I
Ты приносишь мне белые лилии. Их всегда — как напасть! — только две. Лепестки перечерчены линией, словно шрам на моей груди, красно-рваной — в твоей крови? — и среди эдельвейсовых веток. Это символ твоей любви? Символ лишенных света. — Брат мой! — шепотом громче крика, пусть ты не услышишь, пусть. — Если я тебе стал так близок, то меня же ты и забудь. Дари лилию нашему мальчику и своей подари Эржабет. Только, я умоляю, братец, только, я умоляю, мне — нет. Ты приносишь мне белые лилии. И ложишься на — в — землю с ними. — Гилберт, прости меня. Мое сердце — в твоей могиле.II
Для тонущих в мутной жиже религии больше нет. Я раздавлен и я унижен, я больше не вижу свет. Жижа — кровь, мной пролитая; я, в ней купаясь, тону. Что мне делать, забытые — истины — тянут ко дну. Будешь моей религией, будешь моей звездой? Брат, помоги, помоги же мне, помоги мне вновь стать собой! Брат, останься, прошу, не бросай. Будь ядом. Я твой, только твой, так и знай, я рядом. Помоги же, спаси, ты сможешь. Гилберт нас всегда подождет. Только не белые лилии, что же... Когда-нибудь это меня убьет. Останься со мной, я прошу, не иди на его могилу. Только с тобой я еще дышу, только с тобой на жизнь мне хватает силы. Будешь моей религией, останешься ты со мной? Только в нашей безумной книге иль... иль нашей безумной весной... Нет, не жизнь, это все какая-то глупая ложь! ...только знаю, ты больше ко мне не придешь.III
Небеса осыпаются пеплом, холодя дальним светом звезд. Ты готов не проснуться с рассветом, не проснуться вообще? — You're lost. Над тобой льдистым мраком вечность нависает, беря без боя. Ты готов отвечать за беспечность, молча крикнуть: «С меня довольно»? И в безудержной пляске света разрывает глаза на искры. Ты готов не дожить до рассвета? Не готов — если будешь искрен. ...но у Гилберта выбора нет.