Ряд №10 / Aisle 10

(В предыдущей части: вечеринка в доме Токена прошла удачно. Парни поиграли в игры сомнительного содержания, и Крэйг уснул рядом с Твиком.) Четыре вещи, произошедшие друг за другом, вырвали меня из сна на следующее утро. Первой была струйка слюны в виде водопада, собравшаяся у меня на руке (моя). Второй — слабая, но отчетливая вибрация телефона под подушкой (тоже моей). Третьей была нога, которая внезапно пнула меня в щеку (это уже Клайда). И последнее — вкусный и теплый аромат, доносящийся непонятно откуда (этого я, в моем пока полусонном состоянии, не мог определить). Я удивился, что не проснулся еще раньше, учитывая, какой у меня чуткий сон. Странно, но единственное, что меня не будит — это природные бедствия. Однажды я спокойно проспал всю грозу, и в другой раз — когда неподалеку сходила лавина. Я готов поспорить, что мог бы проспать и конец света. С другой стороны, я просыпаюсь довольно легко и поэтому не особо люблю ночевки, особенно с Клайдом. Он не только разговаривает во сне, но еще, засыпая, начитает храпеть, и это уже само по себе звучит, как природное бедствие. Однажды, когда мне пришлось столкнуться с этим, я лежал на полу его комнаты в состоянии, близком к агонии, и пялился в потолок, а потом, почти сойдя с ума от усталости и раздражения, поднялся среди ночи и попытался хоть как-то приглушить его храп подушкой. В ту ночь я ушел спать в гостиную, но даже там, на первом этаже, я отчетливо слышал его громоподобный храп. Этого было достаточно — я засыпал и снова просыпался столько раз подряд, что наутро не был похож на самого себя. Тот факт, что я перенес не только храп Клайда, но и звуки, которые издавали двое других, означал, что спал я, как убитый. Нужно было разобраться со всеми четырьмя вещами, и я расставил приоритеты таким образом. Прежде всего я убил двух зайцев, вытерев слюну о ногу Клайда, который испуганно отдернул ее и пробормотал сквозь сон что-то громкое и неразборчивое —впрочем, я успел разобрать что-то вроде «этот мудак должен мне денег» — после чего перевернулся на другой бок и снова заснул. Затем я сунул руку под подушку, выудил оттуда телефон и, рассеянно потирая глаза кулаком, поднес его к лицу и нажал первую попавшуюся клавишу. Мне пришло сообщение. От мамы. Мама не часто пишет сообщения, она и телефон-то купила только год назад и до сих пор при разговоре подносит его так близко ко рту, что даже я не всегда понимаю, что она говорит. Сначала она начала сокращать самые простые слова, потом опускать все гласные в каждом слове, так что расшифровать ее писанину — это уже была половина работы. Правда, чтобы понять это сообщение, особых умственных способностей не требовалось. Это было только одно слово: «Церковь», и я точно знал, что имелось в виду. Мне нужно было идти домой. А может, и нет, подумал я, взглянув на часы на экране телефона. Было семь утра — как я смог хорошо выспаться всего за пару часов, было за гранью моего понимания — а в церковь нужно было только к 11.30. Мама просыпается примерно в это же время, так что неудивительно, что она уже не спит. Но, думаю, она знает не хуже меня самого, что в такую рань я не в состоянии проснуться, сдвинуться с места или сделать вообще хоть что-то даже дома, а не за сто километров оттуда в окружении моих приятелей-лоботрясов. Это сообщение было не угрозой, а просто напоминанием. И все же мне нужно было домой. Моим родителям пофиг, где я, что я делаю, где я был прошлой ночью, в каком я состоянии, как я себя чувствую, что угодно, но если сейчас воскресенье и время идти в церковь, они найдут меня и заставят идти туда, иначе меня ждет бездна боли. Как-то летом я допоздна задержался с Токеном и Клайдом на полночной премьере какого-то крутого фильма и на следующее утро был просто не в состоянии проснуться. Мой отец сделал вот что: пришел, вытащил меня за ноги из кровати и закинул в ванну, врубив холодную воду на полную мощность. Точно не помню, но, кажется, я тогда даже всплакнул. Иногда они грозились, что запрут меня дома, но, когда