Обречённые на звёзды

Когда у тебя есть миньоны, то необязательно одному тянуть возложенные на себя обязанности. Прикажи Минилосю заняться подготовкой робородителей, а ГИР’у — принести вещи, а те только рады будут угодить. Иначе зачем они нужны? По первой просьбе, рогатый помощник принялся контролировать процесс особой выпечки мамой-домохозяйкой. Зелёный щенок же собрал элементы маскировки, униформу захватчика и примчал к дому Мембрейнов. Открыл дверь ему, как ни странно, Зим. Так спокойно и вальяжно, словно не ночь провёл там, а несколько недель и давным-давно обжился. Из одежды на нём была просторная белая рубашка. Она прикрывала телеса как раз в том месте, где кончалось бельё. Из всего того, что находилось в дибовском гардеробе, по ощущениям это казалось неплохой заменой привычной рубиновой туники. Но поскольку со штанами не повезло ещё прошедшим вечером — иркен решил вернуться в свой обыденный наряд. Пускай он теперь совсем не завоеватель, глупо отказываться от имеющихся одеяний, лишь бы память не терзать. — Всё принёс? — Зим перешёл сразу к делу. ГИР надеялся увидеть его счастливым. Всё-таки, улетел к Дибу прошлым вечером, ничего не сказав; выбросил роботов из корабля. Но на лице была утренняя угрюмость, хотя взгляд выражал какое-то умиротворение. Может, не до счастья в данный момент было иркену. Может, на душе у него лежало чувство получше мимолётного состояния эйфории. Так или иначе, ГИР всё равно улыбнулся ещё шире, радуясь за хозяина: не сбежал от Диба, значит всё хорошо. Его улыбку в качестве ответа Зим не засчитал. И вообще не знал, как её воспринимать. Он отобрал принесённый пакет, чтобы саморучно удостовериться в исполненном поручении. Только не вскрыл его и не сразу отправился обратно в дом. Что-то нашло на Зима, отчего он робко поднёс ладонь к макушке ГИР’а и легко его похлопал. Словно недавнее дибовское беспокойство вспомнилось… Они с Минилосем и правда его друзья, даже если у них нет другого выбора, кроме как служить бывшему захватчику. Стоит относиться к ним соответствующе хотя бы в благодарность за то, что они с ним и в тяжёлые и в простые времена. Усталым кивком Зим приглашает ГИР’а внутрь и идёт в сторону кухни. Несколько секунд ГИР’у нужно, чтобы прийти в себя. Неожиданно… Непривычно. Хозяин и правда счастлив. Робот умиляется и покидает крыльцо, прикрывает входную дверь лапкой. В гостиной тихо работает телевизор, включён какой-то неземной канал: на экране сериал с инопланетными персонажами и инопланетными изречениями. Кофейный столик завален пустыми ведёрками из-под мороженого, обёртками от кексов, пачками с полусъеденым печеньем и прочими радостями сладкой жизни. На диване безмятежно покоится бордовый халат с разнообразной палитрой пятен. По окружающей обстановке сразу становится понятно, чем занимались прошедшим вечером обитатели дома. ГИР следует к кухне и замирает в дверях. Там обстановка куда хуже, чем в гостиной… Заваленный мусором кофейный столик и заляпанный диван — мелочи! Потому что то, что произошло с кафелем, стенами и тумбами просто невозможно передать словами! Всюду и везде масло, картофельные очистки и кучки субстанций, напоминающих пюре. А что уж говорить о кухонных приборах? Чайник сотрясался и брызгал жёлтым во все стороны, тостер прыгал на месте, а блендер никак не переставал жужжать. ГИР догадывался, что здесь произошло, но вот ведал ли о происходящем Диб?.. Оставалось только посочувствовать бедному Мембрейну младшему, когда он увидит, что сотворил возлюбленный. — В общем, Зим пытался приготовить картофельные палочки, — вещи иркен высыпал на стул и принялся раскладывать на столе по отдельности. Небольшая сортировка, дабы удостовериться, что всё на месте. На его облегчение, зелёный щенок действительно не забыл ничего, о чём его просили, — Зим переделал чайник во фритюрницу, — иркен встал перед названным прибором. Рукой он приманил робота, чтобы тот тоже полюбовался на чудо, которое он сотворил. Казалось, булькающее кипящее масло вот-вот фонтаном зальёт потолок, — Но затем вспомнил, что сначала нужно сделать сами палочки. Поэтому Зим переделал тостер в шинковальную машину, — изобретатель делает шаг в сторону. Андроид следует его примеру, и теперь они стоят перед другой бедной машиной. Лёгкая утренняя угрюмость понемногу перерастает в яростное раздражение под грузом неудачи, — Но чтобы сделать палочки, нужны очищенные картофельные головы! Поэтому я переделал блендер в аппарат для сдирания картофельных шкур! — ещё шаг в сторону — ещё трагедия, — Но как ты видишь — у Зима до сих пор нет ни одной палочки!!! Это катастрофа!.. Сложно сказать, что именно пошло не так. Вероятно, всё, начиная от желания копаться в человеческой технике и заканчивая неправильной переделкой прекрасно работающих приборов в безобразное нечто. Но кто такой ГИР, чтобы судить? Лучше он с каменным спокойствием тактично помолчит. Хозяин и так в отчаянии, стоит виски трёт и пытается вернуть самообладание. Вдруг хотел подать любимой пассии завтрак в постель и слегка увлёкся, с кем не бывает? Щенок осторожно касается бедра хозяина, дружески похлопывает и загорается обнадёживающей улыбкой. Не трагедия, всё исправят. — Какой у нас план, хозяин? — Завтрак, — уверенно выдаёт Зим. Самообладание удосужилось вернуться. Всё же, это не самый худший поступок иркена, и за него его точно не бросят, — Ты приготовишь какую-нибудь человеческую еду, а я верну дибовские вещи в прежнее состояние. Хорошо? — рубиновый взгляд всё ещё выдаёт некоторую тревогу. На неё маленький робот только шире улыбается и кивает: пускай не сомневается, что всё будет в порядке. И иркен проникается и немного улыбается в ответ. Затем опускается, касается зелёной спинки и легко подталкивает щенка к плите, — Чудесно. Тогда за работу! Но сначала Зим переоденется и закончит с машиной для сахарной ваты. На кухонном столе, в окружении иркенских вещей, красуется полуразобранная кофеварка. Ещё один павший собрат ГИР’а… Но, по его мнению, всё ещё не такая проблема, как воскрешение насильников и убийц. Диб наверняка отнесётся с пониманием — Зим преследовал только лучшие мотивы. Робот пододвигает свободный стул к плите, лезет в холодильник и принимается за готовку. А иркен тем временем освобождает себя от рубашки. Её он заменяет своей полосатой рубиновой туникой. Вместе с ней — возникшее радостное облегчение заменяется каким-то напряжением, давящим ощущением отторжения, когда рукава и подол оказываются на своих привычных местах. Что-то не так… Зим рассматривает запястья, трёт плечо, поправляет воротник. Вроде его вещи, а чувство такое, словно надел нечто чужое. Нечто дискомфортное и сковывающее. Приходится снять и вернуть на себя рубашку. С носками и штанами такой проблемы не возникает, а вот сапоги почему-то весьма ощутимо тесные. Иркен задумчиво смотрит на обувь, чешет антенну и угрюмо прикусывает губы клыками. Пожелал стать выше, а о том, что будет носить, не подумал! И что теперь делать? Империя новый комплект униформы ему не пришлёт. Придётся где-то заказывать. На весь дом проносится имя Диба. Зим глазеет в потолок и громогласно спрашивает, где находится обувь. ГИР глазеет вместе с ним. Ему ответа не слышно, а до хозяина всё доходит прекрасно. У этого разношёрстного семейства просто обязано было найтись то, что налезет на Зима! Он опускает антенны и шагает обратно в гостиную. Полки-полки… Да, вон они! Недалеко от входной двери, под уличной одеждой на крючках. Иркен осматривает ассортимент и принимается увлечённо разбрасывать имеющееся по всей гостиной. Слишком громоздкие… Слишком страшные… Слишком открытые… А вот эти идеальны! Его любимый цвет! Пускай только попробуют оказаться маленькими!.. Зим осторожно втискивает ступни в найденные розовые кеды, прислушивается к своим ощущениям. Всё ещё немного тесновато, но определённо лучше, чем сапоги. Не такие жёсткие. Только как их на ногах держать-то? Что за верёвочки? Зим думает немного и завязывает в узел белые шнурки, затем обматывает вокруг лодыжек и делает ещё один узел. Вроде не падают, хорошо справился. Походит немного в человеческой обуви, ничего страшного с ним не случится. По возвращению в кухню, Зим вставляет в глаза линзы, надевает парик и продолжает копаться в кофеварке. К школе готов. Ещё бы Диба дождаться… ГИР меж тем сервирует стол: омлет, бекон и жареные тосты с бананом, апельсиновый сок и йогурт. Выглядит всё это чудесно, практически единственное привлекательное место посреди хаоса и грязи. Хорошо иметь под рукой робота, который умеет готовить: если бы иркен напичкал пассию фастфудом, то это сказалось бы на той ещё хуже, чем полуночное поедание сладостей. А так мальчик теперь поест нормальной человеческой еды. Если вообще спустится вниз: для кого тут заботливый инопланетянин заставлял своего миньона завтраки наготавливать?.. Иркен вновь обращает взор к потолку и испускает удручённый вздох. — Эта принцесса ушла в ванную, сказав, что ему нужно привести себя в порядок. Но его совсем не принцесьи дела длятся так долго, что мне кажется, он там помирает! — Зим ненадолго отвлекается от кофеварки. У раковины он набирает полстакана воды. В неё бросает парочку иркенских медикаментов в виде капсул. Попав в жидкость, те распадаются на части. Стакан Зим берёт в руки, зажимает донышко и верхушку между ладонями и трясёт, — Как у людей получается жить с такими бесполезными болезненными телами?.. Моя несчастная драгоценная вонючка… — вода в стакане от тряски преобразуется в густую пенистую смесь, напоминающую молочный коктейль. Сие средство иркен передаёт робощенку. Ещё одна небольшая услуга, прежде чем можно будет отпустить андроида, — Вот, отнеси ему. Пускай только попробует не выпить! Я не собираюсь нести ему завтрак в ванную! Когда тебе плохо — нужно говорить, что тебе плохо, а не сочинять для Зима нелепые лживые байки! Теперь через весь дом проносится громогласное возмущение. На него Зиму отвечают стыдливым насупленным молчанием. Отверг иркенскую заботу о своём бедном организме… Попытался показать, что он не такой же кусок плоти и крови со своими отвратительными потребностями, подобный иркену… И поплатился за свою ошибку! Конечно, поплатился — как можно настолько очевидно оскорбить Зима?! Словно в рубиновых глазах Диб любим из-за каких-то мнимых идеалов, тогда как все идеальные черты в нём видны именно из-за зимовской любви. О чём он только думал? Принял инопланетного убийцу в своё сердце, а сам побоялся быть отвергнутым в небольшой болезни? Когда этот параноидальный период закончится?.. ГИР поднимается наверх исполнять поручение, а Зим старается сосредоточиться на хорошем. Неплохо ведь утро началось. Очень даже неплохо! Он проснулся с самым замечательным созданием на свете, и совсем скоро вновь с ним воссоединится. Компания и завтрак скрасят лёгкую тоску и скуку. И завтрак обязательно будет, потому что кофеварочная машина несомненно заработает как надо! Не оставит иркена с униженным изобретательским достоинством и пустым желудочным пузырём. Ещё прошедшим днём провести полночи за просмотром телевизора и поеданием сладостей — казалось хорошей идеей. Кто бы знал, что потом тело так будет страдать? Горло болело, невыносимо хотелось спать, а пищеварительная система упрекала в том, что следовало хотя бы перерывы делать, а не без остановки пичкать себя всякой приятной дрянью. И всё же… Сломанная дверная ручка становится последствием вторжения ГИР’а в ванную. Инопланетное лекарство безвкусное и вяжущее язык, требуется усилие, чтобы проглотить его. Зелёный щенок с искренним беспокойством спрашивает о самочувствии приятеля. Со всей иронией к себе хочется ответить, что просто превосходно. Хочется… Не получается: всё хорошо. Плохое самочувствие лишь побочный эффект недавнего весёлого времяпровождения. Сумрачная комната спальни больше, чем обычно завалена вещами из-за зимовских происков; кухня встречает полным кавардаком и безумной демонстрацией, кто приложил к ней руку. И всё это — не имеет значения, лишь аналогичное напоминание о прошедшем вечере, о новой сложившейся романтической реальности. Пускай вокруг творится хаос, пускай собственное тело подвело — осознание собственного счастья останется с Дибом, словно единственная, теперь подвластная ему вещь. ГИР заботливо приводит его за руку на завтрак. Диб быстрым безразличным взглядом осматривает запачканное помещение и испорченную технику, и в центре его внимания снова Зим: копается в тостере, но отвлекается при его появлении, чтобы одарить сдержанным сочувствием. Приостановившийся в дверях мальчишка держится за живот, синяки от недосыпа скрашивают болезненный лик, а перед глазами воспоминания. Перед глазами — иркен возится с его телевизором, переводит диалоги инопланетных персонажей и вместе с ним пародирует нелепый сюжет; ест мороженое с ложечки мальчишки и слизывает сладкие цветные пятна с кремовой кожи, только чтобы затем снова запачкать драгоценную пассию. Перед глазами иркен, в воспоминаниях и наяву, и этого достаточно для сознательного понимания, что подросток повторил бы пережитое, даже если придётся вновь столкнуться с возникшими проблемами. Это того стоило. — Хорошо выглядишь, — с милой улыбкой и хрипотой в голосе выдаёт Диб. Объект комплимента посмеивается с лёгким прищуром: ещё бы, он же Зим! Но где-то за внешним самодовольством — падкий на комплименты инопланетянин тихо, довольно урчит, и Диб это знает. ГИР подводит его к сервированному месту, и Диб садится за стул, а робот взбирается ему на колени. Половину стола застилает облако сахарной ваты. Было бы аппетитно, если бы не недавнее переедание углеводами и жирами. Сейчас оно вызывает только отторжение и нервный смех, — Думаю, я больше никогда не буду есть сладкое… Зим только сомнительно хмыкает и дёргает плечами: это Диб сейчас так говорит… А когда закончатся мутационные изменения в нём, то без сладкого ему не обойтись. Да и ни к чему себе врать — поправится и снова возьмётся за мороженое и кексы. Только теперь иркен будет следить, чтобы тот снова не навредил себе. Пока же — пусть ест наготовленное. Иркен придвигает ногой свободный стул к мальчику, с тостером и инструментами в руках садится рядом, касается губами мальчишеского виска, затем скулы; прижимается ненадолго к коже в осторожных поцелуях, молчаливо заверяя, что позаботится о состоянии пассии. В ответ получает улыбку, касание к бедру и лёгкий поцелуй в щёку. — Так чем ты здесь занимаешься? Модернизируешь кухонные приборы? — Вроде того, — пока Зим говорит, Диб ест завтрак. Омлет с беконом остыли, но так даже лучше: не придётся на них дуть и всё равно вкусно. А свободной рукой гладит щенка-кулинара, прикорнувшего у него на коленях, — Пытался создать необходимое оборудование для картошки фри, пока ты приводил в порядок мясной разъём для зимовских пальцев. Оборудование для нарезки и приготовления, но… Твоя ограниченная техника мне этого не позволила. — Моя ограниченная техника, да. Не твои лезущие куда не надо ручища… — Молчать! Я знаю, что делаю! — на насмешку Зим реагирует нервным, улыбчивым оскалом. Он почти уверен, что все проблемы в земной технике, а не в нём. Он ведь сумел превратить кофеварку в ваточницу! Значит, и с остальными приборами разберётся, и пускай Диб не нудит, — Если будешь сомневаться во мне, я не починю тебе вафельницу. — Но это тостер. — Был, пока не стал вафельницей. — Ах, ну ладно… Спасибо, что избавил меня от тостера, Зим. Так мило с твоей стороны, — ехидничает мальчик. Губы смыкаются на вилке, пока он с откровенной издёвкой в глазах разглядывает иркена. Кому вообще нужны тостеры и вкусный жареный хлеб по утрам?.. Бессмысленная роскошь, от которой давно пора отказаться… На его реакцию возлюбленный дуется, в отместку пытается ухватить за нос. Удаётся вовремя податься назад, отчего клыки только щёлкают у курносого кончика. Увернувшийся мальчик со смехом отворачивается обратно к еде. Вафельница так вафельница… Сразу бы сказал, что не знает, как восстановить тостер; что забыл, как тот выглядел внутри, пока разбирал его. Чего так переживать-то. — Лучше бы сказал «спасибо» за самую лучшую в мире, будущую вафельницу… — Только после того как увижу, что она самая лучшая… Недостаточно ему одной веры в Зима? Ну что ж, придётся действовать наглядно. Зим вкручивает последние винты в корпус, откладывает инструменты и пихает сахарную вату в тостерные разъёмы. По нажатию кнопки, в кухне веет запахом жжёного сиропа. Уверенный в своём успехе иркен ждёт несколько секунд, а затем переворачивает «вафельницу» вверх дном и трясёт над столом. Из неё выпадает клетчатый, медового оттенка диск, так напоминающий известную домашнюю выпечку. Диб берёт сахарный диск в руку и вращает, разглядывает с интересом и удивлением. Похоже, изобретение Зима работает. Спорное достижение, учитывая, что пришлось пожертвовать бедным тостером. Зато трёхпалые руки откуда надо растут и иногда даже действуют в соответствии со здравым смыслом. — Ты сделал вафлю из сахарной ваты? Вау, это действительно заслуживает… чего-то. — А я о чём говорю? Зим — гений, и не смей в нём сомневаться! — иркен самодовольно забирает своё творение. Запечённый сахар хрустит на клыках подобно стеклу, но мигом тает, оказавшись на языке. Мальчик наблюдает за гордым созидателем, умиляется и посмеивается про себя. С таким прикусом и зубищами нужно питаться мясом и делать подобающие изобретения. Но ненасытный до сладкого инопланетянин создал вафельницу и машину для сахарной ваты. И теперь они принадлежат мальчику. — Да, как я смею… Теперь я просто обязан питаться одними вафлями и сахарной ватой в твою честь. Просто мечта после получасовых страданий на белом, высочайшеском троне… Диб приподнимает очки и трёт заспанные глаза. До школы ещё час, а состояние такое подавленное и разбитое, словно он отсидел несколько пар математики и физкультуры. Нужно взять себя в руки… Нужно протянуть день до выходных и месяц до отлёта с Земли — не так уж и много. Всё будет в порядке, пока с ним Зим. Мальчишеское состояние понять не сложно, для Зима оно становится поводом отложить сахарную вафлю и своё самодовольство, после чего он ласково гладит черноволосую макушку и ненавязчиво ворошит короткие локоны — с любовью и уважением. Весьма впечатляюще, что его Высочайший ставит их обязанности в приоритет своим проблемам. Но не настолько важны их дела: всего лишь разборки с директором и родителями Торча, которые вполне могут подождать денёк-другой. А Дибу нужен отдых и покой, и в приоритете Зима — обеспечить его ими. — Почему бы нам не остаться дома, золотце? Сделаем вафли из фаршированной толчёной плоти и вату из тонких тестовых змей… Проведём ещё один замечательный день ничего-неделания на диване. Только ты и я. — Нет, я не могу! — сладкоречивое соблазнительное предложение, на которое Дибу всё же приходится дать отказ. Не хочется позволять Профессору Мембрейну портить их с Зимом последний месяц на Земле, — Я лучше несколько часов посплю за партой, чем в сто пятьдесят девятый раз буду выслушивать про важность образования для моего будущего! Не хочу снова ругаться с отцом из-за того, что я пропускаю школу… И правда — как Зим мог забыть об этом? Забыть об авторитете мембрейновского дома и мембрейновской семьи. Вечно отсутствующий учёный точно заслуживает больше уважения, чем Зим, не так ли?! Внешне иркен едва сдерживается, дабы его улыбка не исказилась в гримасу злобы. Его одолевал праведный гнев, ведь родной родитель его пассии пускай и не знал о состоянии той, но всё равно каким-то образом имел на неё влияние. Так неправильно, что хотелось крушить… Иркенские когти одной ладони упираются в поверхность стола, медленно и тихо тянутся в сторону края. Зим всё ещё улыбается, про себя мечтая о том, как раздерёт лицо Профессора Мембрейна — настолько кровожадно, что собственный сын не вспомнит, как оно выглядело. А затем вдруг рука замирает, праведный гнев сходит на нет. В одну секунду, после того как Диб откашливается и отставляет стакан с соком, едва сделав глоток. Гнев сходит на нет, потому что Зима