Я и не помнила… Любопытство перебороло злость, кипящую во мне. Я осторожно начала приближаться к брошенной вещи, будто бы она могла взять и убежать от меня куда-то. Но этого не произошло бы, конечно. Я присела на корточки, а после потянулась рукой за пожелтевший уголочек. Легкое движение и содержимое выползло наружу. Это оказались чьи-то письма. Постойте… Мне их дал тот самый дровосек? Даже если история Ники Верлони никак не касается меня, меня же никто не наругает за то, что я их прочитаю? Тем более мне их отдали добровольно. Я присела на пол, скрестив ноги, как русалка, и облокотившись одним плечом на холодную стену. Письма были очень старыми, что не удивительно, ведь, скорее всего, им более пятнадцати лет. Передо мной находились просто свернутые три отдельных листка без концерта — наверное, от них избавились ещё в самом начале. Я положила два нижних письма на пол, чтобы те не мешали мне, раскрыв оставшееся у меня в руках. И начала читать…       «Я так давно тебе не писала, Дэниель. Немного волнуюсь даже от той мысли, что пишу тебе. Мы так давно не общались и. и я знаю, что ты думаешь обо мне, но, пожалуйста, оставь всё в прошлом. Я приняла решение начать жизнь заново. Я не хочу возвращаться туда, откуда с таким трудом смогла вырваться. Пожалуйста, прости мне все мои колкие события, всё, что я делала не так, ведь… Мы же брат и сестра? Но ладно, всё равно я много не смогу сказать в этом письме, лучше как-нибудь встретимся.       А насчет новой жизни я серьезно решила всё бросить. Я уехала даже из нашего родного города в другой — он менее известный, да и люди там спокойнее. Купила на полученные с продажи квартиры небольшой домик на окраине, так ещё и поддержанную машину (планирую восстановиться как водитель). Я надеюсь, что ты как-нибудь заедешь сюда на чай…       И ты ведь знаешь, что я не могу иметь детей? А какая новая жизнь без смысла? Я же всё равно никудышный работник… да и мечты у меня нет. Думаю, что всё же возьму себе кого-нибудь из местного приюта. Очень маленького я, наверное, не воспитаю… Ну, он точно будет старше шести или восьми лет, я так думаю. Как тебе затея? Да, знаю, ты скажешь, что мне-то с моими проблемами и ответственностью… Но я обещаю, что исправлюсь, обещаю… Я хочу стать лучше, Дэниель, насколько это возможно. И я надеюсь, что ты поможешь и поддержишь меня…»       Пожалуй, это было зарождением, началом её трагичной истории. Её ошибкой было брать этого ребёнка… Кто же эта Ника? Или она была просто ужасно неудачливой, а эта женщина просто сорвалась на наркотики? Но всё же, почему?       Я отложила прочтенный листок в сторону, потянувшись за следующим. Как ни странно, но я окончательно успокоилась, даже смирилась со всем вокруг меня.       Этот листок был потрепан и измазан в чем-то. Похоже, его часто перечитывали…       «Дэниель, пожалуйста! Пожалуйста, спаси меня! Мне плохо, брат! Я умираю? Я просто не могу больше так, Дэниель… Мне страшно. Я боюсь того, что впереди. Что меня ждёт? Агония и страдания? Дэниель! Я больше не могу так, не могу этого терпеть. А ты всё так же не отвечаешь мне на мои письма, будто бы я пустое место для тебя. Ты так сильно ненавидишь меня? Я понимаю, что меня можно ненавидеть, но я же изменилась, я же стала лучше! Но ты всё такой же черствый эгоист! Слишком гордый, чтобы опустить свой лик на падшую сестру, да?! И даже тогда, когда я молю о помощи? Я ходила в церковь, Дэлиель. Я ходила, чтобы искупить свои грехи, но даже там я не нашла покоя… Я больше не могу так, не могу с ней… Она монстр, но всё же моя дочь, так ведь? Я заглянула слишком глубоко, чтобы вырваться из этого! Но я же не могу её оставить? Не могу её бросить одну! Её и так уже бросали, ведь теперь я знаю это… Дэниель, если не спасти меня, то спаси хотя бы её… Я не достаточно сильна, поэтому и проиграла, но ты сильнее, ты лучше… Ты ведь сможешь, брат? Ты заберешь её? Забери её от меня! Увези! Иначе я перережу ей глотку, брат, иначе…»       Письмо обрывалось, так и не закончившись. Что же это было? Похоже, это было последнее, предсмертное письмо этой девушки. Его-то и перечитывал постоянно мужчина, наверное, до сих пор ощущающий на себе вину за своё равнодушие к своей сестре, к её просьбам и письмам. Может быть, прочитай он это письмо… Он бы мог спасти её от самоубийства. Но этого не произошло. Не всегда всё заканчивается хорошо. Только что могло произойти…       И вновь я отложила потрепанный лист бумаги в сторону, дотянувшись до последнего. Я прочитала