вспоминали, что я оттуда и так не выхожу, переходили к моим вещам. Когда под угрозой находится существование моей видеокамеры, выхода у меня нет. Так что, пока я не сниму свой первый блокбастер и не заработаю достаточно денег, чтобы свалить куда-нибудь подальше отсюда, например, на уединенный остров у берегов Флориды, где мне больше никогда не придется иметь дело с людьми и церквями, приходится им потакать. Хотя бы время от времени. Я управился со слюнями, с ногой, с телефоном, и сейчас, вполне проснувшись и осмыслив опасность, грозившую мне, если бы я не увидел мамино сообщение, решил разобраться с четвертым вопросом: доносившимся откуда-то сильным ароматом. Я, пошатываясь, поднялся на локтях и огляделся, чтобы ознакомиться с обстановкой. Токен и Клайд все еще спали. Первый — точно в той же позе, что и заснул, и посапывая так тихо и спокойно, что мне это показалось почти мелодичным. Второй являл полную его противоположность: его тело было искривлено в самой нелепой и неудобной позе, которую только можно было представить, рот широко открыт, а сам он так сильно сдвинулся с того места, где заснул несколько часов назад, что теперь спокойно мог положить свою ногу мне на лицо. Еще я заметил, что, дергаясь во сне, он толкал стены нашей крепости, и местами она начала заваливаться, а ближе ко мне обвалилась почти полностью. В одну короткую и ужасную секунду на меня нахлынул страх, что Твик мог задохнуться во сне. Вообще-то, как я уже сказал Кенни прошлым вечером, я ничего не боюсь. Но иногда, когда я ложусь спать, мое бурное воображение странным образом активируется и вызывает у меня что-то вроде паранойи. Типа, что я забыл закрыть дверь и кто-то влезет в дом, или что под одеяло заберутся ядовитые насекомые и закусают меня до смерти, или, как в данном случае, что можно задохнуться под одеялом. Это не такие уж серьезные страхи, чтобы испортить мне жизнь, и в итоге я всегда понимаю, что боюсь меньше, чем люблю поспать. Ясно, что если мне придётся пережить эти страхи днем, я пинком отправлю их в кругосветное путешествие, но во время сна способность защищаться понижена, и то, что ты не можешь дать сдачи, нервирует. И сейчас, оказавшись лицом к лицу с одним из моих тайных страхов, я почувствовал странное и чуждое покалывание под ложечкой, вызванное искренним беспокойством за другого человека, и начал яростно копаться в одеялах, ожидая найти мертвое тело моего друга. Не найдя вообще никакого тела, ни мертвого, ни живого, я выдохнул с облегчением. И почувствовал себя невероятным тупицей, потому что если бы это Клайд сказал мне: «Твик мог задохнуться под одеялами, спаси его», я бы, наверное, ему врезал. Отсутствие Твика прибавило новый пункт к моему списку нерешенных вопросов. Я тихо, но от души зевнул, роскошно потянулся, с удовлетворением прислушиваясь к хрусту суставов, и заодно пнул Клайда, отчего тот дернулся и воскликнул: «У меня в штанах желе-е!..» Потом я выбрался из крепости и пошел в ванную комнату, где отлил и умылся. Наконец, ведомый своим носом, я направился в кухню. Как я и предполагал, Твик был там. Он сидел в уголке, сгорбившись над кружкой, и задумчиво смотрел в большое окно, за которым росли розы мамы Токена. Сидел он немного необычно: поставив обе ноги на сиденье стула, прижав колени к груди и обхватив их руками. Это было не более странно, чем его обычное поведение, так что я не особо парился по этому поводу. На входе в кухню я был сражен мощной и всеобъемлющей волной невероятно вкусного запаха, чего-то орехового и коричного, чего-то неизвестного и затейливого, и это было так восхитительно, словно этот аромат обнимал тебя. Я знал, что это было то, чего я искал. Он сразу меня не заметил, и я не хотел пугать его, как выходило почти каждый раз, когда я с ним заговаривал. Поэтому я прокашлялся, и он повернулся ко мне так резко, что я сам чуть не испугался. — Эм… — начал я. Он, узнав меня, немного расслабился и провел дрожащей рукой по волосам. — Доброе утро. — Доброе… доброе утро! — его голос прозвучал