озаряет прекрасное в своей простоте осознание: не обязательно быть злым и жестоким, дабы занять главенствующую роль в мировоззрении Диба. Достаточно быть собой и легонько подтолкнуть Дибоньку в сторону правильных перспектив. В сторону наиболее лучшей для него альтернативы. Стакан сока слишком холодный, чтобы можно было спокойно пить. Не для охрипшего горла Диба: переел мороженого и, вероятно, перестоял под дождём с возлюбленным. Зим касается стеклянных краёв, отодвигает предмет к себе и одаривает Диба лёгкой самоуверенной ухмылкой. Как он и сказал: не стоит в нём сомневаться… Но очень уж хочется, после того как иркен встаёт из-за стола и достаёт из ПАК’а огнемёт. Мальчик старается оставаться спокойным и не паниковать раньше времени. Может, иркен действительно знает, что делает. Поэтому только ждёт, к чему приведут инопланетные манипуляции. Иркен недолго настраивает оружие, после чего опускает стальной ствол к стакану, фиксирует дуло над соком. Нажатие на кнопку спуска, и огнемёт приводится в действие — всего одним маленьким, игривым пламенем, словно из зажигалки. Слишком большой и страшный агрегат для чего-то столь безобидного. Зим держит огонёк над поверхностью сока и постепенно опускает ниже. Стекло всё больше покрывается испариной. Оранжевая поверхность сока трепещет, готовая забурлить. А языки маленького пламени в конце концов исчезают, совсем погрузившись в жидкость. За ним остаётся лишь небольшая дымка, и та растворившаяся в воздухе. Закончив с работой, Зим горделиво усмехается сам себе, убирает оружие обратно в ПАК. Волнения Диба могут быть позади. — Держи, — с довольным видом иркен придвигает стакан обратно к владельцу, — Сахарочек мой… — столь любезно и приторно, что это кажется слишком даже для мальчишеского восприятия. Как бы тому не нравился возлюбленный в виде милого ухажёра, подобное поведение больше воспринималось как какой-то изощрённый вид пассивной агрессии. Инопланетный гений точно хотел похвалы за своё достижение… Очень-очень. И своим ответом мальчик либо предаст кухню сожжению, либо сподвигнет воинственного иркена на ещё какую-то неоправданно сложную выходку. Подбирать слова нужно было осторожно. — Ну, я мог бы использовать микроволновку, но… Всё равно спасибо!.. — стакан тёплый. Диб потряхивает его в руке, будто бокал вина, и нерешительно смотрит на вращающуюся поверхность. Не обожжётся?.. Нет… На удивление, комфортная температура. Один осторожный глоток, и вместе с ним, кажется, сердце подростка тает. Кто бы ещё проделал столько ненужных телодвижений ради него? Ради того, чтобы просто подогреть ему напиток. Видимо, только Зим… Его невероятный иркенианский завоеватель. Так и быть, пускай спалит его кухню — своим пылким нарциссизмом, — Вообще-то, даже приятно взглянуть на тебя, держащего оружие. Ты выглядишь так эффектно… Как будто ещё более сильный и могущественный Зим, которого я знаю. — Дааа… Разумеется, — протягивая слоги, Зим потягивается сам — развязно и ещё более довольно. Ручки вверх, в стороны, туда и обратно плечиками, всячески демонстрируя всю свою зимовость. А Диб и не возражает. Раз красуются перед ним, почему бы не полюбоваться лишний раз любимым инопланетянином? Вот он и любуется с лукавой усмешкой. Любуется и попивает свой сок, не догадываясь, к чему приведёт иркенская красноречивость, — Ничто не даёт почувствовать себя увереннее, чем ствол в руках. Это сладостное ощущение власти и контроля… Эти милые шумные звуки дибовского удовольствия… Скажи, что у Зима настоящий талант! — Что ты несёшь!.. — мальчик немного давится соком от смеха и смущения, отставляет стакан в сторону и пихает иркена в плечо. Не удивительна любовь имперского отпрыска к продолговатым стреляющим предметам. Почему только упоминать о ней стоило за завтраком? Особенно когда Диб в болезненном и едва ли привлекательном состоянии… — Я тут есть пытаюсь, а ты!.. Любитель мясных палок… — впрочем, от умиления на лице избавиться сложно. То, что возлюбленный может смотреть на него сейчас и спокойно думать обо всяких непотребствах, крайне очаровывало закомплексованную подростковую сторону… Дибу весело, а вместе с ним веселится и Зим. Ну разве может быть мальчишке также хорошо и комфортно со своим отцом? Разве Профессор Мембрейн проявляет к нему столько же внимания и любви? Нет, только Зим здесь персона номер один! Только он столь неравнодушен к мальчику, что готов на многое, лишь бы поднять ему настроение: в его радости он видел собственную. Учёный упускал многое, не принимая во внимание эту милую улыбку и этот озорной смех. И правильно делал: теперь они, как и сам Диб, принадлежат Зиму, и пускай только попробует посягнуть на его территорию! Иркенская забота не должна была уйти впустую, не должна однажды очерниться влиянием рассеянного до своей семьи мужчины. — Так ты поесть пытаешься, вот как?.. — трёхпалые ладони обхватывают бока Диба. За мягкими прикосновениями следуют игривые тискания. Немного щекотно, особенно в сочетании с иркенским воркованием у шеи, — Тогда почему ты сам выглядишь как самая аппетитная штучка здесь? Как Зиму устоять перед этим восхитительным кексиком? — мальчик хихикает, полный смущения и умиления. Влюблённый иркен возится с ним почти как с ребёнком, но это не отпугивает. Выглядит странно и непривычно, но не отталкивающе. Такое специфическое проявление чувств внушает какое-то ощущение надёжности и доверительности; подтверждает состоятельность будущего супруга в родительской роли. А вот зелёному щенку поведение хозяина и общая обстановка шума не нравится. Он хмурится, дёргает задней лапкой, затыкает себе уши, вот только от тряски мальчишеских коленей так не избавиться. Поэтому робот спешно спрыгивает на пол и прячется в холодильнике. Как раз вовремя, потому что Зим решает проявить ещё больше игривых ласк. Зим оборачивает руки вокруг мальчишеской талии и усаживает Диба к себе на колени. К пальцам на боках подключаются коготки, щекотливые тискания продолжаются, — Почему я не должен съесть тебя прямо сейчас, Ди-иб? — Перестань, Зим!.. Из чего ты сахарную вату сделал?.. — рефлекторно Диб пытается вырваться и дёргает ногами. Зим не даёт и наслаждается каждым откликом эйфории в его сознании. Но в какой-то момент оно притупляется, смех переходит в хрип, а затем в кашель. В волнении Зим замирает, мигом ослабляет хватку. Он сделал что-то не так?.. Диб прикрывает ладонями нос и рот, вздрагивает телом на каждое своё болезненное кряхтение. Не совсем проблема инопланетянина… Но точно её катализатор: у Диба проблемы с горлом, а Зим его перенапрягает. Не для простуженных связок испытания. Иркен поглаживает бока мальчика, осторожно возвращает его на стул и выходит из-за стола. — Я посмотрю… какие-нибудь человеческие лекарства для тебя, хорошо?.. Диб откашливается, говорит про какой-то ящик над раковиной и робко хрипло благодарит. Зим отправляется на поиски. Необходимость оставить мальчишку дома терзает ещё сильнее. Стоит ли просто настоять на своём? С одной стороны — бывший захватчик, чьё мнение мальчику небезразлично, с другой стороны — родной отец, с кем не хочется портить и без того неустойчивые отношения. Чьи-то слова точно должны быть важнее, конкурента необходимо сместить. Необходимо ненавязчиво опустить планку его авторитета в глазах Диба. Зим достаёт аптечку, высыпает всё её содержимое на грязную тумбу. Пока он перебирает лекарства, то осторожно возвращается к прошедшей теме разговора. Настолько осторожно, насколько на это способен злобный космический монстр: — Говоря о том белохалатовом слюнтяе… Почему бы не передать ему, что он и его никчёмное мнение твоего будущего не касаются? Единственная вещь, которая для тебя должна быть важна сейчас и завтра, это ты и я. Мы! Давно пора снять Мембранера с должности твоего владельца. — Да, конечно. Прямо сейчас пойду и скажу ему: «Отец! Ты мне больше не нужен. Теперь у меня есть Зим, и он для меня всё! Мой чешуйчатый любовник, мой обогреватель и главный выслушиватель моего нытья»… Однозначно, он это оценит, — слова полны цинизма и какого-то раздражения. Диб устал от разговоров о Профессоре Мембрейне. Напоминания о несостоятельности вечно занятого учёного в качестве хорошего родителя словно задевали старые раны. А тут ещё Зим снова выражается о нём, не чужом для Диба человеке, наихудшим образом! Почему Диб должен спокойно сидеть и терпеть подобное пренебрежение его чувств? — Ещё советы будут? Может, поищешь мне другую кандидатуру на роль отца? Может, сам побудешь моим папочкой? Ты ведь всегда (!) поступаешь правильно и лучше знаешь, чего я хочу, Зимочка. Зим кривится в улыбке, злобно сжимает коробку леденцов от кашля. Прелестное обозначение заботливого авторитета звучит язвительно и невежественно. Некогда ласковое искажение иркенского имени выражает издёвку и нескрываемый укор. Хотел Диб его задеть в ответ — у него это получилось. Зиму остаётся только тихо посмеиваться, а затем и рвано хохотать, подавляя обиду. Нет смысла отрицать: иркен ошибался. Иркен доводил мальчика до слёз, пудрил ему мозги, нарушал данные обещания. Но это всё пройденный этап! Теперь он рядом! Хочет и может быть рядом! Пускай в своём эгоизме он не задавался вопросом, желает ли земной мальчишка видеть его в качестве замены родителя; желает ли вообще получить какую-то замену родного отца. Но даже если в желаниях независимого и состоявшегося как личность подростка Зим не был уверен — в потребностях всеми известного и никому ненужного изгоя Зим не сомневался. — Что ты… Советы? От меня? Кто Зим такой, чтобы давать советы?.. — иркен оборачивается к мальчику, опирается поясницей на край кухонной тумбы. На помятой пачке надпись: «Леденцы от кашля, отхаркивающие». Всё настолько ужасно, насколько можно себе представить: Профессору Мембрейну до такой степени всё равно на собственных детей, что в аптечке у него лежит средство, заставляющее плеваться кусками лёгких! И только Диб этого не замечает. Всё цепляется за призрачную надежду наладить с ним отношения, не видит других путей для собственного счастья: здесь, прямо перед ним! — В смысле, что Зим такого сделал для тебя за эти несколько дней? Расквитался с твоими свинозными обидчиками, подарил иркенскую высокотехнологичную игрушку, оградил от проблем с земными военными. Возможно, ещё заставлял тебя смеяться, кормил и обогревал, учил стоять за себя… Но это же мелочи, да?.. — нервные смешки напоминают икоту. В глазах-линзах загорается едва сдерживаемое, яростное безумие, — Ничего не стоящие мелочи!.. Я уверен: твой дорогой папаша за всю жизнь сделал для тебя ГОРАЗДО больше!!! Пачка леденцов ожесточённо летит на пол, прямо под ноги Диба; последние слова выплёвываются с буйным, диким отвращением и ненавистью. Зим горбится, пыхтит и подрагивает от переполняемого негатива. Диб какие-то секунды просто сидит на месте, не зная, что сказать и как себя повести… Что это нашло на сварливого инопланетянина?.. Вроде сказанное напоминает упрёк в том, сколько всего Зим сделал и как сильно ему теперь должны. Но если учитывать упоминание отца Диба… Неужели это упрёк в том, что как раз Профессор Мембрейн, по его мнению, не делал ничего из сказанного? Мальчик мог бы предположить, что однажды иркен может заревновать его к родителю-учёному. Это казалось вполне в духе эгоистичного недолюбленного создания, желающего быть центром дибовской вселенной. Но чтобы желать заменить Дибу родителя?.. Не слишком ли это? У Диба имелся живой здоровый отец! Тот, который и должен исполнять предполагаемые для него обязанности! Зачем возлюбленному перекладывать их на себя? Просто чтобы казаться для своей пассии ещё более важным и близким? — Зим… — Диб медленно поднимается со стула. Рука осторожно тянется к Зиму; одна ладонь касается зеленокожей щеки, вторая… Иркенское дыхание выравнивается. Взгляд синих глаз-линз становится спокойнее, но лишь немного: напряжение и гнев в них ещё держатся. Не хочется как-то резко оттолкнуть его от себя, причинить боль неправильными словами. Но не нужны Зиму эти глупости! Он и так важная часть жизни Диба! Диб больше не представляет себя без него, так что пускай остаётся парнем — этого более чем достаточно. Мальчик слабо приободряющее улыбается, поглаживает большими пальцами кожу иркена. Лишь бы тот понял, что до него хотят донести… Лишь бы не воспринял как ещё одну попытку отвергнуть инопланетную заботу, — Не знаю, что пришло тебе в голову, но выброси это оттуда! Когда я говорил, что хотел бы второго папу, я не это имел в виду. Я говорил про гипотетического мужа своего отца. То, что имеешь в виду ты… п-просто странно, понимаешь? Не нужно пытаться заменить мне отца: он у меня есть! Мне не нужен другой!.. Мы с тобой настолько близки, насколько это возможно. Не заморачивайся моими проблемами с моей семьёй. Угрюмое фырканье говорит Дибу, что Зим от своего не отступится. Он продолжает улыбаться, в душе надеясь на лучшее. А морально готовится к тому, что сейчас иркен начнёт высказывать обо всех преимуществах предстоящих ролевых игр, если мальчик примет всерьёз его желание родительства. Но иркену не нужно тратить слова. Пускай земной мальчишка тратится. Не отрицает о наличии проблем в своей семье — уже прогресс. Теперь пускай объясняет, почему отказывается от ещё большей близости с Зимом и не даёт ему даже шанса попытаться стать всем. — Чего Зим не может тебе дать из того, что может дать Профессор Мембрейн?.. Ужё без улыбки Диб растерянно опускает ладони, сжимает пальцами ткань белой рубашки на груди Зима. Снова не знает, что сказать и как себя повезти. Ничего… Для Зима нет ничего невозможного. Он уже дал ему больше, чем когда-либо давал Профессор Мембрейн. Но ведь это неправильно!.. Подло просить у своего парня больше, чем тот должен предоставлять — даже если сам парень настаивает. Да и не нужно Дибу это большее! У него было когда-то детство, воспитание. А сейчас он уже почти взрослый, и поздно что-либо менять! Диб обычный подросток, которому необходимо столько же любви и заботы, сколько и другим. Он не особенный просто потому что у него проблемы в семье. Он не променяет свою родню просто потому что те холодны к нему. Как бы самое близкое создание не настаивало на более приятной альтернативе… — Как я и думал: не можешь назвать ни одной вещи. Резкий, самоуверенный, даже жёсткий ответ в отличие от тихого, подковыристого вопроса. Зим властно и проницательно ставит точку в мальчишеских терзаниях. Диб поджимает губы, качает головой в отчаянии и неверии, боязливо отходит назад. Он бы назвал! Пару пунктов точно бы назвал!.. Только бы больше времени подумать дали, и… К чему врать самому себе?.. Диб обнимает себя руками, трёт чёрную ткань иркенского плаща на локтях. Окружающие и так считали его сумасшедшим: безумие соглашаться на подобного рода отношения! Но это не столько сумасшествие, сколько закономерное стечение обстоятельств. Вспомнить только зимовские вдохновенные взгляды… Вспомнить его щепетильную заботу в отношении маленького землянина… В проявлении иркенской любви крылось нечто большее, чем привязанность к своей пассии. Благодаря ему — Диб чувствовал себя особенным, достойным счастья и беззаботной жизни как никто другой. А теперь он знает причину безусловной преданности Зима… Причину своего становления Высочайшим… И не может сказать, что испытывает неприязнь или шок. И это спокойное восприятие — отчасти даже привлекательное — вызывает дискомфорт, некое отвращение к самому себе. Насколько же травмирован он безразличием собственной семьи, что в своём парне-инопланетянине видит лучшего родителя, чем в собственном отце?.. — Что мешает тебе заботиться обо мне просто как парень?.. Без каких-то извращений… — бывший завоеватель не обременён людской моралью. Не видит ничего плохого в смешении ролей. Искать грань правильности в его затуманенном отношениями мировоззрении — лишний раз искушать себя. И всё же: почему? Из-за желания облегчить Дибу жизнь? Из-за его возраста? Из-за ещё каких-то обстоятельств, неизвестных подростку? Осторожный взгляд на иркена, и тот мнётся на месте. Самому теперь дискомфортно в нежелании выдавать правду. Подходящий момент, конечно, но хотелось оттянуть признание на как можно дольший срок. Возможно, на такой, когда Диб обо всём догадается сам, и не придётся выдавать своих секретов. Но наверняка Диб и без того имел некоторые подозрения. Быть может, если Зим покажет ему главную причину, то это поможет земному мальчишке сделать лучший выбор. Лучший — для них обоих. Зим неспешно подходит ближе, возвращает между ними с Дибом кроткое близкое расстояние. Диб следит за тем, как он осторожно берёт его руку, как прижимает ладонью к своей груди. Уже странные подозрительные манипуляции… Мальчик чувствует вибрации, слышит тихое стрекотание, похожее на урчание. И что-то знакомое есть в этом чуждом звуке, что-то необъяснимо родное. То, какое нечеловеческое спокойствие оно ему дарит, вызывает пугающее отторжение. Диб смотрит на Зима во все глаза — обескураженный до невозможности; прокручивает в памяти прошедший день. Всё гораздо яснее встаёт на свои места. И исказившееся восприятие иркена своей пассии, и его безукоризненная привязанность, и ревностное отношение к отцу мальчика — всё объяснялось довольно просто: возникшей кровной связью, в которой Зим видел ещё больше прав на владение Дибом. Диб бы с удовольствием оспорил этот усилившийся собственнический порыв. Как смеет инопланетянин проводить над ним опыты за его спиной? Как смеет скрывать правду и решать за него?! Как смеет размывать привычные рамки человеческого восприятия своей любовью?.. Позволить романтическим отношениям приобрести более трепетный и тесный оттенок… Дать Зиму стать ещё ближе к нему, попутно отдалившись от безразличного человечества… Диб понимал преимущества того, чтобы Зим стал для него всем. Но главный пугающий риск оставался неизменным. Помогал держать в узде воспалившееся сознание, грезящее о ещё большей любви и заботе. Помогал вместе со злостью на ложь Зима и на самовольность в его решениях. — Пока ты не начал давиться обвинениями… Я здесь ни при чём, и не думай в меня ими плевать! — спешит заявить Зим. Ладонь Диба от своей груди отрывает, но не выпускает. Да и Диб не стремится её вырвать. Только по-новому рассматривает зелёные пальцы, отросшие когти с сиреневыми поблёскиваниями. Не хочется привычное тёплое прикосновение воспринимать по-другому. Не хочется также воспринимать Зима. Но вот он перед ним, и Дибу кажется, невольно он смотрит на него снизу вверх… Не то иркен успел поставить себя как некоего авторитета, не то мальчик сам желал бережного покровительства над собой. В его взгляде иркен улавливает мнимое признание своей власти, знакомую готовность подчиниться. Пускай мальчишка сердится где-то внутри — он готов внимательно спокойно слушать. Оттого и Зим предпочитает сменить недовольный тон, — Я ничего не сделал, даю слово. Это всё моя кровь. Моя кровь, слюна, семенной бульон и прочие прелести зимовского организма… Есть вероятность, что они токсичны для тебя! Что в процессе наших… близостей произошёл генетический обмен. И если так, то ты получил прекрасную частицу Зима, которая заставляет твой организм меняться. И чем больше близостей между нами… Тем быстрее идёт процесс. Диб отрывает свою ладонь от иркенской, внимательно рассматривает. Человеческая конечность с человеческой кожей. Даже не верится, что где-то внутри неё алеет кровь под влиянием генов возлюбленного. Кто знает, к чему приведёт мутация? Однажды Дибу уже хватило стать колбасой! Только происходящее с ним теперь — не пугает. Зим уверен в правильности протекающего процесса, отзывается о нём как о чём-то хорошем. Поэтому Диб вместе с ним воспринимает это хорошим и правильным. У него появилась возможность стать больше, чем человеком. И хочется считать её именно возможностью. Не ультиматумом с предсказуемым, решённым за мальчика исходом. Если мальчика сочли Высочайшим, значит в нём видели равного. Должны были видеть равного! Не какого-то подчинённого без собственного, ничего не стоящего мнения, как это