Там, где сердце

Шли секунды — минуты, часы? — но из-за стены по-прежнему не раздавалось ни звука. Возможно, Обито следовало бы проверить, все ли в порядке, но ему противна была сама мысль о том, чтобы подняться на ноги и войти в комнату, в которой, казалось, все еще витала тяжелая аура присутствия Тоби. Оставалось только ждать. Спустя некоторое время дверь наконец распахнулась. Обито поднял голову: на пороге, будто замешкавшись, замер Какаши — его лицо было бледным и напряженным, между бровями залегла складка, а взгляд блуждал, избегая останавливаться на чем-либо дольше доли мгновения — только чтобы не смотреть в лицо человека, вызывающего у него столь противоречивые чувства. И все же бегать вечно он не мог, даже если так было бы трусливо проще им обоим. Обито терпеливо дождался, пока внимание наконец окажется прикованным к нему — и на миг, прежде чем Какаши успел спрятать эмоции под иронически искренней маской вселенской усталости, он увидел те чувства — горечь и боль, сомнения, страх, — что никогда не хотел бы вызывать, только не у человека, которого любил. Какаши тяжело вздохнул и, сделав шаг вперед, протянул ему руку. Обито крепко сжал его ладонь, позволяя помочь подняться на ноги. Они замерли друг напротив друга — слишком близко, переступая границы личного пространства, но ни один не подумал отступить. Из соседней комнаты доносились голоса Тензо и Наруто. Обито не вслушивался в их разговор. — Какаши, — произнес он тихо — только лишь из потребности разорвать молчание между ними. — Это все-таки он, не так ли, — глухо проговорил Какаши, даже не пытаясь оформить предложение в вопрос. Обито сглотнул горечь во рту и медленно кивнул. Он поднял руку — почему-то казалось, его должна бить мелкая дрожь, но этого не было — и опустил ее на предплечье Какаши, сжал пальцы в жесте поддержки — пустом, почти ничего не значащем, но в этот момент его оказалось достаточно, чтобы пробиться сквозь стену чужой выдержки. Какаши хрипло выдохнул — не всхлип, но близко, слишком близко — и подался вперед, утыкаясь лбом в плечо Обито. — Что мне делать? Как мне исправить… Обито отпустил предплечье Какаши, чтобы положить ладонь на его шею — прижать ближе к себе. Объятие было неловким, но это не имело значения. Важно было лишь то, что Какаши шел к нему, искал его поддержки, вместо того, чтобы по старой привычке намертво закрыться от всего мира. — Это не твоя вина, — мягко повторил Обито слова, сказанные не так давно. — Ты не должен ничего исправлять. Мы… мы со всем справимся, слышишь? Он так хотел в этот момент, чтобы слова не звучали пустыми — не оказались таковыми. Пусть его раздирали тысячи противоречивых чувств и сомнений, сейчас он должен был быть сильным — ради них двоих. Из-за стены послышались приближающиеся шаги, и Обито вынужден был отпустить Какаши и отступить на несколько шагов — ни к чему было Тензо или Наруто становиться свидетелем его минутной слабости. К тому моменту, как дверь распахнулась, Какаши уже успел взять себя в руки, и по его лицу едва ли можно было прочесть хоть какие-то эмоции. Остановившись на пороге, Тензо перевел взгляд с Какаши на Обито, затем едва заметно нахмурился, но ничего не сказал. — Как Наруто?.. — тихо спросил Обито, заметив, что мальчишка так и остался в комнате. Тензо покачал головой. — Ему потребуется время, чтобы прийти в себя. И… — Я буду у себя, — неожиданно перебил Какаши. Обито взглянул на него удивленно, но в ответ получил лишь усталый взгляд. Впрочем, его было достаточно. Какаши попросту не мог и не хотел обсуждать сейчас чужие проблемы. В этом его не трудно было понять. Обито не знал только, искал ли Какаши одиночества или молчаливой