громко и был ни бодрым, ни сонным; скорее нейтральным, но чуть взволнованным. В целом он не казался ни капельки усталым. В смысле, у него были заметные мешки под глазами, но, похоже, они всегда там были. Он был такой же дерганый и напряженный, как всегда, несмотря на то, который был час и во сколько он заснул. Я решил, что виной всему был его напиток. Тем не менее, он выглядел… мирно. Да, он дергался и трясся, но что-то в его лице говорило мне о полнейшем покое, о чем-то таком, чего я в нем еще не замечал. Это еще больше бросалось в глаза несколько секунд назад, когда он смотрел в окно. Не дождавшись ничего, что хоть бы отдаленно напоминало гостеприимное приглашение, я прошел в кухню, приблизился к нему и, приподняв бровь, заглянул в его чашку. — Кофе? Он прикусил уголок нижней губы и кивнул. — Токен не рассердится, как ты думаешь? — в его голосе звучало искреннее волнение. Я покачал головой. — Можешь угощаться, чем хочешь. — А, хорошо, потому что я… я хотел немного… Ладно, я вообще-то не хотел кофе, я стараюсь не пить кофе, я хотел чаю, и я пришел сюда, я не хотел ничего трогать, ну, знаешь, чтоб не поставить что-нибудь не на то место, его родителям, наверное, это не понравится, поэтому я просто… Я подумал, что чай они хранят в шкафчике, я не хотел рыться в их продуктах, так что я решил сделать кофе и взял молотый, который стоял рядом с кофеваркой, и это был какой-то суперкрутой итальянский сорт, на вкус он такой дорогой, Господи, и мне просто захотелось сделать покрепче, но… Но пофиг. — Пахнет хорошо. Он с застенчивой улыбкой придвинул кружку ко мне. — Хочешь? — А, нет, я, ээ, не пью кофе. — Считай, что тебе повезло, — пробормотал он, опустив глаза, и его улыбка чуть дрогнула. Что я мог на это сказать? У него с этим явно были связаны какие-то глубоко скрытые психологические проблемы или что-то такое. Вышло не особо тактично, и воцарилось неловкое молчание. Поэтому я снова прокашлялся и пошел к шкафчику у плиты. — Я бы все-таки чего-нибудь съел, — сказал я. — Хочешь есть? Твик с готовностью кивнул и снова поднял голову. — Хлопья? — предложил я, открывая ближайший шкафчик, набитый всевозможными продуктами. Там было достаточно коробок, чтобы десятый ряд у меня на работе умер от зависти. — Нет, не беспокойся! Ты сказал, что я могу, эм, сделать себе что-нибудь? — его вопрос прозвучал чуть нервно, но я мысленно похвалил его за решимость. Я обвел рукой кухню. — Валяй. Он вскочил на ноги, слегка споткнувшись по дороге, а я взял коробку Cinnamon Toast Crunch и начал шарить по шкафчикам, чтоб раздобыть самую большую миску. Думаю, я мог бы сделать блинчики, но блинчики для меня — это скорее вечерняя еда. По утрам я даже тосты делаю еле-еле, не то что разогреть сковородку и хотя бы попытаться отмерить продукты по маминому фирменному рецепту. За то время, что заняли у меня поиски миски достаточно большой, чтобы соответствовать моим колоссальным хлопьевым запросам, Твик заглянул на несколько полок, в холодильник, в буфет и извлек оттуда интригующий набор продуктов. Еще он успел надеть фиолетовый фартук, видимо, принадлежащий отцу Токена. Наконец я кое-как насыпал себе хлопьев, залил их молоком и теперь, прислонившись к шкафчику около раковины, ел и смотрел, как Твик работает. На плите уже кипела вода в маленькой кастрюльке, рядом грелась сковородка. В тостере жарились два кусочка хлеба, а на столе лежала маленькая дыня и зеленое яблоко. Твик очень точно отмерил овсяные хлопья и высыпал их в кастрюльку, разбил в сковородку два яйца и начал разрезать дыню. Я был так захвачен всем этим действом, что даже вздрогнул, когда он приостановился и спросил: — Как ты думаешь, Токен и Клайд будут есть? Я моргнул. — Эээ, нет, у Токена свои привычки насчет завтрака, а Клайд с радостью стрескает и замороженные картофельные клецки. Вообще, я сомневаюсь, что кто-то из них проснется в ближайшее время. Он очень серьезно кивнул, но сказал: — Наверное, я сделаю, чтоб хватало еще на одного человека. На всякий случай, — с этими словами он снова