делал Профессор Мембрейн. В конце концов, что толку от того, насколько больше Зим может дать подростку? Если он подобно Профессору будет считать Диба неразумным юнцом, то разница между ними лишь в количестве возможностей проявлять внимание. — Можно ли как-то отменить это всё или остановить? — Зачем это отменять или останавливать?.. — Зим почти оскорблён. Как смеют сомневаться в пользе его ген для человеческого организма? Сомневаться в зимовском знании как будет лучше? Сплетение иркенских клеток может дать нечто новое, потрясающее! Может модифицировать подростка и залатать изъяны его здоровья. А тот относится к такой возможности столь небрежно… Но, тем не менее, не пытается стоять на своём. Словно в душе уже принял сложившийся исход, и лишь хочет удостовериться в правильности избранного решения. — Я не сказал, что хочу отказаться от возможности стать иркеном. Но я хочу знать, что у меня есть выбор. — Иркеном?.. — задумчиво потирая подбородок, Зим неспешно обходит Диба кругами, внимательно рассматривает со всех сторон. Представить его в таком обличии не сложно. А вот воплотить в жизнь… Да и нужно ли это? Зиму нравилось его человеческое начало, нравился мягкий контраст со своей инопланетной сутью. Без видимых причин калечить созревающий организм любимого землянина совсем не хочется, — Нет… Одних зимовских ген для такого недостаточно! Нужно перекроить всё тело! А мы… — иркен останавливается позади мальчика. Обвивает рукой его талию. Легко берёт за челюсть и приподнимает голову. Прижимается к кремовой щеке с заворожённой ухмылкой. Каждое зимовское движение как можно более бережное и ласковое. Словно нацелено без слов показать Дибу, что тот прекрасен в своём нынешнем виде. А Диб, меж тем, может думать только о странном, возникшем у себя ощущении. Будто бы Зим смотрит на него сверху вниз… И с высокомерием это не связано, — Мы не будем так над тобой издеваться. Тебе это не нужно… Ты и без того получишь иркенские зрение и слух, память предков, связь с превосходящей расой. И, разумеется, у тебя есть выбор, — довольные воркования обрамляет нескрываемое огорчение. Трёхпалая ладонь на человеческой шее плавно скользит вниз, будто бы соблазняя, побуждая смириться с правильностью нынешнего положения, — Ты можешь отказаться от того, что предлагает Зим. Откат мутации воспроизвести не трудно… Но нужно ли тебе это, Диб? Вторая рука останавливается на подростковой талии. Зим крепко сжимает Диба в объятиях. Настолько, что тот не может дышать. И в данный момент для него — это лучшее чувство на свете. Пожелал, чтобы любимый иркен стал выше, и тот почему-то внушает ощущение, словно он и правда больше. Пожелал видеть рядом с собой заботливого защитника, и тот стремится занять эту должность как уготованную ему, созданную специально для его властной собственнической натуры. Теперь остаётся пожелать, чтобы тот всегда был рядом… Потому что кажется, только Зим его понимает как никто другой; только Зим по-настоящему знает, что ему нужно. И если это не повод согласиться со всем, что тот предлагает, то такая же необходимость как в кислороде. — Мне нужно… подумать… — слова выдаются с усердием. Диб просит себя не полагаться на одни чувства; не поддаваться привлекательному варианту своего дальнейшего существования, не оценив всё, как следует. Потому как в объятиях Зима на здравый смысл полагаться не приходится. О чём тот собирается думать — Зим не понимает. Всё донельзя очевидно! Но давить на него, отрицая возможность оттолкнуть… Рьяно настаивать на своём, следуя эгоизму, а не важности мальчишки для себя… Нет, лучше не рисковать зря. Зим выразил свою волю. Остаётся дело за Дибом. Он разрывает объятия — спокойно, но некая неодобрительная резкость в движениях всё-таки имеется. Возвращается за кухонный стол, оставляя Диба приходить в себя. Драгоценная пассия может вздохнуть спокойно… Не получается: неоконченный разговор сковывает сильнее трёхпалых рук. — Думай. Но помни: это в твоих же интересах. Ты говорил, что тебе нужен кто-то, кто не считает тебя безумцем. Кто-то, кто принимает твои увлечения. Кто-то, кто всегда отличит тебя от чужаков… Так вот, ты получишь его — даже если решишь остаться обычным человеком! Только это будет… не так увлекательно. Как ни в чём не бывало, Зим берёт один из тостов. На растаявший жареный банан он утрамбовывает облачко сахарной ваты. Подкорректированный сэндвич он спокойно жуёт, расслабленно глазеет в никуда, и впечатление такое, словно всё в порядке, словно всё снова хорошо. Можно продолжать завтракать. Можно делать вид, будто прошедшего спора, ни к чему не приведшего, не было. Но Дибу кажется, это не спокойствие, а холодность, скрывающая иркенское разочарование. Совершенное отсутствие осознания у Зима, что он снова требует от подростка всего и сразу. Не хочется думать о том, что случится, если подросток избавится от инопланетных ген. Иркен будет меньше его любить? Лишится количества причин находиться рядом?.. Однажды Дибу надоест постоянно испытывать страх что-то не так сказать, что-то не так сделать. Если Зим захочет уйти, потому что всё идёт не под его непосредственным руководством, то придётся смириться. Невозможно постоянно питать чужой эгоцентризм. Не когда возлюбленный в отношениях не испытывает той же простой, но первостепенной нужды быть рядом, как её испытывает Диб. Время на телефоне показывает, что до школы где-то полчаса. Следует выйти сейчас, чтобы не опоздать. Но Диб не чувствует, что в состоянии. Прогуливать всё также не намерен. Хочется лишь ещё немного вздремнуть, отдохнуть от состоявшегося пылкого разговора и неутихающего потока гнетущих мыслей. Может, пропустить пару уроков?.. Ничего ведь страшного не произойдёт… Диб ставит будильник и отправляется в гостиную. Покинутый Зим пресно жуёт сладкий сэндвич и переполняется тоской. По собственной инициативе расстроил мальчишку, намеренно оставил последнее слово за собой, а удовлетворения — никакого. Только то же усталое огорчение. Он ведь знает, как будет лучше для всех! Уверен в этом!.. Почему тогда его одолевает ощущение, словно это не так?.. Определённо всё из-за Диба и неправильного подхода к нему… Телефон отправляется на кофейный столик. Диб сворачивает халат Зима в подобие подушки и устраивается на диване, лицом к мягкой спинке. Пару уроков — не больше… Потом обязательно пойдёт в школу. Зим о его планах не знает. Когда приходит в гостиную, то решает, что его мнение послушали. Радуется невольно. Затем достаёт из ПАК’а леденец на палочке, вскрывает прозрачную обёртку и немного теряется. Если Диб вздумал поспать, то пластмассовая палочка будет мешаться… Он садится на край дивана, рядом; карамельный треск заставляет мальчика вздрогнуть и открыть глаза. Иркен касается подушечками пальцев мальчишеской щеки, осторожно поворачивает голову, тянется к его лицу. От зелёных губ пахнет мятой. Судя по покусанному леденцу в другой руке — несложно догадаться об инопланетных планах. Диб смотрит на Зима устало и растерянно. Взгляд Зима отвечает смиренным спокойствием. Больше приблизиться не решается, ожидает разрешения и понимания своих действий. Спустя несколько секунд Диб вздыхает про себя, касается иркенской шеи рукой. От мятных леденцов ему правда станет лучше… От ласк, возможно, тоже. Получив своё, Зим решительно припадает к алым губам. Но кусок конфеты передаёт неспешно: плавно приоткрывает алый рот; проникает в него сегментированным органом, обвитым вокруг сладости; опускает цветной сахарный обломок на человеческий язык, легко облизывает край шершавой мышцы, неохотно разрывает поцелуй. Дело сделано. Остаётся надеяться, это немного поможет мальчишке. Зим отправляет остальной леденец на столик, откидывается ПАК’ом на спинку дивана. Диб вновь укладывает голову на свёрнутый халат, прикрывает глаза. Ещё одна попытка заснуть, если только возлюбленный не решил устроить ещё одно выяснение отношений. — Я знаю. Ты считаешь, это ужасно, что я хочу быть для тебя важнее всех, — начинает Зим с явным недовольством. Диб согласен с его первой мыслью. Но перебивать как-то не собирается. Только молча слушает, глядя в подушку дивана, — Но это только потому что ты всё ещё человек. Человек, у которого есть родные и который знает, как правильно тратиться своим долгим бессмысленным существованием. А я Зим! И за Зима всё всегда решали! Я был создан, чтобы служить и подчиняться, — голос отдаёт отчаянием. Только совсем не из-за мотивов своего создания. Простые мотивы обеспечивали простое существование. Проблемой было лишь то, что они не работали, — И получалось это у меня… плохо. Очень плохо. Никак не получалось, никогда. Всё из-за того, что я дефект. У таких, как мы, сбой в программе… Мы неконтролируемы, поэтому опасны, поэтому от нас избавляются… Поэтому постоянно пытались избавиться от меня. В итоге кроме тебя у меня ничего не осталось. И ты даёшь мне странное чувство, что я не ошибка… Что я правильный, — признаётся Зим со стыдливым очарованием. Диб переворачивается на спину, со всем пониманием смотрит на Зима. Сам всегда считал себя «дефектом» среди землян… Сам перестал беспокоиться об этом, только обретя счастье. Так что полностью разделял чувства имперского отпрыска, — И я… не хочу лишаться этого чувства. В просьбе не отказываться от мутации, от их кровной связи — Диб не может не думать о том, кого же в нём теперь видят. Смысл… Заложенное собой предназначение… Способ исполнить повреждённую программу… Быть может, на чувства Зима иркенские гены не влияют. Быть может, они всего лишь дают наглядное ощущение обладания. Если иркен не просто видит своё, но ещё чувствует… С такой особенностью, важностью сравнится только потомство. А Диб не был уверен, что хотел именно так восприниматься своим парнем. Как и парня воспринимать иначе, чем парня… — Ты видишь во мне своего смита? — Нет. Но я вижу впечатляющий образец растущего могущества, который получился после объединения человека и иркена, — Зим посмеивается, переполняемый удовольствием и гордостью. Смотрит на Диба с такой искренней неподкупной чувственностью, что нельзя её сравнить ни с родительской, ни с партнёрской. Это что-то глубже и безграничнее простой любви. Что-то непознанное и непонятное для человеческого восприятия, но создающее однозначное впечатление: мальчишка для иркена — всё. А от этого «всего», чего-то столь огромного и значительного, отделить какое-то обозначение, какую-то конкретную роль — неправильно. Диб для Зима всё, и первому вдохновенно кажется: если возлюбленный может смотреть на него так, значит и он сможет смотреть на возлюбленного также. Не пытаясь вогнать в людские рамки неземные отношения и упростить и без того сложное, многогранное чувство, — Я вижу успешный показатель затраченных Зимом усилий. Я вижу… смысл делать то, что я делаю. Свой смысл в тебе. Поэтому мне кажется… правильным, если я помогу тебе вырасти. Диб садится на диване, оборачивает руками колени. Заманчивая идея, очаровательная. Не очень хотелось представлять себя под чужим руководством, конечно. К тому же, ранний подросток никогда не считал себя неопытным и несамостоятельным. Всегда думал, что хорошо справляется для вечно брошенного ребёнка и паранормального исследователя. Но Зим пускай не намного старше его номинально — инопланетянин. Он превосходит Диба ментально, его знания не ограничиваются земными, взгляды на жизнь устоявшиеся и зрелые. Он вполне мог превратить мальчика в нечто большее; в то, каким мальчик был в его глазах. Хотя бы ради этого стоило согласиться на стороннюю помощь. Обязательно согласится… Только сначала отдых, и ещё раз всё обдумать на свежую голову. Ещё раз удостовериться в том, что Дибу нравится идея мутации и иркенского воспитания; что он уверен в своём желании и в правильности такого варианта развития их отношений. — Я… правда не хочу ссориться с отцом, — Диб снова трёт уставшие глаза; вспоминает, что он в мешающих очках и откладывает их в сторону на столик. Разговор всё ещё не закончен и не закончится, пока Зим не получит согласие или отказ в ответ на свои намерения. Пока Диб не найдёт нужных слов на конкретный ответ… — Он мне не чужой. Это не зависит от того, насколько для меня важен ты… И учителями не хочу быть разорванным. Но сейчас я действительно… Хотя бы немного… — мальчик ищет понимания в иркенских глазах. Ищет отсутствие злобы и обиды на то, что откровения дефективного завоевателя обошли стороной. Ищет принятие неспособности преодолеть усталость ради важного момента. Выразить невежественную радость того, что Зима изгнали именно на Землю? Не лучше ли оставить спутанные мысли, придумав потом что-то менее банальное и грубое?.. В надежде, что молчание не заденет так сильно, как опрометчивое высказывание… Зим отвечает растерянностью, прежде чем спокойно кивает пару раз. Конечно: отдых и покой — он всё понимает. Берёт Диба за лодыжки, резко тянет на себя, заставляет улечься обратно головой на смятый халат. С лёгкой усмешкой укладывается на бок рядом и прижимает к себе. Теперь точно всё в порядке, всё хорошо; никаких сомнений, — Спасибо, Зим… От Диба пахнет новым шампунем, завтраком и домом. Зим легко трётся губами о его висок, поглаживает плечо, вслушивается в тихое дыхание. Конечно: он будет рядом — сколько потребуется. Независимо от того, желает тот проспать десять минут или оставшуюся часть дня. Другого выбора у иркена нет, да и не нужен он ему. Своё место во Вселенной он нашёл. На далёкой умирающей планетке среди невероятно странных созданий… Пожалуй, из всего произошедшего когда-либо с инопланетянином — такая незавидная участь оказалась самой приятной. Дальше всё должно становиться только лучше. ~конец первой части, кровосмесительнической (прим. автора)~ Активность человеческого мозга спадает. Диб засыпает, оставляя Зима в тишине гостиной и своих ответных объятиях. Зиму спать не хочется. После прошедшей ночи он может только ждать, поэтому вводит себя в автономный режим. Время течёт быстрее, проходит мимо — каждая деталь заметна, но незначительна; только голый поток информации из звуков и образов, неподкреплённый мыслями и эмоциями. Вот Гэз спускается вниз, перехватывает что-то с кухни из еды и спешно покидает дом. Вот солнечные лучи за окном движутся по полу, пока совсем не исчезают. Вот машин снаружи на дорогах всё больше вместе с просыпающимся городом. Не нужно учиться терпению, когда его можно обуздать специальным устройством… Хоть какая-то польза от преимущественно военного навыка. И всё же томное ожидание прерывает не пробуждение дорогого существа. На территорию Зима заступает нежданный потенциальный враг. Входная дверь открывается. Тяжёлые шаги сопровождают скрип ручки, мужской голос. Зим прикрывает глаза, выводит себя из автономного режима. Стеклянный взгляд снова обретает жизнь. Вторжение… Профессор Мембрейн… Зим продолжает лежать. Выжидает сам не зная чего, будто в засаде. Профессор с гарнитурой в ухе с кем-то непрерывно общается. Он закрывает за собой дверь, и иркену кажется, сейчас начнётся выступление строгого родителя. Сейчас его мальчишку разбудят и начнут отчитывать ненужные люди… Но ничего такого не происходит. Учёный отпускает дверную ручку и покидает гостиную, спускается в подвал. Так обыденно и беззаботно, словно либо не обратил внимания на сына со своим парнем, либо не заметил парочку на диване. Жаловаться Зиму не на что. Только и радоваться повода нет. Зим неспешно выбирается из дибовских объятий, поднимается с дивана. Вход в подвал совсем рядом. Сходит посмотрит, что там как, и вернётся. Не будет надолго оставлять своего мальчишку одного… Осторожными тихими шагами Зим спускается вниз, останавливается у подножия лестницы. Атмосфера лаборатории наводит знакомые приятные ощущения. Только та не такая зловещая, как у инопланетного изобретателя. Более светлая, профессиональная и стерильная. Мембрейн старший больше не говорит ни с кем. Стоит спиной к Зиму, возится с каким-то большим и наверняка важным для всей планеты аппаратом. Прикончить его прямо сейчас — крайне легко… Было бы желание. А желания нет. Возможно, потому что Диб вряд ли порадуется убийству «не чужого для него человека». Плюс, Зим никогда не испытывал ненависти или злобы непосредственно к учёному. Не помнил и моментов, когда те могли возникнуть. Если на что иркен мог быть рассержен — так это на халатность в воспитании сына и отсутствие подобающего времяпровождения с ним. И то иркену это только на руку сыграло: прибрал мальчишку себе. Не заслуживал жизнерадостно рассеянный мужчина ненависти… Не заслуживал внимания и мыслей о себе. Он есть, и Зиму до него нет никакого дела. Нужно вернуться в гостиную. Зим разворачивается к лестнице, делает шаг. Стальная дверь тяжёлым монолитом опускается прямо перед ним. Резко, грозно, с глухим тихим грохотом. Так неожиданно, что Зим теряется. Ощущение себя в западне приходит только спустя несколько секунд. Он оборачивается как можно медленнее… Не знает, чего ожидать. Боится того, что могло возникнуть позади него. Но перед ним та же подвальная лаборатория: светлая, со слепящими яркими лампами; стерильная, будто каждый день здесь до блеска оттирают кровь; профессиональная, полная множества странных и непонятных приборов. Теперь ничего приятного в здешней атмосфере нет. Зато сколько знакомого в своей зловещести… Сокрытого за внешней фальшью чистоты и света. И такая же фальшь исходит от человека в халате: Профессора Мембрейна, стоящего посреди всего. Стоящего лицом к Зиму и ожидающего подходящего момента для чего-то. Для нападения?.. Для ещё одной технической команды?.. Зиму не хочется испытывать страх, испытывать малейшего признака волнения. Если он отправится на хирургический стол — Диб об этом не узнает и даже не подумает на собственного отца. И Зим ни за что бы не подумал, что тот способен на такое. Способен ли?.. Это и заставляло сердечный аппарат работать быстрее — волнительная неизвестность. — Я надеялся, что мы с тобой ещё встретимся, Зим, — Профессор Мембрейн спокоен и рассудителен. Приближается к застанному врасплох неспешно и уверенно, — Гэз сказала, ты плохо влияешь на моего сына. И мне не хочется в это верить, ведь ты мне нравишься! Но она моя дочь, сам понимаешь, — Зим старается сохранять хладнокровие. Грязная девчонка… На что она надоумила своего отца?.. — Так что, давай уладим этот вопрос мирно… — не расслабляться. Ни в коем случае. Неизвестно, чего ожидать от гениального учёного. Как же плохо, что за ПАК’ом тупик… — Сколько тебе нужно? Нехотя, Зим всё-таки расслабляется. Волнение уходит, но его место занимает недоумение. Сколько чего?.. О чём этот человечишка говорит? Стоит ли дальше ожидать чего-то страшного?! Профессор Мембрейн видит, что возлюбленный его сына растерян. Он вздыхает и опускается на одно колено перед ним. Инопланетянин сжимает кулаки… Причину иркенской растерянности мужчина понимает по своему. Чувствует, что должен объясниться. Касается плеча Зима. Заставляет Зима нервно сощурится… Далее, всё также спокойно и рассудительно говорит: — Послушай. Я знаю Диба. Никто не стал бы просто так встречаться с сыном всемирно известного учёного. Но если у вас правда всё серьёзно — прекрасно! Я рад за вас. И всё же, Дибу нужно думать о будущем… Он наследник моей компании и моего дела. Поэтому сейчас он должен сосредоточиться на учёбе, а не на отношениях. Профессор Мембрейн поднимается и отходит к одному из столиков, ищет на нём что-то. Зим следит за учёным с угрюмым разочарованием. Не страшно… Просто грустно. В этом и состоит родительская любовь? Распоряжаться потомством исходя из собственных убеждений, но не признавать себя владельцем? Зиму, по-крайней мере, важен голос своей «собственности». Важно, чтобы той было хорошо и комфортно рядом с ним… А подобные изречения мужчины не могли влиять положительно. Так ли отец Диба знает своего сына? Или думает, что знает? Знает, что мальчик — самая низкая планка его достижений, самое неудачное изобретение, и этого достаточно?.. Руки Профессора находят нужные предметы на столе. На вид это какая-то небольшая книжечка