начало и прочитала конец. Что же могло быть в середине? Что она могла писать своему брату? Мне было даже стыдно за своё любопытство, что я так глумлюсь над чужим горем, но…       «Здравствуй. Ты не отвечаешь на мои письма… Возможно, ты не можешь ещё простить меня? Ну, я надеюсь, что ты хотя бы читаешь их — мне этого будет достаточно. Хотелось бы узнать, как живешь ты, но я хочу, чтобы ты не волновался обо мне, поэтому лучше напишу в этом письме про себя. Я живу на том же месте, как и в прошлый раз, никуда не уезжала и ничего нового не придумала. В городе уже как с месяц устроилась на новое место — кассиром. Да, работа не лучшая, но на меня и на дочь мне хватает. Так же я содержу небольшой огородик, чтобы летом были свежие овощи, как всегда говорила нам мама. Я не знаю, счастлива ли я, но мне нравится так жить. Иногда мне одиноко, но, я думаю, я найду кого-нибудь в жизни, кто сможет скрасить мне её. Ты знаешь, ко мне до сих пор таскается Карл, ты же помнишь его? Да, иногда я позволяю ему немного «пошалить» со мной, все мы в этом нуждаемся. Я даже забеременела случайно… Так тому обрадовалась, так обрадовалась! Но после вновь выкидыш. Поэтому сейчас у меня одна радость — Ника. Я же мало про неё писала до этого, а только сейчас поняла, прости уж, эгоистку. Так много хочется тебе сказать…       Ника — милая девочка. Она уже, конечно, не маленькая, но я всё равно её люблю. Говорят, ей не повезло с настоящими родителями, что те её даже избивали… Но я не позволю себе даже руки на неё поднять, брат! Она послушная и смышленая, быстро учится. Она ходит в городскую школу, но там у неё часто случаются какие-то перепалки, поэтому оставляю её дома. Я не лучший учитель, но хотя бы обижать не буду, а это главное. Она очень зажата в себе, постоянно боится сделать что-то не так. Однажды она даже убила кошку, она даже не знала, что так нельзя делать. Но меня так радует, когда она смеётся или улыбается… К сожалению, бывает это редко, но в эти моменты я чувствую себя счастливой. Надеюсь, с ней у нас всё получиться. Я стараюсь шить ей мягкие игрушки сама, а так же находить какие-то развлечения у нас во дворе. Возможно, год назад я посадила кустовую розу, так она так быстро разрослась, и теперь это наши волшебные врата! Когда мы играем в прятки, она частенько прячется именно в них. Конечно, после она вся в царапинах, но именно тогда на её личике появляется эта милая улыбка… Моя заинька… Я её полюбила, Дэниель. Иногда, когда смотрю, как она сопит себе в подушку, обняв свою любимую плюшевую игрушку в виде кролика с пуговичными глазками (я сама ей её сделала, а Ника дала ей имя — Дала), у меня наворачиваются слёзы… Представь, Дэниель… У меня есть ребёнок… У меня есть девочка… Моя девочка… Моя крошка… Моя заинька… Для меня это всегда казалось чем-то неисполнимым, будто бы не из моей жизни. Но вот она, прямо передо мной, лежит и спит, а когда я её глажу по щеке или прикрываю одеялом, то она начинает улыбаться, прям как какой-то котёнок. Я часто плачу… Плачу от боли в моём теле… Но чаще я плачу от того, что я счастлива… Я никому не смогу отдать её, Дэниель, никому… Я знаю, что мне осталось недолго, ещё пару лет, но, прошу, Дэниель, забери её к себе. Пускай она останется как светлое воспоминание обо мне, как лучик…       Приезжай скорее, Дэниель. Ника тоже ждет. Она даже для этого научилась готовить яблочный пирог. Конечно, конечно, не без моей помощи, но она тоже ждет тебя. Как ты думаешь, если я начну молиться, Он даст мне ещё немного времени, чтобы я провела их вместе с ней?»       Под конец строки уже плыли в моих глазах. На листок упали несколько тяжелых капель, скатившихся с моего лица. Я закрыла листок, но не смогла его отпустить. Мир вокруг поплыл, превращаясь в одно размытое пятно. У меня не было сил сдерживать свои всхлипы, дышать стало совершенно невозможно. Я зажала рот левой рукой, а само письмо, такое теплое и трепетное… Такое близкое… Я прижала его к своей груди и окончательно скатилась по стенке на пол, прижимая колени к груди. Мне было больно, очень больно… Внутри меня что-то разорвалось, стало сильно кровоточить чем-то теплым и таким далеким… Совершенно забытым чувством. Она ведь любила её… Любила эту девочку всей своей душой, даже если она была для неё чужой. Она терпела её во всем, дарила ей своё тепло, своё заботу и ласку, отдавалась ей вся… Она всё это время умирала? Как же так… Как такое могло быть? Разве этот единственный близки человек мог так уйти… Я помню… помню как