принялся за дело. Он разрезал дыню пополам, потом вытащил из ниоткуда миниатюрный ковшик, похожий на те, которыми черпают мороженое (на мой вопрос он объяснил, что это специально для того, чтоб делать шарики из фруктов), и начал вычерпывать эти шарики из дыни, а когда половинка опустела, сложил шарики в нее. Через пятнадцать минут Твик поставил на стол тарелку, на которой были два идеально поджаренных тоста, намазанных маслом и чем-то, что, как он сказал, было манговым конфитюром (я даже не знал, что подобное существует — разве что на кухне у Токена); два безупречно круглых и белых жареных яйца с какой-то безумной смесью приправ, добавить которые я сам никогда бы не додумался; миску овсянки, в которую он аккуратными кубиками порезал яблоко и бросил щепотку корицы; ту самодельную чашу из дыни, наполненную дынными шариками; и, наконец, поскольку чай все-таки нашелся, кружку «ванильного цейлонского». Когда все это великолепие было готово, я все еще нянчил свою миску с напичканным гормонами молоком и спрессованными сахарными квадратиками. — Господи Боже, Твик, — выдохнул я. Он резко поднял на меня глаза, похоже, встревоженный моей реакцией. — Что? — Да, раньше я думал, что это я крут, что умею готовить блинчики, но… охренеть, чувак. — А, — он посмотрел на свои творения. — Я люблю завтраки. — Без шуток, любишь, — я наклонился ближе, рассматривая это добро, будто оно было ненастоящим, хотя я сам несколько минут назад видел, как он все это приготовил. — У тебя всегда так? — Именно так? Не всегда, иногда я готовлю омлеты, или рагу из овощей, или, эм, бекон… И вафли, и блинчики, и булочки… Зависит от того, что под рукой. У меня упала челюсть, и одновременно потекли слюнки. — И часто ты готовишь? — Почти всегда. — Почти всегда? Откуда у тебя берется время? — Я, мм, не так много сплю. Тут я вспомнил. — Сколько ты спал этой ночью? — Ч-час… Час. И он заснул раньше, чем я. Видимо, он проснулся, когда я только начал дремать. — Что, черт возьми, ты делал спозаранку? — Я сделал себе кофе и почитал кое-какие из газет, — он кивнул в угол, где лежала газета, открытая на странице с прогнозом погоды. — Через пару дней будет дождь. — Я просто… Вау. Это все, что я могу сказать, реально. Он не ответил, только указал на еду перед собой. — Эм, угощайся. Для меня это слишком много. На секунду я удивился, зачем он столько приготовил, но это меня не отвлекло: я тут же воспользовался его предложением и уселся напротив. Отставив в сторону недоеденные хлопья, я сцапал один из тостов и откусил от него щедрый кусок. Я никогда не пробовал манговый конфитюр. Блин, кажется, я и манго-то никогда не пробовал. Но в этот момент я был так сражен этим изумительным вкусом, что решил построить себе дом на манговом дереве и никогда оттуда не слезать. — Ну как? — спросил он с волнением. — У меня во рту гребаный оргазм. Твик рассмеялся, и то, как он смеется — не громкий хохот, а нервный, сдержанный смешок, что-то среднее между усмешкой и хихиканьем — я это обожаю. Я могу считать это маленькой победой — что могу заставить его издать такой звук. — Можно? — спросил я, целясь ложкой в яичницу. Он кивнул и пододвинул ко мне тарелку. Я подцепил половину и целиком засунул ее в рот. Не знаю, что я сейчас ел, но это не было похоже ни на одну яичницу из тех, что я пробовал раньше. Или, может, дело в том, что в представлении моей мамы яичница — это нечто, взболтанное без каких-либо добавок, кроме соли и перца. Твик вопросительно глядел на меня в ожидании вердикта. — Твик, Боже правый, где ты научился так готовить? — Как – так? — Идеально. Я увидел, как румянец тронул его щеки, и улыбнулся про себя. — Моя мама не работает, и лето обычно долгое, когда ты ребенок, у которого нет… Эм, ну, лето просто долгое, и она научила меня тому, что умеет сама. — Так ты можешь приготовить что угодно? — Нет, только завтраки. Летом я обычно сплю когда попало, но позавтракать, когда проснусь — это для меня реально важно. Вот она и решила, что нужно научить меня готовить завтраки. — А, — я снова