и ручка. Он принимается писать и продолжает свои изречения: — До конца учебного года почти три месяца. Этого хватит, чтобы прийти в себя, пока не начались экзамены. Только не расставайся с ним резко… Не хочу, чтобы он страдал. А летом мы переедем в другой город. Я устрою его с Гэз в частную школу, познакомлю с детьми своих друзей. У моего мальчика будет шанс начать всё сначала!.. — учёный вдохновенно вскидывает руку. Затем, почти сразу, прикрывает лицо и качает головой. Полон досады и сожалений, которые назвать неискренними не получается. Правда, всё равно не хочется в них верить… — Я почти не задумывался, как он несчастен… Но я знаю, как всё исправить, и я не собираюсь упускать этой возможности. Из книжечки вырывается листок. С ним Профессор возвращается к Зиму, передаёт в руки. Не остаётся ничего, кроме как взять. Обычная бумажка с какими-то символами… Чего мужчина пытался добиться этим клочком? Заключить сделку? Утрамбованная целлюлоза в обмен на свободу своего сына? Конечно, именно этого хотела Гэз: избавиться от Зима любым путём. И невольно думается, своего они с Профессором добьются… Разве откажется Диб от возможности начать новую жизнь?.. От возможности наконец обрести нормальную семью?.. В отличие от Зима, настоящему отцу Диба — есть что предложить. Не хаотичные скитания на неизвестной планете в борьбе за завтрашний день. Он хочет для своего сына лучшего будущего, и если это не проявление любви, то что тогда? Может, и правда стоит?.. — Спасибо, что поговорил со мной, дружок. Я очень рад, что мы пришли к взаимопониманию, — в спокойном голосе слышится улыбка. Профессор Мембрейн дружелюбно ворошит Зиму волосы парика и возвращается к своему аппарату. Непрерывное молчание собеседника и односторонний диалог его явно не смутили. Да и Зим засомневался, что смог бы вдумчиво общаться с учёным. Не теперь точно. Монолитной двери за спиной больше нет. Думается, она была там, чтобы сделать диалог приватным; чтобы Диб в гостиной ничего не услышал, ведь та буквально за стенкой. Но, учитывая слова о том, чтобы разобраться по-хорошему… Не хотелось даже думать, лишний раз заставлять себя переживать. Он всего лишь человек! Ничто по сравнению с бывшим завоевателем! Ничто, и таким и останется, каким бы известным ни был. Зим спешно поднимается вверх, лишь бы не продолжать находиться с Профессором в одной комнате. Листок всё ещё в руке. Уже в гостиной иркен снова рассматривает его, вглядывается в символы. Эта вещь должна иметь значение… Имеет. Денежное, судя по символу долларов и количеству нулей: чек. Мужчина пытался купить расставание иркена со своим сыном. Неплохой ход… Зим самоуверенно сжимает листок в руке, сминает в комок и выбрасывает через плечо. Не важно, насколько плохим его считают! Не важно, насколько больше могут дать другие! Зим в себе уверен, Диб в нём уверен — этого более, чем достаточно. Они справятся… Иркен боролся за своё не для того чтобы снова отпустить. Без Зима рядом — Диб продолжает спать в обнимку со свёрнутым халатом. Глядя на него, Зим умиляется, легко проводит ладонью по чёрным волосам. Снится ли ему его невероятный могущественный завоеватель? Очарованная улыбка приобретает поникший оттенок. Как он позаботится о мальчишке, если даже завтрак приготовить не может?.. Одно неудачное утро, за которым не хочется встретить другое. Нельзя оставлять эту ситуацию вот так. Иркен должен разобраться со своими ошибками. Он возвращается на кухню, берётся за инструменты, преисполненный уверенного настроя. Когда пассия проснётся — на столе будет миска с картофелем фри. Только бы найти, с каким искажённым прибором оплошал инопланетный изобретатель… Как и планировалось — пара уроков была проспана. Прогул третьего вышел не специально. Надо ведь как-то с духом собраться… Выбраться из любимых объятий и подняться с дивана… А тут ещё запах свежеприготовленного фастфуда во всей гостиной стоит, а на экране — как кстати! — идёт нечто интересное. Не упустить ведь возможность второго завтрака под инопланетный киноаттракцион? Зим ведь столько сил вложил, чтобы подключить мембрейновский телевизор к межзвёздному вещанию! И столькими бытовыми приборами пожертвовал, дабы получить жареный картофель!.. Не потрясающий, конечно, но съедобный точно… Вот Диб и не упускал возможности вместе со своим милым техником/кухонным работником/подрабатывающим уничтожением людей. Оставшуюся же часть урока занял поход до школы. Разыгравшееся утро казалось приятным, солнечным. Прохладный ветерок, блеск асфальтовых луж, лениво плывущие кучерявые облака. Весенний воздух полнился радостным ароматом цветения. Впрочем, не только его… Зим готов был поклясться, что чувствовал разложение: ненавязчивое и почти незаметное… Особенно для людей с их малочувствительным обонянием. Для них и небо оставалось синим, и мартовская атмосфера чудесным образом располагала к себе. А Зим испытывал иррациональное ощущение опасности. Зим чувствовал ни с чем несравнимый запах медленного гниения; видел, как кислородные массы отравляли трупные яды, омрачая лазурные просторы ржавым оттенком. Смерть была где-то рядом. Где-то за переулком, в канализации, под нежилым домом. Не заставляла выдрать инопланетные ноздри от лишающего рассудка запаха, нет… Пока нет. Смерть была рядом и словно шептала о своём приближении. Единственному, кого волновало лишь: не коснётся ли та дражайшей иркенской собственности. Не касалась, поэтому Зим сохранял подавленное безразличие. — Нет, другие инопланетяне меня не привлекают тоже. Ни мужчины, ни женщины. Почему ты продолжаешь это спрашивать? Чего ты пытаешься добиться? С тобой мои первые и последние отношения, чёрт возьми! — Я знаю! Я понимаю тебя. Мне просто интересно, какой ты ориентации. Это не важно, но… — Если это не важно, то перестань подгонять Зима под свои земные конструкции! Ты — единственное существо, которое я считаю привлекательным. Это неестественно для людей? Разве так не должно быть? — Может, и должно. Но как-то это нереалистично… Я ведь видел себя в зеркале, Зим. Прекрасно знаю, как я выгляжу. — Твоя внешность это не то, что!.. Ты просто не!.. Грхф… Замолчи и продолжай шагать. Продолжай шагать и быть любимым Зимом. Быть любимым и не забивающим свою чудесную мохнатую головёшку мыслями всяких недалёких гениев… — Ох, блин… Точно! Я забыл причесаться! Спасибо, что напомнил. Зи́ма… Больше условно хорошей погоды радовало состояние Диба. Иркенское лекарство помогло, короткий сон приободрил. Только горло продолжало болеть, но верилось, что это ненадолго. И вот шёл он в приподнятом настроении, доедал мятный леденец на палочке и беззаботно держал инопланетного избранника за руку. И как избранник мог омрачить столь прелестное, воодушевляющее зрелище? Никак. Поэтому Зим предпочёл умолчать о своём маленьком пересечении с Профессором Мембрейном. Наверняка для Диба не стало бы новостью, что родной отец его недооценивает и не заботится о желаниях сына. Но всё равно — зачем портить настроение?.. А если не испортит, то… Вдохновит на переезд? Вариант маловероятный, но его иркен опасался ещё больше. Совсем не радужная перспектива застрять на Земле на несколько лет вместо месяца: оставлять своего мальчишку он не хотел и не мог. Предпочёл бы держаться за любимое создание, не смотря на настырные помехи в их совместных планах. Лучше пресная жизнь на краю Вселенной, чем бесцельное беспроглядное завтра. Без необходимой теперь любви и тепла. По приближению к школе, настроение Диба всё-таки портится. Третий урок закончился, они с Зимом добрались к перемене. Предстояло встретиться с Минилосем и узнать, как прошла встреча директора, родителей Торча и мамы и папы роботов. Рогатого миньона не обнаружилось. Пары его подчинённых — тоже. Хозяин своих механических творений переживал, как бы ни случилось чего плохого. Дисфункциональные супруги могли разгромить учебное заведение, а потом отправиться терроризировать жителей города! Но это быстро стало не важным, как только мальчишескую голову заполнил страх. Они с Зимом подходят к зданию, и Диб крепче сжимает трёхпалую ладонь, замедляет шаг. Словно пропало желание посетить остаток занятий. Что это? Стеснение перед детьми во дворе? Иркен ловит тревожный, полный напряжения взгляд. Останавливается и побуждает мальчика остановиться вместе с ним. Ну конечно… Небольшая компания, что балуется сигаретами за углом. Та самая, которая недавним днём навредила местному фрику, а теперь одним своим присутствием внушала угрозу. И сразу небезопасно казалось в школе. И будто каждый старшеклассник или ученик соседнего класса мог стать участником травли. До чего же нелепо… Диб словно забыл, каким могуществом его одарили! Словно не понимал, что раз справился с ордой воскресших военных и иркенским завоевателем — то легко одолеет каких-то школьников. Хуже запёкшейся травмы на его душе было только оскорбительное осознание, что мальчишке страшно рядом с возлюбленным; рядом с тем, кто сделал бы всё, чтобы защитить свою ценность. Искушение проявить себя перед ним, по-настоящему постоять за Диба — было велико. Именно так бы поступил парень. Именно так хотел поступить Зим. Но иркенскому детёнышу нужно нечто большее, чем защита. Ему нужно избавиться от последних преград, сдерживающих его несокрушимость; преисполниться уверенностью в своих способностях справиться со всем. Поэтому Зим должен был побыть больше, чем парнем, и поступить по-другому. Немногочисленные школьники у школы занимаются своими делами. Компания курящих увлечённо беседует между собой. Никому в столь жизнерадостное начало дня нет дела до Зима с Дибом. Никто не распознаёт явный гнев на лице зеленокожего ребёнка, не чувствует скрытой угрозы и вероятности дальнейшей опасности. Только Диб, которому непонятно, почему они до сих пор стоят на месте. Но иркенское яростное хладнокровие, прикованный в одну сторону взгляд говорит всё. И что думать о его очевидно ожесточённых планах — мальчик не знает. Желание возмездия у возлюбленного вызывало какое-то волнительное предвкушение. Даже страхи как-то позабылись. А затем: — Запомни: ты ужасающ, как и Зим. И иркен повёл мальчика в сторону опасной компании. Повёл уверенной грозной походкой, но не спешной, чтобы пассия не отставала. Зимовское высказывание навело на Диба некоторое волнение. Догадка о предстоящем отвратительном действе вызывала только желание сбежать. Но Диб оставался рядом, старался перенять уверенный иркенский настрой. В конце концов, постоять за себя — именно то, что ему нужно. Вспомнить, что необходимо полагаться не только на возлюбленного, но и на себя… Приближение парочки компания за углом школы примечает. Ребята заметно напрягаются, откладывают беседы и сигареты. Не то, что бы кто-то из них по-настоящему боялся болезненного ученика… Вот только перспектива попасть в больницу вслед за Торчем вызывала волнение. Не говоря о том, что защитник местного паранормальщика мог взобраться к кому-то домой и — кто знает?.. Кто мог предугадать, что тот выкинет? Зим крепко держит Диба за руку, всем своим видом говорит о намерении разобраться с каждым, и сомнений нет ни у кого: гнев вышедшего из шкафа любовника будет страшен. — Эй, свиньи! — окликает Зим, останавливается с Дибом недалеко от компании, напротив. Школьный двор утихает. Все обращают внимание на происходящее, предчувствуют начало шоу. Воздух переполняет напряжение, — Разве Зим не говорил держаться подальше от его парня? Иркенские слова вызывают у присутствующих ворох перешёптываний. Лишнее подтверждение того, что странная парочка действительно в отношениях. Диб на миг краснеет, но быстро возвращает суровое спокойствие: ничуть не смущён, ведь всё так, как и должно быть. Впрочем, окружающим не до хихиканий. Раз парочка объявила о себе, то и разборки предстоят серьёзные. А оттого ещё больше пикантности в разыгравшемся волнительном моменте. Компания хулиганов почти трясётся, ожидая, что тип в белой рубашечке — как романтичный герой некоего боевика не оставит на каждом из них ни одного живого места. Но Зим только стоит на месте. Вытягивает руку вперёд и побуждает Диба выйти, отпускает его ладонь. Школьники почти что издают разочарованный вздох. А прокуренной компашке немного легче. Ровно до того момента, как иркен снова не подаёт голос: — Ударь самого большого. За каждый твой синяк я расплачусь с ним переломом… Друзья одного из старшеклассников расступаются. Тот самый высокий, крупный. Прекрасно осознаёт то, что подходит под заявленное требование. Растерянный, он остаётся стоять на месте. Со всем отчаянием переваривает безвыходное положение, в которое попал. Если даст отпор — получит. Если не даст — всё равно получит. Проигрыш в любом случае. Бедному парню остаётся лишь уповать на то, что объект травли не продемонстрирует какой-то неведомой силы. В конце концов, иначе почему над тем постоянно издевались! Мальчишка в чёрно-белом плаще почти на полголовы ниже, по комплекции обычный и ничем не примечательный. Даже смешно от того, что его парень отдаёт свою собственность на растерзание. Должно быть смешно… Должно ведь? Почему малейшая улыбка не сохраняется на лице?.. Диб уверенно подходит ближе к старшекласснику, рассматривает его. Вокруг тишина и напряжённое ожидание. Мальчику думается, иркенское предложение это не месть. Скорее, это попытка самоутвердиться, показать своё превосходство. И он почти не против. За его плечами школьные годы, полные насмешек и издёвок… Безразличие семьи и неприятие окружающими его благих намерений… Безнадёжно серые будни, полные нескончаемых неудач… Кто-то должен был за это ответить. Если не за всё, то хотя бы за долю, за проблемное содействие в и так непростой подростковой жизни. Диб холодно рассматривает рослого школьника, сжимает кулаки. Рубиновый металл неспешно обрамляет правую кисть; гнев растекается по телу теплом и одолевает сознание приятным чувством наставшего возмездия. Непростой жизни настал конец. Единственный, но крайне ожесточённый удар. Устремляется в живот, почти как попытка расплатиться за оставленный Торчем синяк. Школьника отбрасывает назад. Под удивлённые вздохи он падает на землю в траву. Не столько больно, сколько непонятно: как? Что такого с ним сотворил Зим? Он приподнимается на локтях, хватается за повреждённое брюхо, болезненно скалится. Органов не чувствуется… Раскаяния нет ни в лице Диба, ни тем более — Зима. — Вставай, ничтожество, — презрительно бросает иркен. Побитого парня одолевает ярость. Мало того, что он натравил на него мальчишку, так ещё издеваться над ним вздумал?! Проучить болезненного ребёнка хочется невероятно. Школьник поднимается на ноги со всем возможным усердием. Спешно рвётся в сторону Зима. В его глазах тот больше нежилец… Хватает за ворот рубашки. Возносит кулак над зеленокожим лицом. И получает совсем не то, на что рассчитывал: остановленный кулак и удар головой. Настолько крепкой вышла внезапная когтистая хватка, что едва не сломала пальцы с кистью… Настолько резвым и пронзительным вышло столкновение носа с иркенским лбом, что в глазах потемнело… Исход оказался прежним: парень рухнул на землю. Безжизненный взгляд уставился в небеса. Кровь принялась заливать нижнюю половину побелевшего лица. Неожиданное и крайне отталкивающее зрелище. Окружающие ошарашено защебетали между собой. Реакция разнилась между восторгом и ужасом. Но однозначным казалось одно: примерно это предполагали увидеть школьники, отчего ничуть не пожалели о своём приходе в школу. Не предполагал, разве что, Диб. С нескрываемым отвращением Зим отряхивается, поправляет помятую рубашку. Не хотел оттенять Диба. Хотел, чтобы иркенскими усилиями тот показал себя в наитемнейшем, мрачном обличье, чтобы точно больше никто к нему не прикоснулся. Не вышло: часть неприемлемого, ужасающего восхищения перенял своей обороной. Но даже немного рад был, что так вышло. Вид искренне удивлённого Диба, стоящего, приоткрыв рот; наконец-то убедившегося в способностях любвеобильного монстра… Ради этого Зим с удовольствием пережил бы нападение ещё нескольких хулиганов! Он отвечает пассии игривым прищуром и лёгкой усмешкой; заставляет ту немного покраснеть, отвернуться и запорхнуть края плаща. Очаровательно… Его восхищение и внимание — единственное, которое нужно иркену. Но пора бы вернуться к лекции. Он возвращает презрительную угрюмость, встаёт над поверженным хулиганом. Край розовой кеды касается бледной щеки, попинывает челюсть в поиске внимания. Потерянный взгляд устремляется на Зима, после чего трусливо отводится в сторону. Парень жив, в сознании, но вставать, вероятно, больше не намерен. Какая жалость… А ведь он так рвался в бой! — Ты не очень умный, да? Совсем не понимаешь, что здесь происходит? — хмыкает Зим насмешливо, но без улыбки. Для окружающих его слова бессмысленны, только вводят в ступор. Для побитого школьника — тем более. Но Диб… Диб догадывается, что ему пытаются сказать, чему пытаются научить. Этот безразличный иркенский взгляд прекрасно демонстрирует отношение к лежащему парню как к невзрачному куску мяса. Точно такое же отношение у Зима к окружающим. И точно такое же отношение он хочет привить своему Дибу: правильное, по его меркам, и облегчающее существование. Зим хватает школьника за ворот его одёжки, оттаскивает к сетчатому забору. Властная хватка ставит того на ноги, резко вжимает шеей в шаткое ограждение. Под звук металлической тряски окружающие тихо негодуют. Герой-любовник, расквитавшийся за свою пассию, переходил черту. Школьник и так захлёбывается кровью! Туманный взгляд метается в панике! Чего Зиму ещё надо?! Трёхпалая хватка отпускает сдавленную шею. Школьник трясётся, едва стоит на ногах, так и норовящих согнуться от боли и напряжения в искалеченном теле. Он ожидает самого худшего варианта развития событий, и не зря. Зим отходит от него, оборачивается в сторону Диба. Суровый взгляд требует подчинения, требует безукоризненного признания перехода на свою сторону. Пришло время оставить позади своё людское начало. Пришла пора распрощаться с теми, кем мальчишка впредь не является. Теперь он — гораздо больше, чем обычный человек. — Ещё раз, — следует приказ, который вызывает у окружающих взволнованные тревожные вздохи, тихие суетливые восклицания. Нет сомнений: болезненный забияка не только вскружил школьному фрику голову, но и серьёзно повлиял на него. Откуда такая кровожадность? Это уже не просто попытка мести, не способ самоутвердиться перед местными хулиганами! В происходящем лишь чрезмерный садизм, которому не может быть оправдания! И ведь Диб идёт!.. Медленно и нерешительно подходит ближе, словно всё ещё одолеваемый сомнениями. Теперь в лице побитого парня не одна из сторон его жизненных проблем. Теперь там — образец целого общества, которое всегда отвергало подростка. Что оно должно было ожидать после такого? Почему Диб не должен отвергнуть его в ответ? Это не просто закономерное стечение обстоятельств. Это то, что породило само общество: оставившего свой пост защитника планеты. Планеты, которую больше никто спасать не будет. Движения быстрые и чёткие, преисполненные странной чужеродной ярости. Солнечное сплетение. Скула. Щека. Школьник заваливается на бок в траву. На глазах выступают слёзы. Дыхание перекрывает. Всего лишь ничего не стоящий кусок мяса… Заслуживает лишь презрения и отвращения… Диб хватает парня за ворот и вновь бьёт, снова и снова наносит удары по его окровавленному лицу. За каждую язвительную фразочку вслед мальчику… За каждую причинённую ему боль… За каждую пролитую им слезу… Чужие испуганные крики где-то не здесь, где-то вдалеке. Точно также с пронзающими спину взглядами, полными ужаса. Школьник кряхтит, безуспешно закрывается руками, постепенно теряет сознание. Потерявший рассудок Диб не может остановиться и не может ощутить необходимость этого. Задыхается, едва ли не плачет, теряет цвета и свет перед глазами. Но переполняющий поток ненависти и обид неудержим. Перекрывает его лишь иркенский сигнал; кроткая, приказная хищная трель. Тогда, когда Зим, наконец, решает, что с Диба хватит. Реальность