сама пряталась в кустах розы, как меня искала Моя мама… Но я совершенно не могу сейчас вспомнить её лица, не могу вспомнить её голос… Почему, мама? Почему я помню это? Голова жутко раскалывалась… Я помню свою игрушку. Такую мягкую, вроде какая-то зверушка. Но что это за зверушка? Вроде, заяц? Заяц с пуговичными глазами? Как же я его обнимала во сне… Я помню, как меня гладили по щеке, как улыбались мне в ответ, только… только не помню лица, не помню имени… Больно… Мне грудь разрывает от этого. Я же помню своё прошлое? Это же не мои воспоминания, это лишь под впечатлением. Или же мои воспоминания — не мои? Я запуталась, мама… Я помню, как меня звали «заинькой»… Или это было не со мной? Что было, а чего не было? Мама, ты умирала? И всё это время молчала об этом? Как же больно… Тело дрожит, нет сил встать… Но это же была не ты? Это не моя мама… Не моя мама? Моя… Мамочка, что мне делать? Мне больно… Мне…       Все мысли начали расплываться, уходить куда-то от меня, как бы я не пыталась их ловить. И лишь какие-то моменты из прошлого стали всплывать перед глазами. То одна мама, которую я помнила всегда до этого момента, всегда строгая и высокомерная, не разрешающая мне ничего делать… Но вот её лицо становится старше и… и оно расплывается, а после соединяется, как разводы на воде, становятся лицом какой-то пожилой женщины с пустыми глазами, а вот мой папа… или не он? Одни воспоминания растрескивались, другие воспоминания будто бы сгорали или же наоборот расцветали, как цветы на солнце. А я уже ничего не понимала. Передо мной мелькали сотни лиц, были те, которые я узнавала, а были те, кого я не могла никак вспомнить. Всё плыло… И было ужасно больно в голове…       Мои мысли прервал ужасный шум, который начал пробираться через пелену к моему сознанию. Сначала несильно, но с каждой секундой, как с ударом молотка, оно усиливалось, давило на меня. Теперь я слышала крики снаружи, какой-то шум, звуки разбивающегося стекла. И похоже, он был уже давно. Что там происходит? Вновь любопытство во мне перебороло все другие чувство, не только отрезвив от боли, но и предав сил. Я поднялась сначала на четвереньки, аккуратно проследовав так несколько метров, после мне на глаза попался кинутый мной нож. Возможно, стоило взять его, ведь он так близок… Я никогда не оставлю его в этой чужой комнате. В Не моей комнате. Она принадлежит кому-то другому, но не мне… Нет, совершенно не я… Не я и на фотографиях. Разве я похожа на ту девушку, чья фотография валяется среди всех этих бумаг? Я же выгляжу по-другому, я же видела своё отражение… Ощутив холодное и успокаивающее прикосновение рукояти ножа, я кое-как поднялась на ноги — они меня не хотели держать, поэтому это далось мне с трудом. С немалыми усилиями я добралась через весь хаос в кабинете к входной двери и остановилась. Что меня ждало там? Я ещё раз обернулась назад… Не важно, что снаружи, но здесь я не хочу оставаться… Я с силой сжала письмо, которое всё ещё было у меня в руках, а после заложила его себе в задний карман джинсов.       Щелчок. Дверь открылась наружу. Но это была не моя больница. Лампы с потолка где-то были сорваны, из последних сил они мигали, упуская ток из трещащих проводов, которые потеряли связь. Скамейки по краям были сдвинуты или перевернуты. Я шагнула в коридор. Треск под ногами — там валялись фарфоровые стеклянные осколки. Кто-то явно ненавидел здешние вазы с цветами, да и я их не любила… Я шагнула ещё дальше. Кто-то пробежал мимо меня, но я так и не смогла понять, был ли это санитар или же пациент? Нет, наверное санитар… Или пациент? Если последнее, то всё намного хуже. Но почему это будет намного хуже? Что ужаснее, когда психи в клетках или когда они на свободе? Ведь каждое чревато своим: либо они будут ненавидеть вас за заключение, либо вы будете ненавидеть их за их натуры. Но что из этого уродливее? Разве мы выбираем, стать нам психами или нет? Может, все мы давно психи, просто кто-то умеет это скрывать. Коридор СС сорванными лампами был наполовину лишён освещения, поэтому было трудно понять какие-то силуэты. Кто-то там стоял вдалеке целой толпой и что-то делали… Будто бы гвозди забивали, только вот… гвозди кому-то в голову. Это было опасно. Нет, мне точно не в ту сторону, мне не нужно полочки вешать, точно не нужно. Вдруг фигура, которая до этого делала резкие движения, выпрямилась и будто бы посмотрела на меня. Нет, нет. Мне не нужно, чтобы на меня смотрели. Не нужно! Я попятилась назад, но случайно оступилась и, сильно подскользнувшись, упала на пол, издав громкий шум. К счастью, я не задела оголенными частями тела осколков, только вот та фигура начала двигаться в мою сторону, а за ней ещё несколько. Они идут сюда? Мне не нужно, не нужно!       