Please Fuck My Dad

      День начался замечательно. Откуда же Йену было знать, что закончится он совсем не так?       Он проснулся от будильника, как и в любой другой будний день, перевернулся и послал Микки традиционное утреннее сообщение. Все это превратилось в рутину, но ему нравилось. Внутри становилось тепло и приятно от осознания, что именно мысль о нем была первой за день у Милковича. Возможно, Йен специально подстроил все так, с этими утренними сообщениями, но — хэй, не вам его осуждать.       Иногда Галлагер подумывал не отправлять сообщение, чтобы узнать, что же сделает Микки. Но быстро отбрасывал эту идею, потому что хотел, чтобы мужчина знал, что рыжий думает о нем. Потому что он думает о Микки и Еве всегда. Просто невероятно, насколько сильно он втюрился, словно какой-то подросток.       Он улыбнулся на утренний ответ Микки и скатился с кровати, приободренный и заряженный вниманием мужчины, как и в любое другое утро.       Будет до усрачки обидно, если Микки не испытывает таких же сильных чувств к нему. Но его слова о том, каким особенным он стал для Микки, дали надежду на это самое «сильное» чувство.       Пятница не обязательно была его самым нелюбимым днем (у него стояло всего одно окно в середине дня, и то, если не надо никого подменять — иногда Йен задавался вопросом, какого черта он вообще пошел в учителя), однако сам факт того, что это пятница, делал все более терпимым. Последние два урока у него были со студентами помладше, которые все еще более-менее прилично себя вели, из-за страха облажаться. Пятницы же со старшими студентами были определением Ада на земле.       В этот день у него не было ни одного занятия с Евом; судя по всему, тот все еще находился в ссоре с отцом. Йен думал, что у них все наладится после ночи признаний, которая была дня четыре назад, однако Микки дал понять, что это ни черта не помогло, и отношения между ними все еще херовые. Хоть Микки и не говорил ему это вслух, но участие и оценки Ева говорили сами за себя.       Йена вся эта ситуация расстраивала. Он просто хотел, чтобы мальчик рассказал хоть кому-то из них, в чем же дело.       И Ев расскажет, в девять часов; не то чтобы Йен мог это знать, когда запил свои таблетки водой и направился на кухню, завтракать.

***

      Первым и единственным признаком беды стал взгляд, что Джошуа на него кинул. Йен уже настолько привык к этим похотливым гляделкам, что даже не обратил внимания. Однако если бы обратил — понял, что Джошуа был собой весьма довольным, а не злым, как всегда, когда Галлагер отвергал его.       Это произошло еще до начала первого занятия. Они всегда проходили мимо друг друга в это время, так что Йен просто решил не замечать парня.       Однако что он определенно заметил, так это фотографию члена Микки. Единственной проблемой были трое коллег, которые тоже ее заметили.       Случилось все это дело во время перемены. Йен находился в учительской и дискутировал об инциденте с несколькими младшими студентами, которые играли в волейбол надутым презервативом, доставшимся им от старшекурсников. Именно тогда его телефон запищал о входящем сообщении. Он и не собирался сразу открывать его, это получилось на автомате, и Галлагер тут же вспыхнул, а рядом с ним двое потрясенно выдохнули, а третий даже захихикал от увиденного.       — Боже, — поморщился Йен и тут же заблокировал телефон. Красный стояк Микки был заменен на черный экран. — Я... мне очень жаль. Мой, э-э... — «Парень»? «Партнер»? «Друг по траху»? — Мой друг... у него в руках слишком много свободного времени, — слова вылетели раньше, чем он смог подумать, что формулировка не слишком удачна — судя по фото, в руках у Микки было кое-что совсем другое, упс.       У Йена сердце в пятки упало, когда его телефон снова пискнул.       — Не будем мешать, — сказал хихикавший и подтолкнул двух других локтем. — Веселись.       Он хотел провалиться под землю.       Однако это дало ему шанс проскользнуть в свой кабинет. После перемены начинался ланч, так что у него была еще уйма свободного времени, чтобы разобраться с Микки и его игривым настроением, особенно учитывая, что Ев больше не обедал с Галлагером по пятницам.       