возвращается, хотя избитый кусок мяса — мясом и остаётся. Диб приходит в себя и поднимается на ноги. На уши давит звенящая, пронизывающая до поджилок тишина. А стоит обратить внимание на оторопевших окружающих, как в голову врезается одно: всеобщие взгляды презрения и отвращения обращены к Дибу. Презрения, отвращения, осуждения, страха, ненависти… Теперь он не просто фрик, сумасшедшее недоразумение. Теперь он совершенно справедливо признаётся как изгой. И не важно, что другие, позволяющие себе подобные выходки — любимы и ценны… Не важно, что за несколько лет школы с подростком обращались куда хуже… Одно мгновение, и возможные шансы получить симпатию от других учеников ушли в небытие. Диба настигло болезненное, мрачное опустошение. Хотелось только бежать куда подальше от этих взглядов!.. Бежать подобно загнанному в угол животному, которое совершило непоправимую и непростительную ошибку… Но вот его берут за руку, нежно и крепко. Его виска мимолётно касаются губами, а в ухо шепчут похвалы. И всё теряет смысл… Под напором ожесточённой иркенской морали — подростковая человечность распадается на обломки. Люди вокруг как никогда кажутся безразличными и чужими. Их недостижимое признание теперь незначительно и не нужно. Диб больше, чем человек… Зим им гордится… Что-то в нём сломалось, чтобы обрести жизнь; опутать разрыв покрова исказившейся морали. Иркенский детёныш расцвёл. Эти взоры… Не тревожащие больше подростковое нутро, но почему-то надоедливые. Диб бросает быстрый взгляд на бессознательного школьника на земле. Ни сочувствия, ни беспокойства. Наверняка с ним всё будет в порядке… С такими всегда всё в порядке. Диб уходит прочь, куда глядят глаза; ведёт за собой Зима за руку. Придётся обойтись без школьной романтики, о которой он так грезил. Определённо, он не должен никому нравиться. По-настоящему нравиться ему хотелось только иркену. Но к этим отчуждающим взглядам нужно ещё привыкнуть. Да и обстановка в учебном заведении наверняка будет тяжёлой, нагнетающей. Совсем неподходящая атмосфера для влюблённых. К чему сильнее портить такой хороший, едва начавшийся день? Подросток постоял за себя, раскрыл тёмную сторону своего могущества, и жизнь на этом не остановилась! Если какие-то хулиганы могли спокойно существовать после причинённых другим зверств, то они с иркеном могли тем более. К тому же, смехотворная учёбная программа их нелепой школы для двух гениев это попросту скучно… Можно потратить часы на более интересное и насыщенное времяпровождение. Дорога тихая и молчаливая. Они всё дальше от школьного здания, кварталы сменяются один за другим. Диб медленно анализирует заданную установку. Зим не отвлекает и терпеливо ждёт, когда тот вернётся к происходящему и сам подаст голос. Оправданные эгоцентризмом подростковые мотивы поддерживаются. Справедливые с точки зрения выгоды действия, вплоть до поощряемо жестоких, гарантируются безнаказанностью. Самое извращённое и ужасное проявление нежных чувств, которое только можно ожидать от кого-либо. Но самое естественное и закономерное, которое только можно ожидать от злодея… И важны ли людские ценности с точки зрения совести, когда Диб окружён любовью и заботой? То, что правильно для Зима, правильно и для Диба. Быть похожим на возлюбленного значит быть ближе к нему. Быть ближе к нему значит никогда больше не остаться один. Всё правильно. — Что если… я больше не буду ходить в школу?.. — Не ходи, — просто и легко отвечает Зим. А где-то внутри он преисполняется властным удовольствием. Диб решил прогулять школу вопреки указам отца… Диб спрашивает инопланетного любовника о дальнейших возможных планах, касательно их грядущих будней… Кажется, можно попрощаться с авторитетом Профессора Мембрейна! Подростку важнее мнение Зима, и у Зима имеется, что сказать, — Что ты вообще там делал? Ты! Гениальная, ничем неравнодушная выскочка! Чем думал твой папаша, когда решил, что твоё место среди тех недоразвитых личинок? Никогда твоего места там не было! Не в этом кирпичном здании, обременённом одной лишь тупостью! Диб грустно посмеивается, пожимает плечами. Ответить ему нечего. Достаточно высказался по поводу отца… Столько наговорил, что настроил против него Зима и надоумил стать его заменой. Должен испытывать вину, но ощущается та лишь отчасти. Быть может, давно стоило открыть глаза и взглянуть на ситуацию здраво: каким бы хорошим и умным Профессор Мембрейн не являлся — в плане родительства это было совсем не так. Заклятый враг, ныне бывший, знал его гораздо лучше. Знал даже такую удручающую деталь, что подростку никогда не было места среди окружающих. А теперь тем более… И раз так — нужен ли ему кровный недовоспитатель, когда рядом есть кто-то ближе и роднее? — К тому же… Теперь, — тоска на дибовском лице побуждает Зима сменить тему разговора. Лучше обсудить более интересные и полезные вещи, — Если ты захочешь что-то знать, то сможешь просто загрузить это себе в голову. В смысле, ты не будешь сразу уметь печь ванильные корзинки! Не всё так просто, ведь это… навык. Но ты будешь знать, как это делать! Знание — легко. Действие это… всё остальное. Подтверждение траты клеток твоего мозга. — Точно также я смогу научиться иркенскому, да? — Да, верно! Я научу тебя, когда ты будешь готов. Когда ты станешь менее человекоподобным внутри… У нас пока слишком разный химический состав. Слишком тяжело проводить обмен информацией. Ты кровоточишь… Я тошнотворствую… Нам обоим очень-очень плохо, и после такого — совсем не до выпечки. Поэтому немного подождём, и ты увидишь иркенский во всей красе. Он намного сложнее, чем обычный язык. Не просто слоги и паузы. Это… Способ понять друг друга без слов. Если антенны валяются в канаве… От руки остались ошмётки… Твои собратья ищут, что среди кашистого месива похоже на живых бойцов… О чём я вообще?.. А, да! Иркенский это гарантия, что: что бы ни произошло на поле боя — твой «голос» всегда останется громким. Плюс… — пафосная, едва ли не патриотичная тирада обрывается. Зим с лукавым прищуром показывает что-то, что Диб бы охарактеризовал как язык жестов. По инопланетному ехидству понятно, что это нечто бранное, — Можно говорить за чужой спиной гадости, и никто ничего не поймёт. — Что ж, тогда я жду не дождусь всему обучиться. Рассказ Зима вызвал в Дибе неподдельный интерес. Возникло впечатление, будто иркенский язык совсем не похож ни на какой другой, имеет массу способов выразить свои мысли и эмоции. Для странствий в космическом пространстве выучить его точно не помешает. Свободной рукой Диб вырисовывает в воздухе фигуру указательным пальцем; с искренней улыбкой выражает свой ученический настрой. Зим же на его действие только теряется. Из-за этого теряется и Диб. Будто нечто неприличное или оскорбительное вывел своим подражанием… Неужели иркен не уловил очертания органа сердечного мешка?.. — Это ещё что?.. — Да так, просто… Сердечко. Моему прекрасному будущему учителю иркенского… — Учителю… Зим похож на бородатого мудростарца? Зачем так церемониально! — смеётся Зим, после чего самодовольно прикрывает глаза. Сами Гэз и Диб недавно избрали ему более подходящее прозвище, — Зови меня папочкой, если хочешь подчеркнуть зимовское наставническое всезнание. — Ну да! Ведь такое (!) прозвище тебя совсем не старит!.. — вот и дошло до своевольного подчеркивания своей власти над земным мальчишкой. Диб с нервным смехом одёргивает ладонь, суёт обе в карманы плаща. Когда он успел дать согласие на то, чтобы Зим стал его «папочкой»? Иркен вообще знал, какой смысл несло сказанное им наименование? Как подростку заниматься сексом с тем, кто выставлял себя перед ним отцовской фигурой? Подростку, между прочим, признанному доминирующей персоной среди них двоих. Максимально странно, если не дискомфортно, — И вообще! Как это работает? Высочайший я, но на самом деле главный — ты? — Титул не играет роли в этих отношениях, Диб, — со всей серьёзностью спешит пояснить инопланетный собственник. Каков бы ни был уклад иркенианских семей в прошлом, для своей семьи он избрал самый жизнеспособный вариант. С небольшими допущениями… — Твоё слово важно как моё. Ты моя собственность — не мой раб! И я принадлежу тебе также. Просто до твоего полного созревания у меня больше обязанностей… Но это не значит, что я не буду этим наслаждаться, — в воркующем голосе чувствуется улыбка. Какая-то горделивая, победоносная. Что может быть прекраснее, чем созерцать плоды своих усилий, вложенных в кого-то? Почти что создание своей собственной маленькой империи. Создание и наблюдение за её постепенным ростом-взрослением. Лучший показатель того, что он в жизни Диба важнее всех, — Я буду. Без сомнений. Решение быть пассивным в жизни постельной — занятным образом перетекало в жизнь повседневную. Не думал Диб, что лелеемые им фантазии обретут себя в реальности. Считал, что в ореоле защиты и заботы сможет чувствовать себя только в моменты плотских утех. Но Зим, видно, хотел быть сверху не только когда дело касалось страсти и похоти. Зим хотел блистать не только будучи в роли сильного сексуального доминанта и заботиться не только о подростковом удовольствии; стремился показать лучшее, на что способен, и лучшее, что в нём есть. Невероятно альтруистично для его эгоистичной натуры и мотивов. Неплохой идеей оказалось однажды предоставить иркену своё тело… Пускай правит балом, пока подросток не возражает и получает только хорошее от роли ведомого. Его голос важен — ну и замечательно! С остальным тогда пускай возится Зим, раз так жаждет ответственности. Постепенно Диб останавливается, с лёгкой насмешкой смотрит себе под ноги. Странная они с Зимом парочка: два бывших врага разных видов, связавших себя едва ли не узами брака. Но Дибу это нравилось. И перспектива стать иркенским воспитанником нравится. Чувствуется, будто ещё никогда он не был более сумасшедшим и более безумных решений не принимал… Зато он счастлив, и его иркен будет счастлив узнать о согласии на предложенное опекунство. Только, может, не сейчас… Может, чуть-чуть позже. Хочется немного понаблюдать, как всё будет развиваться дальше. Зим и так слишком быстро получал желаемое: первый поцелуй подростка, человеческое сердце, руку… После такого у Диба нет сомнений: Зим — настоящий завоеватель, кто бы что ни говорил в его Империи. — Боже… Я так не хочу тебя обидеть, Зим. Но я действительно рад, что тебя отправили на Землю, — ничего получше Диб придумать не смог, как бы ни старался. Благо, на его слова Зим реагирует спокойно. Само по себе изгнание вещь неприятная. Но ему повезло попасть на планету Диба, так что он был даже солидарен с тем, — Ты наверняка хотел чего-то большего, чем возиться с каким-то землянином. Хотел быть таким же, как все твои сородичи. И мне жаль, что ты другой… Но в этом твоё главное преимущество. Неконтролируемый и опасный биомеханический солдат… Да, это имело смысл: такой легко бы стал угрозой любой здоровой колонии и подмял бы под себя весь общественный строй подобно вирусу. Вот только даже к подобным существам можно найти подход, пути управления. То, что способно было превратить одного инопланетянина в армию, вполне могло обратиться в самую главную слабость. Тот, кто являлся нежной слабостью для самого Зима… — Это не единственное моё преимущество… Но да. Я бы хотел быть не просто Зимом. Я бы хотел быть Зимом! Образцом силы и могущества! Поводом для уважения и восхищения!.. Не смешной страшилкой, о которой вспоминают только в подходящей ситуации… — не самая завидная судьба являться посмешищем для собственной Империи и остальной Вселенной. Впрочем, лучше ли быть совсем забытым? Теперь такое вполне могло произойти с «без вести пропавшим»… Угрюмая зимовкая тоска заставляет Диба всецело сожалеть о поднятой теме. Он мнётся и гадает, должен ли прикоснуться к возлюбленному, чтобы утешить, или лучше оставить его спокойно переживать это состояние. Но, в конце концов, Зим сам протягивает к нему руки, слабо обнадёживающе улыбается. У иркена не такие плохие перспективы. Сейчас он вырастет, взрастит своего Высочайшего, и перед ними двумя не устоит никто, — Зато я Зим (!) для тебя. Это хороший первый шаг к покорению Вселенной… Не лучший из Зима вышел бы правитель. Любимый истеричный тиран, скорее всего, уничтожил бы всех и вся в первый день своего господства. Но как можно не отдать Вселенную этой обворожительной зелёной мордашке? Вот и Диб согласно кивает в умилительной насмешке, позволяет взять себя за руки и тянется за поцелуем. Ужасный защитник человечества из него вышел… Почти что предатель людского рода. Вины, впрочем, подросток не испытывает: никому никогда он нужен не был. Да и не до негативных эмоций, пока большие пальцы инопланетянина мягко поглаживают кисти, а томные движения иркенских губ ласкают алую плоть. Быть любимым важнее того, кем быть любимым. День всё ещё хороший, ясный. Планы исчезли после того как они разобрались с хулиганами и Диб решил не возвращаться в школу. Нет необходимости навещать Торча. Можно заняться чем-то поинтереснее, чем выяснять, когда закончится тротуар. После поцелуя Диб рассматривает Зима, рассматривает его ладони, в которых заключены человеческие. Они наконец-то настоящая пара, которая может ходить на настоящие свидания. А в данный момент времени — людей в кинотеатрах и парках должно быть немного. Разве что, фильмов они с иркеном уже насмотрелись… Но даже если иркену не понравится предложенное место, то он точно не откажется от возможности провести время со своей ненаглядной пассией. — Не хочешь сходить в парк? Парк аттракционов. Не потрясающее место, но повеселиться можно. С детства там не был… Я ведь серьёзное занятое создание, да. Совсем не до веселья. Пока планету спасёшь… Пока расследуешь паранормальное явление для Ока… — на циничные россказни Зим, как бывшая элита с кучей дел, понимающе кивает; оба посмеиваются друг с дружкой. Правда, не обходится без вкраплений грусти, — Ну и не с кем, конечно. Отец прославился, Гэз нашла своё призвание в видеоиграх, и все вместе мы выбираемся куда-то раз в два года. А до тебя у меня никого не было, поэтому… — в качестве своеобразного самоутешения Диб перебирает когтистые пальцы. С одной семьёй не повезло… Но, может, повезёт с другой. Об этом ведь Зим так хочет позаботиться. — Зим согласен на любое любовное безумие, которое ты назовёшь свиданием, Ди-иб… — игривый иркенский прищур выражает предвкушённую готовность. Наконец-то его ждёт земное свидание с его земным партнёром! Лучше поздно, чем никогда. Предложенная перспектива заставляет подростка припустить брови в лукавой усмешке, немного покраснеть. Видимо, можно хоть сейчас отправляться на инопланетную базу и развлекаться без стыда и совести. Вот только зачем разочаровывать ожидания возлюбленного? Ничего страшного, если удовольствие немного растянуть и сначала вдоволь насладиться компанией друг друга в одежде. А плотские страсти пускай станут вишенкой на торте… Новое иркенское «приспособление» от Зима никуда не денется. Решение было принято, и спустя полчаса — самая настоящая парочка пребывала у парка аттракционов. Спустя ещё десять минут пешей прогулки и двадцать минут ужасной поездки в автобусе, в который Зима еле затащили… Как выяснилось, не Диб единственный считал, что до полудня меньше вариантов встретить очереди и столпотворения. Но пускай людей там находилось как всегда — это того стоило. Пункт назначения оказался завораживающим и невероятно жизнерадостным, полным веселья и увлекательных занятий. Шныряющие повсюду посетители не раздражали, а вдохновляли! Это обилие всевозможных аттракционов и разнообразие закусок… Столько всего можно сделать, столько куда пойти! Глаза разбегались!.. Зим только стоял перед входом и заворожено вкушал представшее незабываемое зрелище. Поглощал яркие краски в лучах весеннего солнца и молчаливо изумлялся подобно ребёнку, который никогда по-настоящему не отдыхал и не смеялся, не наслаждался жизнью под надзором Империи. Вечное предвоенное положение… Нескончаемая подготовка к ожесточённому действу… Совсем не до беззаботных радостей. Но теперь… — Идём? Или ещё немного постоим, полюбуемся?.. — откровенное умиление со стороны Диба заставляет Зима смутиться. Гордый бывший завоеватель спешно подавляет детский настрой обыденной серьёзностью и статью. Чего это он никак оторваться не может?.. Всего лишь примитивное человеческое развлечение! Он видел и более потрясающие вещи!.. Зим угрюмо заявляет о своей готовности к посещению, Диб кивает и понимающе смеётся про себя, и оба преодолевают начальные ворота. Горделивая угрюмость первого сходит на нет спустя несколько шагов. Не обязательно и любоваться зелёной мордашкой, чтобы убедиться в этом. Сосредоточить на чём-то одном изумлённый иркенский взор не получается. Они с Дибом идут мимо аттракционов и будок с едой, и Зим всё никак не перестает вращать головой. Вокруг шумно от обилия голосов и музыки, ноздри дурманит запах карамели и технической смазки. Везде кто-то что-то делает: влюблённые парочки, семейства, компании друзей. Всё выглядит интересно и увлекательно, но сделать среди этого выбор? Возможно ли это?.. Диб что-то говорит про газировку. Зим что-то бормочет в ответ. Оба останавливаются, и трёхпалую руку отпускают. Тогда иркен вращается по сторонам, продолжая разглядывать всё, что только можно. В конечном счёте, взгляд натыкается на соревновательный аттракцион с игрушками. Какая-то женщина бросает мяч в мишень и выигрывает большую плюшевую панду. Её передаёт своей спутнице и получает в ответ радостные объятия. Зим рассматривает себя, делает задумчивый оборот вокруг своей оси. Как-то неправильно: не должен ли он был принести цветы или ещё какой-то дар в качестве ухаживания? Свидание ведь. Внезапное, но… Аттракцион вполне себе выход и лёгкий способ получить сладкую лесть. Если какая-то особа смогла выиграть для своей пассии игрушку, то чем Зим хуже? Он Зим! И он добудет для своего (!) свиданного спутника самое большое и пушистое чучело животного! Покупка газировки заняла меньше минуты. Но стоило Дибу обернуться, как оказалось, он протягивает один из стаканчиков пустому месту. Большой ребёнок куда-то запропастился… Диб растерянно озирается кругом, старается не переживать зря. Что могло произойти с его страшным и могущественным завоевателем? В каком-то земном парке? Смешно! Единственной проблемой было, что инопланетное исчезновение вполне помешало бы планам на приятное совместное времяпровождение. Диб уже составил в голове небольшую цепочку событий, через которую им с Зимом предстоит пройти. А зимовское исчезновение немного омрачало прекрасное начало. Заставляло задуматься, где здесь можно купить поводок… Диб попивает газировку из трубочки и посматривает на правое запястье. Позвонить своей родственной душе, что ли? Или так попробовать поискать? Опробовать новоявленное иркенское чутьё. Вокруг столько людей… Силуэты напоминают смазанные фигуры, сборище расплывчатых пятен. Что-то не так с очками… Или со зрением… Нужно прислушаться к себе. Где-то среди этой мешанины — чёрный парик, зелёная кожа и белая рубашка. Диб следует зову и идёт в выбранном направлении. Зим находится, причём весьма быстро. Диб не должен удивляться: ему прояснили протекающий в нём процесс генной модификации. И всё равно удивляется, прежде чем подойти ближе. Зим стоит у игровой будки с плюшевыми призами. Почёсывает антенну под париком, рассматривает последний мячик в руке. Будто гадает, с тем что-то не так или с ним… И почему первые две попытки попасть в мишень не привели к успеху?.. Диб подходит ближе и встаёт рядом. — Вот ты где! Я понимаю, ты в восторге от этого места. Но не убегай больше, ладно? — Зим не убегал. Зим спокойно ушёл ненадолго. И прекрасно вернулся бы обратно… — тихо ворчит иркен. Чего пассии приспичило его искать? Взял сюрприз себе испортил. Но злиться на него по-настоящему? Нет, он сам оставил бедное сокровище одного… Пускай уж рядышком стоит и не переживает за возлюбленного. Зим делает замах, бросок, и мяч пролетает мимо мишени, — Проклятье! Ещё раз, — трёхпалая