погрузил ложку в миску с хлопьями и принялся задумчиво ей помешивать, разглядывая Твика напротив. Он беспокойно отвел глаза. — Эм, было… — сказал он. — В этой коробке с хлопьями было что-нибудь? — Хлопья. — Кроме хлопьев, умник. — Что, типа… — я встал, достал из шкафчика коробку и порылся в ней, — …этого? Это была пластиковая игрушка, фигурка Губки Боба. Увидев ее, Твик просиял. — Да! Она! Я посмотрел на игрушку на своей ладони, а потом протянул ее Твику. — Хочешь? — Как думаешь, Токен не обидится? — Токен может купить грузовик таких хлопьев. Черт, думаю, он может купить даже тот завод в Азии, на котором они делаются, — я поставил коробку на место и снова уселся, подталкивая игрушку к нему. — Хотя мне правда хочется знать, зачем она тебе. — Я, эээ, их собираю. — Фигурки Губки Боба? — Нет, игрушки из… Из коробок с хлопьями. — Да? — я вспомнил про бесчисленные вырезки из коробок, которые я посылал куда-то, чтоб выиграть приз. Количество съеденных ради этого хлопьев было безумным, но это стоило того. По крайней мере, тогда. Я рассказал Твику об этом, но он покачал головой. — Нет, я имею в виду те игрушки, которые уже лежат в коробках. — И ты их собираешь? — Да, мне даже не важно, какие это хлопья, главное — что в них. — Почему? Тут он резким движением поднес большой палец ко рту и прикусил его. Он смотрел на меня, а я — на него. Я видел, что он внимательно изучает меня, пытается по лицу прочитать, зачем я его расспрашиваю. Наконец, каким-то странным тоном, он очень медленно сказал: — Просто так. — Совсем просто так. Его взгляд снова метнулся к окну. — Есть причина, — он посмотрел на меня. — Это терапия. — Собирать что-то? — Да. Я наклонился к нему. — А готовить завтраки — это тоже терапия? Он кивнул. Я задумчиво хмыкнул. — А что еще? Он подозрительно долго молчал, а потом нахмурился. — Ты опять слишком много спрашиваешь! — Это только один вопрос, интересно же. — Ладно!.. Тогда хотя бы можно и у тебя что-нибудь спросить? — Ты что, отчаянно пытаешься уйти от ответа? — Я просто говорю, что так будет справедливо! Я закатил глаза. — Тогда как насчет такого: я отвечаю на один твой вопрос, а ты взамен отвечаешь на один мой? — Я уже и так ответил на кучу твоих вопросов! Я должен задавать по два вопроса за каждый твой! — Ладно, два так два. — Нет, подожди, давай три! — Что? Нет. — Это мое предложение, ты его либо принимаешь, либо нет. — Я не собираюсь торговаться. И все же… Я ощущал какой-то странный трепет от того, как он перехватывает у меня контроль над ситуацией, от его требовательности и настойчивости и, хуже всего, от того, что я полностью осознавал, что поддамся ему. Возможно, я не осознавал, почему, но что это случится, знал точно. К тому же, когда я видел его дерзко сложенные на груди руки и нахмуренные брови — как я мог сказать «нет»? Я вздохнул. — Ладно, пофиг, можешь задавать три вопроса, мне нечего скрывать. Он издал восторженно-триумфальный звук, и я тут же понял, что нисколько не жалею. — Итак. Твой первый вопрос? — Подожди, не дави на меня, это очень важно! — он сосредоточенно уставился в окно, даже кончик языка высунул в раздумье. Прошла добрая половина минуты — он так и сидел, с высунутым языком, напряженным взглядом пялясь на улицу. Про полминуты я знаю точно, потому что все это время терпеливо ждал, и в этой тишине часы протикали ровно тридцать раз. Потом, без предупреждения, Твик резко повернулся ко мне и громко провозгласил: «Так!», благополучно напугав меня так, что я аж на месте подпрыгнул. Когда мой пульс пришел в норму, я приподнял бровь, чтобы показать ему, что слушаю. — Как, — очень серьезно, прищурившись, начал он, — ты относишься к уродским рождественским свитерам? — …Что. — Ты слышал. — Эм… — уверен, понятно и так, что из всех вопросов, которые он мог мне задать, этот я уж точно не ожидал услышать самым первым. — Я не знаю. Они уродские… — Но как ты к ним относишься? — Я к ним никак не отношусь. — Хм, — сказал он, как ученый, который произвел в своей лаборатории интересное наблюдение над