К тому времени, как он закрыл дверь в свой кабинет, Микки прислал ему еще два сообщения. Йен просмотрел их. Да, такие же непристойные, как и первое.       Вторая картинка представляла собой все тот же стояк, только уже с другого ракурса — головка была мокрой то ли от лубриканта, то ли от слюны, а может и от естественной смазки, учитывая, каких размеров было это чудо. Похоже, до этого Микки долго дрочил, прежде чем решился-таки прислать фото.       Когда же Галлагер увидел третью картинку, он оглянулся, убедившись, что шторы плотно закрыты, потому что на ней, на этой чертовой фотографии, были изображены два пальца Микки глубоко в его дырке.       Кровь в жилах Йена закипела, он быстро пересел за свой стол и накрыл рукой бугорок на джинсах. Как бы сильно он не любил член Микки, его задница все же оставалась фаворитом.       В последний раз, когда они виделись, Милкович дразнил его точно так же, именно таким же видом, и сейчас Йен был столь же беспомощным, как и тогда. Хитрый ублюдок.       На последней фотке рыжий все же застонал. На ней был изображен Микки с одной из своих игрушек, о которых Йен был так наслышан. Еще никогда раньше он не завидовал неодушевленному предмету.       Игрушка была глубоко внутри — именно там, где хотел быть сам Галлагер, и она была более голубой, чем его яйца в этот момент. Он знал это чувство — насколько охрененным, идеальным и захватывающим дух был секс с Микки.       Ему позвонили, когда он только расстегнул ширинку.       — Господи, Микки...       — Йен... — перебил его Микки, абсолютно разбитым голосом, тяжело дыша, — блять, я хочу тебя. Во рту, в заднице, как ты только захочешь. — Йен вязко сглотнул. — Я хочу, чтобы ты жестко меня выебал. Чертовски сильно, Йен.       Он мог услышать звук скольжения руки по телу Микки.       — Я хочу трахнуть тебя, Микки, — сказал он и вытащил собственный член наружу, начиная сразу же быстро дрочить, чтобы успеть за темпом Микки и присоединиться к нему.       — Представлял, что ты у меня во рту... — брюнет запинался, пока говорил, — что ты ебешь меня в рот, спускаешь мне глубоко в глотку. Это было так реально. Я чувствовал твой вкус, когда проснулся. Блять. Я обожаю твой член. У меня стояк только от мыслей о твоем вкусе. Дрочил весь день. Но этого недостаточно.       — Ты уже кончил? — Йен сжал себя и закусил губу.       — Нет. Еще нет. Хочу услышать, как ты кончишь со мной. Ты... уже?..       — Пытаюсь, — простонал Йен и провел пальцем по чувствительной головке, собирая капли и размазывая их по члену для большего удобства. — Быть бы сейчас с тобой рядом.       — О, Боже. — Голос Микки дрожал. Галлагер представил, как тот весь извивался от наслаждения в кровати, пока рука дрочила в бешеном темпе. — Что бы ты со мной сделал?       — Спроси вежливо.       — Нет ничего вежливого в том, что я хочу, чтобы ты со мной сотворил.       Йен сжал основание члена, абсолютно пораженный ответом.       — Боже, Мик. Ты не можешь говорить такие вещи. Рот...       — Ты же у нас любитель поболтать, — прошипел Милкович. — И вещи, что вытворяет твой рот. Боже, ты так охрененно вылизываешь мою задницу, знаешь? Я думаю об этом, пока готовлю себя в душе, думаю о твоем языке во мне. Давненько ты этого не делал. — Он замолчал, чтобы вздохнуть, и Йен чувствовал себя так же. Он приближался к краю с каждым его словом, представляя все в голове именно так, как Мик и описывал. Они трахались в душе и раньше, и это было просто замечательно, но Йен был не прочь просто понаблюдать за тем, как Микки мастурбировал бы, устраивая для него представление. — Ты должен нагнуть меня за своим столом как-нибудь; выебать мою задницу языком. Даже не знаю, кто кричал бы громче.       — Я всегда могу заткнуть тебя кляпом.       — Блять, да!       Картина связанного галстуком Микки, во рту которого был бы еще один галстук, тут же ворвалась в голову Йена, и его рука стала такой вязкой, что он подумал, что уже кончил.       — Больше. Говори еще.       Звучал Микки убито. Наверняка он уже близко. Йен уж точно.       