ладонь хлопает купюрой по стойке. Смотритель аттракциона берёт деньги и кладёт перед игроком ещё три мяча. Первая новая попытка вновь не приносит успеха. Зим рычит, но старается сдерживать гнев. Всё хорошо… Он обязательно выиграет. Не стоит давать пассии думать, что он неудачник, — Что ты там притащил, Диб? — А? Газировку, — подросток спокойно наблюдает за тем, как второй бросок тоже ни к чему не приводит. Мячи летят куда угодно, только не в мишень. Даже немного страшно стоять рядом, — Я тут подумал. Мы ели недавно, да? Значит, закуски нам пока не нужны. Поэтому предлагаю начать с самых экстремальных мест. Перед ними точно лучше не есть… А потом можно сходить в тир, на колесо обозрения или в зеркальный лабиринт, — в ответ иркен согласно сосредоточенно мычит. Третья попытка, и ничего. Снова мимо. Зим в порыве гнева кричит, хватает парик с головы и яростно бросает в землю. Вот только мигом подбирает, отряхивает и натягивает обратно на макушку. Глупо и опрометчиво… Как хорошо, что как всегда никто ничего не заметил. Ещё одна купюра оказывается на стойке. Ещё одна тройка мячей ложится перед Зимом. Ещё один первый бросок идёт мимо. Диб, глядя на эту картину, переполняется жалостью и безысходностью. Они здесь точно простоят вечность… Если Зиму не помочь, — Боже, ну ты и мазила, солнце… — Думаешь, что сможешь лучше, мой наидрагоценнейший?.. — с нервной улыбкой воркует Зим. Одно из век прищурившихся глаз дёргается, пока он взирает на Диба и перекладывает мячик из ладони в ладонь. Ненароком кажется, что предмет в руках Зима полетит в выступившего избранника, посмевшего сомневаться в иркенских способностях. Но отступать от своих слов Диб не намеревается. Поэтому ставит стаканчики с газировкой на стойку и встаёт ближе к Зиму. — Я не думаю, я знаю. Расслабь локоть, — Диб прижимается грудью к иркенскому плечу и берёт Зима за руку. Его ладонь накрывает трёхпалую, которая держит мячик. На его облегчение — правую. Конечно же бедному амбидекстру не могла помочь смена конечностей… На что он только надеялся?.. Диб уверенно держит зимовскую руку и показательно демонстрирует необходимые для броска движения, — Не зажимайся и постарайся представить, куда летит мяч. Хорошо? Попробуй. Ладонь Зима выпускают, предоставляют шанс попытаться сделать всё правильно. Слушать ли дибовские советы или попытаться сделать всё самому? Главное ведь победа и радость на подростковом лице, а не то, благодаря чему получилось добиться своего. К тому же, вряд ли Диб бы попытался насолить или поиздеваться… Никакой пользы или удовольствия от этого он не получит. От злости возлюбленного — может и получит второе, но не от страданий точно. Так что Зим решительно замахивается, присматривается к мишени!.. Верный ему Диб и так знает, что он неудачник, верно?.. Почему бы не попытаться добыть игрушку другим путём, если не получается основным… Осуждение вряд ли будет. Бросок, и мяч влетает прямо в избранную цель — в голову смотрителя аттракциона. Оглушённый мужчина падает куда-то за стойку будки. Диб от неожиданности испуганно прикрывает рот ладонями, а Зим победно вскидывает руки: — Я выиграл! В смысле!.. К-конечно я выиграл! Я ведь Зим! Но!.. — иркен спешно срывает одну из плюшевых игрушек и хватает подростковую ладонь. Теперь бы скрыться, пока никто не обратил внимания на них и на их неподобающую выходку. Поэтому сначала он тащит подростка за собой спешным шагом, а потом бежит с ним прочь, всё больше и больше растворяясь в толпе. Никто не посмеет портить им веселье и указывать, как правильно поступать! — Ты действительно знаешь, как бить в цель! Хороший совет, искорка. — Мы оставили газировку! Я потратил на неё пять баксов, Зим! И!.. Бедный мужчина?.. Мы не должны посмотреть как?.. — возмущение Диба обращается в замешательство. Почему какие-то напитки его беспокоят больше пострадавшего работника парка? Просто какой-то человек, мешавший Зиму получить своё. Вот Зим и обошёлся с ним жестоким, но оригинальным способом. Да и это всего лишь мяч, верно? Ничего ведь плохого со смотрителем не будет?.. Диб не был уверен, что переживёт ещё один случай с причинением вреда человеку. Но Зиму до этого нет дела, а оттого Диба по-настоящему беспокоит лишь одно, — Куда мы несёмся, блин? Никто за нами не гонится! — Никакой тебе газировки, вирусоносный мальчишка! Не для твоего горла! Даже не надейся!.. — впереди оказывается очередь на колесо обозрения. Люди друг за дружкой заходят в кабины не останавливающегося, большого аттракциона. Но какое дело Зиму до порядка? Ему в первую очередь нужно обеспечить им с Дибом безопасность и небытие! Поэтому они пробегают мимо народа. У смотрителя колеса Зим не замедляется и бросает прямо в него горсть денежных купюр. Очередь вмиг рассыпается и сходит с ума при виде денег. А парочка залетает в кабину, где прижимается спинами к панорамному окну с поручнем. Можно спокойно отдышаться и прийти в себя. За десять минут медленной круговой езды — охрана парка и пострадавший мужчина должны о них забыть. ~конец второй части, вандалистической (прим. автора)~ Кабина медленно, но уверенно движется вверх. Диб трясёт ворот футболки, чтобы охладить торс. Зим тоже остывает после бега, прижимая к брюху плюшевую игрушку. «Заслуженным» иркенским призом стала толстая рыжая лисица. Более-менее придя в себя, Зим выпрямляется и протягивает Дибу плюшевое животное — с нескрываемым горделивым удовольствием. Ясно ради кого были устроены эти мучения с бросаниями мячей. Подросток отрывает поясницу от стального поручня, тоже выпрямляется. Очаровательно, ничего не скажешь. Он с лёгкой нерасторопной улыбкой кивает, пытается произнести слова благодарности. Получается не очень, потому что дыхание ещё сбивчивое. Но лучшей благодарности иркену не надо, чем насмешливое умиление подростка, когда тот берёт лису в руки и разглядывает. — Какое имя ему подойдёт больше? Мистер «Отсутствие Самоконтроля» или Мистер «Гроза Здорового Питания»? — Хм… — Зим трёт подбородок, берёт игрушку за макушку и поворачивает к себе пушистой мордочкой, — Как насчёт?.. — блестящие невинные глазки-бусинки. Хладнокровный безэмоциональный лик. Этот очаровательный приятель определённо не так прост, как кажется, — Мистер «Я Точно Не Воплощение Зла»? — Ха, как банально! Хотя мне нравится. Но пускай пока побудет Мистером «В Ожидании Подходящего Наименования». Безымянный лис отправляется подмышку. Свободной рукой Диб касается поручня и глазеет на простирающийся вид. Кабина постепенно поднимается, постепенно открывает обзор на большую часть парка, на городские здания. И чем выше — тем более занимательное зрелище должно представать. Только немного подождать… Но Зиму ждать не нужно. Глаза и без того поглядывают на нечто потрясающее. Он стоит рядом с Дибом, как можно ближе; держится стального поручня, едва соприкасаясь с лежащей человеческой ладонью; следит за игрой бликов в линзах круглых очков и думает, с собой что-то не так или с окружающими. Неужели и правда так сложно влюбиться в эту улыбку и в эти глаза? На фоне которых остальной мир меркнет, без которых дальнейшая жизнь не представляется возможной. Так тяжело добился и так легко может потерять… Страшно. И не только от возможности лишения, но и от возможности увидеть разочарование в этом вдохновенном взгляде. У Профессора Мембрейна наверняка был спланирован каждый шаг. А у Зима… Единственную стабильность, которую он мог гарантировать своему мальчишке, это что он будет рядом. Но ведь этого недостаточно, верно?.. Зачем Дибу звёзды, если хорошее существование он мог получить на своей планете… Нельзя ведь точно сказать, что столь же вдохновенно подросток будет взирать на чужой горизонт, столь же спокойно будет относиться к чужому обществу вокруг себя. Среди инопланетных существ… Среди инопланетных пейзажей и высокотехнологичных строений… Сможет ли иркен найти им место, которое пассия признает домом? — Диб уже думал?.. Где бы хотел жить? — коготки бездумно поглаживают сталь. Кабина едва приближалась к половине расстояния до верхушки. Такая сложная конструкция у колеса обозрения и такая нелепая… Для чего оно вообще нужно?.. Медленное до невозможности. Единственная хорошая вещь: они с Дибом наедине, подальше от занимающих пространство людишек. А скоро совсем без них обойдутся… И лучше бы Дибу быть готовым к этому. — Нет. Но если Зиму интересно: я хочу большую кровать, ванную рядом со спальней и отдельный шкаф для технического мусора. — Это легко устроить. Но что насчёт самого дома? — Да это не важно! Нас не десять человек. Подойдёт любая небольшая квартира. Совместная гостиная и кухня… Две спальни… Мастерская… И вид, — Диб проводит перед собой рукой так, словно стирает ладонью пыль со старой картины. Его жизнерадостный лик, его горящий воодушевлённый взгляд такой вдохновляющий… Такой мотивирующий на обязательный успех. Просто невозможно остаться равнодушным! У Зима перед глазами невольно встаёт сияние большого ночного города за панорамным окном их совместного дома. Толстое стекло потеет от дыханий и тепла разгоряченных тел, запечатлевает на себе следы переплетённых в любовных касаниях кистей. Весь мир находится в трёхпалых руках, а оставшееся и незначительное — отбрасывает янтарный свет на любимое лицо, — В собственном доме жить неплохо. Соседи не мешают, нет проблем с лифтами… Но я бы хотел пожить там, где из окон видно не только задний двор. Было бы здорово. — Как мило, что ты не забыл о ГИР’е и Минилосе. Им точно нужно отдельное пространство для их бардака, — невероятная предприимчивость со стороны Диба. Наверное, отчасти ожидаемая от Высочайшего. Зим одобрительно посмеивается: пускай непослушные роботы возятся у себя и не портят квартиру их с Дибом мечты. Посмеивается, а в голове назревает множество серьёзных, тягостных вопросов. Где он достанет эту квартиру мечты? Вряд ли его накоплений хватит на покупку. Вероятно, придётся грабить и убивать, чтобы обеспечить себя жильём. На что только не пойдёшь ради семьи… — Ой, не надо! Они славные! Пока я видел только твоё (!) уничтожение моей комнаты и кухни, — Диб игриво пихает Зима плечом в плечо. Погружённый в раздумья на время прекращает смотреть вдаль. Он кривится в насмешливом оскале. Затем тыкает когтем под рёбра подростка, чем провоцирует того подпрыгнуть на месте со смехом. Будет знать, как обвинять чистоплотнейшее и гениальнейшее создание в такой мелочи, как вынужденный хаос… После чего снова смотрит в никуда тяжёлым хмурым взглядом. Подростку думается, это от давления ответственности. Они разделяли слишком грандиозные мечты, учитывая их незначительное положение. Просторный дом, возвышающийся над городом? Не для дефективного изгнанника и несовершеннолетней земной особи точно! Они никто. Потребуется много усилий, чтобы выйти в свет. И усилий обоих сторон, ведь не только один Зим в ответе за их совместное будущее. При всём своём эгоизме и комплексе безотцовщины, Диб не мог позволить себе быть обузой, — Эй… Я понимаю, что мы не сможем сразу получить всё, что захотим. На это нужны время и деньги, — он мягко накрывает трёхпалую ладонь своей. Зиму приходится вновь обратить на него внимание, — Но всё в порядке! Я готов работать, готов жить в маленькой квартире без окон. Хороший вид это замечательно… Но мне важнее видеть тебя рядом, когда я просыпаюсь. Зим устало припускает надбровные дуги. Профессор Мембрейн вряд ли побуждал бы своего сына работать на благо общего будущего. С другой стороны — он всего лишь нерадивый родитель, тогда как Зима с Дибом связывало намного большее. И отказываться от поддержки пассии, когда та сама предлагает? Видимо, не хочет провоцировать на себя недовольство от сидения на чужой шее. Но иркен бы соврал себе, отрицай он, что прекрасно обойдётся без помощи. Нет, он, конечно же, обойдётся… Он же Зим, в конце концов! Вот только вместе добиться своего можно гораздо быстрее и успешнее. Ничто не мотивировало так, как благополучие его маленькой империи. — Конечно… Мне нравится быть первым, что ты видишь, когда просыпаешься, — думается, вполне весомая причина поскорее приобрести собственную квартиру: дибовская кровать маленькая, дибовская комната тёмная. Не до разглядываний лежащего рядом Зима. Может, только до ощупываний… Хотя, и в этом был некий причудливый шарм. Свой вдохновитель и, по совместительству, успокоительное, Зим прижимает к себе; нервно покачивается с Дибом в своих объятиях. Плюшевый лис немного мешает насладиться теплом любимого тела. Хочется вытащить его и ненадолго отбросить куда подальше. Рука тянется к игрушке, зажатой между брюшинами парочки. Иркен нащупывает мохнатые уши, готовится вытащить Мистера ВОПН’а и замирает, когда слышит кашель. Сначала слышит, потом чувствует, что ему откашливаются в плечо. Тогда бывший завоеватель закатывает глаза. Пускай подросток только попробует его заразить… Куда весь эффект от мятных леденцов делся?.. Стоило бросить мячом в Диба, чтобы не хлестал холодное со своим больным горлом. — Зим не должен угрожать зашить тебе рот. Но и ты не должен пить холодное! Неужели только мне не плевать на твоё ужасное хрипение? — Стакан газировки ещё никого не убивал. Возьми себя в руки, папочка… — настаёт черёд Диба закатывать глаза. Снова ласковый родительский псевдоним пытаются подать как серьёзный укор. Провоцирует замешательство, но Зим уверен в верном определении авторитетного наименования. Зим не мог ошибаться в том, чего он заслуживал. — Почему ты продолжаешь повторять это слово так, словно оно должно меня оскорблять?.. — Я не пытаюсь тебя оскорбить! — подросток отодвигает от себя иркена, обижено пихает его в грудь. Щёки горят от стыда и смущения, — Просто не на такого чрезмерно заботливого папу-иркена я хотел посмотреть… — Зим только хмыкает. Своих личинок воспитывать или приёмных: есть ли разница? Впрочем, для Диба она тоже не велика, — Но ты был прав тогда за завтраком. Когда ты спросил, чего ты не можешь мне предложить в отличие от моего отца, я не смог ничего ответить. Мне нечего было ответить. Ты во многом успел проявить себя. Только это не значит, что я должен называть тебя так, как я не должен!.. — вновь вспыхнувший подросток устремляет возмущённый взор вниз. Весьма странное и неподобающее прозвище для кого бы то ни было. Ища нужные пояснения, он мнёт в руках плюшевого лиса, — «Папочка» это слишком… — Личное? — продолжает иркен за подростка. Тот качает головой, отмечает в инопланетных глазах нотки ревности. Для Зима это лишь обозначение, утверждающее трепетное уважение и власть. За его плечами нет каких-то родственных связей и прилагающихся к ним общественных установок. А раз так, разве способен он понять обычного человека? Понять Диба в этом аспекте? — Нет… Не совсем. Слишком двусмысленное. Я чувствую себя… грязным. Только представлю, что всерьёз зову тебя так, и становлюсь отвратителен себе. Как будто пытаюсь соблазнить собственного отца. — Но ведь это всего лишь слово! А мы с тобой двух разных видов!.. — Зим откровенно хохочет. Пытается сдержаться под угрюмым карим взглядом, что выходит тщетно. Зажимает себе рот и отворачивается к окну кабины, дабы успокоиться и не злить Диба ещё больше. При всей любви к пассии, сложно воспринимать её мнение серьёзно. Для иркена его позиция самая здравая и непреклонная. И подростку спорить с ним не хочется. Но точно также не хочется продолжать ломать себя ради внеземного партнёра. Поэтому он ждёт, пока тот придёт в себя. Ждёт, чтобы пояснить, что его позиция здравая и непреклонная для него. — Я знаю. Но так меня воспитали. Не важно, что взрослые люди делают в собственной спальне: всегда есть рамки, за которые лучше не выходить. И я могу больше не быть частью общества или даже человеком… Но это останется во мне. Я ничего с этим не сделаю. Зиму тоже не хочется спорить. С расслабленной улыбкой он созерцает город, над которым они возвышаются; посматривает на холодного Диба, желающего быть понятым и не высмеянным впредь. Какие-то прозвища — не проблема. А если и проблема, то совершенно незначительная. Мало ли как мировоззрение подростка сложится в дальнейшем? Когда иркенское воспитание с годами ещё больше даст о себе знать. — Тогда продолжай звать Зима так, как тебе нравится. — Правда? Ты спокойно проживёшь без всяких «папочек»? — Диб цинично вскидывает бровь. На его сомнение Зим сперва раздражённо надувает щёки. Не настолько велика потеря! Не такой властный и беспринципный из него тиран. Но затем он насмешливо щурится: подросток всего лишь решил его позлить. От иркенского понимания циничная холодность скрашивается лукавой ухмылкой. — Проживу, не переживай. Проживу точно так же, как ты проживёшь без всяких «малышей»! Я бы не смог так тебя называть. Ты ведь не какой-то слюнявый карапуз, верно? — когтистые пальцы вцепляются в человеческие щёки. Зим игриво тискает дибовское лицо. И владельцу подрумянившихся мышц происходящее кажется настолько милым, что даже неловким. — Пожалуйста, перестань… Порнография смущает меня меньше, чем твои нежности… Ладони Диба мягко касаются иркенских запястий, ненавязчиво намекают на прекращение навязчивых ласк. Диб смеётся, ему весело и хорошо с Зимом. Но про себя он не перестаёт задавать вопросы интимного характера. Как заниматься сексом с тем, у кого подсознательно задаётся установка опекать и оберегать? Как получить желанные грубости, знаменующие принадлежность инопланетному любовнику? И как при этом всём не ассоциировать их связь с чем-то непозволительным и недопустимым?.. С кротким поцелуем в губы Зим выпускает его щёки, посмеивается и больше не лезет. Следует за Дибом, когда тот решает передохнуть от стояния на месте. Спокойно сидит рядом и смотрит в панорамное окно на город. И самое интимное, что происходит между ними, это почти унисонное дыхание, сопровождающее тишину, и прикосновение иркенской руки к человеческим лопаткам — только из-за того, что конечность мирно покоится на спинке сидения. Никаких попыток сдвинуться телом ближе к Дибу, никаких попыток обнять его. Хочет ли он его вообще? Или хочет, но молча провоцирует на мысли о всяких непотребствах? Подросток сам неуверен, что желает заняться любовью. Не самое подходящее место, даже учитывая его возникшее безразличие к окружающим… Но если иркен всё-таки решится?.. Пока кабина колеса обозрения ещё наверху и только начнёт двигаться вниз… — Так в чём смысл этого аттракциона? Ты едешь вверх, ты смотришь на город, ты едешь вниз… Конец? — Всё как ты сказал, — Диб безразлично пожимает плечами. Может, это не столько способ насладиться видами, сколько побыть наедине. Зима вряд ли бы заинтересовали пейзажи, которыми он прекрасно мог полюбоваться со своего корабля. Примитивное творение людей точно не впечатлило бы представителя Ирка, — Ничего особенного. — А ты не хочешь сделать особенной нашу поездку?.. — вдруг воркует Зим, проводит коготками по подростковому плечу. Дибу даже не верится, что акт соблазнения всё-таки начался. Он смотрит на Зима, стараясь держать удивление в себе. Смотрит с невинной заинтересованностью. Иркенская ухмылка говорит обо всём… Ошибки быть не может. Пускай исполняет ведущую роль, тогда. Самое время начинать доминировать над пассией. — Что ты предлагаешь?.. — Почему бы тебе не сесть Зиму на колени и не показать места, где ещё не был зимовский язык? Без штанов, конечно же. Занятное предложение; ни мысли об отказе после столь любезной и раскованной попытки соблазнить. Немного разочаровывало только то, что Зиму ещё требуется дибовское активничество. За этой самоуверенной миной коварного искусителя наверняка не только желание воспользоваться моментом уединения. Наверняка там ещё остались какие-то нотки волнения касательно своих способностей, касательно работоспособности собственного сегментированного органа. Диб беззлобно усмехается, тянется к ширинке брюк, покусывая губы в предвкушении. Секс в полупрозрачной кабине колеса обозрения… Риск быть увиденными посетителями парка, пойманными блюстителями порядка и посаженными в тюремную камеру… Такая поездка точно выйдет если не особенной, то