поддержки. Похоже, выбор оставался за ним. — Я… Думаю, мне тоже лучше… — Обито-сан, — Тензо поджал губы. — Я хотел бы с вами поговорить. Желательно, наедине. От Обито не укрылся быстрый тревожный взгляд, брошенный в их сторону Какаши, прежде чем тот устремился по коридору в направлении комнаты, которую они делили. Тензо несколько секунд смотрел ему вслед, затем коротко вздохнул и кивнул в сторону раздвижных дверей, выходящих на общий балкон. Обито послушно последовал немому приглашению. Некоторое время они просто молча стояли на балконе, вдыхая стылый ночной воздух. Обито бездумно провожал взглядом легкие снежинки — казалось, они вовсе не падали, а зависали в пространстве. В голове было почти благословенно пусто, но где-то под внешним покровом этой пустоты роем насекомых копошилась неутихающая тревога. — Обито-сан, вы… — несколько неуверенно начал Тензо. — Вы и Какаши-семпай?.. Обито медленно выдохнул. Не было нужды заканчивать этот вопрос. — Да, — ответил он просто. — Это может стать проблемой. — Проблемой? — пальцы невольно сжались на деревянных перилах балкона. Обито не был уверен, что хотел донести до него Тензо, и в то же время не мог избавиться от предчувствия, что ход мыслей того не был так уж отличен от его собственного всего несколько минут назад. — Этот человек, — «Мадара», «Тоби», не важно, какое имя он использует, — он представляет опасность не только для нас — для всего человечества. Нельзя позволить личным чувствам… — Я знаю это, — несколько резко прервал Обито, затем повторил уже тише, мягче, пытаясь убедить не только Тензо, но и себя тоже. — Я… знаю. Он потер лицо руками и устремил взгляд к небу. Тензо всего лишь озвучил те же мысли, что терзали его самого, но слышать подобные слова из чужих уст было — тяжело, неприятно. Казалось, никто сторонний не имел права осуждать, они не могли понять… Если бы вся сложность была в том, чтобы одолеть врага, чтобы нанести смертельный удар, он бы справился, но причинить боль Какаши? Боль, которую он не сможет заглушить, сколько бы ни старался, только не при таком исходе. И все же — могли ли они позволить себе быть эгоистами? Проклятие, Тензо был прав — и, вероятно, поэтому его слова задевали так сильно. — Вы не должны принимать решение сейчас. Я просто хочу, чтобы вы понимали — если не сможет он, кому-то придется взять на себя эту ношу. Обито прикрыл глаза и ничего не сказал в ответ — впрочем, едва ли это от него ожидалось. Еще некоторое время он ощущал молчаливое присутствие Тензо, затем скрипнули створки двери и послышался шорох постепенно затихающих шагов. Запоздало пришло осознание, что его пальцы совсем онемели от холода, и кожа покрылась мурашками. Пора было возвращаться в тепло. Заставить себя двигаться оказалось непросто — он мог бы представить, что это мороз сковал его движения, не страх и не тревога, но самообман не принес бы облегчения. Путь до их с Какаши комнаты, казалось, растянулся в вечность, и все же, остановившись у дверей, Обито не был уверен, что готов к встрече — но он и не предоставил себе больше времени для сомнений. В комнате было темно, только луна едва подсвечивала очертания предметов, но Какаши не спал. Он сидел на футоне в позе лотоса, уставившись в окно. — Обито, — Какаши не обернулся на звук его шагов, но приветствие было мягким и задумчивым, не отстраненным. Обито оставил сандалии у входа и, пройдя вглубь комнаты, опустился на колени рядом с Какаши. Он не знал, что говорить — все слова поддержки, что приходили на ум, казались глупыми и пустыми. Неуместными. Наверное, без них было лучше. Мгновение спустя Обито почувствовал, как чужая теплая ладонь накрыла его все еще ледяные пальцы. Какаши сдвинулся, сокращая