опытом. — Ты бы носил такой? — Это твой второй вопрос? — Это уточняющий вопрос, так что нет. Здесь явно что-то таилось, поэтому я решил потянуть время. — Опиши. — Ну, такой, с нарисованной спереди большой головой оленя, который говорит: «Счастливого Рождества!», и ветками остролиста на рукавах и воротнике. Я попытался представить себя в чем-то подобном просто чтобы посомневаться для виду, хотя на самом деле уже знал ответ. — Нет. — А если бы на нем было твое имя на красно-зеленом фоне, а на спине — типичный зимний пейзаж, как на пачке рождественских открыток с распродажи? — Определенно нет. — А если бы он светился и продавался с набором батареек в комплекте? — Это уже более заманчиво, но все-таки нет. — А если бы я связал его для тебя в подарок? Я уже открыл было рот, чтобы ответить, а потом, когда въехал, что он только что сказал, закрыл его снова. Конечно, сейчас мне нужно было представить, как он сидит дома (где я никогда раньше не был и поэтому должен был представить и дом тоже), на полу в своей комнате (в моем представлении на полу у него был ковер с большим пятном у кровати от кока-колы, которую он опрокинул туда одним жарким летним днем), в окружении мотков разноцветной пряжи, со спицами в руках. Он вяжет с сосредоточенным выражением лица, зажав швейную иголку в зубах, на дворе примерно шестнадцатое декабря, и он планирует закончить этот свитер как раз, чтобы я успел его примерить, и убедиться, что размер подходит, и не нужно ли чего переделать, потому что хочет, чтобы я надел его на ежегодную рождественскую вечеринку у Клайда, и это первый год, когда Твик идет со мной на эту вечеринку, и он хочет, чтобы это было нечто особенное, и вяжет этот свитер, и все, о чем он может думать, это: «Я должен связать его для Крэйга, я хочу, чтобы он его носил», и, черт возьми, это должен быть сюрприз и для меня, раз уж мы… — Ну, если так, почему бы и нет, — на самом деле мне хотелось сказать: «Да, о Боже, да, я обожаю тебя, ты можешь напяливать на меня какой угодно треш, лишь бы только ты помогал мне его надеть и снимал его с меня, когда наступит ночь», и мне потребовалось довольно много времени, чтобы удержать себя от этого, вдобавок сохранив мой покер-фейс. Лицо Твика просветлело. — Правда? — Так значит, ты умеешь вязать свитера? — Это твой вопрос? — Что? Ну уж нет. Вместо того, чтоб ответить мне, он жестом показал, что закрывает свой рот на замок и выбрасывает ключ. На мой сердитый взгляд он ответил только невинной улыбкой. — Ладно. Что дальше? — Какие у тебя были романы? — Серьезно? От уродских свитеров ты переходишь к чему-то личному? — Да. Я тяжело вздохнул. — У меня не было романов. — С четвертого класса до старшей школы, и ничего? — О, послушать тебя, так это все офигеть как просто. Дай угадаю, у тебя под дверями девчонки шеренгами выстраиваются. — Я не это имел в виду, я… — он вдруг резко замолчал, видимо, чтобы не сказать больше, чем надо. Не зря же торговался. — Если хочешь конкретики, то мне нравилась Венди в пятом классе. Его глаза расширились. — Тестабургер? — Да, а что здесь такого? — Она страшная, чувак! Я усмехнулся. — Я и сам бы лучше не сказал. — Но почему? Почему Венди? — его интерес был таким неподдельным, что я решил объяснить ему. — Я не знаю, если честно. В смысле, мне было одиннадцать, тогда это не так важно. Думаю, она мне нравилась просто потому, что она была, ну, интереснее, чем другие девчонки в классе. Для меня, по крайней мере. — Интереснее как? — Ну, просто ей были важны не только наклеечки, дельфины Лизы Франк и то, как бы побыстрее вырасти, чтобы краситься и ходить на каблуках. Она выделялась. Впрочем, это был всего лишь пятый класс, сейчас мне на нее пофиг. — Я не знал, что тебе нравится все интересное. — Только интересные люди. И то, что я считаю интересным, на самом деле немного странное. Я увидел, как он прикусил изнутри щеку. — Что-нибудь еще? — Э, не знаю, считается ли это, но Рэд казалась мне крутой класса так с седьмого. — Ребекка? — Ага. — И что? — Ну, не пойми меня неправильно. Она