незабываемой. А перед бегством из тюрьмы — есть возможность продолжить страстное действо действительно наедине, с действительно доминирующим иркеном. Можно не сомневаться, что самые прочные решётки не удержат имперского солдата. Можно не сомневаться, что усилия подростка постепенно дают плоды раскрепощающемуся инопланетному любовнику. Если милому иркену нужно ещё немного помощи со стороны, то подросток не против её предоставить. Главное, что его вожделеют и жаждут доставить удовольствие. Момент блаженных созерцаний. Момент любопытных прикосновений и ласковых поглаживаний. Момент томных поцелуев, игривых покусываний и жадных вылизываний. Трёхпалые ладони придерживают ткань синей футболки у ключиц. Зим всячески уделяет внимание оголённой подростковой груди, выискивает особенно значимые эрогенные зоны. Происходящее в такой же мере страстно и спешно, в какой бережно и неторопливо. Зиму нравится, как Диб сгорает от нетерпения, как с нарастающим наслаждением всё больше хочет удовлетворения от рук возлюбленного. Зиму не хочется подвести ожидания или случайно навредить, сильнее травмировать едва не пострадавшего чужими стараниями подростка. Весь его мир — в его руках, вместе с иркеном окружённый стенками маленькой кабинки большого аттракциона. Почти сияет в лучах весеннего солнца… Улыбается от мимолётных ощущений щекотки, жарко вздыхает в упоении… Сжимает коленями иркенские бёдра, сминает пальцами широкие плечи, подаётся разгорячённым торсом в ответ на каждое приятное действие… Он подобен прекрасному, плавящемуся драгоценному металлу, и Зим должен быть не то что бы нежным или грубым: он должен быть внимательным и ответственным, потому что это всё, что у него есть. Диб будит в нём самое хорошее и самое плохое. Диб раскрывает неизведанный доселе инопланетный потенциал. Диб заставляет его самого изнемогать от предвкушения и нетерпения. Он — всё; как искра, пробуждающая пламя, как простирающийся горизонт цветения, побуждающий гореть, как дуновение ветра, раззадоривающее и укрощающее огненные языки. И с ним у Зима только один мотив: не испалить дотла, чтобы не истлеть самому. — Тебе лучше снять плащ, сладкий… — руки путаются в тяжёлой ткани, когда Зим отводит свою ладонь за подростковую поясницу. Вторая ладонь упирается в грудь и заставляет Диба прогнуть назад спину. Зим позволяет ему как следует ощутить жаркое напряжение иркенского возбуждения. Но также не теряет возможности обласкать живот излюбленной пассии. Сегментированный язык касается светлой кожи повыше пупка и неспешно проходит вверх до солнечного сплетения; провоцирует в теле Диба дрожь и вызывает изнывающий скулёж. Он практически на пределе как и сам Зим. Больше не может держать в себе вожделеющее нетерпение и эгоистичную требовательность. Больше не умиляет молчаливым диалогом распалённого организма, зато забавляет и заводит голосом затуманенного сознания. — А тебе лучше взять меня прямо сейчас… Иначе я свяжу тебя плащом и сделаю всё сам. Но я не хочу… Я хочу тебя, и не только то, что выше пояса… Не без причины Зим медлителен, вкушая каждую секунду своего пылкого времяпровождения с Дибом. Но после таких слов кажется, что оправдания ему быть не может! Как он смеет оставлять любимое существо без удовлетворения? Без вожделенных ласк, доводящих до точки кипения? Он посмеивается, возвращает пассию в положение сидя и тянется к кожаным штанам. А пока иркен освобождает своё орудие страсти, подросток тоже не сидит без дела. Скидывает свой плащ на пол сначала. Затем снимает парик с зеленокожей макушки и бросает в сторонку к плюшевому лису; даёт едкому запаху инопланетного возбуждения просочиться в душную атмосферу. Потом остервенело расстёгивает белую рубашку, невольно царапая торс; помогает возлюбленному тоже не мучиться от жары в тесных одеяниях; открывает себе вид на единственное тело, которое теперь его привлекает, и которое действительно стоит любования. Стройное, завидно крепкое и по-внеземному правильно сложенное… С шероховатой, но необычайно приятной на ощупь кожей… Притягательного и доверительного оттенка пепельного хризолита… Кожаные штаны припускаются вместе с бельём, сегментированный эдеагус обнажается, и Диб даёт волю своему нетерпению. Он хватается за спинку сидушки, сдвигает таз поближе к инопланетному торсу и трётся об иркенское естество своим. Желанный миг постигшего наслаждения вызывает улыбку облегчения и ещё большего предвкушения от предстоящего. Мимолётная растерянность Зима не удостаивается внимания, потому как её быстро поглощает вожделенное самообладание. Иркен берёт подростка за бёдра, помогая двигаться себе навстречу, крепко обивает эрегированный орган своей набухшей змеёй, провоцируя блаженный первый стон у пассии, и отдаётся моменту обоюдного сладострастного удовольствия, теряя остатки скованности и нерасторопности под напором физического воплощения любви и взаимопонимания. Приоткрыв клыкастый рот, Зим хрипло дышит и потеряно глазеет вниз. Сегментированный эдеагус крепко сжимает подростковый член. Светлая нежная кожа трётся об упругие эластичные ткани в исступляющем соприкосновении. Уверенные ритмичные толчки волнительно стимулируют любовное переплетение иркенских гениталий вокруг человеческих. Ничего сокровенного и непостижимого для обученного инопланетянина. Ничего непосильного для работоспособного могущественного Зима. Обязательно справится сам, когда придёт подходящий момент. Только разложить Диба в более привлекательной и удобной позе… Позволить слиянию смазки двух разных существ обрамить его плавные мягкие места… Оставить в нём горячее, разливающееся напоминание о произошедшем… Иркен проводит языком по клыкам, прикрывает глаза и тихо блаженно рычит. Считанные секунды до своего финала и чуть больше до финала пассии. Не ему одному нравится слушать, чувствовать, наблюдать. Подросток с не меньшим удовольствием лицезреет иркенский оргазм: чтобы удостовериться в достижении оного, чтобы удовлетворить любопытство, чтобы приблизить эстетическим возбуждением собственную кульминацию. Лицезреет, как трясутся антенны и как зелёная мордашка искажается в сосредоточенную гримасу; вслушивается в подавленный хриплый стон; отмечает крепкую когтистую хватку на своих бёдрах, дрожь сегментированного органа, жар выступающих телесных жидкостей. Лицезреет и с чистой совестью кончает следом, после чего остаётся прижаться к испачканной груди возлюбленного, чтобы разделить момент безмятежной истомы. Момент, когда вновь ничто больше не имеет значения кроме них двоих. За яркой упоительной вспышкой следует знакомое чувство умиротворения, бесконечной близости с любимым существом. В какой-то мере привычное, в какой-то пока новое. Оно всегда где-то рядом благодаря тесной связи, благодаря совместному времяпровождению. Но после мимолётной эйфории кажется гораздо ощутимее и значительнее. Красочный фейерверк в голове проходит и забывается. А «он» остаётся… Остаётся рядом с «ним» и никуда не уйдёт. Такие моменты Зиму нравились даже больше сладострастных утех. Чувствовать кожу Диба своей, слушать тихое восстанавливающееся дыхание, впитывать ослабшие запахи любовных соков… И при этом — приятно осознавать, что всё это принадлежит иркену. А если иркена не станет — частица его не исчезнет и продолжит жить. Он не обречён остаться забывающейся байкой. Его существование, его действия имеют смысл. Нужно ли для счастья что-то ещё? Окна кабины кажутся мутными от лёгкой испарины. Зим расслабленно урчит, высунув кончик языка. Трёхпалые ладони поглаживают светлые ноги с лёгким пушком: от колен, вдоль оставшихся царапин-синяков на бёдрах, до самых мягких мест и обратно. Глаза под маскировочными линзами мирно созерцают небеса сквозь побелевшие стёкла. Не имеет значения, сколько осталось до земли. Они вполне могут проехать ещё круг на большом аттракционе, ведь мир снаружи никуда не денется. Куда бы они ни направились, где бы ни оказались — вдвоём они всегда будут окружены собственной зоной комфорта. А остальное и менее важное — будет за прозрачными стенами их главных приоритетов. Пускай они и отвергнуты всеми, но в этом есть возможность получить некое наслаждение. — Нам нужны большие окна, — выдаёт вдруг Зим с каким-то гениальным озарением. Его задумку Диб не понимает. Отрывает голову от иркенского плеча, чтобы задать немой вопрос. Но пояснения следуют и без того, отсылаясь к недавнему разговору, — В нашем доме. Прям… О-очень большие!.. — иркен берёт подростка под колени, пересаживает со своих бёдер на сидушку. А сам поднимается, небрежно натягивает штаны и подходит к противоположной стороне кабины. Туда, где находятся перила и просторное место для обзора. Мечтательное наваждение заставляет его остановиться перед панорамным окном. Подросток наблюдает, и ему кажется, что теперь перед глазами возлюбленного застыла картинка грядущего. Столь же живая, какая до этого возникала у подростка, — Чтобы ты стоял возле них по утрам. Чтобы пил тёплые напитки из кружки, пока наблюдал, как встаёт солнце. На тебе было бы что-то просторное и лёгкое. Что-то прикрывающее только бёдра, и больше ничего бы не было. И ты бы улыбался… Изумлённый полёт фантазии вызывает у Диба нежную улыбку. Он поднимается и подходит к Зиму, останавливается рядом. Разделяет вместе с ним прекрасное видение, лучше всяких громких фраз говорящее об иркенской любви. В кабине колеса обозрения тепло и душно. С его голыми ногами и влажной футболкой подростку ничего не грозит. Зато это именно то, что хотел бы видеть иркен: излюбленную пассию в раскованном и расслабленном состоянии. Только пока не окружённую атмосферой домашнего уюта. — Ты бы улыбался, потому что вчера прошло хорошо, — продолжает Зим, глядя на Диба; глядя на свой смысл. Воодушевлённо убеждает их обоих в состоятельности общих желаний беспечного будущего, — И… Сегодня и завтра тоже пройдёт хорошо! А вечером… — взор вновь устремляется к окну. Зим касается ладонью стекла, осторожно дотрагивается покрытой бледной испариной поверхности; оставляет осторожный отпечаток под когтистой кистью, — Когда мы возвращались бы домой… Вместе. Чтобы мы занимались у них любовью… Чтобы весь город видел, как я вхожу в тебя. Чтобы все знали, что ты только мой. И больше ничей… Подобная степень эксгибиционизма Диба не прельщала. Но вот желания и фантазии Зима… Чудесная картина утра привлекала и вдохновляла. Не менее чудесная картина вечера вызывала будоражащую волну возбуждения. В восторженном смущении подросток посмеивается про себя, предвкушённо облизывает губы. Когда они добьются своего, то не важно, кто будет на них смотреть. Важно будет лишь то, что они вместе и счастливы. Тогда пылкие иркенские грёзы сами собой воплотятся в жизнь. А во внимании подростка останется лишь возлюбленный, томные прикосновения и прохладная гладкая поверхность, к которой его прижимают в головокружительных фрикциях. — Будем смущать целый город и вызывать у всех зависть? Какой ты жестокий, Зим… — человеческая ладонь тоже прижимается к бледному стеклу. Диб касается окна правой рукой как и Зим; оставляет свой отпечаток как можно ближе к инопланетному. Светлые пальцы легко прижимаются к когтистым, замирают на одном уровне с теми. После чего Диб уже без насмешки с тоскливым воодушевлением заключает, — Я бы пожертвовал половиной Вселенной ради этого… Не задумываясь. В абсолютной поддержке Зим видел дибовский способ выразить свою любовь. Он улыбается, сдвигает руку влево и накрывает подростковую ладонь своей. Значит, так тому и быть: у них будет просторный дом над городом с большими панорамными окнами, и никак иначе. Когтистые пальцы ныряют под светлую кисть и переплетаются в замóк с пальцами Диба. Зим смотрит на Диба со всей возможной нежностью и теплотой, почти непривычной для его ужасной натуры. Смотрит, улавливает аналогичные эмоции в карих глазах, после чего прижимается губами к шее любимого создания. Продолжительный поцелуй. Свободная ладонь касается бока подростка, приобнимает разгорячённое туловище. Подросток с истомным вздохом опускает веки, когда иркенские губы следуют выше. Рука с его бока в мягком поглаживании идёт вверх по ткани футболки. Идёт к рёбрам, затем к лопаткам, после чего останавливается у шейных позвонков. Поцелуи перерываются. Взгляд Зима меняется, выражает многозначительную уверенность и власть. Сосредоточенный и почти требующий покорности… В приятном волнении Диб сглатывает, понимая, что к чему. Ладонь на подростковом хребте давит на позвонки — не больно, но чрезвычайно напористо. Диб чувствует, что не мог бы не подчиниться, даже если бы не хотел возлюбленного… Хочет и ни за что не откажется от шанса оказаться под ним. Поэтому покорно наклоняется подбородком к перилам, берётся ладонями за стальную перекладину. Согнувшееся тело пассии образует ровный угол с прелестным изгибом спины. Зим широко ухмыляется с прищуром, горящим искушением. Неспешно отходит Дибу за спину, поглаживая коготками его плечо и позвоночник. Обнажает свои бёдра и возвращает правую ладонь на правую подростковую кисть, снова переплетается пальцами. Ощущение жара у пятой точки сводит подростка с ума. Сердцебиение переполняет барабанные перепонки. Дыхание спирает. Короткий миг ожидания длится необычайно долго… Иркен левой рукой касается подросткового бедра, сминает мышцы, идёт вверх медленным ненасытным прикосновением. Ребро трёхпалой ладони дразнясь задевает мошонку, ощутимо упирается в кожаный мешочек, идёт дальше по промежности. Диб до боли кусает губы, впивается в перила пальцами. Сладкая пытка вводит в изнеможение, заставляет стоящий колом член сочиться влагой. Наконец-то он в полной и неоспоримой власти инопланетного возлюбленного… Наконец-то он познает на себе всю необузданную звериную страсть своего могущественного завоевателя… Ребро ладони проходит по колечку мышц, когтистые фаланги жадно сжимают мягкую половинку. В томном мычании Диб подаёт назад тазом, ещё видимее изгибается. Несколько белёсых капель смазки падает на пол, отчего антенны Зима вздрагивают. Приятный пошлый звук провоцирует глухой вожделенный рык. Мальчишка готов, и иркену больше не хочется ждать ни секунды, чтобы овладеть любимым телом. Вторая трёхпалая ладонь также накрывает ладонь Диба. Иркенская грудь прижимается к спине изнемогающей пассии. Сегментированный эдеагус упирается в пятую точку — вверх стволом прямо между светлых половинок. Зим совершает медленные толчки тазом. Упругий орган трётся о ложбинку, ласкает колечко мышц. Вопросы о первопричинах кажутся неуместными, когда происходящее доставляет удовольствие. Вот и Диб не спрашивает. Наслаждается контактом с горячими гениталиями возлюбленного, подрагивает и сбивчиво дышит от лёгкой стимуляции чувствительного сфинктера. Ощущает, как в какой-то момент плотная малиновая кожа немного увеличивается в диаметре; как затем по эдеагусу струится тёплая смазка. Бирюзоватая влага обрамляет подростковые ягодицы, течёт вниз по бёдрам. Вызывает у Диба немой восторженный стон. Без особой необходимости всё встаёт на свои места: простой подготовительный процесс к предстоящему соитию. Но заводит настолько, что оборачивается перевозбуждением. Пара лишних толчков, и с протяжным прерывистым стоном Диб упирается в перила лбом, сжимает когтистые пальцы. Происходящая кульминация заставляет Зима замереть. Они только начали, а тот уже?.. Неожиданно, но необычайно лестно. Невозможно не переполниться горделивым самодовольством: зимовские способности воистину впечатляющи! Мокрый подросток спешно глотает воздух, приводит сознание в порядок. Более не обременённое страстью, оно позволяет взглянуть на некоторые обстоятельства с другой стороны. А именно на то, что как бы сильны не были желания — шанс испортить всё своей физиологией весьма велик. Оплошать перед Зимом не хотелось больше, чем хотелось непосредственно Зима. Так что он явно не должен был молчать. — З-зи… Зим, я… Я очень хочу тебя внутри. Н-но я не готовился к этому… Прямо сейчас это не лучшая идея… — Да, я знаю, не переживай, — просто отвечает иркен. Было бы крайне безответственно и чрезвычайно глупо не учитывать проблемы своей пассии. Полноценное проникновение он не предполагал с самого начала. Вероятно, следовало и пассию об этом уведомить… Но лучше уж поздно, чем никогда, — Мы сделаем всё по-иркенски: без вторжения в твою сладкую мягкую плоть. — Т-тогда… Тогда ладно, — непредсказанная предусмотрительность удивляла, но как-то по-хорошему. Как некий признак заботы и полноценного принятия. Можно было расслабиться: плотские ласки не придётся прерывать или замещать другим способом удовлетворения. Обойдутся знакомым, но всё ещё увлекательным опытом, — Продолжай. Пожалуйста… Чарующая любезность. Зим умилённо целует Диба между лопаток в качестве похвалы. Голову не поднимает и игриво трётся кончиками влажных антенн его ушных раковин. Старается задеть эрогенные зоны, чтобы немного распалить; оставить на светлой коже хотя бы немного своего природного афродизиака, чтобы Диб быстрее восстановился. Продолжать без него — совсем неинтересно… Гладкие чёрные придатки щекочут подобно перьям. Подросток подрагивает, сдерживая невольный смех. Сложно не заметить рефлекторные отголоски его тела. Сложно не обратить внимание на судорожные звуки. Просто невозможно не исполнить бóльшее злодеяние… Переполненный коварством иркен прислоняет лоб между лопаток подростка, касается кончиками антенн светлой шеи. Ощущение щекотки становится сильнее. Подросток хихикает, дёргает головой и нервно просит перестать. Что остаётся поделать? Конечно же остановиться, ведь своего иркен добился. Он победно хихикает вместе с пассией, поднимает голову и целует брюнета в черноволосый затылок. Не хотелось упускать возможность вызвать у драгоценного создания улыбку, немного послушать любимый смех… Но теперь бы вернуться к первостепенной задаче. Послушать любимые стоны Зим также не прочь. Эдеагус устремляется вниз. Он протискивается между бёдрами Диба и прижимается влажным стволом к человеческим гениталиям. Две трети длины прилегает к промежности, семенникам и члену. Оставшаяся часть загибается к головке, изучающе поглаживает нежное чувствительное место. Нужно как-то вслепую изогнуть сегментированный орган… Так, чтобы подростковые ноги не мешали предстоящим телодвижениям… Зим ищет подходящую стратегию, а Диб робко посматривает вниз. По сравнению с его скромным хозяйством, инопланетные причендалы довольно внушительны. Должно было иметься какое-то биологическое обоснование сего чуда. Половина эдеагуса обвивает новоэрегированное естество где-то в середине; плотно стискивает твёрдый ствол и прижимается концом к головке. Зим подаёт тазом назад, вперёд, ещё пару раз туда-обратно… Совершает пробные фрикции и прислушивается к общим ощущениям… Влажная упругая кожа беспрепятственно скользит по всей длине дибовского члена. Сегментированное переплетение уходит к основанию и возвращается обратно к розоватому краю. Иркенский лобок прижимается к пятой точке в лёгких толчках; оставшееся у половой складки — стимулирует промежность и мошонку. А сам эдеагус в качестве дополнения стимулируется подростковым животом и бёдрами. Не совершенная схема, но вполне рабочая для получения обоюдного удовольствия. Вполне себе повод оставить мысли о биологии на потом. Зим фыркает пару раз, чтобы избавиться от чёрных волосинок на лице, и принимается за неспешные плавные фрикции; увлечённо закатывает глаза. Получается, очень неплохо получается! Может, он не был создан для спариваний, но с Дибом всё выходило так, будто было приспособлено специально под земную особь. Или настолько хотел Зим приспособиться к любимому созданию. Переполненный изумлением Диб сначала не может издать ни звука. Не подобным образом он хотел, чтобы Зим взял над ним верх. Настолько нечеловеческого соития у него не было даже в фантазиях. Но мог ли он жаловаться? В районе шеи кожу опаляет тяжёлое иркенское дыхание… Сильное инопланетное тело плотно накрывает его; локти трёхпалых конечностей, которые держат подростка за руки, тесно давят на рёбра; всё в совокупности