дистанцию между ними, и Обито чуть повернул голову в его сторону, встречая поцелуи — мимолетные прикосновения губ, поспешные и почти лихорадочные, прелюдию к чему-то большему, горячему и жадному… отчаянному. Обито отстранился прежде, чем успел полностью осознать эту мысль. — Я не хочу… — слова вырвались против его воли, хрипло, с трудом преодолевая ком в горле, — я не буду заменой. Я помогу тебе всем, чем только смогу — но не этим. Несколько секунд Какаши смотрел на него едва ли не потерянно, будто не понимал ни слова, что он говорил, но затем смятение сменило понимание. — Ты ревнуешь, — сказал он просто. — Это не… — начал Обито, но тут же внутренне оборвал себя: «Разве нет? Разве это не ревность? Темное и мерзкое сомнение, что никак не желает отпускать…». И все-таки он продолжал говорить. — Здесь мне не место, я занимаю чужое — что бы ты ни говорил, я… — Если кто и должен ревновать, то я! — Какаши даже не повысил голос, но отчего-то его слова звучали как крик — и злость в его взгляде была едва знакомой, почти забытой с детских лет. — Я никогда не чувствовал к нему то, что чувствовал к тебе. Я никогда не хотел его. — Но ты любил его. — Я любил мальчишку, которым он был, или, может быть, память о нем — это не то, от чего я могу отказаться, — голос Какаши — не смягчился, но вновь вернул ровную монотонность, за которой он так хорошо скрывал чувства. — И этот мальчишка — это он, и ты, ваше общее прошлое, но то, что между нами — настоящее. С ним иное. Обито, пойми, я должен ему. Я подвел его — там, где не подвел тебя твой Какаши… 

 Обито невольно покачал головой. Он знал, что тогда, в тот момент, именно Какаши удержал его на грани, и все-таки… может, он не «подвел» его в этом, но в ином… впрочем, у него не было права обвинять. Ни Какаши из его бывшего мира, ни этого… и все-таки он обвинял. В чем и за что? — Я думаю, уместнее будет сказать, что «мой» Какаши теперь — ты, — улыбка вышла не слишком убедительной, но Обито не мог выдавить из себя иного предложения перемирия. Иного извинения. И этого было мало. Какаши не улыбнулся в ответ, он по-прежнему был напряжен. Обито вздохнул. Отчего он своими руками пытался разрушить то хрупкое, что было между ними? Неужели так боялся, что кто-то сделает это вместо него, раньше него? Он всегда предпочитал винить самого себя. Переступать через собственные барьеры было тяжело, но… это стоило того, разве нет? Он должен был верить, что стоило. — Прости, — Обито придвинулся ближе и протянул руку к Какаши, запутываясь пальцами в его жестких волосах — еще не ласка, только намек, предложение. — Прости, я был не прав. Я не должен был… Какаши не отстранился, наоборот, подался вперед — так, что между ними почти не осталось расстояния, и дыхание обоих смешалось воедино. Во взгляде Какаши все так же отражалось отчаяние, и, может быть, Обито просто стоило принять, что скоро оно не уйдет — но все же, в это мгновение отчаяние сменялось жаром и острой потребностью быть ближе, и… — Обито, — пальцы Какаши сомкнулись на его запястье, притягивая к себе, заставляя почти потерять равновесие; его губы скользнули по шее Обито горячим шепотом. — Это не важно. Я не хочу больше говорить, я… просто будь со мной. Ты мне нужен… Обнаженная боль, мольба — желание забыться, но теперь Обито готов был видеть его иначе. Какаши искал утешения в объятиях дорогого ему человека, и разве можно было ему отказать? Пульс Обито под губами Какаши бился, как сумасшедший. Жар дыхания сменило влажное тепло поцелуев, вот только на этот раз не было и мысли их прерывать. Какаши нужна была близость, Какаши не хотел ни о чем говорить — и, в самом деле, в эту ночь слова были им не нужны.