милая и прикольная, такая плохая девчонка, но, не знаю, она никогда не казалась мне… интересной. В этом смысле. Для меня. — А правда, что она умеет взламывать компьютеры? — О-о-о, да, была из-за этого одна подстава с нашими оценками в прошлом году. Было довольно круто. — Я слышал, у нее еще и питон домашний есть! — Да, его зовут, ээ, Уильям Шекспир. Еще ей подарили диджейский пульт на пятнадцатилетие, и она довольно неплохо с ним управляется. Токен всегда приглашает ее играть на свои вечеринки, но тут у него свои причины. Она могла бы стать профессиональным ди-джеем, хотя она, кажется, как раз и хотела этим заниматься, пока будет в колледже. Я слышал что-то такое. — И это для тебя неинтересно? — воскликнул он потрясенно. — Как я уже говорил, интересное для меня — это немного странное. Он издал недовольный звук. — И это все, что у тебя было связано с любовью? — Нет, это все, что у меня было связано с чем-то, хоть немного непохожим на раздражение в адрес других людей. Любовь — я не знаю, что это за хрень. — И ты никогда не чувствовал безграничного восторга просто потому, что видишь кого-то? — Неа. Вранье. — Никогда не было человека, только… только мысли о котором вызывают у тебя дурацкую улыбку без всякого повода? — Угу. Вранье. — И ты никогда не ощущал этих… бабочек в животе? — Никогда. Это, в принципе, было правдой, потому что я как-то проскочил бабочек и перешел сразу к цирковым медведям на колесе. — Так ты никогда не целовался? — Нет, не целовался. — Никогда… не держался за руки? — Никогда. — Ну, а хотя бы объятия? — Я стараюсь избегать объятий. С каждым вопросом он все выше и выше приподнимался со стула, явно не веря, что все это правда. И после моего последнего ответа он, кажется, был уже настолько раздавлен всем этим валом информации, что просто рухнул обратно на стул. — Это тебя так шокирует? — Просто… Ты! Из всех людей! Какого черта это должно было значить? Я не знал, какое у него сложилось обо мне представление, но оно явно было далеко от реальности. — Да ладно, серьезно, мне плевать. Реально. Вся эта чепуха ничего для меня не значит. — И ты бы никогда не хотел влюбиться? — Я не это имел в виду. — Тогда что ты имел в виду? Я вздохнул. — Не то, чтобы я верил в судьбу или что-то типа того, но, скажем так, я не могу изменить себя. К тому же, игра не стоит свеч. Тратить время на всякую ерунду без перспектив, типа Венди Тестабургер. Если бы я это делал, я проворонил бы того самого человека, ты меня понимаешь? Я никогда раньше не говорил ни о чем подобном, и это чувствовалось. Мне было неловко, и я видел, что ему неловко тоже. По крайней мере, было похоже на то: он не произнес в ответ ни слова и сидел, опустив взгляд в свою миску с овсянкой. Чтобы прервать молчание, я быстро сказал: — Твой третий вопрос? Хотя я был настолько щедр, что разрешил тебе задать около сорока уточняющих вопросов. Твик поднял глаза. — Куда бы ты хотел поехать? — Я не люблю куда-то ездить. — Ой, прошу тебя… — Это правда. — Серьезно? Нет ни одного такого места, где бы ты мечтал побывать? — Где-нибудь подальше от людей. — Ожидаемо, — насмешливо произнес он. — Зачем мне куда-то ездить? Все, что мне нужно, у меня есть здесь. — И тебе даже совсем не любопытно? — Я верю, что увидеть чужие края может быть занятно, но… Ну я могу и без этого обойтись. — И ты стал бы отказываться от каникул в другой стране? — Если бы мне нужно было куда-то поехать, вся поездка должна быть тщательно спланирована и прекрасно организована, без блужданий черт знает где, без спонтанности, без неразберихи, без проблем с местной полицией, или риска для жизни, или еще чего-нибудь подобного. — Да, это звучит неимоверно по-Крейговски. — А что насчет тебя? Твик приподнял правую бровь. — Это твой вопрос? Какое-то мгновение я поразмыслил. Мне хотелось расспросить про его личную жизнь, чтобы отплатить ему той же монетой. И еще был тот вопрос, на который он не ответил еще до начала нашего торга. Но, раз уж мы перешли к этой теме, а для других вопросов время бы еще нашлось, я