Я подскочила и побежала дальше, пытаясь больше не навернуться по пути. В конце должна была быть лестница, она должна там находиться. Почему-то в коридоре больше никого не было, никто не попадался мне по пути, хотя я пробежала где-то полбольницы. Вот, в конце, здесь! Я не смогла точно затормозить, поэтому врезалась в пластиковую дверь в конце, преграждающую мне дорогу, но как только я дернула ручку, то поняла — она закрыта. И закрыта не на ключ, а на засов с другой стороны. Неужели… Неужели это западня? Уже слышались приближающиеся звуки той группы, а мной овладела паника. Может, спрятаться в каморке или в каком-нибудь кабинете? А успею? Но до пожарной лестницы я точно не добегу. Я метнулась немного назад, а после завернула в небольшой кармашек, раньше из которого открывался красивый вид с панорамных окон на наш парк и стояли столы и кресла для желающих посидеть. Так сказать, зона отдыха. И в ней же были несколько дверей. Я подбежала в ближайшей, начав судорожно её дергать, но та вновь была предательски закрыта. Ну почему? Собралась я только бежать ко второй, как послышался громкий топот, а после звуки скольжения. Я повернулась в сторону коридора — там стояли они. Они уже догнали меня. Я не успела? Как же так… Сердце панически запрыгало в груди, будто бы ощущая быструю, но болезненную кончину.       — Оу, мисс Элизабет, — тот, кто в середине шагнул вперёд и комично развел руки в стороны. И в одной из них виднелся молоток. Было темно, но я могла с легкостью понять, что бугристая поверхность в его силуэте — это точно не дизайнерское решение, а остатки чьей-то крови и плоти. Скольких он уже убил им? Позади него стояли ещё двое, даже немного крупнее. Похоже, он их как-то смог подчинить себе.       — А мы с вами так давно не виделись! Помните же меня? — он поднёс руку с молотком к груди, как бы показывая на себя, — я же Майкл. Помните? Вы у меня вели сеансы, а потом взяли и пропали. А я ведь скучал, — он нагнулся вперёд. Он продолжал медленно наступать, а его подельники равномерно расположились по всей ширине зала, отрезая пути отступления. Оставалось только… Окно? Нет, не успею — оно закрыто, а разбить его мне не дадут. Неужели, это действительно конец.       — Я так соскучился по вам, мисс… Вы даже не представляете, — он остановился, и кротко повернувшись назад к другим пациентам, показал молотком на меня. Те словно сорвались с цепи и бросились на меня. Я попыталась уклониться от них и уйти в сторону, но они были слишком быстры для этого — один схватил меня поперёк, когда я пыталась проскочить, за талию. Я сразу же вспомнила про нож в своей руке и замахнулась, чтобы ударить, но второй мужчина уже схватил мою руку за запястье и сильно сжал, заставляя отпустить нож. Всё, у меня больше не было возможности вырваться.       Кричать было бесполезно. Я, похоже, осталась одна на этом этаже. Да и если кто-то уцелел, он вряд ли полезет драться с тремя психами, которые помешаны на убийствах. А он особенно… Серийный маньяк… Буйный тип. Он здесь лишь из-за своего богатенького братца, который всё же пожалел его и отправил в условия получше. Да, больнице было рискованно держать у себя таких, но за них ещё прилично отстегивали, поэтому на безопасность закрывали глаза. Была бы сейчас возможность — я бы пожелала, чтобы тот, кто его взял, был сейчас на моём месте. Но я не бросила попытки вырваться, ведь всё могло быть: я пыталась кусаться, биться локтями, вырываться, только им было абсолютно всё равно. Хороших себе слуг нашёл, Макс, что уж тут сказать. В итоге они взяли меня под руки и развернули в сторону этого шизика, насильно удерживая голову, чтобы я смотрела только на него. Я бы хотела сейчас закрыть глаза, но так было ещё страшнее. Лучше хотя бы видеть насколько он близко. Было страшно, жутко страшно.       — Тащите сюда, — приказным образом он показал на место у монолитного стола. Пока меня силком тащили или даже несли к этому месту, он уже небрежно откинул несколько стульев, мешавших ему.       — Посадите, — его выбор пал на край этого стола с узкой стороны. Стол этот был прямоугольной формы, полностью слитый из дерева в виде прямоугольника. То есть на нём не было каких-либо ножек, чтобы за них зацепиться. Только вот у его подчинённых не удалось меня затащить на этот стол — сильно буйно брыкалась и билась ногами, поэтому они просто оставили меня стоять на краю, с силой оттягивая назад руки, да так, что у меня начинал уже хрустеть позвоночник. Но когда он подошел ко мне вплотную, прям лицом к лицу, мои ноги уже перестали слушаться меня, лишь предательски дрожали. Я жутко боялась, но в то же время была зла. Как же? Как они смели так издеваться надо мной? Как вообще такое может быть! Конечно, я была выше их, но лишь тогда, когда больница была в порядке… А сейчас я просто слабая девушка и всё.       — Я помню наши сеансы, — он зажал мои дрожащие колени между своими, как бы навалившись на нижнюю часть корпуса. Ну, теперь я точно не смогу пинаться. Теперь моё тело не тянули назад, а зафиксировали на месте, тем более я уже перестала сильно копошиться — было страшно делать что-либо. Его лицо, искаженное чужой кровью и безумным голодным взглядом с кривой усмешкой, было лишь в десяти сантиметрах от моего.       — Помню ваше миленькое личико, — он приложил своё орудие убийства к моей щеке и медленно повел вниз, оставляя после кровавую полосу. Я дрогнула от обжигающего металла. От ещё теплой крови и остатков мозгов на нём, которая с радостью прилеплялась на меня.       Мне было страшно. Но так же я не могла позволить себе скулить как овечка. Я уже знакома с этими психами, уже насмотрелась и наобщалась с ними. Так пусть хоть конец мой будет с высоко поднятой головой. Я терпела, не произносила и звука, гордо и злобно смотря на него. Постепенно дрожь в коленях ушла, как и сильная волна страха. Теперь всё сменялось безысходностью. Как ни крути, но это будет.       Он положил свой молоток куда-то сбоку от меня на стол, так сказать, в близкой доступности для него, и опустил свой взгляд, недовольно оскалился, а после кинул:       — Снять.       Ему не понравился мой растянутый свитер? Ну, конечно, под ним же ничего не видно, ничего не сделаешь с ним. Его слуги тут же начали стягивать его с меня. Пожалуй, это был мой шанс, ведь когда я вытащу руки, они не смогут меня тут же взять. Да, пусть и доля секунды, но у меня есть, чтобы схватить молоток и ударить кого-то из них. Или же самого начальника. И вот она, с меня сняли свитер и я уже предвкушаю свой удар.       Взгляд. Я встретилась с его глазами и оторопела: это был взгляд хищника. Голодного и жаждущего… И это был голод не по убийствам, далеко не он. Лучше бы он просто убил меня, но он же так не сделает.       А теперь мне было вновь страшно. По сравнению с этим любовником, ночь с директором покажется мне сказкой. Да я бы лучше ещё пару тройку таких ночей вытерпела, нежели эту… Черт, за что…       Он опять приблизился ко мне, и я ощутила его дыхание вблизи шеи.       — Помню эту шею… — он провел своей шершавой грубой ладонью от самого подбородка до воротника рубашки, которая была на мне под свитером. Вновь недовольный рык. Я ощутила, как он начал недовольно расстегивать верхнюю пуговицу. Он долго с ней возился, потом отстал и опустил руки куда-то ниже. Я не поняла сначала зачем, но он долго не заставил себя ждать: резким движением он раскрыл рубашку, разом оторвав все пуговицы.       — Помню эти ключицы, — он вновь продолжил изучать тело своими руками. Только от этих прикосновений не было и капли наслаждения — только отвращение и мурашки по телу. Дальше он столкнулся ещё с одним препятствием, а именно с бюстгальтером. Он отвел руку к одной из чашечек, а после легким движением освободил лямочку из петельки (явно понял, что разорвать его как рубашку не удастся), а после резко спустил одну чашечку вниз, оголяя грудь.       — Помню эту пышную и сочную грудь, — сначала он провел своими грубыми пальцами вокруг соска, после болезненно его оттянул, ожидая реакции. Я молчала, что явно ему не нравилось. После он приблизился ко мне ещё ближе, и докоснулся чем-то теплым и мокрым сначала к шее, а после провел такую дорожку прямо до выбранной груди — это он так провел языком. Далее он полностью словно заглотнул ртом выпирающую часть (это было ужасно неприятно) и болезненно сжал сосок между зубами, сильно оттягивая на себя. Я нервно вздохнула от неприятной боли, скосив при этом лицо. Ему понравилась моя реакция и он улыбнулся, продолжив дальше, а я лишь чаще и сильнее задышала — мне явно не хватало воздуха. Так тем более за моей спиной два бугача терпеливо на это смотрели, вымещая свою зависть на моих руках, которые они с каждой секундой сжимали сильнее. Им явно тоже этого хотелось, а их лидер вряд ли их оставит без лакомства, но скачала испробует своё. Сколько это сможет продолжаться? Сколько времени меня могут иметь три психа на запертом этаже? Час? Три? Или до тех пор, пока не наступит утро или я сдохну? Лучше бы это было бы побыстрее, хотя, сомневаюсь, что они побрезгают продолжить своё дело.       — Помню этот животик, — он провел ладонью вниз, а после ещё ниже, куда я бы вообще не хотела, чтобы он заглядывал. Но вновь ему не удалось легко пройти, ведь там была плотная ткань узких джинсов, так ещё и ремень. И по нему было видно, что терпение его кончилось. Он озлобленно вздохнул и принялся судорожно расстегивать мой ремень. Я дернулась, попытаясь как-то сбить его, но мои ноги до сих пор были зажаты между него. Неужели, всё так быстро начнется? Он расстегнул ремень, потом с легкостью застежку, но ему этого было недостаточно. Он озабоченно улыбнулся и слегка ослабил давление на мои ноги, как бы отступив назад, чтобы стянуть джинсы. Этот псих резким движением дернул штанины вниз, опуская их до самых колен, но именно в этот момент он окончательно отпустил мои ноги. И я воспользовалась этим, резко пнув того, от чего он упал на землю. Только вот больше это мне ничего не дало. Я лишь разозлила его такой выходкой, о чем дальше пожалела. Он крикнул что-то, будто бы что-то звериное, а через мгновение настиг меня, с силой врезав мне по лицу. Я резко ощутила огонь на левой щеке, боль и металлический привкус. От такого удара на глазах проступили слезы. Но прийти в себя мне не дали. Он остервенело взял меня за подбородок и подтянул к своему лицу. Я теперь видел, как сильно он разозлился… Его глаза горели ещё сильнее.       — Что вздумала, сучка? Ты думаешь, сможешь хоть как-то выбраться? — я старалась сохранять максимальную невозмутимость, но это не выходило. Было слишком больно и страшно, — Здесь тебя никто не спасет, детка. Мы будем тебя трахать. Я буду тебя трахать, потом они, во все щели, пока ты не сдохнешь от истощения, ясно? — потом от низа живота по телу пронеслась волна резкой боли. Он провел ладонью между ног, а после резко через ткань белья ввел внутрь все четыре пальца, да с таким усилием, что даже приподнял моё тело над столом. Через сжатые зубы проскочил стон. Было невыносимо больно и унизительно.       — Что же, помнишь наши сеансы? Может, стоит повторить? — крикнул он мне в лицо, явно находясь уже на собственном пределе.       «Может, стоит повторить?» «МОЖЕТ, СТОИТ ПОВТОРИТЬ?»       Эта фраза несколько раз пронеслась в моей голове, но в другом голосе… И мне стало совершенно всё равно…       Вот какая-то комната, скорее всего подвал. И сейчас передо мной не псих, а какой-то мужчина, другой мужчина. А я не сижу на столе, а нахожусь где-то на полу, упираясь своей спиной о что-то твердое. Всё тело болит, невыносимо болит… Но больнее всего внизу живота. Что-то новое и ужасное, такое непривычное. Что-то ноющее, горящее, дерущее изнутри… Мне плохо, всё вокруг плывет, но я отчетливо вижу его фигуру, вижу, как он методично застегивает обратно ширинку и затягивает свой ремень. Он высокий, он сильный, в каких-то болотных штанах и белой майке, только… Я совершенно не вижу его лица… Оно будто стерто, закрыто каким-то размывающим пятном. Я хочу, чтобы мне помогли, но он стоит и смотрит на меня.       — Может, стоит повторить?       Только это он и говорит, перед тем как исчезнуть за дверью. И я слышу звук засова. Он запер меня? Он оставил меня здесь, в этом холодном и сыром подвале, когда мне так нужна помощь? Почему…       «Может, стоит повторить?» «Может…»       — Эллис! — я ощутила резкий ожог на правой щеке, а после отрезвляющую боль, которая выводила меня из этого непонятного опьяненного состояния. Всё вокруг опять плыло, только теперь эта была та самая больница, тот самый зал. А я вновь сижу внизу, опираясь спиной о что-то твердое, и вновь всё тело ноет, и… боль, разрывающая изнутри. Я попыталась сфокусироваться, но это не выходило толком. Мир не хотел останавливать свой хоровод передо мной.       Кто-то вновь взял меня за подбородок и подтянул в свою сторону. Только в этот раз это не было так жестко и грубо, пожалуй, сделано лишь для того, чтобы помочь мне сфокусироваться. Сначала я не до конца поняла, кто передо мной, но эти темные волосы и самодовольная улыбка… Только один человек имел такие черты.       — Ник? — теперь я его видела отчетливее. И его лицо не было таким же белесым, как обычно при наших встречах, было много ссадин, разбита губа, кровь, видимо не вся его… Но он цел в общем, что я не могла сказать про себя.       — Да. Ответьте мне на один вопрос, — я попыталась кивнуть, насколько это было возможно, хотя тело не хотело ещё слушаться. Он опять улыбнулся.       — Чем ты готова пожертвовать ради правды? — до меня не сразу дошёл смысл его слов. Что он имел в виду?       — Ты готова поплатиться своей душой за это? — Ник повторил свой вопрос. Но зачем мне она сейчас? Зачем вообще спрашивать меня об этом? Мне сейчас совершенно всё равно, я готова хоть умереть здесь и сейчас… Да лучше я умру. Но всё же…       — Да… — я хотела знать правду, хотя бы перед самым концом. Что всё это было? Кто он? А кто я? Я хочу это знать…       — Тогда бегите из здания. Я догоню вас… — он вновь ехидно улыбнулся и отпустил моё лицо. Бегите? Да он издевается надо мной, мне бы просто встать…       Пока я пыталась понять, что с моим телом не так, пелена перед глазами начала рассеиваться, я заметила какое-то темное неестественное пятно в дальнем углу. Сначала это было просто пятно, потом уже стала какая-то куча чего-то. И лишь после я поняла, что это тело. Чье это тело? Да что вообще тут… С меня были стянуты джинсы по самые щиколотки, а на них виднелась кровь. Так же были спущены и мои трусы. И я вспомнила… Как же… Как же противно, как же унизительно… Всё же… К горлу подкатил неприятный ком и я рефлекторно отвела лицо в сторону, выблевав последнее содержание моего желудка на грязный пол. Сверху вроде ничего не изменилось, кроме как более перекошенного бюстгальтера. Сначала ещё находясь на полу я натянула на себя помятое и выпачканное нижнее белье, которое было где-то в районе колен, а после начала натягивать джинсы — на улице всё же холодно было, так что с голыми ногами я точно туда не сунусь. После длительного процесса надевания джинсов, я лишь поправила верх от комплекта, печально взглянув на рубашку. Я её точно сейчас не застегну, но и искать свитер не хотелось, поэтому решила бросить его… Уж так я переживу. Последовали попытки встать, причем не сразу удачные, потому что тело било тревогу, жутко ныло и не хотело слушаться моих команд. Ноги тоже не держали, поддаваясь дрожи. Но и оставаться здесь я не хочу. Пока я поднималась, опираясь на выпачканный в крови стол (а чья это кровь), я решила оценить обстановку. Ведь до этого здесь было три психа, а потом пришёл мой псих, родненький… Неужели… Да. За столом лежал труп того самого маньяка, лицом вниз. Только по вдавленности головы в пол было понятно, что от этого лица ничего толком не осталось. Он лежал в луже собственной крови, а из затылка его торчал молоток, острой стороной воткнутый в него. Он умер от своего же оружия… Было бы что-то ещё в желудке, то точно бы стошнило. Где-то по углам валялись ещё два тела, первое из которых я встретила в самом начале. Неужели, их убил Ник? Он смог справится с серийным маньяком? Да он неплох… Но мне точно следовало выбираться.       Но куда? Лестница была заблокирована, и не факт, что другие открыты. Да и желания просто появляться в коридоре не было. Может всё же окно? В этот раз мне хватит времени разбить его, а вот насчет сил не уверена. Да и второй этаж… Не убьюсь? Ой, а что может быть уже хуже? Думаю, сейчас нет смысла думать о собственной целости. Тут всего лишь второй этаж, так ещё и газон — должна же выжить? Я обреченно вздохнула, но выхода не было. Разбить стекло можно было молотком, так соблазнительно торчащим из головы одного трупика. Только вот не хотелось его лишать возможности и такой близости с любимым оружием. Лучше стул возьму. Я немного приободрилась и уже почти спокойно шла.       Один стул. Бросок с разгона. Звук бьющегося стекла.       Хорошо, что не вздумали пуленепробиваемые здесь ставить, иначе бы не выбралась. Всё, осталось только прыгнуть. Но… А где мой нож? Я не знаю совершенно, что будет ждать меня внизу, мало ли ещё психи бегают по территории. Тем более он так близок ко мне, разве я могу оставить частичку себя в этом балагане? Он оказался лежащим рядом с первым обнаруженным мной трупом. Он слегка блестел на слабом свечении от сломанных ламп.       