напоминает крепкие исступляющие объятия… Сегментированный орган уверенно и непрерывно ласкает раскалённое естество и даже больше; сочится бирюзоватой смазкой, стекающей меж светлых бёдер, придавая развратной пикантности сладостным ощущениям… Дибу не на что жаловаться. Всё прекрасно, и всё заверяет о том, что возлюбленный обязательно заставит его сорвать глотку. — Боже, это так… Это как будто… Я хочу сказать… — затуманенный рассудок не позволяет подобрать подходящее слово или фразу. Диб совершенно не знает, как охарактеризовать изумляющую необычность происходящего и свой восторг. Рассеянно созерцает, как потеет окно перед ним. Облизывает дрожащие губы. Безуспешно перебирает рассыпчатую пастилу в голове вместо мыслей. Всего лишь сказать то, что превзошедший себя партнёр оценит… Неужели так сложно?.. Диб прикрывает глаза и с томным наслаждением выдаёт настойчивое требование, — Отымей меня так, чтобы весь парк запомнил твоё имя… На сказанное Зим насмешливо сверкает клыками; с уголка губ стекает дорожка слюны. Эта умилительная раскованность… Эта сладостная сокровенность… Вот оно! Именно то, что побуждало его на свершения! То, что пробуждало в нём хищного зверя!.. Как мог он устоять перед такой мотивирующей настойчивостью своей излюбленной собственности? В качестве поощрения Зим ускоряет толчки. Интенсивные страстные ласки отчётливо внушают, что только он может дать Дибу то, что ему нужно; что ни один человечишка не сравнится с могущественным инопланетянином. И Диб всецело отдаётся этому ощущению как и самому Зиму. В блаженных стонах он старается ещё немного изогнуться, пытается посильнее оттопырить пятую точку. Только бы истекающему сегментированному переплетению было удобнее двигаться вдоль его члена; только бы гамма удовольствия для них обоих не уменьшалась и не прерывалась. Попытка, изменившая мало чего. Зато иркен счёл её похвальной и располагающей. Подросток будто бы невольно настаивал, чтобы влюблённый в его отзывчивость и покорность иркен извлёк из тех всё возможное. — Скажи это снова! — Трахни меня, Зим! Трахни так, чтобы все знали моего захватчика! — Ты будешь кричать под Зимом как никогда до этого! — Да! Прошу! Покажи всё своё могущество! Заставь меня кричать! Я весь твой! — Ты весь мой навечно, Диб! Один момент до мира, где вместо раздольной музыки звучат лишь возгласы упоения. Один момент до мира, где вместо запаха попкорна и сахарной ваты витает лишь головокружительный аромат похоти. Этот момент стирается вместе с рамками самоконтроля и самоосознания. Зим безвозвратно погружается в свои порочные желания, отдаётся во власть своего собственничества. Диб слышит кроткий довольный прыск. Диб чувствует, как его хватают за бедро и держат под колено, оторвав ногу от пола. Сегментированный орган как следует обвивается вокруг человеческого члена. Ничто ему теперь не мешает… Рьяные остервенелые толчки заставляют кабину трястись. Никто их двоих не прервёт… Когтистые фаланги крепко впиваются в кожу, над черноволосым затылком не смолкают судорожные звериные стоны, ворот футболки заливает иркенская слюна. Он — способный умелый любовник, чьи усилия обязательно заставят голос драгоценной пассии восклицать!.. Впрочем, первый крик раздаётся не совсем от удовольствия… — Срань господня, Зим!.. — освободившейся ладонью подросток упирается в мокрое белое стекло. При всех приятных ощущениях не хотелось влететь в окно лбом. И точно также не хотелось сорваться вниз с колеса обозрения. Это в самом деле происходит?.. Его ненаглядный монстр сотрясает всё вокруг ради его наслаждения?.. Дибу хотелось кончить только от этого волшебного осознания… Его горячий страстный любовник. Его неравнодушный и всепонимающий парень. Его заботливый и родной… Заботливый и родной… Его?.. Слова как никогда кажутся всего лишь словами. Пока с ним Зим, пока с ним само воплощение страсти и нежной привязанности — не важно, кто что услышит и кто что подумает. Быть может, Дибу всё-таки нужно больше внимания и любви, чем кому-либо ещё. Больше, чем даст обычный партнёр. Зато если их способен дать его завоеватель — тот достоин зваться как угодно, – Па... Папочка. Утвердительный тихий выдох заставляет Зима опомниться, потерять едва наработанный темп. Ему ведь показалось? Чтобы Диб... После стольких распинаний... Но вот за выдохом следует просьба. Громкая упоительная просьба не останавливаться. И кого Диб просит? Не Зима... Папочку. Заботливого покровителя своей маленькой оберегаемой ценности. И папочка, счастливый и восторженный, возвращает проверку кабины на прочность. Счастливый, восторженный и негодующий от недавней траты своих нервов. Ох уж этот опьянённый от феромонов и любви, добившийся желанного полного доминирования над собой земной мальчишка... Исступляющие опустошительные фрикции в той же мере осуждают человеческое лицемерие, в коей воспевают. Зим зарывается в волосы Диба, оттягивает чёрные локоны назад, грубой крепкой хваткой держит голову брюнета. Чтобы даже не смел смолкать… Чтобы продолжал срывать глотку во имя иркенского аввасмы… Ещё больше неудобств для Диба в его без того неудобной позе. Но это ничего. Пускай инопланетный вес напирает на него подобно грузу заслуженной вины. Любой дискомфорт — незначительная мелочь, пока он во власти страсти, опьяняющего иркенского дурмана и своего папочки. Под ним на теле подростка, кажется, не осталось ни одного сухого места. Руки, локтями упирающиеся в молочные стёкла, мокрые от прохладной влаги… Ноги и живот заляпала смазка двух существ, отдавшихся похоти… Всё остальное пропиталось потом как яркий показатель, что Диб отдаётся целиком и без остатка; отдаётся Зиму как никогда прежде. И если осталось что-то без внимания, то только подростковое нутро. А испытать оргазм, ощутив возлюбленного в себе… Дать овладеть собой не только снаружи, но и изнутри… Ничего другого не сделало бы происходящий миг ещё прекраснее. Поэтому, едва сегментированный эдеагус подрагивает в предстоящей готовности излиться, как вожделенное желание вырывается само собой: — Кончи в меня, папочка! Подобный естественный финал Зим жаждал изначально. Подступает момент эйфории, и его запланированные действия происходят почти на автомате. Трёхпалая ладонь отпускает черноволосую макушку и упирается Дибу в хребет, прижимает ключицами к перилам. Эдеагус выпускает подростковый член и устремляется прочь от запачканных бёдер, обратно к светлым ягодицам. Влажный конец инопланетного органа упирается в колечко мышц и вместе с несколькими сегментами проникает в тугой сфинктер. Естество возлюбленного большое, горячее и дрожащее… Не вошло и одной трети, как Диб едва дышит, жмурится и изнемогающе кусает губы… Физически приятного от происходящего мало. Не в данный момент, когда подросток не был разработан для анальной пенетрации. Но вот морально… Ощущение в себе своего любимого неземного мужчины… Пожалуй, это именно то, что позволяло ему терпеть без особого труда. Но каков бы ни был дискомфорт — от своего желания Диб отступаться не собирался. Зим мягко выпускает дибовское бедро. Занемевшая нога с новой порцией синяков возвращается на пол. Занемевшая трёхпалая рука опускается Дибу на плечо, следом вторая идёт на другое. Только бы не повредить пассию изнутри… Иркен осторожно подаёт тазом назад, затем вперёд. Подросток судорожно скулит от тягостного удовольствия. Ещё несколько импровизированных фрикций, и под вожделенный рык горячее инопланетное семя заполняет человеческое нутро. Когтистые пальцы крепко впиваются в кости. Сегментированный эдеагус уменьшается в диаметре и рефлекторно проталкивается Зимом глубже в Диба. Момент кажется настолько потрясающим, что хочется потерять сознание; что Диб действительно теряет голос. Выдыхает облачко пара. Отталкивается ладонями от окна, сам насаживаясь на инопланетный орган. Даёт выход слезам от переизбытка эмоций, не различая, перед глазами туманная пелена или в линзах очков. А когда оргазм отпускает, то подросток обессиленно опускается на колени. Иссякший эдеагус покидает тело. Руки остаются на тёплых стальных перилах. Диб утыкается лбом в нагретый поручень, прикрывает глаза. Только недавно пришёл в парк, а уже ничего не хочется. Никогда ещё ему не было так стыдно и так хорошо одновременно… Видно, самая пора записываться в ряды извращенцев и заучивать песни Ланы Дэл Рей. Или ещё больше менять мировоззрение под иркенским напором, который так успешно раскрывал подростка… Столько разглагольствовал о неприемлемости всяких «папочек» в рамках своей морали, но к финалу пришёл благодаря признанию оного в возлюбленном. Было ли в этом что-то плохое? Диб всего лишь дал Зиму то, что тому было нужно, а Зим дал Дибу то, что было нужно ему. Но теперь у Диба появился папочка, и с этим ничего не поделать. Просто так этот случай Зим ни за что не отпустит, не стоило сомневаться. Папа-иркен спокойно стоит на месте. Держится за поручень, чтобы не свалиться на твёрдый пол. Шумно восстанавливает дыхание, высунув язык. Где-то в ПАК’е должна быть пачка влажных салфеток… Зим предполагал, что их с Дибом свидание обязательно выльется во что-то несравненно приятное и чертовски изнурительное. Но чтобы настолько?.. Одними салфетками здесь не обойтись! Как минимум нужен душ. Иркен отходит в бок, опускается на пол и садится затылком к перилам; садится рядом с подростком. Стальная конечность достаёт гигиенические принадлежности из хранилища и передаёт носителю. Пока и этим обойдутся. Зим вскрывает пачку, трёт шею, грудь, эдеагус… Посматривает на Диба, который всё ещё обездвижен, уткнувшись лицом в стальной поручень… Специально он говорит одно, а потом делает другое? Если это была какая-то игра — Зим выиграл! Никаких сомнений! Опьянённый дибовский рассудок принял решение, и никаких отговорок после такого быть не может. Как, впрочем, не может быть и стыда: не стоит загонять себя под рамки человеческой морали, когда Зим так хотел, чтобы его милый приёмыш от них избавился. — Что ж… Это было более чем впечатляюще. Помочь тебе собраться?.. Диб отрывает лоб от перил, смотрит на Зима со смесью усталости и волнительного разочарования. Сдержанность возлюбленного по поводу потрясающего секса не удивляла. Но ему думалось, иркен затронет тему своего родительства и подросткового двуличия. Вероятно, тут нечего было обсуждать: подросток всё сказал. Даже не сказал, а прокричал раз так десять минимум… Он смотрит на свои ноги. Больше не онемевшие, но подняться самостоятельно не чувствуется возможным. Поэтому Диб поджимает искусанные губы и робко кивает. Вот и настал час проявления инопланетной заботы… Ведь это то, чего Зим так хотел. Поднявшись на ноги, Зим возвращает эдеагус в брюхо, натягивает и поправляет влажные штаны. Физически он довольно-таки вымотан. Но вот энергии полно, так что поднять пассию большой проблемой не будет. Он наклоняется, тянется к подростку, берёт подмышки. Подросток обнимает его за плечи, утыкается мордашкой в белую обсыхающую ткань, прикрывает глаза. Одна секунда — подростка уверенно поднимают с пола. Вторая — осторожно оборачивают талию и берут под колени. Третья — спокойно несут в сторону сидений и сажают на чистое место. Так быстро, что Диб не успевает сгореть от стыда из-за своих размышлений. Ему нравилось быть иркенской собственностью… Нравилось быть любимой ценностью, окружённой заботой и вниманием. Нравилось быть на ручках и не лишённым милых тисканий, будь он проклят! Но с упоением признавать в глазах Зима клишированный, нежный авторитет? Без зазрения совести отдаваться сильному и властному «папочке»? Совсем он увлёкся со своим комплексом безотцовщины… Не стоило соглашаться на иркенское предложение опекунства даже мысленно. Диб пересёк черту, которую не должен был. И теперь с этим предстояло как-то жить и как-то смотреть Зиму в глаза. Зим опускает Диба на сидушку. Диб продолжает держать его за плечи, не желая выпускать из объятий; не желая встречаться с тем взглядом. Как ему спокойно существовать дальше? Как снова не выдать нечто извращённое и непристойное? Кажется, он просто не сможет больше смотреть на себя, не сможет больше заняться любовью. Ужасное, порочное, ничтожное создание… Даже как оправдаться не знал — если не перед собой, то хотя бы перед Зимом. Хуже было лишь то, что Зим не требовал каких-либо объяснений. Его молчание было подобно тихому, осуждающему отвращению, пускай Диб лишь накручивал в навязчивом отвращении к себе. Он знал, что возлюбленному всё пришлось по вкусу… А от этого осознания становилось только хуже, ведь ему всё пришлось по вкусу не меньше. — Я не знаю, как это вышло, Зим… Я просто… задумался. — Да, конечно, — иркен хохочет как от самой смешной шутки на свете. Такой беззаботный и счастливый, что подростку самому хочется смеяться над собой… Разрушать прельстившие инопланетянина ролевые игры, отнимать дарованный статус самого близкого и доверительного создания для земного существа — не слишком ли это жестоко?.. Стоили ли того фальшивое ощущение комфорта и мешающие удовольствию рамки морали? — Я тоже когда задумываюсь, люблю покричать «Быстрее, папочка» и «Не останавливайся, папочка»… Подумаешь! Большое дело. С кем не бывает? Невероятная ситуация… Диб пытается смеяться. Пытается вспомнить, в какой момент подчинение своему любимому доминанту перешло в какой-то ненормальный фетиш. Это не должно было восприниматься как нечто естественное… Это не воспринималось как нечто естественное и само собой разумеющееся. Это всего лишь Зим забил его голову своими нелепыми желаниями! Заполнил мысли своими «папочками», вот и вырвалось… Вырвалось раз, вырвалось два, и заставило потерять над собой контроль. Словно всё, что он мог высказать своему дорогому избраннику, нашло себя в одном простом слове… Не так холодно, как «хозяин». Не так официально и размыто, как «завоеватель». А как действительно близкое и много значимое существо, обладающее в его глазах силой, властью и уважением. Нехотя Зим понимает, почему его никак не отпустят. Чувствует витающее в душном воздухе напряжение. Если Диб снова ищет проблему там, где её нет… Если хочет внести в их отношения разлад своими комплексами и ненужными общественными установками… Лучше остановиться здесь и сейчас. Как бы иркену ни понравилось быть названным папочкой, как бы ни понравился их потрясающий секс — оно не стоит того, чтобы нарушать установившийся между ним с подростком комфорт и доверие. Он упирается подростку в грудь, настойчиво отодвигает его от себя, прижимая к спинке сидушки и заставляя разорвать объятия. Взирает на него со строгой серьёзностью. Никакие лестные ролевые игры Зиму не сдались, если объект воздыхания отказывается смотреть ему в глаза… — Послушай. Мне плевать, как ты меня называешь! Если считаешь, что твои восторженные вопли испортили наш секс — удали к чертям воспоминание о нём! — когтистый палец касается рубинового браслета на руке Диба. На секунду раздаётся металлический стук. Владелец РПК приподнимает запястье и растерянно смотрит на устройство. Оно имело доступ к мозгу. Проделать сказанное было легко. Но хотел ли Диб лишаться этого момента? Полного хотя и постыдного, но невероятного удовольствия… Лишний повод обидеть взъевшегося на него Зима, — Но портить нам жизнь я тебе не позволю. Не когда у нас наконец-то всё хорошо! Так что у тебя есть два варианта… Взгляд синих глаз-линз всё ещё холодный и строгий. Но не смотря на всё своё недовольство — Зим остаётся спокойным и рассудительным. Хочет предложить вариант, устраивающий обоих, только чтобы Диб не заморачивался зря. Так непривычно осознавать себя угрозой их нежной связи… Может, никакой проблемы в произошедшем нет?.. Они с иркеном и правда двух разных видов, а «папочка» — всего лишь глупое слово… Не причина для самобичевания. Не повод проводить параллели между Зимом и Профессором Мембрейном. Профессор Мембрейн — отец, всемирно известный учёный, до невозможности приятный парень. Он максимально отстранён от своей семьи подобно недостижимому звёздному небосводу. Такой же блистательный, и такой же холодный… Не тот, кому Диб мог доверять, на кого мог полагаться. Зим же, с другой стороны… — Первый! Ты вычёркиваешь то слово из головы, и мы продолжаем спокойно смотреть друг другу в глаза. Второй! Ты плюёшь на мнение тех, кто считает любой бред неправильным, и мы спокойно получаем удовольствие от того, что нам нравится. Зим, не смотря на свою злодейскую сущность и врождённую неудачливость — внимательный и отзывчивый к Дибу. Он тот, кому хотелось посвятить всего себя, и не было и сомнений, что в ответ подросток получит не меньше. На иркена можно полагаться, можно доверить любую мелочь, можно равняться как на статного опытного авторитета. И, возможно, называть папочкой… Сам бы Диб ни за что не додумался так его называть. Даже отца так не называл! Но, в отличие от Профессора Мембрейна, Зим действительно заслуживал трепетной любви, ласковых прозвищ. Он папочка, потому что заботится и защищает, потому что рядом и принимает без исключений, потому что хочет и знает как дать никому не нужному изгою новую жизнь. А признавать его таковым — способ порадовать, способ сильнее отдалиться от людей и способ получать удовольствие от новообретённого сабмиссивного кинка. Зим — папочка, хочет быть папочкой, и ничего плохого здесь не может быть, как бы Диб себе не накручивал. — Ну так? Какой вариант ты выбираешь, Диб? Строгий горделивый авторитет ждёт ответа. Более уместен был бы взгляд испуганного поруганного котёнка. Но Диб взирает на Зима с каким-то завороженным восхищением, словно заново влюбляясь во властную, неравнодушную иркенскую натуру. От его ответа ничего не изменится. Папочка останется рядом, останется папочкой номинально. Вместе с ним они гордо покинут колесо обозрения, сменят мокрую одежду на сувенирные футболки и чудесно проведут время на остальных аттракционах. Выбор Диба состоит лишь в том, сможет ли он существовать в гармонии с собой. Сможет ли побороть стыд и смириться с тем, с каким рвением любимый завоеватель получает желаемое. — Мне нужно подумать… — с беззлобной счастливой насмешкой выдаёт Диб. Снова этот увиливающий ответ… Снова эта попытка отказаться принять решение, когда всё очевидно!.. Что ещё за игры с ним ведут! Зим медленно, но уверенно переполняется возмущением. Диб в ответ только краснеет и, кажется, озаряется ещё более счастливой миной. Невозможно спокойно на это смотреть… Иркен дует губы и отбирает его очки, трёт линзы салфетками. По крайней мере, подросток больше не боится встречаться с ним взглядом… Да ещё с каким взглядом! Будто скопище созвездий увидал или возникновение новой галактики. Перед этим кареглазым блеском иркену, и так неспособному долго и всерьёз злиться на своё сокровище, ещё тяжелее сохранять злобную гримасу. Усердно протёртые очки возвращаются на лицо владельца. Тот продолжает завораживать своим видом. И к этому очаровательному лику в благодарность присоединяется милый очаровательный тон, — Спасибо. Папочка… И Зима одолевает такой поток эмоций, что поначалу мимика отказывается справляться. Верхняя половина лица негодует из-за недавнего цирка, устроенного, очевидно, чтобы позлить. Правая сторона морщится в изумлённом неверии на произнесённое. Левая — неимоверно радуется искреннему признанию. Но, в конечном счёте, ощущение счастья берёт своё. Зим опускает вздёрнувшиеся антенны, переполняется любовью и умилением. Всё, чего ему теперь хочется, это прижать Диба к себе и больше никогда не отпускать. И плевать, что у них свидание; что они, наверное, уже третий круг на одном аттракционе проезжают… Плевать! Иркен оборачивает руками талию подростка. Поднимает того на совсем незначительное расстояние от пола. Крепко прижимает к себе и мирно покачивает, стоя на месте. Его и ничей больше… Пускай только кто-нибудь попробует лишить иркенского аввасмы его драгоценного приёмыша. Он был создан служить и убивать, и если придётся — ради блага своего маленького семейства, бывший завоеватель больше не постесняется уничтожить Землю и всё остальное, что только посмеет встать на его пути.