Ему было плевать на звонок, оповестивший о конце четвертого урока и начале ланча. Ничто не могло отвлечь его от происходящего в воображении. Он отчетливо видел это: Микки привязан к изголовью кровати, запястья красные от тугого узла, рот заткнут галстуком. Возможно, его ноги тоже подвязаны так, что колени буквально прижаты к грудной клетке. У него бы не было выбора, кроме как полностью отдаться воле Йена. И Йен бы взял его.       Он бы боготворил это тело. Он бы трогал Микки везде. Тот бы горел от его внимания, поцелуев, касаний. Он бы оставлял метки по всему его телу своими зубами, ногтями, губами, и Микки не смог бы пошевелиться. Может, он бы довел его до оргазма разок, прежде чем протолкнуть два своих пальца глубоко внутрь, массируя простату. К тому времени мужчина бы превратился в растаявшее мороженое, которое могло только хныкать и умолять о большем, пока Йен медленно подводил бы его ко второму оргазму. И когда Микки уже разорвало на кусочки, Галлагер бы вошел в него, сначала жестко, сразу на всю длину, вбиваясь со всей дури, пока тот бы не кончил без рук, и только потом Йен позволил бы себе оставить свой след внутри Милковича.       Это было бы совершенно.       Он не заметил, когда сказал все это вслух, и очнулся, услышав сдавленное, прерывистое дыхание Микки, и его вздох, оповестивший о том, что тот кончил.       И Йену хватило лишь четырех слов, сказанных Микки шепотом:       — Я бы позволил тебе.       Господи, это был самый крышесносящий оргазм в жизни Галлагера. Все его тело натянулось, как струна, и он превратился в задыхающийся беспорядок с именем Микки на губах, словно ебучая молитва.       Он откинулся на спинку стула без сил, чудом не выронив телефон из рук. Он слышал тяжелое дыхание брюнета, пока они оба приходили в себя.       — Охренеть можно, — произнес Йен через пару минут.       — Ммм, — согласился Микки, и Галлагер уверен, что услышал, как тот облизывал губы, говнюк. А еще он уверен, что мужчина не сможет и пару слов связать еще какое-то время. Да и он бы, наверное, чувствовал себя так же, если бы не был на работе.       — Было неплохо, — хмыкнул он в ответ. — Чертовски неплохо.       Он удовлетворенно покряхтел, что заставило Йена засмеяться. Он все понял: опуская оглушительный, невероятный оргазм, он и представления не имел, что секс по телефону может быть настолько потрясающим.       — Надо идти, — наконец, выдавил из себя брюнет, и они попрощались.       Йен, солдат, готовый к любым случаям жизни, вытащил из шкафа салфетки и привел себя в порядок. Он не припоминал, когда в последний раз делал это по телефону, а в собственном кабинете это вообще произошло впервые.       Помимо их предыдущего перепихона под трибунами, Йен еще никогда раньше не трахался в школе (ну, с тех пор, как он стал учителем, по крайней мере). Это все Микки. Он вытащил все это из него, превратил в тупого, влюбленного подростка с щенячьим взглядом. Это было приятным открытием: чувствовать себя таким свободным и счастливым. И он знал, что окончательно влюбится, но не мог остановить этого. Да и не хотел. Он давно не чувствовал себя так и собирался насладиться этим чувством.       Он был готов ко всему, что шло в комплекте с любовью к Микки. Он же подготовленный ко всему солдат, в конце-то концов — он был готов к Евгению и его проблемам, и ко всем Милковичам. На самом деле, он даже ждал этого с нетерпением.       Он пообедал — Боже, после секса сэндвичи казались вкусными как никогда — и был готов к работе еще до звонка, оповестившего о конце перерыва. Он снова принялся за своих учеников — ничего лишнего, никакого секса по телефону на публике.       Те самые неприятности от Джошуа, что он не заметил чуть раньше, догнали его, когда он укладывал эссе, оценки к которым должен был выставить до конца дня. У учителей работа не кончалась — он частенько еще оставался после своих уроков.       Он как раз аккуратно сложил все эссе в свою небольшую сумку, когда услышал стук в дверь.       — Входите, — сказал он, молясь про себя, чтобы это не был какой-нибудь студент. Он чертовски хотел домой; хотел сесть в свою машину, прикурить сигаретку и покинуть весь этот хаос, наполненный подростками.       Однако стоящий в проходе оказался гораздо хуже студента.       Директор Лея Айрес кивнула головой:       — Заняты?       Ее тон дал понять, что он будет занят еще полчаса как минимум.       — Нет.       Он не мог отказать своему боссу, поэтому в голове уже перепланировал весь свой вечер. Вместо похода в кафе он ограничится замороженной пиццей за телевизором. После этого разговора он чуял, что у него просто не останется никаких сил на походы по кафешкам. А ведь ему еще надо проверить эссе до понедельника.       Жаль, что он еще понятия не имел о предстоящей лаже Ева. Он не проверит никакие эссе в эти выходные.       — Отлично, — ответила Лея и шагнула в кабинет. Когда она закрыла за собой дверь, Йен всерьез задумался о том, чтобы выпрыгнуть из окна. Ситуация не предвещала ничего хорошего.       — Как ты? — спросила она и села на стул, где обычно сидел Ев за ланчем. Что ж, значит, для их разговора им лучше присесть. А вот это уже точно плохой знак.       — Все хорошо, — соврал Йен.       Соврал, потому что он чувствовал узел, завязавшийся у него в животе. Он тут же пробежался по списку того, что мог потенциально сделать неправильно. Вроде, не так много. Он не халявил, не трогал других студентов, не благоволил любимчикам, как это было с Евом. Однако он случайно позволил своим коллегам увидеть член Микки.       — Это о членокартинках? — спросил он, и директор Айрес удивленно моргнула. — Нет, ладно, забудьте, что я сказал. Что-то случилось?       Она посмотрела на него еще секунду, прежде чем стать строгой. Очевидно, то, о чем она собиралась с ним поговорить, было серьезнее чьих-то гениталий.       — Йен, ты должен знать, что стоишь у меня на высших позициях. Твои студенты очень хорошо себя проявляют, они стали писать тесты лучше, когда ты сюда пришел. Они любят тебя, и твой каминг-аут после суицида Люка действительно достоин восхищения.       — У родителей были жалобы, — понял Йен, — насчет моей ориентации.       Директор Айрес фыркнула на это, отмахнувшись от идеи.       — Конечно же были, но я никого из них не слушала. Все они — недалекие фанатики, которые не стоят и твоего пальца. — Она снова помрачнела. — То, что меня беспокоит — это больше обвинение, чем жалоба, и мне пришлось рассмотреть его, учитывая обстоятельства.       Йен понятия не имел, о чем она говорит, но готовил себя к чему угодно.       — Ты встречаешься с кем-нибудь на данный момент?       Вопрос сбил его с толку.       — Эм... — Он даже не думал об этом. Конечно, он размышлял о своих отношениях с Микки постоянно, но не рассчитывал, что их придется как-то охарактеризовать. «Дружок по траху» не подходит точно, ведь Микки был кем-то гораздо большим для него, но и «другом» он его назвать не мог. Если честно, он не думал об этом ради собственного спокойствия. — Типа того?       — Можно поконкретнее? Я думала, что у учителей английского побольше словарного запаса.       — Я занимаюсь сексом с определенным человеком.       — И кто-нибудь здесь знает об этом?       Йен не понимал, куда она вела.       — Нет. Это... эм, все запутанно, поэтому я решил никому не говорить. Мои родственники знают...       Видимо, слова про «все запутанно» напрягали ее.       — Насколько все запутанно?       — Он не хочет, чтобы его сын узнал.       — Пожалуйста, только не говори мне, что ты спишь с отцом Евгения Милковича. — Директор потерла лоб — она уже знала ответ.       — Я понимаю, что это конфликт интересов, но я не отношусь к Еву как-то по-другому из-за этого. Микки хороший человек, я счастлив с ним...       — Кое-кто обвинил тебя в том, что ты спишь с Евгением, Йен.       Первое, что хотелось ответить, так это то, что Ев — девственник, и они начали совсем не с того. Вторая мысль была о том, что сама идея абсолютно абсурдна.       — Я гей, а не педофил. Я знаю, многие люди видят нас вместе, но... Вы же не можете серьезно верить, что я трахаю одного из своих студентов!       Он не собирался ругаться или сквернословить, он хотел оставаться профессионалом, однако сама идея, что она думает об этом всерьез, заставила кровь Йена закипеть. И какие еще обстоятельства она упомянула ранее?       — Я не верю, что ты состоишь в сексуальных отношениях с Евгением, но и не могу на сто процентов утверждать, что ваши с ним отношения уместны. Ты действительно выделяешь его...       — Как и любой другой учитель. Он один из лучших студентов в классе; детей как Прайа и Ев всегда будут выделять, потому что они делают нашу работу куда легче.       — У него изменились оценки, что зачастую может быть связано с проблемами или даже насилием, и я слышала, что ты ежедневно обедаешь с ним. Опять же, я не обвиняю тебя ни в чем, однако не к таким отношениям со студентами мы побуждаем наших учителей.       — Но все не так!       У него зазвонил телефон, и Йен знал, что сейчас не лучшее время отвечать.       — Йен, — простонала она и кивнула на телефон, что лежал на столе.       Он подумал, что таким образом она разрешила ему ответить, однако когда он глянул вниз, на дисплее было высвечено «Ев», и это заметили оба присутствующих.       — Все действительно не так, — повторил Йен.       — Откуда у него твой номер? Почему он у него? И часто такое случается?       Йен потянулся и сбросил вызов.       — Я наткнулся на него и его папу, когда был в больнице — вы же знаете, что у Ева проблемы с сердцем — и дал им свой номер, чтобы они могли мне позвонить, когда мы закончим наши дела и я смог отвезти их домой. У Микки нет машины, и мне было неудобно, что те бы шли после осмотра пешком, когда Ев такой уставший после всех этих процедур. Он не звонит мне обычно, только когда у него проблемы с мамой, просто она... — телефон снова стал вибрировать, и Йен снова сбросил вызов, в этот раз не без укола сожаления. Что бы ни волновало сейчас Ева, это, наверное, было важно. — Она бросила их, уехала со своим ребенком и девушкой, но сейчас она снова в Калифорнии.       — У нас есть квалифицированный школьный консультант, который разбирается с подростками с непростыми семейными ситуациями.       — Это самая непростая, — пробурчал Йен, прежде чем смог себя остановить.       — Ты многое знаешь об этой семье.       — Я надеюсь, что смогу стать ее частью когда-нибудь. Я очень счастлив с Микки и Евгением — в двух совершенно разных смыслах! Я совсем не...       Они оба неуклюже прочистили горло, когда стали стучаться в дверь.       — Мистер Галлагер? Вы там? — ручка двери звякнула, когда Ев попытался открыть двери. — Мне нужно с вами поговорить.       — Простите, я сейчас... — Йен встал со стула после этой фиговой отговорки и подлетел к двери.       Телефон снова стал вибрировать, когда он подошел — он слышал, как Ев бубнил себе под нос, умоляя Йена ответить в этот раз.       — Ев, — сказал Галлагер, когда открыл двери, и почувствовал, что колени подогнулись, когда увидел обеспокоенный и испуганный взгляд мальчика.       — Почему ты не отвечал на телефон? Мне нужно с тобой поговорить, — сказал он и попытался зайти внутрь, но Йен его остановил.       Ему нужно было показать Лее, что их отношения с Евом чисто профессиональные. Возможно, в будущем, когда его отношения с Микки станут публичными, это изменится, однако сейчас ему нужно немного отстраниться от мальчишки, чтобы сохранить свою работу.       — Я сейчас занят, Ев. Если это о твоем отце, то лучше нам не разговаривать вовсе.       — Это не о папе. Мне нужна твоя помощь, Йен.       Он поморщился, услышав свое имя из уст Ева прямо перед директором.       — У нас есть консультант, — сказал учитель, повторяя ее слова. Он ненавидел себя за это — слова ударили Ева словно пощечина. — У меня встреча, Ев. Ничем не могу тебе помочь, если это не имеет отношения к твоим урокам. Извини.       — Ты сказал, что всегда будешь рядом! Мне нужен ты, потому что я не могу пойти к папе. Он будет вечно меня ненавидеть.       — Ев...       Глаза мальчика заслезились, и он зажмурился так, что одна слеза потекла у него по щеке. Йен знал, что, когда надо, Ев мог устроить целый спектакль, но сейчас все было по-настоящему. Он был действительно очень напуган и расстроен.       — Я облажался... мы облажались... и я не знаю, что мне делать. Мы так влипли, и я даже не могу попросить помощи у папы или у родителей Прайи, потому что они убьют ее, и у нее задержка... — Ев стал икать, давясь собственными слезами и шмыгая носом, еле выдавливая из себя слова.       — О, Господи, Ев, — выдохнул Йен и обнял дрожащего мальчика, который практически вжался в него, настолько он был напуган.       — Прайа беременна.