А теперь я стояла на краю. Там внизу меня ждал мягкий мокрый газон и осколки от разбитого стекла. Повезет или нет? Нужно либо прыгать с разбега, чтобы подальше упасть, или наоборот максимально близко, чтобы попытаться избежать попадания осколков. Я решила, что стиль «бомбочка» не для меня, поэтому стала на самый край, а после сделала шаг. На мгновение у меня замерло сердце, но через секунду в правой ноге почувствовалась стреляющая боль. Похоже, неудачно на неё приземлилась, поэтому и сломала. Я срочно зажала себе рот, чтобы сильно не кричать. Боль была пульсирующей, отдающей по всё тело и перебивающей другую. Где-то кожа ныла от легких порезов от осколков, но в целом больше ничего не пострадало. Так, у меня сломана нога, но вторая же в порядке. Значит, я могу уйти от больницы прочь, как мне и сказал Ник (а разве он Ник?). Я отдышалась, подавляя в себе накатывающие приступы, а после поднялась на ноги. Хорошо, что нога сильно не вывернулась и на неё можно было хоть немного наступать, хотя это и было невыносимо. Но мне нужно было идти.       И я шла. Там, впереди, был выход с территории и, похоже, он не был закрыт. Это хорошо. Хоть так мне упростилась жизнь. И так, мне плохо, от боли плывет в глазах, ещё немного, и я упаду, но позади события ещё хуже этих… Уж лучше так, да, лучше, чем тот сценарий, который мне обещал тот псих. Это ведь намного лучше, да?       Позади послышался треск. Я обернулась, а там кто-то несся мне навстречу. И это был точно не радостный Ник, а какой-то шизик. Черт, ну зачем… Мне не так много осталось. Это был вроде с третьего этажа. Этот некто налетел на меня сзади, ухватив в хватку, и начал кричать:       — Вкусно? ВКУСНО! ВКУСНО!!! ААААА! — я резким движением всадила ему нож куда-то в торс, а когда он отпрянул немного, я его толкнула и развернулась. Передо мной был истекающий кровью мужчина средних лет, который корчился и не знал, что делать дальше. Нож вошёл по самую рукоять. Разве он может нанести мне теперь вред? Но ведь в нём нож. Это ведь мой любимый нож… И он в нём? И я отдам ему его? Нет!       Я подпрыгнула к нему и выдернула нож, но после моя рука вновь скользнула внутрь его тела. Очередной вопль. И он уже упал на землю. Но ведь в нём опять мой нож? Я должна достать его…       Я села поверх его на колени и начала вновь доставать нож, а после погружать обратно в мягкую ткань. И это… было приятным. Я впихивала его по самую рукоять, а потом вновь доставала, а после повторяла, сдвинув немного кончик в сторону. И так ещё и ещё. Ещё и ещё! Зашёл и вышел! Прямо как секс, точно такие же движения. И точно такие же звуки, не правда ли? И так же тепло, так же горячо! И так же возбуждает! И так же приносит удовольствие!       Передо мной уже тот самый мужчина, в тех же болотных штанах, с расстегнутым ремнем и в белой майке. Только теперь по ней медленно расползалось алое пятно. Это был тот же самый подвал. Мне было страшно и больно. Я оглянулась и посмотрела на свои руки: в них был тот самый нож, покрытый алой жидкостью, как и все мои руки. Мне стало страшно, жутко страшно… Неужели, это закончится? Неужели эти развлечения закончатся? Я… Я не хочу… И хочу…       Я очнулась. И в моих руках был тот самый нож. И вновь на моих руках кровь, алая и теплая. А передо мной тело, чей торс лишен целого места… Оно превратилось в какое-то отвратное месиво. Но и в то же время красивое… завораживающее… И это было приятно, да?       «Тебе приятно, мама? Тебе нравится это, мамочка? Тебе идет красный цвет, мамочка…»

***

      Сил держаться на ногах уже давно не было… Поэтому я сидела. И смотрела. Вдалеке перед моим взором разгорался самый величайший и чарующий костер, уносящий с собой всю правду. Вряд ли кто-нибудь вздумает искать какой-то подвох в этих остатках, не так ли? Так уже было…       Нога жутко болела, ей было невозможно пошевелить, но эта боль была совершенно отстраненной, будто бы она была не моя. Мне просто дали попробовать, но не на всю силу. Мне было уже всё равно. И было так легко…       Краем глаза я заметила подходящую ко мне фигуру, но даже и не думала бежать. Это мог быть только один человек… Такой знакомый и одновременно неизвестный. Я его имени даже не знала… Парень сначала постоял некоторое время рядом, а после, усмехнувшись, сел подле меня. И всё казалось таким родным, таким привычным. Вряд ли кто-нибудь почувствует себя настолько свободным, как сейчас я. И в то же время настолько ограниченным…       — И что же? — произнес парень, ожидая от меня ответа.       — Это я. Всё это была я. Я и есть Верлони… Ника Верлони, — я облегченно улыбнулась, прикрыв глаза. Ночь выдалась темной, но ясной. Все тучи давно разошлись, открыв взору миллионы звезд. И на фоне этого темного ковра золотились языки пламени. Оно пожирало всё, забирая правду с собой на веки…       Он усмехнулся.       — Вы проиграли, мисс Элизабет.