кивнул. — Гренландия, — в ту же секунду ответил он. — Гренландия? Он энергично закивал. Если бы я любил путешествовать, я не думаю, что первым делом решил бы поехать туда, и сомневаюсь, что нашлось бы много желающих. Я заинтересованно наклонился ближе и облокотился на стол, подперев щеку рукой. — Расскажи мне про Гренландию, — сказал я, чуть улыбаясь. — Рассказать тебе?.. Рассказать тебе что? — Да что угодно. Я нифига не знаю о Гренландии. Он прикусил губу. — Она невероятно пустынная. — О. — По большей части покрыта льдом. — Так. — Безжизненная, можно сказать. Мрачное место. — Для такой страны слово «зеленая» в названии звучит как рекламный трюк. — Но! — Но? — Там есть деревни! По краям острова. Все население страны — около пятидесяти тысяч. Это, наверное, самая низкая плотность населения в мире. Но эти деревни! И там эти… Эти разноцветные домики! Ты можешь себе представить? Только эти цветные крапинки домов, разбросанные по холодному и безжизненному фону, покрытым льдом землям Гренландии! Голос Твика становился все громче и громче по мере того, как он говорил, слова вылетали из его рта с таким же лихорадочным воодушевлением, как дети, толкаясь, выскакивают из класса на перемену. — Деревни, говоришь. — Да, о Господи, просто эти деревни такие уединенные и чудесные, и… И жители говорят по-гренландски, Крейг, на своем собственном языке, чувак, никто в целом гребаном … — его руки взметнулись в воздух, — …мире не говорит на нем, кроме них! — Холодная, серая и малонаселенная, да? Звучит прям как Южный Парк. — Нет, нет, она не похожа на Южный Парк, она такая… — его глаза устремились куда-то вдаль, за окно, — …такая неизменная. Такая уединенная, и далекая, и другая. Ужасная и красивая, понимаешь? Ужасная в своей красоте, красивая в своем ужасе. Она просто… Просто прекрасна. — И тебе, значит, такое нравится? Твик моргнул, почти удивленно, и уставился на меня, словно только сейчас вспомнил, что мы с ним разговаривали. Он немного помолчал, но потом все же тихо ответил: — Я не знаю, что мне нравится. После короткой паузы он добавил: — В водах Гренландии водятся нарвалы. Я приподнял бровь. — Что, прости? — Нарвалы (*). Такие киты с рогом на голове. — Я знаю, что такое нарвал. — Ты когда-нибудь его видел? — А, да, разумеется, на каждом углу по одному. — Правильно, — сказал он, игнорируя мой сарказм, — ты не найдешь нарвалов ни в одном гребаном океанариуме. Тебе придется ехать прямо на место. Знаешь, какие звуки они издают? Прямо как динозавры, это просто потрясающе! — Тебе действительно хочется туда поехать? Он посмотрел на меня с легкой тревогой. — Почему ты так говоришь? — Иначе откуда все эти познания в географии и о дикой природе? — Ну, я читаю много книг, много сижу в интернете. — Так почему бы тебе и вправду туда не поехать? — Ммм, эм, это слишком… Это прекрасное место, но поехать… Я не знаю… — Только вчера ты мне сказал, что жил в четырех других штатах. Я думал, ты привык путешествовать. — Но это намного дальше, и я не думаю, что смог бы… сам… — Тебе не обязательно ехать одному. — Боже, я не могу ехать с родителями, ну уж нет, блин, я не хочу больше никуда ехать с этими двумя! — Я имею в виду не родителей, а, не знаю… друзей? Он уставился на меня огромными глазами. — Кто захочет ехать со мной в Гренландию? О Господи, нет, черт, нет, это слишком большой стресс, все хорошо, я абсолютно доволен тем, где я сейчас, все нормально. Этот пацан был безнадежен. Я пожал плечами. Удивительно, но мне было интересно услышать его ответ, мне хотелось больше слов, больше информации. Даже если учесть, что к этому парню я испытывал куда больше, чем просто дружеские чувства, это был прямо-таки подозрительный уровень любопытства с моей стороны. Правда, шанс порасспрашивать его еще тут же испарился. Из коридора послышался довольно громкий зевок. Когда мы обернулись, мы увидели слегка встрепанного Токена в полосатой пижаме, который тащился к нам. (В следующей части: Крэйг и Твик разговаривают с Богом, а еще Крэйг переодевается в нерда:)